Усмири зверся

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Голова кружится, перед глазами летают радужные круги. Пальцы дрожат, сердце бьется, словно раненая птица, но я все равно подношу к губам флейту. Неприятные ощущения не могут заставить меня бросить играть, ведь музыка — это основа жизни, сама жизнь.

Десятки пар глаз прожигают во мне дыры, но мучительное внимание незнакомцев лишь добавляет в мешанину чувств острого перца. Пусть смотрят, я с радостью дам им возможность прикоснуться к прекрасному, чудесному, лучшему, что есть на свете.

Низкий голос флейты устремляется вверх, волшебные звуки околдовывают, заставляют забыть обо всем. Шепотки замолкают, чужие взгляды становятся острее, раня, будто тонкие стилеты, но я не прячусь, раскрываясь перед ними, вбирая эмоции, даруя освобождение.

Чужие чувства горчат и пьянят, словно дзяньский бальзам, но они же преподносят ни с чем не сравнимое ощущение полета. Будто бы я лечу вслед за мелодией, купаюсь в дивных звуках.

Но рано или поздно приходит конец всему, я опускаю флейту, чтобы остаться на ногах, а не рухнуть на паркет. На смену эйфории приходит боль, проносится нестерпимым спазмом по телу и затаивается в груди, будто ядовитая змея. Змея, готовая в любой момент вновь пустить в ход свое жало. Впрочем, я только улыбаюсь — это небольшая плата за возможность прикоснуться к божественному искусству. Теперь, главное, устоять и не выказать чужакам, как мне сейчас больно.

— Леди Майлини. Леди Виола, вы волшебница! — голос маркиза Зеофира разорвал тишину.

Следом за хозяином вечера и остальные гости, до того не сводившие с меня напряженных взглядов, расслабились. Зал взорвался аплодисментами. Мужчины бурно восхищались талантом и красотой. А женщины, неодобрительно косившиеся на не особо богатое платье, позволяли себе улыбки.

Впервые со дня отъезда старшей сестры я почувствовала нечто похожее на счастье. Но заметив воодушевление на лице отца, нахмурилась. Не желая того, я с блеском выполнила приказание Майлини: меня заметили, мной восхитились. А, значит, шанс на то, что отец сумеет выгодно пристроить и младшую дочь замуж, повысился.

Я хотела выставить себя неумелой, но не сумела. Музыка всегда была моей слабостью, и отец это прекрасно знал, а потому, не сомневаясь, воспользовался. Возможно, совсем скоро я, как и Айя, отправлюсь в неведомые дали навстречу будущему мужу.

Все началось два дня назад. Я только-только пришла в себя после расставания с сестрой и решила отправить ей письмо, чтобы Айя получила послание сразу по приезде в новый дом. Спустилась, чтобы найти управляющего, но наткнулась на отца. С некоторых пор барон Майлини приказал следовать за собой в кабинет.

— Дочь, — проговорил отец, едва закрылась дверь. — Ты догадываешься, зачем я тебя позвал?

Пожала плечами, украдкой поглядывая на него. Смотреть прямо в глаза побаивалась. В прошлый раз за такую вольность и чрезмерно непочтительный тон отец наказал меня поркой и велел отобрать флейту на месяц. Из-за флейты я проплакала два дня, потом замкнулась в себе. Если бы не сестра, наверное, лишилась рассудка. Именно тогда поняла, что для отца мы только товар, который нужно подороже продать.

— Так и быть, просвещу, неразумное дитя, — продолжил он, не догадываясь, какие мысли бродили в моей голове. — Пришел твой черед, Виола.

Я невольно отшатнулась, будто передо мной был не Майлини, а сам Темный в его обличие. И тут же шагнула обратно, опасаясь очередного наказания. Однако мое нелепое телодвижение лишь рассмешило отца. Было видно, он наслаждался произведенным эффектом.

— Неужели я такой страшный?!

Молчала, судорожно сжав зубы. Ведь, итак, ясно, вопрос не требовал ответа.

— Впрочем, мне все равно, Виола. Главное, ты сделаешь то, что я скажу.

Мне захотелось оказаться где-нибудь далеко-далеко отсюда. Например, в домике деда, отца матери, где я была всего лишь однажды, но запомнила тот день навсегда.

Моя мать — беглая дзяньская шаманка, поступившая заветами предков. Израненная и полуживая, она набрела на караван, возглавляемый Майлини, и осталась с ним. Какую выгоду углядел отец, мне не ведомо, но он связал женщину по рукам и ногам. Через год родилась я. Когда мне исполнилось шесть, Майлини сжалился над мамой и позволил ей навестить родных, дабы она вымолила прощение. Дед простил и отпустил с миром, обязав передать некие знания мне. Вот только я так ничего и не узнала, мама сбежала вновь на этот раз навсегда.

— Айя выполнила свой дочерний долг, — заговорил отец, вытаскивая из воспоминаний. — Пришел и твой черед, Виола.

Он выбрался из-за стола, обошел меня, внимательно оглядывая. Под этим тяжелым взглядом я поежилась.

— Через два дня в имении маркиза Зеофира ожидается бал, на котором пройдет импровизированный смотр талантов. Все проявившие себя будут награждены. Я надеюсь на тебя и твое умение, дочь.

— Вы желаете получить награду, отец? — спросила недоуменно.

Барон рассмеялся.

— Конечно же, нет. Я хочу, чтобы после твоего выступления все гости мужского пола хотели назвать тебя своей женой.

Как ни гнала я грустные мысли, чуда не случилось. Пришел и мой черед продать себя подороже ради благополучия того, кто никогда не считался ни с чьим мнением.

Тяжелый вздох сдержать я не сумела.

— Не нужно драматизировать, Виола. Судьба женщины — стать женой и матерью, иной и ждать не следует. А если постараешься, твой муж будет богат и знатен.

— Разве ж в богатстве счастье? — сказала, не подумав, и тут же поплатилась за длинный язык. Пощечина мигом отрезвила и заставила замолчать.

— Не тебе решать! — прикрикнул Майлини. — Твоя ненаглядная матушка дорешалась. Убежала вслед за любовью и что, вместо сытости и комфорта нашла смерть в сточной канаве! Ты хочешь того же?!

Я замотала головой.

— Имей в виду, дочь, каждая твоя ошибка отразится на сестре. Пока Айя не надела брачный обод, я всегда смогу придумать причину и отменить свадьбу. И тогда ей не поздоровится. Знай, твой промах — ее боль. Поняла?

Сейчас, как никогда, я хотела его ударить: сильно, больно, до крови. Но лишь кивнула.

— И не прячься по углам, как обычно. Вот-вот должна прийти портниха.

На этом отец разговор закончил. Взмахом руки он велел мне убираться. Я уныло брела к себе, когда меня перехватили. Обещанная отцом мастерица сцапала под локоток и потащила за собой. Сопротивляться сил не было, будущее выглядело серым и мрачным. Впрочем, далеко меня не увели. Некогда пустовавшую комнату на этом же этаже в спешном порядке оборудовали в мастерскую. Там-то мной и занялась не умолкавшая ни на секунду дамочка: обмеряла, накидывала на плечи обрезы ткани, хмыкала, качала головой, пока, наконец, не подобрала то, что подходило. На меня мастерица внимания не обращала, будто я была бессловесной куклой. Зато вслух говорила сама с собой.

Когда с выбором было закончено, мастерица начала шить. Мне велела присесть рядом в креслице и не мешать. Она явно использовала магию, ведь лишенный силы человек вряд ли бы сумел работать столько быстро. Иголка так и мелькала.

Следующая примерка состоялась часа через два, когда я уже устала следить за действиями швеи. Тело затекло на неудобном кресле, глаза слипались, мне было ужасно скучно.

— Так, милочка, поднимайся, — велела мастерица.

Заставила снять домашнюю одежду и упаковала в серебряное платье. Дошивала его уже на мне, периодически укалывая иголкой. Я только и успевала ойкать да дергаться.

Когда все было готово, мастерица пригласила барона. Отец удовлетворенно осмотрел наряд и расстался с небольшим мешочком денег. И вот спустя день я в том же платье стояла на импровизированной сцене и слушала похвалы от гостей маркиза Зеофира.

Когда гостям надоело меня хвалить, я спустилась с помоста, аккуратно затесалась в их ряды и позволила себе посмотреть выступление другие. Впрочем, ни меня, ни зрителей не впечатлила игра оставшихся участников смотра. Баронесса Грог слишком сильно лупила по клавишам, отчего звук получался рубленным, лишенным гармонии. Скрипка в руках маркизы Зеофиры, хозяйки вечера, скорее умирала в неловких руках, чем пела. Гости чудом дождались окончания партии и с чистой совестью отправились танцевать.

Возбуждение, ушедшее после игры, вернулось. Я с радостью принимала внимание противоположного пола. Бароны и баронеты, графы и маркизы и даже, о чудо, герцог Нилидер — известный банкир — одаривали комплиментами и всячески сражались за мою благосклонность. Я невесомой пушинкой порхала между ними, впитывая восхищение.

Танцы шли один за другим, ни разу я не подпирала стен, записная книжечка была заполнена заявками. К тому времени, когда некоторые дамы поспешили припудрить носики и отдохнуть, я едва стояла и не могла отдышаться. Однако все равно ощущала невероятный восторг. Тем более мне, наконец, удалось разобраться в себе.

Высокий стройный гибкий, он влек меня гипнотическим блеском черных глаз, вызывая некие ранее не изведанные чувства. Сердечко трепетало, стоило ему дотронуться до ладони или чуть ближе, чем нужно, прижать меня к груди. Граф Мариаме Горсе — прекрасный, словно бог и чувственный, будто мифический кирин.

Я с упоением вдыхала аромат его тела, с трудом контролируя собственное тело.

— Вы прекрасны, леди. — Жаркое дыхание обдало кожу, отчего я задрожала, будто в лихорадке. — Прелестный цветок сегодняшнего вечера.

— Благодарю, ваша светлость, — срывающимся голосом ответила я. — Мне, право, неловко.

— Не нужно робеть, дорогая. Лучше выпейте. Здешнее вино превосходно.

Он подал бокал, а после пригубил свое вино. Я судорожно облизала пересохшие губы, не сводя глаз с его чувственного порочного рта. В тот момент мне самой хотелось стать бокалом, чтобы граф вот так же ласкал и меня.

Чудом сдержав стон, опустила взгляд. Умом я понимала, вряд ли граф заинтересовался мной как будущей женой, но не могла заставить себя думать об этом. В мечтах я в свадебном платье стояла рядом с Горсе в храме, ожидая решения богов.

— Пейте, дорогая, — подал он голос. — Уверен, вы ни разу не пробовали такое вино.

Конечно, не пробовала. Я, вообще, ни разу не пила вина. В Черных Дубравах только отец мог себе позволить бокал другой, и все бутылки хранились в его кабинете.

— Да, конечно, — пробормотала чуть слышно и сделала глоток.

Пузырьки защипали рот, попали в нос, я выпучила глаза и закашлялась.

— Милый испуганный зверек, — шепнул Горсе на ухо. — Вы не представляете, как прекрасны.

Я покраснела и машинально допила все вино.

— Думаю, с вас хватит, — граф забрал пустой бокал из моментально ослабевших пальцев. — Потанцуем, этот танец вы обещали мне.

