Усмири зверся

— Счастливого пути, — отозвался маркиз.

Его голос оставался приветлив, как и в тот момент, когда мы пришли, но взгляд. Маркиз Зеофир оглядывал отца со смесью брезгливости и интереса, будто неведомую и крайне противную на вид зверюшку. И я знала, этот взгляд Майлини не простит никому. Ни маркизу, ни мне. И если Зеофиру вряд ли грозили неприятности, то я получу сполна. Отец найдет способ отомстить мне за унижение. И от этого знания начинали подгибаться колени.

Найдя в себе силы, я попрощалась с присутствующими согласно этикету. Пусть этих высокомерных персон мне больше никогда не увидеть, вряд ли отец решит еще раз раскошелиться на то, чтобы ввести опороченную дочь в свет, но хоть напоследок я буду вести себя как леди.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Едва мы покинули поместье, барон с силой сжал мою руку и поволок к карете. А внутри, больше не церемонясь, от души ударил по лицу. Я взвизгнула от боли и заплакала.

— Подлая дрянь! — бушевал Майлини. — Опозорила семью! Навлекла насмешки на весь род! Ты об этом пожалеешь!!!

Я сжалась на скамье, стараясь уменьшиться в росте, стать незаметной. Щека болезненно пульсировала, даже плакать было больно. Зажмурилась, готовая к новым ударам, ведь отцу больше не нужно беречь мою красоту, сплетни в кругах аристократии расходились быстро, а потому уже завтра о проступке будет знать каждый. И ни одна уважающая семья не захочет породниться с Майлини. Вот только ударов больше не последовало.

Я приоткрыла глаза, робко поглядывая на отца. Барон сурово хмурил брови, на его лице ходили желваки, рот был гневно сжат. Майлини не скрывал ярости, но почему-то не обрушивал ее на беспутную дочь.

Вначале я даже приободрилась, но потом затряслась от ужаса. Отец был весьма расчетлив, а значит, не мог не иметь запасного плана на мой счет. Не сумев продать замуж, он поступит иначе. И его решение вряд ли приведет меня в восторг. Скорее, наоборот, не получив желаемого, барон сделает так, чтобы я как можно сильнее страдала.

До самых Черных Дубрав Майлини молчал. Молчала и я, боясь даже пошевелиться. Сидела в своем углу, как мышка, смотрела в пол и размышляла о своей участи. Сколько ни думала, так и не сумела ничего придумать. В голове крутились мысли, но реальность превзошла все ожидания.

Отец запретил возвращаться к себе в комнату, мне пришлось битых два часа мучиться от неизвестности, ожидая решения в холодной полупустой комнате на первом этаже. Если бы не нянюшка, тайком принесшая шаль, я наверняка замерзла и заболела. Но все равно, услышав зычный голос слуги, приглашавший в кабинет к барону, вздрогнула. И, не сумев успокоить сумасшедше бившееся сердце, поспешила к отцу.

— Присаживайся, Виола.

Майлини выглядел спокойным и даже умиротворенным. Он явно уже решил, как поступит с дочерью, не оправдавшей надежды.

— Надеюсь, ты понимаешь, как подставила и себя, и сестру, и меня? — спросил он, едва я присела на краешек кресла.

— Да, отец.

— И понимаешь, что из-за своей выходки замуж тебе уже не выйти.

Я неопределенно пожала плечами, но глаз не подняла.

— Поясню, раз остались сомнения: высший свет тебя не примет. Никому не нужна девица, чья невинность под вопросом и чье поведение больше похоже на уловки продажных женщин.

Я густо покраснела.

— Отдавать тебя кому-то еще мне невыгодно. Не затем я тратил деньги на твое обучение, чтобы выдать замуж за торговца или вовсе безродного крестьянина. А потому, дочь, тебя ждет иная участь.

Против воли я вскинулась, обида заполонила сознание, готовясь вырваться криком или слезами. Вот так запросто он решил, что я недостойна, что я безмолвная кукла, готовая слепо следовать за велением его воли. И тут же сгорбилась, сдулась. Понимая, что отцу, в общем-то, все равно. Ни крики, ни слезы, ни мольбы не помогут. Он решил, а значит, мне остается только выполнять.

— Ты добровольно отдашь себя храму.

— Простите, отец, не расслышала, — пролепетала я, не веря ушам своим. — Что мне нужно сделать?

— Ты добровольно отдашь себя храму, — с мерзкой ухмылкой повторил барон. — Жрец готов забрать тебя прямо сейчас.

Меня, будто оглушило. Разверзся земля, и выйди сам Темный, наверное, чувствовала себя лучше. Я никогда не питала надежд, что Майлини любил нас с сестрой. Но вот так просто перечеркнуть мою жизнь, да что там, отдать рабыней в храм, такое привидеться не могло в самом страшном сне.

— Отец! — взмолилась я. — Одумайтесь!

— Молчать! — рявкнул Майлини. — Только так ты сможешь исправить свою ошибку и послужить семье!

— Мне не нужна такая семья, для которой я лишь товар! — вскочила я.

— Это не тебе решать, дзяньская полукровка! — взревел барон. — Будешь ерепениться, продам в дом терпимости, где тебе самое место. А вместо тебя со жрецом отправится Айя. Повторяю, пока она не надела брачный обод, я могу делать с ней все, что пожелаю. Выбирай, думай, но, так или иначе, я получу, что хочу.

Я без сил рухнула в кресло. Отец знал, куда бить. Дом терпимости не пугал меня так, как то, что сестра могла стать собственностью храма и навсегда лишиться возможности его покинуть только из-за моей глупости. Такого допустить не могла.

— Хорошо, отец, я выполню ваш приказ.

— Вот и отлично. А теперь будь добра, помолчи. Откроешь рот только тогда, когда велю. Жреца сейчас пригласят, он должен получить твое добровольное согласие. Ты понимаешь, Виола. Добровольное.

Выделив интонацией последнее слово, он внимательно посмотрел на меня. Я была вынуждена кивнуть. Пока отец вызывал слугу, пока тот бегал за жрецом, сидела тихо и даже не шевелилась. На меня напала апатия. Не хотелось думать, но колючие мысли все равно заполонили голову.

Меня продали. Пусть не замуж, но все равно отдали за возможность получить привилегии от храма. Помнится, нянюшка рассказывала, была у нее в деревне подруга, отдавшая себя добровольно храму. После этого семья девушки на долгое время освободилась от уплаты ежегодной пошлины. Так произойдет и с отцом. Отправив меня за стены храма, он сэкономит уйму денег, кроме того, в глазах общественности будет выглядеть настоящим героем: не пожалел богам дочь.

Как все-таки удобно быть хорошим за чужой счет.

Я чуть слышно всхлипнула, не сумев сдержаться, и тут же украдкой вытерла слезы. Как раз вовремя, дверь отворилась, впуская в кабинет жреца. На меня он, казалось, не обратил внимания, сосредоточившись на бароне. Я невольно проследила за ним взглядом.

Жрец был стар, если не древен. Лыс, будто коленка, сгорблен, сухопар. И голос ему под стать: надтреснутый и глухой, будто кору об кору шоркали. Только глаза выделялись на морщинистом лице: яркие и живые, словно принадлежали молодому мужчине.

— Барон, — проговорил он, после того, как Майлини склонился в поклоне. — До храма дошли вести, будто одна из дочерей славного рода желает отдать свою душу богам.

— Все верно, жрец Мифил. Моя дочь Виола решила отринуть все бренное и стать ближе к Великим.

Едва фраза была произнесена, жрец повернулся ко мне и принялся разглядывать. Я не могла даже моргнуть, погружаясь в черноту глаз. Словно неведомая сила взяла меня в плен и тащила в бездну.

Но вот Мифил отвернулся, только тогда смогла вздохнуть. Оказалась, все то время, пока мы со жрецом играли в гляделки, я не дышала.

— Подтвердите слова отца, дитя, — проговорил он. — И мы сможем уйти.

Я колебалась всего миг, а потом решительно заявила:

— Барон Майлини говорит правду. Я, Виола Майлини хочу добровольно отдать душу и тело храму. Навсегда.