Я нашла в себе силы кивнуть. А потом приняла руку графа, чтобы чуть позже ощутить на своей талии его жаркую ладонь.

— Чувственная малышка, — то ли показалось, то ли граф, правда, сказал это. Впрочем, в тот момент мне было не до слов. Главное, я ощущала тепло его тела, вдыхала пьянящий аромат.

Вино кружило голову, я закрыла глаза, полностью отдаваясь партнеру. Впервые танец перестал быть для меня просто танцем. Превратился в интимный чувственный и желанный процесс. Знаменующий еще что-то важное.

— Вам плохо, дорогая? — услышала обеспокоенный голос графа.

— Нет, мне хорошо.

— Думаю, вам нужно на воздух.

­— Как скажете, — пролепетала я, в тот момент готовая пойти с ним хоть на край света.

Горсе улыбнулся и вывел меня на балкон. Ночной воздух мгновенно охладил разгоряченную кожу, я поежилась. И ощутила, как на плечи легло что-то теплое.

— Я не прощу себе, если вы заболеете, леди Майлини, — проговорил граф.

Я почувствовала, как в душе разливалась благодарность, смешанная с еще более сильными чувствами.

— Благодарю, граф.

Балкон был огромен, он опоясывал имение по периметру. Помимо нас, здесь прогуливались и другие гости. Граф раскланивался с некоторыми, уводя меня все дальше. Друг с другом мы больше не разговаривали, пока, наконец, не остановились возле ажурной решетки за колоннами.

Я подошла почти к самому краю. Шагни вперед, подстреленным лебедем слетела бы вниз. Ощущение опасности роднилось с тем чувством, которое мне доводилось испытывать, играя на флейте. А оттого приносило несказанное удовольствие.

— В эту ночь звезду сверкают для вас, леди.

Горсе встал позади, его дыхание шевелило волоски, выбившиеся из прически.

— Вы преувеличиваете, граф, — ответила я.

— Нисколько, дорогая.

Крепкие руки легли на талию, поддерживая.

— Лишь только для вас одной.

Он склонился и поцеловал в шею. Я дернулась, пытаясь отстраниться, но не смогла. Еще никогда в жизни никто не прикасался ко мне так нежно и властно одновременно. Да что там, ни один мужчина никогда не дотрагивался до меня.

Глаза сами собой закрылись, я отдалась неведанным ранее чувствам. Кровь, будто вскипела и расплавленной лавой потекла по жилам, сметая все на своем пути. Исчезли стыд и смущение, страх и огорчение из-за приказа отца, осталось лишь всепоглощающее удовольствие.

— Какая вы сладкая, моя леди, — говорил граф. — Вкуснее самого изысканного яства.

Я смутно понимала значение слов, качаясь на волнах его голоса, словно щепка в бурном океане. Душа воспарила над землей, устремилось к звездам, тело же горело под поцелуями Горсе.

— Я жажду испробовать вас всю. Только слово, одно лишь ваше слово, и я вознесу вас к самой Всесветлой.

Говорить я не могла. В тот момент, казалось, забыла человеческую речь, превратившись в бессловесное животное. Впрочем, граф не стал дожидаться, пока сумею обозначить свое желание, и ринулся на амбразуры. Ласки стали еще интимнее, хотя я даже не могла представить себе, что такое может быть. Кафтан Горсе, укрывавший плечи, упал. Граф целовал чувствительную кожу, спускаясь все ниже, пока, наконец, не добрался до кружев, украшающих лиф платья. Руками он сжимал ягодицы, даже через слои ткани я ощущала жар ладоней.

— Дочь! — голос отца услышала сквозь туман безумия. — Что ты творишь?!

Объятья моментально разжались, послышались шаги быстро удалявшегося человека. Я открыла глаза и посмотрела на барона. Отец прожигал меня гневным взглядом, рядом с ним неодобрительно щурился хозяин поместья, из-за мужчин выглядывали и другие свидетели пикантной сцены.

Я лихорадочно одернула подол и поправила кружева на лифе. Впрочем, эти поспешные действия нисколечко не помогли, все, итак, поняли, чем мы здесь занималась. Я беспомощно заозиралась, ища графа Горсе, но тот растворился в ночи, не пожелав стать защитником. Оставил меня на растерзание толпы.

От стыда заалели щеки. Поддавшись порыву, я опозорила не только себя и отца, но и сестру. В глазах местной аристократии цена сестер Майлини, как невест, резко упала. Невольно мне удалось расстроить планы отца.

Я задрожала, судорожно обхватывая себя за плечи. Жар страсти, в котором купалась совсем еще недавно, погас, сменившись ознобом. Удовольствие — страхом и стыдом.

— Прошу прощения, маркиз, — отец повернулся к хозяину поместья. — С прискорбием хочу сказать, мы вынуждены покинуть вас. Я благодарю за столь радушный прием.

— Счастливого пути, — отозвался маркиз.

Его голос оставался приветлив, как и в тот момент, когда мы пришли, но взгляд. Маркиз Зеофир оглядывал отца со смесью брезгливости и интереса, будто неведомую и крайне противную на вид зверюшку. И я знала, этот взгляд Майлини не простит никому. Ни маркизу, ни мне. И если Зеофиру вряд ли грозили неприятности, то я получу сполна. Отец найдет способ отомстить мне за унижение. И от этого знания начинали подгибаться колени.

Найдя в себе силы, я попрощалась с присутствующими согласно этикету. Пусть этих высокомерных персон мне больше никогда не увидеть, вряд ли отец решит еще раз раскошелиться на то, чтобы ввести опороченную дочь в свет, но хоть напоследок я буду вести себя как леди.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Едва мы покинули поместье, барон с силой сжал мою руку и поволок к карете. А внутри, больше не церемонясь, от души ударил по лицу. Я взвизгнула от боли и заплакала.

— Подлая дрянь! — бушевал Майлини. — Опозорила семью! Навлекла насмешки на весь род! Ты об этом пожалеешь!!!

Я сжалась на скамье, стараясь уменьшиться в росте, стать незаметной. Щека болезненно пульсировала, даже плакать было больно. Зажмурилась, готовая к новым ударам, ведь отцу больше не нужно беречь мою красоту, сплетни в кругах аристократии расходились быстро, а потому уже завтра о проступке будет знать каждый. И ни одна уважающая семья не захочет породниться с Майлини. Вот только ударов больше не последовало.

Я приоткрыла глаза, робко поглядывая на отца. Барон сурово хмурил брови, на его лице ходили желваки, рот был гневно сжат. Майлини не скрывал ярости, но почему-то не обрушивал ее на беспутную дочь.

Вначале я даже приободрилась, но потом затряслась от ужаса. Отец был весьма расчетлив, а значит, не мог не иметь запасного плана на мой счет. Не сумев продать замуж, он поступит иначе. И его решение вряд ли приведет меня в восторг. Скорее, наоборот, не получив желаемого, барон сделает так, чтобы я как можно сильнее страдала.

До самых Черных Дубрав Майлини молчал. Молчала и я, боясь даже пошевелиться. Сидела в своем углу, как мышка, смотрела в пол и размышляла о своей участи. Сколько ни думала, так и не сумела ничего придумать. В голове крутились мысли, но реальность превзошла все ожидания.

Отец запретил возвращаться к себе в комнату, мне пришлось битых два часа мучиться от неизвестности, ожидая решения в холодной полупустой комнате на первом этаже. Если бы не нянюшка, тайком принесшая шаль, я наверняка замерзла и заболела. Но все равно, услышав зычный голос слуги, приглашавший в кабинет к барону, вздрогнула. И, не сумев успокоить сумасшедше бившееся сердце, поспешила к отцу.

— Присаживайся, Виола.

Майлини выглядел спокойным и даже умиротворенным. Он явно уже решил, как поступит с дочерью, не оправдавшей надежды.

— Надеюсь, ты понимаешь, как подставила и себя, и сестру, и меня? — спросил он, едва я присела на краешек кресла.

— Да, отец.

— И понимаешь, что из-за своей выходки замуж тебе уже не выйти.

Я неопределенно пожала плечами, но глаз не подняла.

— Поясню, раз остались сомнения: высший свет тебя не примет. Никому не нужна девица, чья невинность под вопросом и чье поведение больше похоже на уловки продажных женщин.

Я густо покраснела.

— Отдавать тебя кому-то еще мне невыгодно. Не затем я тратил деньги на твое обучение, чтобы выдать замуж за торговца или вовсе безродного крестьянина. А потому, дочь, тебя ждет иная участь.

Против воли я вскинулась, обида заполонила сознание, готовясь вырваться криком или слезами. Вот так запросто он решил, что я недостойна, что я безмолвная кукла, готовая слепо следовать за велением его воли. И тут же сгорбилась, сдулась. Понимая, что отцу, в общем-то, все равно. Ни крики, ни слезы, ни мольбы не помогут. Он решил, а значит, мне остается только выполнять.

— Ты добровольно отдашь себя храму.

— Простите, отец, не расслышала, — пролепетала я, не веря ушам своим. — Что мне нужно сделать?

— Ты добровольно отдашь себя храму, — с мерзкой ухмылкой повторил барон. — Жрец готов забрать тебя прямо сейчас.

Меня, будто оглушило. Разверзся земля, и выйди сам Темный, наверное, чувствовала себя лучше. Я никогда не питала надежд, что Майлини любил нас с сестрой. Но вот так просто перечеркнуть мою жизнь, да что там, отдать рабыней в храм, такое привидеться не могло в самом страшном сне.

— Отец! — взмолилась я. — Одумайтесь!

— Молчать! — рявкнул Майлини. — Только так ты сможешь исправить свою ошибку и послужить семье!

— Мне не нужна такая семья, для которой я лишь товар! — вскочила я.

— Это не тебе решать, дзяньская полукровка! — взревел барон. — Будешь ерепениться, продам в дом терпимости, где тебе самое место. А вместо тебя со жрецом отправится Айя. Повторяю, пока она не надела брачный обод, я могу делать с ней все, что пожелаю. Выбирай, думай, но, так или иначе, я получу, что хочу.

Я без сил рухнула в кресло. Отец знал, куда бить. Дом терпимости не пугал меня так, как то, что сестра могла стать собственностью храма и навсегда лишиться возможности его покинуть только из-за моей глупости. Такого допустить не могла.

— Хорошо, отец, я выполню ваш приказ.

— Вот и отлично. А теперь будь добра, помолчи. Откроешь рот только тогда, когда велю. Жреца сейчас пригласят, он должен получить твое добровольное согласие. Ты понимаешь, Виола. Добровольное.

Выделив интонацией последнее слово, он внимательно посмотрел на меня. Я была вынуждена кивнуть. Пока отец вызывал слугу, пока тот бегал за жрецом, сидела тихо и даже не шевелилась. На меня напала апатия. Не хотелось думать, но колючие мысли все равно заполонили голову.

Меня продали. Пусть не замуж, но все равно отдали за возможность получить привилегии от храма. Помнится, нянюшка рассказывала, была у нее в деревне подруга, отдавшая себя добровольно храму. После этого семья девушки на долгое время освободилась от уплаты ежегодной пошлины. Так произойдет и с отцом. Отправив меня за стены храма, он сэкономит уйму денег, кроме того, в глазах общественности будет выглядеть настоящим героем: не пожалел богам дочь.