В конце голос дрогнул, но этого, казалось, никто не заметил.

— Раз так, вы можете попрощаться с близкими, а потом мы уйдем.

Я резво вскочила, желая обнять на прощание нянюшку, но была остановлена деликатным покашливанием отца.

— Дочь уже со всеми попрощалась, жрец.

Хотела возразить, но наткнулась на предупреждающий взгляд отца.

— Все верно, — не сумев сдержать скорбной улыбки, сказала я. — Мы можем идти.

Жрец кивнул напоследок барону и, поманив меня за собой, вышел. Я на мгновение остановилась, безотчетно потянулась к отцу, но тот лишь смерил недовольным взглядом, да махнул рукой велев убираться.

Надежда, родившаяся так внезапно, умерла в страшных муках. Я с трудом сдержала слезы, но все равно гордо подняла голову.

— Прощайте, отец. Будьте счастливы.

И, не дожидаясь от него ответных слов, вышла за дверь.

Жрец стоял чуть поодаль, ждал, но не смотрел на меня. Однако услышав, что хлопнула дверь, пошел дальше. Я с печалью оглядывала знакомую с детства обстановку. Каждая мелочь напоминала о счастливых моментах, проведенных в стенах Черных Дубрав.

Вот за этой нишей мне так нравилось прятаться в детстве от всех, мечтать, представляя себя сказочной королевной, за которой обязательно приедет принц. А на этом окне я сидела по ночам, когда все спали, и до рези в глазах всматривалась в темноту. Казалось, луна разговаривала со мной, посылала волны любви, будто мать. По этим коридорам и лестницам я бегала с сестрой, радуясь каждому новому дню.

До парадной двери оставалось всего ничего, когда услышала душераздирающий крик:

— Мисс Виола!!!

Я резко развернулась на каблуках и тут же попала в объятья нянюшки.

— Кошечка, моя! — старушка плакала навзрыд, заливая одежду слезами. — И тебя отдал, продал ирод окаянный!

Я на миг закрыла глаза, не давая слезам воли, и отодвинулась от нянюшки.

— Мне нужно идти, родная, — говорила ей, ощущая, как с каждым произнесенным словом боль в груди становилась лишь сильнее. — Все будет хорошо, нянюшка. Ты мне веришь?

Старушка подняла заплаканное лицо.

— Только на то и надеюсь, кошечка моя. Что присмотрит за тобой Всесветлая, не даст в обиду.

Я нашла в себе силы улыбнуться.

— Прощай, нянюшка, если получится передать весточку, передам.

Старушка всхлипнула и отодвинулась, освобождая путь.

— Надеюсь, больше никто не захочет попрощаться? — спросил жрец.

— Нет, — глухо ответила ему. — Больше никто.

— Тогда нет нужды оставаться здесь.

Снаружи ожидали еще двое жрецов, явно рангом поменьше, чем Мифил. Они вначале поклонились старшему и только потом обратили внимание на меня. Я смутилась и отвела глаза, но все равно успела заметить, как были похожи жрецы. Словно братья-близнецы: древние, сухопарые, лысые. Неужели все служители богов одинаково стары? Или, что более вероятно, за ворота храма выпускали только таких: немощных, никому не нужных. Возможно, и я когда-нибудь вернусь сюда в облике древней старухи.

С грустью посмотрела вдаль, мысленно задаваясь вопросом о том, что меня ожидает.

— Пойдем, — приказал Мифил. — Время не ждет.

У жрецов не было ни экипажа, ни лошадей, они шли пешком. Но наш путь закончился быстро, прямо у ворот первого храма, выстроенного по приказу отца в рощице недалеко от Черных Дубрав. Однако я все равно успела продрогнуть на ветру в легком бальном платье.

Первым вошел Мифил, следом велели переступить порог и мне, замыкали процессию другие жрецы.

— Хочешь ли ты поговорить с богами? — спросил старший. — Попросить о чем-то?

Я пожала плечами, хотела отказаться, но в последний момент передумала. Подошла к статуе Всесветлой и встала перед ней на колени. Закрыла глаза и зашептала, вкладывая в слова душу:

— Мне ничего не нужно, но прошу, Всесветлая, помоги сестре. Защити ее от беды, укрой от плохих людей, дай счастье.