Как все-таки удобно быть хорошим за чужой счет.

Я чуть слышно всхлипнула, не сумев сдержаться, и тут же украдкой вытерла слезы. Как раз вовремя, дверь отворилась, впуская в кабинет жреца. На меня он, казалось, не обратил внимания, сосредоточившись на бароне. Я невольно проследила за ним взглядом.

Жрец был стар, если не древен. Лыс, будто коленка, сгорблен, сухопар. И голос ему под стать: надтреснутый и глухой, будто кору об кору шоркали. Только глаза выделялись на морщинистом лице: яркие и живые, словно принадлежали молодому мужчине.

— Барон, — проговорил он, после того, как Майлини склонился в поклоне. — До храма дошли вести, будто одна из дочерей славного рода желает отдать свою душу богам.

— Все верно, жрец Мифил. Моя дочь Виола решила отринуть все бренное и стать ближе к Великим.

Едва фраза была произнесена, жрец повернулся ко мне и принялся разглядывать. Я не могла даже моргнуть, погружаясь в черноту глаз. Словно неведомая сила взяла меня в плен и тащила в бездну.

Но вот Мифил отвернулся, только тогда смогла вздохнуть. Оказалась, все то время, пока мы со жрецом играли в гляделки, я не дышала.

— Подтвердите слова отца, дитя, — проговорил он. — И мы сможем уйти.

Я колебалась всего миг, а потом решительно заявила:

— Барон Майлини говорит правду. Я, Виола Майлини хочу добровольно отдать душу и тело храму. Навсегда.

В конце голос дрогнул, но этого, казалось, никто не заметил.

— Раз так, вы можете попрощаться с близкими, а потом мы уйдем.

Я резво вскочила, желая обнять на прощание нянюшку, но была остановлена деликатным покашливанием отца.

— Дочь уже со всеми попрощалась, жрец.

Хотела возразить, но наткнулась на предупреждающий взгляд отца.

— Все верно, — не сумев сдержать скорбной улыбки, сказала я. — Мы можем идти.

Жрец кивнул напоследок барону и, поманив меня за собой, вышел. Я на мгновение остановилась, безотчетно потянулась к отцу, но тот лишь смерил недовольным взглядом, да махнул рукой велев убираться.

Надежда, родившаяся так внезапно, умерла в страшных муках. Я с трудом сдержала слезы, но все равно гордо подняла голову.

— Прощайте, отец. Будьте счастливы.

И, не дожидаясь от него ответных слов, вышла за дверь.

Жрец стоял чуть поодаль, ждал, но не смотрел на меня. Однако услышав, что хлопнула дверь, пошел дальше. Я с печалью оглядывала знакомую с детства обстановку. Каждая мелочь напоминала о счастливых моментах, проведенных в стенах Черных Дубрав.

Вот за этой нишей мне так нравилось прятаться в детстве от всех, мечтать, представляя себя сказочной королевной, за которой обязательно приедет принц. А на этом окне я сидела по ночам, когда все спали, и до рези в глазах всматривалась в темноту. Казалось, луна разговаривала со мной, посылала волны любви, будто мать. По этим коридорам и лестницам я бегала с сестрой, радуясь каждому новому дню.

До парадной двери оставалось всего ничего, когда услышала душераздирающий крик:

— Мисс Виола!!!

Я резко развернулась на каблуках и тут же попала в объятья нянюшки.

— Кошечка, моя! — старушка плакала навзрыд, заливая одежду слезами. — И тебя отдал, продал ирод окаянный!

Я на миг закрыла глаза, не давая слезам воли, и отодвинулась от нянюшки.

— Мне нужно идти, родная, — говорила ей, ощущая, как с каждым произнесенным словом боль в груди становилась лишь сильнее. — Все будет хорошо, нянюшка. Ты мне веришь?

Старушка подняла заплаканное лицо.

— Только на то и надеюсь, кошечка моя. Что присмотрит за тобой Всесветлая, не даст в обиду.

Я нашла в себе силы улыбнуться.

— Прощай, нянюшка, если получится передать весточку, передам.

Старушка всхлипнула и отодвинулась, освобождая путь.

— Надеюсь, больше никто не захочет попрощаться? — спросил жрец.

— Нет, — глухо ответила ему. — Больше никто.

— Тогда нет нужды оставаться здесь.

Снаружи ожидали еще двое жрецов, явно рангом поменьше, чем Мифил. Они вначале поклонились старшему и только потом обратили внимание на меня. Я смутилась и отвела глаза, но все равно успела заметить, как были похожи жрецы. Словно братья-близнецы: древние, сухопарые, лысые. Неужели все служители богов одинаково стары? Или, что более вероятно, за ворота храма выпускали только таких: немощных, никому не нужных. Возможно, и я когда-нибудь вернусь сюда в облике древней старухи.

С грустью посмотрела вдаль, мысленно задаваясь вопросом о том, что меня ожидает.

— Пойдем, — приказал Мифил. — Время не ждет.

У жрецов не было ни экипажа, ни лошадей, они шли пешком. Но наш путь закончился быстро, прямо у ворот первого храма, выстроенного по приказу отца в рощице недалеко от Черных Дубрав. Однако я все равно успела продрогнуть на ветру в легком бальном платье.

Первым вошел Мифил, следом велели переступить порог и мне, замыкали процессию другие жрецы.

— Хочешь ли ты поговорить с богами? — спросил старший. — Попросить о чем-то?

Я пожала плечами, хотела отказаться, но в последний момент передумала. Подошла к статуе Всесветлой и встала перед ней на колени. Закрыла глаза и зашептала, вкладывая в слова душу:

— Мне ничего не нужно, но прошу, Всесветлая, помоги сестре. Защити ее от беды, укрой от плохих людей, дай счастье.

Воздух самую малость потеплел, а в голове раздался тихий голос.

— Пусть будет так, дитя.

На глазах все же выступили слезы, но то были слезы радости. Богиня услышала, она поможет той, кого я любила больше всех на свете.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Мысленно поблагодарив Всесветлую, поднялась с колен.

— Я готова, жрец, — обратилась к Мифилу.

— Что ж, осталось лишь одно.

Он подошел ближе, всматриваясь мне в лицо.

— Боги должны сделать выбор.

Я задрожала, в груди похолодело от дурного предчувствия.

— Отпусти руку в Чашу, — велел жрец. — Дай сущностям попробовать твой вкус.

Он подтолкнул меня к Чаше, в которой тут же взметнулось божественное пламя. Я невольно попятилась, прячась от жара, но была вынуждена вернуться.

— Сунь руку в огонь, иначе мне придется помочь тебе.

Я обернулась, надеясь получить поддержку, но увидела лишь черные гипнотические глаза.

— Руку в огонь, — Мифил повторил приказ. — За непослушание я могу сделать с тобой все, что хочу. Ты сама отдала себя храму.

Я судорожно кивнула, а после повернулась к Чаше. Досчитала мысленно до трех и сунула руку в огонь. Вот только вместо боли ощутила ласку, будто огромная кошка потерлась о кожу. А потом указательный палец кольнуло, словно в него впилась заноза. Я ойкнула и попыталась одернуть ладонь, но не смогла. Не сумела даже пошевелиться. Затем место укола заледенело, тоненькая струйка холода поползла вверх по руке. Все выше и выше, пока не добралась до плеча. Холодок свернул к груди, замораживая тело, и остановился возле сердца. Новый укол, и холод проник внутрь. Я закричала, ощущая, как оно бешено билось. Все сильнее и сильнее, пока, наконец, не замерло. Ровно на миг, не давая перепугаться до смерти, а потом снова заработало.

— Выбор сделан, — донесся голос Мифила. — Сам Темный выбрал тебя, дитя.

Я отпрянула.

— Не хочу. Не хочу к нему...

Все пятилась и пятилась, пока не наткнулась на твердое. Стена. Дальше убегать было некуда. Я затрепетала, задрожала испуганной ланью. Страх гнал прочь из храма: мимо замерших в скрюченной позе жрецов, мимо древних статуй, дальше от Мифила, долой от самого Темного. Душа жаждала свободы, но ноги не двигалось. Черные глаза жреца пригвоздили меня к земле.

— Ты по собственной воле отдала себя богам! — проговорил Мифил. — Сама!

Его слова отражались от стен, усиливались, проникая, казалось, в сам мозг. Причиняли боль. Я с силой сжала ладонями уши, только бы избавиться от терзающих звуков, но все было напрасно. Для слов Мифила не существовало ни границ, ни времени, ни пространства. Они рисовали в моей голове ужасные сцены из древних легенд, в которых Темный расправлялся с целыми армиями неспособных противостоять ему людей. Как мучил тысячи и тысячи, призывая на их род кары.

— Ты по собственной воле отдала меня себе! — ревел голос, уже вовсе не похожий на бесцветный сухой Мифила. — Ты принадлежишь мне! Иначе пожалеет тот, кто тебе дорог!

Я содрогалась от ужаса, не могла противостоять силе этого голоса. Смотрела, запоминая каждый эпизод, проживала вместе с его участниками.

Наконец, звуки стихли. Блаженная тишина бальзамом пролилась на истерзанные нервы. Я подняла глаза на Мифила.

— Я больше не буду сопротивляться. Что нужно делать?

— Слышать. Слушаться. Поступать правильно.

— Хорошо, жрец. Я поняла, я буду послушна.

— Раз так, тогда сейчас завяжу тебе глаза. Дальнейший путь до Обители ты проведешь в повязке. Не беспокойся, дойти тебе помогут.

На слове "Обитель" я вздрогнула, снова захотела сбежать, но приказала себе не шевелиться. Лишь кивнула.

Мифил, будто сказочный волшебник вынул из полов жреческого одеяния черный платок. Свернул пополам, превращая в повязку.

— Повернись, Виола.

Я послушно встала к жрецу спиной. Тут же на глаза легла ткань. Платок был плотным и колючим, кожа на лице мгновенно зачесалась. А еще он пах чем-то кислым.

Затем меня взяли под локоть и повели. Достаточно осторожно, чтобы не сломала ноги и не ударилась. Пусть я ничего не видела, слух и ощущение положения тела в пространстве пока не подводили. Вначале скрипнула дверь, затем в нос ударило затхлым, пол пошел под наклон. Значит, из храма на улицу мы не выбрались, а направились другим путем. Думаю, в храме имелась еще одна дверь, возможно, в подвал или подземелье.

Некоторое время мы спускались, затем провожатый, кто именно я не знала, остановился и придержал меня. Справа послышался звенящий металлический звук, будто открывали решетчатые ворота на башне.

— Пойдем. — Голос был незнаком.

Значит, ужасный Мифил остался наверху, а меня сопровождал кто-то из его помощников. Я вздохнула с облегчением. Рядом раздался едва слышный смешок. Сделала вид, что не услышала.

Мы вновь пошли. По ощущениям, спуск закончился. Все так же пахло затхлостью, но, кроме того, появился новый незнакомый запах. Как я ни принюхивалась, ни ворошила память, так его и не узнала.

Под ногами поскрипывали мелкие камушки, слышался звук капающей воды. Однажды до голой руки кто-то дотронулся. От неожиданности я вскрикнула и остановилась.

— Что случилось? — спросил провожатый.

— Меня кто-то задел! — истерично взвизгнула я.

Прикосновение было противным, будто по руке провели пупырчатой лягушачьей кожей. От этого мурашки побежали по спине.

— Тебе показалось, — равнодушно ответил незнакомец. — Пока, кроме нас, здесь никого нет. Пойдем, нужно поспешить, ночь в туннеле тебе не понравится. Не всем здешним обитателям по душе присутствие человека.

От этих слов меня заколотила дрожь. Воображение работало хорошо, а поэтому я без труда представила, во что превратится путь, когда коридоры туннеля заполнятся местными жителями.

— Не так быстро! — прикрикнул провожатый, когда я со всех ног понеслась вперед. — Мне велено доставить тебя в целости и сохранности.

— Разреши снять повязку, тогда нам обоим станет легче, — предложила я. — Я никому не расскажу, что видела здесь.

— Нет, — категорично отказался мужчина, лишь крепче сжал на моей руке пальцы. — Нельзя.

Дальше мы шли молча. Я прислушивалась изо всех сил, боясь пропустить появление хозяев подземелья. На этот раз путь был гораздо длиннее. Несколько раз мы останавливались, чтобы попить, перекусить и просто постоять, поотдыхать. Присесть мне не предложили, впрочем, я и сама не стала бы садиться. На полу что-то неприятно хлюпало и фыркало. Легкие туфельки давно промокли и неприятно холодили ноги.

Вскоре я устала так, что перестала даже бояться и ждать нападения. А потому не сумела удержаться от вскрика, услышав злобный рев, казалось, сотрясший стены.

— Спаси, Всесветлая! Что это?!

— Не что, а кто, — раздраженно ответил сопровождающий. — Похоже, хозяин этих мест решил нынче выйти на охоту пораньше.

Я едва не лишилась чувств. Даже воображения не хватало представить того, кто мог издавать подобные звуки.

— И что делать? — на этот раз шепотом спросила я. — Возвращаемся?

— Нет, конечно, идем вперед. Поверни назад, нас точно не ждет ничего хорошего. Идем.

Если еще минуту назад мне казалось, что сил больше нет, то теперь ноги сами несли прочь от ужасных звуков. Провожатый не останавливал, наоборот, подгонял.

Время шло. Сердце, казалось, билось где-то в горле, я запыхалась. Успела несколько раз стукнуться свободным локтем, видно, коридор катастрофически сузился. Ударить большой палец ноги, который теперь безжалостно ныл. И наступить на ногу провожатому.

— Шевелись. — Гнал он. — Быстрее.

Я превозмогала себя, но мы все равно не успели. Очередной рык раздался близко, слишком близко. Рядом ругнулся провожатый, я и не знала, что жрецам так можно.

— Я снимаю повязку, — проговорил он. — Смотри четко перед собой, ни назад, ни в сторону.

И снял тряпку. Я прищурилась: от стен шло нестерпимое фиолетовое сияние. Мир перед глазами выглядел нереалистичным и пугающим.

— А теперь беги! — крикнул мужчина, подталкивая вперед. — Не останавливайся, я догоню тебя возле следующих ворот.

Повторять приказ ему нужды не было, создание, что шло следом, сделало все само. Подгоняемая голодным протяжным рыком, я бросилась со всех ног вперед по коридору. Лишь на миг остановилась, развернулась и посмотрела на провожатого. Им оказался один из помощников Мифила. Но тут невидимый пока зверь вновь взревел, и я снова побежала. Немощный старец остался.

Очередные ворота показались слишком быстро, чтобы можно было почувствовать себя в безопасности. Выросли за очередным поворотом, преграждая дальнейший путь. Я вцепилась в решетку, потрясла, навалилась всем весом, но ворота не шелохнулись. В бессилии скатилась по решетке вниз, прямо в жижу, что покрывала пол. Больше ничего сделать не могла, оставалось только ждать.

Позади меня в коридоре развернулся бой. Неведомое чудовище яростно, почти не прекращая, ревело. В его вопли вклинивались свистящие звуки и глухие хлопки. Фиолетовое сияние от стен померкло, или во вспышках, то и дело освещающих пространство, его было не так заметно. Стены тряслись, с потолка падали камни. Я скрючилась на полу, закрыла руками голову, прячась от их жалящих ударов. А еще пыталась дышать через раз, коридор буквально пропитало невыносимым смрадом. Зажмурившись, мысленно повторяла молитву, прося Всесветлую сжалиться. И надо мной и над тем, кто сейчас бился с чудовищем.

Сколько продолжалось все это, не знаю. Наконец стало тихо. Внезапная тишина испугала почище рева. Я поднялась на ноги и помотала головой, чтобы избавиться от гула. Снова прислушалась. Тишина. Ни воплей зверя, ни шагов провожатого.

Кто победил, а кто проиграл?

Время шло. Я боялась пошевелиться, только тряслась от холода. Мокрые ноги заледенели, грязное платье совсем не грело. Стало казаться, что мне придется остаться здесь навечно, погребенной заживо в темных коридорах.

Когда ждать дальше стало невыносимо, я пошла. Вначале медленно и осторожно, останавливаясь, прислушиваясь, замирая на каждом шагу. Затем все быстрее и быстрее, пока, наконец, не побежала. Страх и неизвестность гнали вперед, туда, где, возможно, уже нет живых.

Чем ближе я подходила к тому месту, где оставила жреца, тем сильнее становилась вонь. Легкие с трудом насыщались воздухом, в груди что-то неприятно булькало. От запаха резало глаза, по щекам бежали слезы. Чудом оставаясь в сознании, я все же доползла до провожатого. Нащупала его неподвижное тело, лежащее в зловонной луже. Остального не видела, Всесветлая сжалилась, укрыв от взора ужасную картину.

Чем дольше я находилась рядом с тушей чудовища, тем быстрее уходили силы. В какой-то момент поняла, что промедление может стоить жизни. А потому, схватив жреца за руки, поволокла его по скользкой жиже прочь.

Мужчина весил предостаточно, путь казался бесконечным. Если бы не Айя с ее вечными требованиями быть сильной, бегать каждый день, я не смогла доволочь жреца даже до поворота. Опустив его руку, упала рядом, позволяя себе отдохнуть. И видимо, все же потеряла сознание, очнувшись только оттого, что кто-то звал меня по имени.

— Виола. Виола очнись, пора идти.

С трудом подняла веки. Некоторое время пялилась на жреца, а потом изо всех сил зажмурилась. Либо глаза обманывали, либо сошла с ума. Облик провожатого размазывался, двоился. Я одновременно видела старика, одного из помощников Мифила, и молодого мужчину.

— Вставай, Виола. Нужно идти.

Он прикоснулся к моей руке. Я замотала головой, одергивая ладонь.

— Не могу! Оставьте меня здесь! Зачем вам сумасшедшая?!

— Сумасшедшая? — удивленно переспросил мужчина.

— Да! Мой разум больше не служит мне. — Я снова открыла глаза. — Я вижу одновременно старика и молодого. Такого не может быть!

Жрец помрачнел. Отвел на мгновение глаза, а потом вновь вперил в меня яростный взгляд.

— Твой разум в порядке, мой облик и вправду течет, — сухо проговорил он. — Ты лишь видишь то, что тебе не положено. Нельзя.

Я судорожно сглотнула, а жрец схватил меня за обе руки и вздернул на ноги.

— И что теперь, — спросила, с трудом найдя в себе силы. — Ты убьешь меня?

Спросила и сама же испугалась, заозиралась, ища пути к бегству. Вот только пути не было. Позади меня были ворота, которые не сумела преодолеть.

— Должен тебя убить, — сказал жрец, продолжая буравить меня взглядом. — Но не убью, я не забываю помощи. Долг жизни превыше всего.

— Долг жизни? — переспросила я.

— Ты вернулась и вытащила меня из смрада гниющей плоти сариуса. Я благодарен тебе, Виола.

Я неловко улыбнулась.

— А теперь нам нужно идти. Нужно успеть дойти до Обители, пока больше никто из местных жителей не решил выйти.

Кивнула, а потом, ругая себя за несдержанность, задала еще один вопрос:

— А если я решу рассказать всем о том, что видела?

— Умрем оба, — пожал плечами жрец. — Я за то, что позволил увидеть, ты из-за того, что увидела. Еще вопросы?

Больше вопросов не было. Провожатый вновь нацепил на меня черную повязку, на этот раз пахнувшую саурисом, и взял под локоть.

— Как тебя зовут, жрец?

Тот долго не отвечал, но все же сказал:

— Крон. Хотя ты можешь сразу забыть это имя.

Остальной путь до Обители прошел в молчании. К моей радости, на нас никто больше не нападал. Жижа под ногами исчезла, вонь постепенно уходила. Защищенные повязкой глаза отдыхали от губительного излучения стен. Даже усталость пропала, видно, полежав в беспамятстве на холодном полу, я отдохнула. На плечи жрец накинул свою грязную, но все равно теплую накидку. Волновали только ноги, я почти не ощущала пальцев.

— У меня ужасно замерзли ноги, — пожаловалась жрецу.

— Понимаю, но ничем пока помочь не могу, — отозвался он. — Потерпи, мы почти дошли.

И правда, буквально через несколько минут Крон снова велел мне остановиться. Знакомый скрежет сказал, что очередные ворота открыты.

— Можешь снимать повязку, — разрешил он. — Уже можно.

Я с радостью избавилась от грязной тряпки и взглянула на провожатого. От старика, стоявшего возле моего дома, не осталось ничего. Прямая спина, высокий рост, мышцы, бугрившиеся на руках, волевой подбородок, даже голос изменился, став насыщенным и сильным. Только глаза были прежние: серые и яростные.

— Каков же ты настоящий? — прошептала, вглядываясь в Крона. — Стар или молод?

Жрец ухмыльнулся.

— А каким тебе больше нравлюсь? Стариком или молодым?

Я не ответила. Крон договорил сам.

— Выходя наверх к людям, мы принимаем обличие стариков. Даже, правильнее сказать, становимся старыми. А потому торопимся вернуться, ведь дни наверху для нас сочтены. Тот, кто не успеет за неделю оказаться в Обители, умирает. Наш Бог позаботился о том, чтоб его слуги всегда возвращались.

Я поспешила отвести взгляд, не зная, что сказать в ответ. И не сумела сдержать удивленный возглас: мы стояли на вершине скалы, с которой был виден город. Черные дома, черные крыши, блики от факелов, игравшие в окнах. С высоты Обитель Темного была похожа на изысканную фигурку из обсидиана.

— Всесветлая, как красиво! Божественно прекрасно!

— Не нужно произносить Ее имя здесь, ми. Это Обитель ее брата.

— Прости, — покорно согласилась я. — И мое имя не Ми, я Виола.

— С первым шагом за стены города ты лишишься права на имя. Забудь его. Привыкай, теперь ты ми — собственность бога.

— А ты?

— Я мирай, как и остальные.

Горечь в голосе жреца вернула на землю. Там внизу не драгоценный камень, а Обитель Темного. Самого жестокого из богов.