Воздух самую малость потеплел, а в голове раздался тихий голос.

— Пусть будет так, дитя.

На глазах все же выступили слезы, но то были слезы радости. Богиня услышала, она поможет той, кого я любила больше всех на свете.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Мысленно поблагодарив Всесветлую, поднялась с колен.

— Я готова, жрец, — обратилась к Мифилу.

— Что ж, осталось лишь одно.

Он подошел ближе, всматриваясь мне в лицо.

— Боги должны сделать выбор.

Я задрожала, в груди похолодело от дурного предчувствия.

— Отпусти руку в Чашу, — велел жрец. — Дай сущностям попробовать твой вкус.

Он подтолкнул меня к Чаше, в которой тут же взметнулось божественное пламя. Я невольно попятилась, прячась от жара, но была вынуждена вернуться.

— Сунь руку в огонь, иначе мне придется помочь тебе.

Я обернулась, надеясь получить поддержку, но увидела лишь черные гипнотические глаза.

— Руку в огонь, — Мифил повторил приказ. — За непослушание я могу сделать с тобой все, что хочу. Ты сама отдала себя храму.

Я судорожно кивнула, а после повернулась к Чаше. Досчитала мысленно до трех и сунула руку в огонь. Вот только вместо боли ощутила ласку, будто огромная кошка потерлась о кожу. А потом указательный палец кольнуло, словно в него впилась заноза. Я ойкнула и попыталась одернуть ладонь, но не смогла. Не сумела даже пошевелиться. Затем место укола заледенело, тоненькая струйка холода поползла вверх по руке. Все выше и выше, пока не добралась до плеча. Холодок свернул к груди, замораживая тело, и остановился возле сердца. Новый укол, и холод проник внутрь. Я закричала, ощущая, как оно бешено билось. Все сильнее и сильнее, пока, наконец, не замерло. Ровно на миг, не давая перепугаться до смерти, а потом снова заработало.

— Выбор сделан, — донесся голос Мифила. — Сам Темный выбрал тебя, дитя.

Я отпрянула.

— Не хочу. Не хочу к нему...

Все пятилась и пятилась, пока не наткнулась на твердое. Стена. Дальше убегать было некуда. Я затрепетала, задрожала испуганной ланью. Страх гнал прочь из храма: мимо замерших в скрюченной позе жрецов, мимо древних статуй, дальше от Мифила, долой от самого Темного. Душа жаждала свободы, но ноги не двигалось. Черные глаза жреца пригвоздили меня к земле.

— Ты по собственной воле отдала себя богам! — проговорил Мифил. — Сама!

Его слова отражались от стен, усиливались, проникая, казалось, в сам мозг. Причиняли боль. Я с силой сжала ладонями уши, только бы избавиться от терзающих звуков, но все было напрасно. Для слов Мифила не существовало ни границ, ни времени, ни пространства. Они рисовали в моей голове ужасные сцены из древних легенд, в которых Темный расправлялся с целыми армиями неспособных противостоять ему людей. Как мучил тысячи и тысячи, призывая на их род кары.

— Ты по собственной воле отдала меня себе! — ревел голос, уже вовсе не похожий на бесцветный сухой Мифила. — Ты принадлежишь мне! Иначе пожалеет тот, кто тебе дорог!

Я содрогалась от ужаса, не могла противостоять силе этого голоса. Смотрела, запоминая каждый эпизод, проживала вместе с его участниками.

Наконец, звуки стихли. Блаженная тишина бальзамом пролилась на истерзанные нервы. Я подняла глаза на Мифила.

— Я больше не буду сопротивляться. Что нужно делать?

— Слышать. Слушаться. Поступать правильно.

— Хорошо, жрец. Я поняла, я буду послушна.

— Раз так, тогда сейчас завяжу тебе глаза. Дальнейший путь до Обители ты проведешь в повязке. Не беспокойся, дойти тебе помогут.

На слове "Обитель" я вздрогнула, снова захотела сбежать, но приказала себе не шевелиться. Лишь кивнула.