Спускались по ступеням, выдолбленным в породе. Сердце каждый раз замирало, стоило ноге неловко скользнуть к обрыву. И тут же начинало свой бег, ведь Крон держал крепко. Даже несмотря на ужас, леденящий жилы, мне хотелось, чтобы спуск был бесконечным. Но в один далеко не прекрасный момент, мы все же сошли с последней ступени. Преодолели последние метры до стены и только тогда остановились.

— Прощай, ми..., прощай, Виола, — развернул меня к себе жрец. — Не ищи меня, не спрашивай, никто не ответит. Будь тиха и послушна, тогда, возможно, Темный не обратит на тебя внимание. Тогда когда-нибудь через много-много лет ты сможешь в последний раз увидеть солнце. Сможешь поговорить с Ней. Поняла?

— Спасибо, Крон, — всхлипнула я. — Буду стараться.

— Хорошо. А теперь иди прямо. Ворота тебя пропустят.

— А ты?! — я невольно схватила его за руку. — А как же ты?!

— Мои ворота дальше, здесь пропускают только новеньких ми. Иди, не заставляй себя ждать. И помни: тиха и послушна.

Крон разжал мои сведенные пальцы и подтолкнул вперед.

— Прощай, — одними губами прошептала я и, отвернувшись, пошла вперед к воротам, которые тут же открылись, стоило подойти ближе.

Трясясь от страха, вошла внутрь. Ворота с шумом закрылись, темнота поглотила меня, забирая свободу, отгораживая от прошлой жизни.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Темнота не была непроглядной, вскоре я начала различать силуэты. Силуэты двигались и шуршали как полчища крыс. Замерла, боясь сделать лишнее движение, наступить на чей-нибудь мерзкий лысый хвост. Прислушивалась, всматривалась в темноту, пока, наконец, пространство за воротами не было освещено.

Когда глаза привыкли к свету, я огляделась. Оказалось, никаких крыс и в помине не было, в закутке между входными воротами и массивной дверью стояли десятка полтора девушек. Большинство были низкого происхождения, лишь у двоих отцы вращались в аристократических кругах.

Девицы с любопытством оглядели мое грязное бальное платье, но никто не подошел и вопросов задавать не стал. Некоторые сбились в кучки и шушукались, другие держались особняком и с независимым видом гипнотизировали каменные стены. Я подумала, не стоит заводить знакомства. Лучше подождать, посмотреть, что да как, а после решить.

Так мы и стояли, пока откуда-то сверху не раздался голос. На этот раз женский каркающий.

— Я требую тишины.

Девы дружно вздрогнули, ойкнули, но моментально перестали шушукаться и замерли, настороженно посматривая на потолок. Я тоже подалась настроению толпы и глянула вверх, но никого там не увидела.

— Сейчас вы проследуете за мной, вашей проводницей. Я доведу вас до купален, где вы сможете смыть дорожную пыль и переодеться.

Говорящая замолкла, зато распахнулась дверь. За дверью стояла женщина лет сорока, больше всего она напоминала ворону.

— За мной, ми, — прокаркала женщина и, развернувшись, пошаркала куда-то вдаль.

Девицы посеменили следом. Мне ничего не оставалось, как идти за ними. Шли по закрытому проходу, я видела только каменные стены и потолок из непонятного материала. Проход оканчивался очередной массивной дверью, которую и отперла ворона.

— Дверь парильни там, — вновь прокаркала она, махнув влево. — Одежду скидываете возле лавок. Помывшись, надеваете ту, что лежит на полках. Она одинаковая, а потому склок я не потерплю.

Я присмотрелась к тому, во что была одета провожатая: черное рубище с десятками мелких пуговиц, длинными рукавами, воротом до подбородка и подолом до пят. Даже на вид ткань была груба и наверняка кололась.

Девицы торопливо вошли в комнату без окон, стали переглядываться, шептаться, настороженно косясь на женщину.

— Шевелитесь! — прикрикнула Ворона. — Нужно успеть на вечернюю молитву.

Девицы принялись неловко стягивать с себя одеяние. Но, видно, не слишком быстро, потому как женщина вновь повысила голос.

— Те, кто не успел на вечернюю молитву, лишаются ужина.

Я решила не затягивать с омовением, как и большинство девушек. Девицы быстренько разделись, сложив одежду у лавок, и гурьбой отправились в парильню. Чувствуя, как от стыда загорели щеки, я вошла самой последней. Все-таки не привыкла ходить обнаженной перед столькими чужими людьми.

Внутри было жарко, замершие ноги моментально закололо тысячами иголок. Витал пар, укрывая тела белесым саваном. Я немного приободрилась. Раз уж мне почти не было видно остальных девушек, значит, и они практически не видели меня. Теперь, главное, понять, как здесь мыться. Оказалось, проще простого. У дальней стены на полу стояли большие тазы, куда стекала вода из желобов, и ковшики. Возле желобов в нише на стене лежали мыльные принадлежности.

Когда очередь, наконец, дошла, я с наслаждением опрокинула на себя первый ковш, а после уселась в таз и смежила веки. Даже тот факт, что кроме меня, здесь мылось еще неведомое количество женщин, не волновал. Прямо сейчас тело требовало тепла и отдыха.

Впрочем, всласть насладиться купанием мне не дали. Скрипнула дверь, и туман голосом Вороны велел поторапливаться. Пришлось открывать глаза и быстренько домываться.

Полотенец ми не полагалось, вместо этого Ворона велела всем встать возле одной из стен в комнате, где мы раздевались. Затем она нажала на выступ, и из дыр пошел теплый воздух. Он-то и высушил влажную кожу. Пришло время одеваться.

Как и опасалась, одежда оставляла желать лучшего. Только черное платье из жесткой ткани и грубые башмаки. Ни белья, ни чулок ми не давали. Едва я надела платье, кожа под ним страшно зазудела. Пришлось, скрипя зубами от желания почесать, терпеть.

— За мной, ми, — скомандовала Ворона, когда все девушки облачились в одежды. — Не отставать.

Нестройной колонной нас повели прочь из купален в молельный зал. Зал был огромен, мрачен и темен. Тысячи свечей, стоявших вокруг статуи Темного, оказалось недостаточного, чтобы полностью его осветить.

Кроме того зал был поделен на три части. Слева располагались женщины: все в черном, с опущенными головами и отрешенным видом. Справа в красных рясах, повязанных черным поясом, находились жрецы. И если мужчины стояли, то ми все как одна сидели на коленях. И, наконец, посредине возвышалась статуя Темного, а у ее подножья небольшой деревянный помост.

Новеньких ми усадили дальше от центра, мы практически сливались с черными стенами. Я обрадовалась такому порядку, чем дальше от Темного, тем лучше. Ведь не зря Крон предупреждал меня быть незаметной. И я стану таковой и когда-нибудь увижу солнце. Если, конечно, неведомая болезнь не убьет раньше. Ведь зелье осталось у отца.

Замечтавшись, я не заметила появления еще одного человека. Лишь когда пламя свечей взметнулось до потолка, была вынуждена отвлечься. Облаченный в черную рясу на помост возле статуи Темного взошел человек. Я сразу его узнала. Несмотря на молодость, глаза оставались теми же самыми: глубокими, проникающими в самую суть. Им был Мифил. Жрец обвел зал тяжелым взглядом, показалось, что он безошибочно нашел меня среди новеньких ми. Против воли я задрожала. И даже не задалась вопросом, каким образом он попал в Обитель, ведь кроме нас с Кроном, больше никто не шел по тому страшному коридору.

Мифил повернулся спиной ко всем, взмахнул руками, призывая к тишине, и запел. Заунывная песнь полетела к статуе Темного. Слов я не понимала, впрочем, и без того было понятно — это торжественное обращение к богу. И Мифил скорей всего Верховный жрец.

Настроившись на тягостное ожидание, была неприятно удивлена тем, что и мне пришлось подпевать. Вначале присоединились другие жрецы, потом и ми. Я растерянно оглянулась, затем решила скромно отмолчаться, но короткий болезненный удар в спину дал ясно понять, что Ворона не спала, бдела.

Песнопения длились, казалось, вечно. Колени устали, глаза слипались, голос пропал. Я с трудом заставляла себя издавать звуки, больше похожие на завывания плакальщиц, чем пение. Получив еще один удар, была вынуждена отбросить лишние мысли и сосредоточится на пении. Но вскоре Мифил закончил. Провыл на высокой ноте последнее непонятное слово и замолчал. Сдержать вздох облегчения я не могла, как и остальные новенькие ми.

Верховный жрец ушел первым, следом потянулась нескончаемая вереница его "красных собратьев". Только потом пришел черед ми. Новенькие отправились на ужин последними.

В животе уже неприлично урчало и бурлило. Я бледнела и краснела от стыда, но никто, казалось, не слышал криков моего желудка. Ми выглядели пришибленными и растерянными. Видно, события прошедших дней дали о себе знать. Девушки даже не разговаривали. Легкий гул шепотков исчез.

Трапезная походила на огромный склеп: темный, мрачный и холодный. Посередине возвышался стол, за которым сидел Мифил и еще четверо жрецов. В одном из них я с удивлением узнала Крона.

Столы остальных жрецов располагались кругами. Видимо, чем ближе красный был к верховному жрецу, тем выше его статус. Женщины сидели на полу на камнях, вместо столов рядом с ними стояли широкие подносы. Особого порядка в расположении ми не было, они сидели кружочками и молча ужинали. Головы не поднимали и на мужчин не смотрели. Новеньких ми усадили возле выхода.

Трапеза особым разнообразием не отличалась. Перловка без масла и мяса в щербатой миске и кружка воды. Ложка ми не полагалась. Я несколько приуныла, но все равно решила попробовать. Впрочем, надолго меня не хватило. Мало того, что в крупу не доложили мяса, оказалось, и соли в ней не было. А потому я отодвинула миску и, "растягивая удовольствие", короткими глотками выпила попахивающую тиной воду. Надо сказать, у мужчин на столах было больше выбора.

— Здравствуй, — вдруг раздался боязливый шепот.

Повернувшись, посмотрела на свою соседку, невысокого роста пухленькую блондиночку с россыпью веснушек на носу.

— Здравствуй, — так же тихо ответила ей.

— Я Зорана, а тебя как звать? — бесхитростно поедая взглядом, спросила Веснушка.

— Виола.

— Скажи, Виола, а ты будешь еще кашу?

— Нет, я уже наелась. — Пододвинула к ней миску. — Кушай, пожалуйста.

Веснушка улыбнулась, демонстрируя кривоватые зубы, и в одно мгновение сцапала подношение.

— Спасибо.

Каша исчезла из миски моментально.

Едва Верховный жрец завершил трапезу, закончился ужин и для остальных. Новеньких ми повели спать в пещеру-барак. Ворона не особо церемонилась, коротко велев занимать свободные. Я заглянула в первую попавшуюся. Спальня была похожа на келью. Узкая, туда вмещались лишь две кровати, да низенький столик, одежду полагалось класть в небольшой ларь. Дверей не было, только что-то похожее на шкуру закрывало нишу. Туалетной комнаты тоже. Справлять надобности предлагалось в конце коридора в общей комнате.

— Эй, Виола, можно к тебе? — протиснулась в келью Веснушка.

Я пожала плечами. Пока что никто не хотел ко мне присоединиться, но раз здесь две кровати, значит, все равно поселят еще кого-нибудь. Так что пусть уж лучше этим кем-то будет условно знакомая Зорана.

— Проходи.

Веснушка тут же заняла кровать, которая приглянулась и мне.

— Ты не против? — хлопая ресничками, спросила она.

Я покачала головой.

Ворона велела спать, сказав, что завтра с утра все будут работать. А потому мы потушили свечу и улеглись. Сколько сейчас времени я не знала, часов здесь не было, как и солнца. Я печально вздохнула.

Солнце. Увижу ли его когда-нибудь?

Ночью под землей было холодно, но я не мерзла. Пусть одеяло противно пахло горелой шерстью, но было теплым. Зорана тихонечко посвистывала во сне, не мешая скорее усыпляя. Незаметно для себя, я улетела в царство сна. Там не было ни Темного, ни его Обители, ни страшного Мифила. Во сне мы с сестрой были вместе: я играла на флейте, а Айя танцевала. Счастье.

Из сна меня выдернули бесцеремонно и грубо. Над ухом вначале чем-то стукнули, отчего я чуть не умерла от страха, а потом голосом Вороны проорали:

— Подъем, ленивые курицы!

Я тут же подскочила и стала озираться. Шкура-дверь покачивалась, говоря о том, что надсмотрщица уже вышла. Зорана тоже не спала, широко распахнутыми глазами глядя на меня.

— Ну и голосище, — шепнула она, поглядывая на дверь. — В моей деревне ее бы давно прикопали где-нибудь в лесу.

Я не ответила, надела башмаки и вышла из кельи. Перед работой было бы неплохо посетить туалет, а то мало ли чем и где велят заняться. Через десять минут в келью вновь вошла Ворона на этот раз в сопровождении жреца.

— Руки вытянуть! — приказала надсмотрщица.

Мы с Зораной послушно вытянули вперед руки. Веснушка пыталась заигрывать с молоденьким жрецом, но он, казалось, не видел направленных на него пылких взглядов. Лишь выполнял свою работу.

Вынув из чехла кинжал, жрец полосонул мне по запястью, заставив испуганно взвизгнуть.

— Молчи и не убирай руки, иначе отправлю чистить загон с химерами.

Судя по тому, как вздрогнул жрец, он не понаслышке знал, что это такое, и не хотел повторения. Я приняла это к сведению и решила потерпеть. Жрец набрал во флакон немного крови, а затем пошептал над раной. Царапина тут же затянулась.

Сделав то же самое с бледной как полотно, Зораной, жрец с Вороной ушли.

— Мамочка родимая, — прошептала Веснушка. — Лучше бы ты меня с собой в могилу забрала. Страсть-то какая!

Не выдержав, она скуксилась и заревела громко с причитаниями. Я вначале опешила, а после неловко обняла девчонку.

— Не плач, дорогая, все наладится.

И сама же сморщилась, прекрасно понимая, что мои слова лживы. Мы уже в Обители, а значит, ничто не наладится и ждать хорошего можно вечность. Так что я больше ничего не стала говорить просто сидела рядом с Веснушкой и гладила ее по плечу.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Вскоре Зорана успокоилась и даже немного приободрилась, услышав зычный крик Вороны. Надсмотрщица велела идти на завтрак. Ели ми в том же самом склепе, что и прошлым вечером. Да и сама трапеза мало чем отличалась, разве что вместо перловки дали овсянку, а холодную воду заменили кипятком. Нынче Веснушки добавки не досталось. Я давилась, но съела все до последней крошки.

Сразу после еды началось распределение на работы. Меня вместе с Зораной и еще десятью девушками отправили мыть кельи жрецов низшей касты. Сопровождал жрец повыше. Он же определял фронт работы и выдавал инвентарь.

— Ты, — указал он толстым пальцем на меня. — Правый ряд. И чтобы все чисто было!

И повел остальных дальше. Я приуныла. В ряду начитала двенадцать келий. И судя по тому, какой запах шел из первой, мало мне не покажется. Так и получилось, жрецы не утруждали себя уборкой и не отличались чистоплотностью. Грязные одежды, вонючие пятна на полу, остатки пищи. Видимо, это только ми не позволяли брать еду в келью.

Спустя несколько часов я ощущала себя усталой и разбитой. От непривычки мышцы ныли, пальцы едва сгибались, кожа на руках воспалилась и болела, спина не разгибалась. Я чувствовала себя древней старухой. А ведь грязные кельи еще не закончились.

— Эй, подруга, — услышала шепот Веснушки. — Я уже закончила. Помочь?

— Если ты еще способна шевелиться, то буду весьма признательна.

— Ха-ха, — хмыкнула Зорана. — Это разве ж это работа? Вот в хлеву у моего отчима — это да. К вечеру и я с трудом добиралась до кровати.

Вдвоем мы быстро домыли ряд, хихикая над незнакомыми грязнулями. К тому моменту как вернулся жрец, даже успели немного отдохнуть.

— Справились? — подозрительно спросил он.

— Да, мирай, — склонила голову Зорана. — Все чисто.

Жрец не поверил. Вошел в каждую келью и проверил. Провел пальцем по полу, по столу, принюхался, разве что на вкус не попробовал.

— Неплохо, ми, неплохо, — похвалил он. — А теперь помогите своим товаркам.

Сдержать стон отчаяния мы сумели с трудом. Но делать было нечего, пришлось помогать не таким расторопным ми с работой.

Обеда нам не полагалось, а на ужин я едва доползла. Что там нынче давали, даже не поинтересовалась, сжевала, не разбирая вкуса. До кельи меня вела Зорана, она же уложила в кровать. Постояла некоторое время рядом, качая головой, а потом потушила свечу и тоже легла.

Дни были похожи один на другой как капли воды. Сон, изъятие крови, завтрак, работа, ужин и снова сон. Раз в неделю ми водили в парильню, где мы мылись и меняли одежду. Вскоре мне стало казаться, что жизнь состояла только из непосильного труда. Ми обслуживали и себя, и жрецов. На что-то иное не хватало ни сил, ни времени, ни желания. Я хотела только одного, спать.

Но шло время, и я потихоньку втягивалась. Однажды ночью, внезапно проснувшись, нашла в себе силы достать флейту, спрятанную под кроватью. С любовью огладила корпус, дотронулась до отверстий и, наконец, поднесла к губам.

Забытые звуки наполнили келью. Я закрыла глаза, отдавая себя музыке, и впервые ощутила только восторг. Мелодия не билась болью в висках, не давила камнем на грудь, она вела за собой в неведомые дали, позволяла забыть обо всем. А еще, казалось, открывала в сердце нечто новое. Это новое стремилось на свободу, жаждало заявить о себе.

— Благодарю, Всесветлая! — раздался от шкуры-двери благоговейный вскрик. — Как красиво!

Я моментально вылетела из мелодии и испуганно повернулась на звук. Оказалось, вернулась Веснушка. Я и не заметила, что той не было в келье. Зорана выглядела счастливой и сжимала в руках мешочек.

Увидев, что я на нее смотрю, девчонка подбежала ближе.

— Ты просто мастерица, подруга! Такую красивую музыку я не слышала никогда. Даже у Чаши Всесветлой в ее день.

Я смущенно зарделась. Неказистая похвала Веснушки понравилась гораздо больше, чем знаки внимания на балу. Ведь ее похвала шла от души.

— Спасибо, — пробормотала я. — А ты где была? Почему не спишь?

Настала очередь Зораны краснеть. Впрочем, краска быстро покинула ее лицо.

— Я гуляла.

— Здесь можно гулять по ночам? — удивилась я.

— Конечно, глупая. Не только можно, но и нужно. По ночам здесь начинается настоящая жизнь, а не то, к чему мы привыкли.

— Ух ты! — воскликнула я. — Расскажи подробнее.

— Обязательно, — кивнула Веснушка. — Слушай. Мне сказали наши ми, а им те ми, которые появились здесь год назад. Так вот...

Оказалось, в центре города-обители было много заведений для отдыха жрецов. Но и ми никогда не выгоняли, наоборот, приветствовали их появление. За девушками ухаживали, угощали вкусностями, которые им никогда не увидеть за столом, а взамен просили внимание. Чем большим вниманием одаривали ми, тем сильнее была благодарность. Например, Зорана сегодня весь вечер и часть ночи протанцевала с одним из молоденьких жрецов. Тот был жутко доволен и одарил партнершу сладостями.

Веснушка развязала шнурок на мешочке и вывалила в подол сладости. Я только руками всплеснула, глядя на такое богатство. Прожив с месяц на одной безвкусной каше, обычные леденцы из жженого сахара казались вкуснейшим лакомством.

— Держи, подруга, — угостила Зорана. — Порадуй себя, как ты порадовала сегодня меня.

Конфета таяла на языке. Я зажмурилась от удовольствия и даже пропустила несколько фраз, сказанных Веснушкой. Впрочем, из-за последней едва не поперхнулась.

— Знаешь, — шепнула Зорана. — Некоторые ми соглашаются провести ночь со жрецами. Темный ведь не запрещает плотские удовольствия. Так, им в работе поблажки делают либо в надсмотрщицы над остальными ставят. И одежду из мягкой ткани, и даже белье дарят. И никто не вправе отобрать. А некоторых и вовсе к себе забирают. Но это если повезет жреца высокой касты встретить. Я вот решила, если такой мне встретиться, ни за что свое не упущу. Тем более понести от жреца не грозит никому из ми. Развлекайся в свое удовольствие.

— Спаси, Всесветлая! ­— ахнула я. — А если не хочешь, неужели заставляют?

— Что ты, — замотала головой Веснушка. — Ежели нет желания постель делить, никто не заставит. Отчего и почему, не скажу, да никто не скажет. Старшие ми поговаривают, с Темным это связано. Но никто точно не знает. Так что, подруга, завтра ты можешь со мной пойти. Пока ты непривычная была, я и не говорила, отдыхать не мешала. А теперь пора приобщаться. Посидишь, отваров вкусных попьешь, поговоришь с кем-нибудь из жрецов или сыграешь. Глядишь, и заработаешь на что-нибудь нужное.

Я молчала, не зная, что сказать. Нет, размышления Зораны были ясны и понятны, но простота, с которой она настраивалась запрыгнуть в постель к незнакомому мужчине, настораживала.

Вскоре Веснушка улеглась, легла и я. Однако долго не могла уснуть, а утром поднялась без сил. Привычная уже работа показалась неподъемной, потому вечером я едва-едва дождалась возможности добраться до кровати. Зорана только посмеивалась, но ничего не говорила и даже звать с собой не стала. Зато на следующее утро похвасталась новым бельем. За что она его получила, спросить не решилась.

Шли дни, я держалась и даже мысли себе не позволяла о "настоящей жизни", как назвала ночное времяпрепровождение Веснушка. Та подшучивала, соблазняла лакомствами и чудными историями. В конце концов, я решила пойти. Поглядеть одним глазком, полюбопытствовать. После работы ми как раз водили в парильни, а потому не боялась прослыть грязнулей.

— Надо же, и года не прошло, — поддела Зорана, но увидев мое вытянувшееся лицо, поспешно добавила:

— Не обижайся, шуткую так. Пойдем, пока самое интересное не началось.

Мы покинули келью, другие ми, подхихикивая и перешептываясь, тоже спешили прочь из полутемных комнатушек к свету. Словно глупые мотыльки к магическому пламени, вмиг сжигающему дотла. Эта мысль напугала, но я поспешила ее отбросить. Страшнее, чем быть отданной отцом бездушным храмовникам, все равно ничего нет.

Едва мы выбрались из своего сарая, я удивленно ахнула. Черный город-обитель не был похож на себя. Повсюду горели факелы, под сводом пещеры, заменявшей небо, летали разноцветные огоньки. Даже сами здания слабо светились, добавляя зрелищу особого колорита.

— Красиво, правда? — спросила Веснушка.

Я кивнуть.

— Когда в первый раз увидела, с открытым ртом минут десять стояла. Но ничего привыкла потом. Сейчас иногда эти фонари только мешают.

Зорана захихикала, но я не поняла причины смеха. Однако спрашивать не стала, потому что Веснушка считала меня, мягко говоря, не от мира сего.

— И куда нам теперь? — решила сменить тему.

— О! Тебе понравится! — улыбнулась Зорана. — Познакомишься с девочками, со жрецами. Некоторые прям ух!

Я неопределенно пожала плечами. Честно говоря, сильно сомневалась в том, что мне может понравиться в шумной компании незнакомых людей. Обычно мы с сестрой веселились вдвоем или во время больших праздников присоединялись к слугам.

— Ах да, подруга, — понизила голос Зорана. — Помни, для жрецов мы ми, а они для нас мираи. Никаких имен и фамилий, иначе можно схлопотать наказание. Привыкай.

— А как же я пойму, что обращаются именно ко мне?

— Поймешь, дорогая, — ухмыльнулась Веснушка и таки потащила вперед.

Мы прошли вдоль по улочке, свернули за угол и оказались возле высокой двери. На двери был изображен мерцающий красным круг.

— На месте, — шепнула Зорана. — Не тушуйся.

И распахнула дверь.

Вначале мне показалось, что внутри жила мгла, в которой бесновались приспешники самого Темного. Я замерла на пороге, тщетно вглядываясь в черный провал. Еще немного, и без оглядки побежала бы прочь, но Веснушка оказалась сильнее. Войдя первой, она поднатужилась и втащила зажмурившуюся меня внутрь.

Сжавшись от страха, я некоторое время не смела даже пошевелиться. Потом услышала женские подхихикивания, откровенные мужские смешки и открыла глаза. Наткнулась на откровенно изучающие взгляды. Смутилась, потупилась, ощущая, как полыхают щеки.

Спасла Зорана. Громко поздоровавшись, утащила в дальний угол, где за столиком сидели еще три молоденьких ми. Я с шумом выдохнула, вызывая улыбки.

— Доброй ночи, девочки, — прочирикала Веснушка. — А это моя соседка, та самая ми, о которой я вам говорила.

Ми с любопытством меня оглядели, затем самая симпатичная из них приветливо улыбнулась:

— Рады с тобой познакомиться. Уверена, тебе здесь понравится.

— Очень на это надеюсь, — пробормотала я оглядываясь.

А посмотреть было на что: большое, даже огромное помещение освещено настенными факелами. Возле одной из стен стоял длинный широкий стол, около которого бегали несколько мужчин. За их спинами в стене красовалась темная дыра, куда они периодически заходили, дабы выдать желающему тарелку или блюдо. А людей здесь собралось предостаточно.

Столы для посетителей тоже отличались монументальностью. Широкие лавки, казалось, были рассчитаны на сказочного великана. Помимо открытых столиков, имелись и закрытые: либо ниши, занавешенные шкурами, либо отдельные комнаты, закрывавшиеся на ключ.

В центре на небольшом возвышении располагалось место для танцев, где уже кружились несколько пар. Откуда доносилась музыка я так и не увидела.

Некоторое время ничего не происходило. Девушки тихонько шушукались, жрецы с глубокомысленными лицами вкушали яства: мясо, овощи, сыры, хлеб. После лишенной вкуса крупы, все это мне казалось невероятно привлекательным. Я и не замечала, что с жадностью провожала каждый кусок, исчезающий в бездонных животах мираев. Наконец, когда жрецы наелись, они соизволили обратить внимание на ми. Поймав на себе изучающий тяжелый взгляд, я ощутила себя кобылой на торгах. Тут же захотелось уйти, с трудом сдержала порыв.

— Потанцуем, леди, — оказалось, к моей соседке подошел высокий темноволосый жрец и по-хозяйски провел пальцами по щеке.

— Лорд, — кокетливо захлопала ресницами Зорана. — Сегодня так жарко, я прямо умираю от жажды.

Мирай понятливо кивнул и добыл освежающего взвара не только для своей прелестницы, но и угостил каждую из ее подружек-ми. Достался стакан и мне. Я опасливо покосилась на жреца, тот деликатно отошел к своему столу, дабы "леди" могли спокойно испить.

Взвар был непревзойденный: в меру кислый, в меру освежающий, в меру сладкий. Я едва сдержала стон наслаждения, позволила себе лишь прикрыть глаза и отстраниться от окружения. Пила маленькими глоточками, растягивая удовольствие. А когда стакан опустел, ощутила болезненное разочарование.

Соседки тоже смаковали подношение, но и они не могли пить вечно. Взвар исчез. Увидев, что ми закончили, жрец подошел снова.

— Леди.

Леди выпорхнула из-за стола и, стрельнув глазками, подала руку кавалеру. Тот поклонился, словно они и вправду находились сейчас на балу, и закружил довольную Веснушку в танце.

Соседки по столу с завистью глядели на веселящуюся девушку.

— Счастливица, — шепнула одна из них. — Повезло, говорят, этот мирай приближенный самого Верховного.

Я с глубокомысленным видом кивнула и отвела глаза. Веселье Зораны почему-то казалось наигранным. Слишком уж неестественно широко она улыбалась, слишком громко смеялась, будто хотела спрятать нечто, не предназначенное для чужих глаз.

— Герцогиня, позволите пригласить вас к столу, дабы вы могли разделить со мной скромную трапезу?

Предложение было столь нежданным, что в первый момент я растерялась.

— Герцогиня, прошу, — протянул руку жрец.

— М... мирай, вы ошиблись, я не герцогиня, — наконец, пролепетала я.

Девчонки-ми мерзко захихикали, однако, жрец даже не улыбнулся. Склонил голову и с чувством проговорил:

— Вы герцогиня моего сердца, леди. Прошу.

Девчонки моментально замолчали, а я нерешительно глядела на мирая. Жрец был молод и симпатичен, с черными вихрами, обрамляющими гладкое мальчишечье лицо.

— Спасибо за предложение, герцог..., — на последнем слове я запнулась и покраснела, но сумела взять себя в руки и продолжила. — Не сочтете ли вы за дерзость, если я задам вам один вопрос, прежде чем озвучу свое решение.

— Что угодно, леди, — разрешил жрец.

— Герцог, скажите, чем я должна буду отплатить за ваше гостеприимство? Я здесь новенькая, ничего не знаю. Мне бы не хотелось попасть в двусмысленную ситуацию, а еще больше вас обидеть.

Я прекрасно помнила, из-за чего здесь оказалась. А потому совершенно не хотела, чтобы меня поняли превратно и позволили больше, чем я была готова дать.

Карие глаза герцога лукаво блеснули, он не сумел сдержать улыбку, но тотчас постарался придать лицу серьезное выражение.

— Герцогиня, ваше общество будет самым лучшим даром. Общество и беседа. Ни на что большее я не рассчитываю.

Тиски страха, сжимавшие сердце, разжались. Я смогла открыто улыбнуться.

— Тогда мой ответ: да.

Я поднялась, подала руку. Ладонь приняли и тут же поцеловали. Против воли снова покраснела, но позволила отвести себя к столу. Столик кавалера находился в противоположном углу рядом с отдельными кабинками.

— Взвара, леди? — спросил жрец, после того как помог мне усесться. — Или вначале лучше перекусить?

Внимательно всмотрелась в лицо "герцога", но не увидела и тени насмешки. Молодой человек был предельно вежлив и искренне заботлив. Такое отношение стало внове, а потому я замешкалась.

— И того, и другого, — герцог понял мое молчание по-своему. — Вот и правильно. Я и сам уважаю хорошую пищу, а не ту, что обычно подают на здешних совместных трапезах.

Мне только и оставалось, что улыбнуться. Извинившись, жрец поднялся и поспешил к стойке, дабы заказать яства. Первым принесли блюдо с овощами и мясом. У меня аж слюнки потекли, так одуряюще вкусно пахло из тарелки. Руки сами потянулись схватить кусочек, только чувство стыда не позволило начать есть без кавалера. Вскоре вернулся и жрец.

— Угощайтесь, дорогая герцогиня, — предложил он, видя, как я поедала взглядом пищу. — Не стесняйтесь.

Но вместо того чтобы взяться за вилку, оробела еще больше. Тогда герцог решил помочь. Отделил ровно половину с общего блюда и пододвинул полную тарелку мне.

— Ешьте, герцогиня. Мне нравится, как кушают красивые девушки.

Больше ждать я не могла. Схватила вилку и подцепила кусочек мяса. Дрожащими руками поднесла ко рту, надкусила. Горячий жир брызнул на губы, под зубами захрустела румяная корочка, рот наполнился насыщенным вкусом. Я закатила глаза от удовольствия, никогда еще вкус мяса не был столько ярок. Проглотив содержимое тарелки, с жадностью посмотрела на практически полную своего кавалера.

— Леди, я бы с удовольствием отдал вам все, но боюсь, с непривычки вам станет плохо.

В голосе герцога звучало беспокойство, но мне от этого лучше не стало, от стыда хотелось провалиться. Дожила, называется, словно бездомная готова броситься на еду.

— Простите, герцог, — пролепетала я потупившись. — Это неразумно, вы правы.

Ответа не услышала. Да, вообще, в зале повисла тишина, даже музыка перестала звучать. Я подняла глаза и наткнулась на знакомый безумный взгляд черных глаз.

— Смотрю, в здешних стенах появились новенькие ми, — ровно проговорил Мифил, но я чувствовала, спокойствие только маска. В душе у него бушевали страсти.

Тут уж отмерли остальные жрецы, поклонились и заговорили, перебивая друг друга.

— Да, Верховный, наше заведение популярно. Каждая ми стремится попасть сюда.

Мифил скупо улыбнулся и, наконец, перестал меня гипнотизировать. Только тогда я поняла, что все это время не дышала. Громко вздохнув, постаралась унять дрожь в руках.

— Вы к нам с проверкой, Верховный, или же отдыхать? — спросил кто-то.

— Отдыхать, и вы отдыхайте, — ответил Мифил.

После заявления Верховного, посетители выдохнули и занялись прерванными делами. Успокоилась и я, но, видно, зря.

— Новенькая ми, посмотри на меня, — раздался приказ.

Я вначале не поняла, к кому он обращался. Ведь здесь находились и те девушки, с которыми встретилась за воротами.

— Повторяю, рыжеволосая зеленоглазая ми, посмотри на меня.

Заозиралась, невольно ища ту, кто бы подходил под описание. Как назло, в зале не было ни одной рыжеволосой ми. Только я.

Пришлось повернуться.

— Вы говорите мне, Верховный? — глухо спросила она?

— Ты видишь еще кого-то с такими приметами? — ухмыльнулся жрец.

Я помотала головой.

— Что вы хотели, Верховный?

— Спросить и только, — Мифил поймал в плен мои глаза и не отпускал.

В воздухе звенело напряжение, в углах заклубились тени и поползли туда, где я сидела, дотрагивались до меня холодными ладонями. В месте прикосновения чувствительность тела исчезала, превращая в каменное изваяние. Я завороженно смотрела на жреца, ловила каждое его слово.

— Ты пойдешь со мной, — пророкотал голос.

У Мифила сомнений не было, он точно знал, что я отвечу.

— Да, — пролепетала чуть слышно.

Язык едва слушался.

— Повтори, — давил голос.

— Да, пойду, — как заведенная, повторила я.

— Отлично.

Давление пропало, я моргнула и перевела взгляд.

— Прошу прощения, мирай, — обратился к моему герцогу Мифил. — Ми нынче ветрены как бабочки.

А потом он схватил меня под руку и вытащил из-за стола. Я пыталась сопротивляться, но не особо успешно. С таким же успехом можно было тянуть наполненную доверху телегу.

Столы для обычных посетителей остались позади, Мифил втолкнул меня в отдельную комнату и запер дверь на ключ. В комнате стоял столик поменьше, зато скамья была широкая и обита мягкой тканью. Свечей здесь оказалось меньше. Света хватало едва-едва, чтобы видеть лицо собеседника.

— Приятной ночи, ми, — ухмыльнулся Мифил, глядя на меня, жмущуюся в углу. — Располагайся. Чувствуй себя как дома.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

— Что вы от меня хотите? — набравшись храбрости, спросила я. — И зачем принудили идти с вами?

— Разве я принуждал тебя? — искренне удивился жрец. — Только спросил, ты ответила согласием. Ничего более.

Я возмущенно вскинулась, хотела возразить, но наткнулась на насмешливый прищур черных глаз. Все стало ясно: что бы ни говорила, у Мифила найдется, чем возразить. А потому кричать и доказывать не стала. Как и смотреть на жреца.

— Присядешь, в ногах правды нет, — проговорил он. — Я угощу тебя вкусненьким. Ты же любишь вкусное?

Я не ответила. Подняла гордо голову и уставилась на стену. Трещинки в камне было интереснее рассматривать, чем напыщенную физиономию жреца.

— Взгляни, засахаренные фрукты принесли. Ми ведь любят сладкое.

Хотелось бросить Мифилу в лицо, что в его руках сладости превращались в отраву, но я держалась. Совсем уж злить Верховного жреца не хотелось. Мало ли какое наказание за это дадут. Ведь у меня в планах когда-нибудь выбраться из этой темной ямы поближе к солнцу. А солнца так не хватало.

— Ми, взгляни на меня, — прозвучал приказ, и нечто в голосе заставило меня посмотреть. И не успела я ничего понять, как оказалась на лавке рядом со жрецом.

— Незачем сопротивляться, ми, — ласково заговорил жрец, но я понимала, что это только игра. — Я тебя не обижу. Ну же, попробуй лакомство.

Старик Мифил был неприятен и страшен, в молодом виде он обладал яркой и дерзкой красотой. Но все равно я чувствовала исходящий от него холод. Его близость пугала, заставляла сердце бешено биться, а кожу покрываться мурашками.

— Попробуй, ми, — повторил жрец. — Яда здесь нет.

Он насадил на вилку кусочек засахаренной груши и поднес мне ко рту. Пришлось принять подношение. Груша была вкусной и буквально таяла на языке. Я против воли нашла глазами тарелку с другими фруктами.

— Вот видишь, а ты сопротивлялась, — пожурил жрец. — Ничего страшного не произошло, наоборот, тебе понравилось. Еще?

Не хотела, но все равно кивнула. Изголодавшись по хорошей пище, тело предавало свою хозяйку.

Когда с фруктами было покончено, жрец протер мне губы салфеткой. Стало невероятно стыдно. Я попыталась встать и отойти, но не тут-то было, Мифил придержал за руку.

— Ты очень красива, ми, — проговорил он, с жадностью рассматривая мое лицо. — Красива и волнуешь меня. Разреши мне сделать тебе приятно.

Я отпрянула и замотала головой.

— Нет, мирай, нет! Я не хочу, отпустите меня.

Жрец ухмыльнулся, вмиг пропала нежность и забота, с которой он смотрел.

— Меня так заводят твои дрожь и страх, ми.

Я едва не закричала от ужаса. Дернулась изо всех сил, но лишь сделала себе больно. Пальцы Верховного оставили на руке синяки.

— Посмотри на меня, ми, — вновь приказал он.

Зажмурилась. Нечто в глазах давало жрецу власть надо мной. Я не хотела становиться безвольной куклой.

— Посмотри на меня, ми! — он повысил голос и с еще большей силой сдавил руку.

Охнула от боли и все-таки открыла глаза.

— Ты ведь хочешь стать моей, ми?

Я заледенела от ужаса, но все равно сказала:

— Хочу.

— Вот и славно.

Он наклонился и с оттяжкой лизнул щеку. Затем добрался до губ и начал их целовать. Но не просто целовать, жрец с рычанием кусал их, сосал, а потом и вовсе проник в рот языком. Мне казалось, пытка никогда не закончится. Вот только это было лишь начало.

Наглые руки дотронулись до груди, сжали, вырвав крик протеста, но жрецу было все равно. Более того, он захотел большего, начал расстегивать пуговицы, дабы добраться до обнаженного тела.

— Какая вкусная ми, — бормотал Мифил, словно сумасшедший. — Какая нежная кожа.

Пуговицы были расстегнуты, а платье сдернуто с плеч. Воздух тотчас дотронулся до кожи прохладными пальцами. Я задрожала от ужаса и отвращения. Губы жреца приникли к обнаженной груди, одной рукой он продолжал держать меня, второй полез под подол. Из последних сил я попыталась сжать ноги, но куда там, коленки сами раздвинулись приглашая.

— Какая ты страстная, ми, — восхищенно проговорил он. — Не зря я выбрал тебя.

Пальцы жреца проникли к самому сокровенному месту, поглаживая дразня. Я от ужаса прикусила губу, боль огненной волной пронеслась по жилам, вымывая подчинение, даря возможность сопротивляться. У меня вдруг появилась уверенность, откажи я, жрец не сможет заставить снова.

Встрепенувшись, я с силой укусила Мифила за шею. Тот взвыл и отпрянул, рука из-под подола тут же убралась.

— Я не хочу вас! — проговорила громко и с чувством. — Никогда и ни за что. И вы не можете меня заставить, больше я не поддамся.

— У кошечки появились острые зубки, — потирая шею, сказал жрец. — Что ж, иди, держать не стану. Вот ключ.

И швырнул его прямо в меня, но я была готова и отскочила. Ключ со звоном врезался в каменную стену. Быстро накинув на плечи платье, я застегнулась и, пока он не придумал еще чего-нибудь, схватила ключ и вставил в скважину.

— Зря ты мне отказала, ми. Верховному жрецу не отказывают, — слова догнали на пороге. — Обидела меня, обидела Темного.

Я вздрогнула от пронзившего меня дурного предчувствия, но постаралась абстрагироваться. Возможно, жрец специально говорит гадости, чтобы испугалась, одумалась и сама отдалась ему.

— Простите, — шепнула я и убежала прочь.

В общем зале все было по-прежнему. Мираи и ми кушали, развлекались в обществе друг друга. Я увидела и Зорану, соседка выглядела вполне довольной. Махнув ей рукой, поспешила прочь. Меня все еще потряхивало от пережитого, хотелось смыть с себя прикосновения Мифила, но поход в парильню ожидался лишь через неделю. Но я не могла столько ждать.

Решение пришло само собой. Прижимаясь к стенам домов, прячась в их тени, поспешила к купальням. Сейчас, когда одни развлекались, а другие спали, там никого не должно было быть.

Так и получилось, в парильне оказалось пусто и темно, да и пар почти весь вышел, но тепла хватало. Пробравшись внутрь, я разделась прямо в мыльной комнате и дошла до тазов с водой. Вода капала едва-едва, но мне хватило и набранного. Я со стоном уселась в тепло и откинула голову.

Некоторое время не двигалась, позволяя живительной влаге смыть жадные прикосновения Мифила. Но вдруг услышала шлепки босых пяток по мокрому камню. Насторожилась, прислушалась внимательнее. Нет, не показалось, кто-то и вправду ходил в парильне.

Стало страшно. Я села и судорожно обхватила себя руками. Неужели Мифил проследил и решил добиться своего? Пусть Веснушка и убеждала, что жрецы не могли принуждать физической силой, но ведь Верховный действовал иначе. Значит, магической или иной похожей жрецы могли заставить ми делать то, что те не хотели.

Мысль напугала и придала скорости. Я выскочила из таза и метнулась к стене, прячась в темноте. Меж тем дверь отворилась, и в мыльную комнату вошел мужчина. Что он делал в женской парильне, даже представить не могла. Думать не получалось, только смотреть и стараться не выдать себя.

Мужчина подошел ближе, я чуть не вскрикнула, потому что узнала его — Крон, тот самый жрец, что провожал меня в обитель. А еще на нем не было одежды. В неясных отсветах магических светильников его кожа мерцала.

Я не могла отвести взор, прекрасное тело манило. Невольно облизнулась, во рту вдруг стало сухо как в пустыне. Тем временем Крон начал намыливаться, дотрагиваясь до себя везде, где только можно. Я прикусила губу, чтобы боль отрезвила, вот только сейчас этот метод не помогал. Жгучее желание свело низ живота и закружило голову.

Закончив намыливаться, Крон уселся в таз. Мне немного полегчало, но все равно руки так и тянулись к его голове, чтобы запустить пальцы в волосы.

Не понимая себя, я стояла в тени и дрожала. Парильня больше не грела, казалось, лишь тело мужчины способно согреть меня. Но я не могла выйти, в памяти навечно запечатлелась причина попадания в Обитель. Нельзя верить мужчинам, неважно, жрец он или граф, и этим все сказано.

Вскоре Крон закончил омовение. Облился напоследок, потянулся, отчего я едва не рухнула от желания, и ушел. Я осталась в парильне одинокая и несчастная.

Как домылась и дошла до кельи не запомнила. Перед глазами, словно туман стоял. В голове не было мыслей, лишь одно желание — лечь и уснуть.

Соседка еще не вернулась, но я все равно легла, вот только уснуть не смогла. Ворочалась-ворочалась на кровати и, не выдержав, поднялась. Вытащила флейту, обрадовавшись ей как родной, и, закрыв глаза, заиграла.

Вновь от игры я чувствовала только радость и восторг. А еще сильнее нечто иное, поселившееся во мне. Оно не было плохим или агрессивным, лишь другая моя часть, с которой я до этого времени не была знакома. Но почему-то очень хотела. Словно ощутив желание, присутствие нечто усилилось. Я уже была готова понять, увидеть, встретиться с ним, но нам помешали.

— Ты куда сбежала, подруга? — раздался голос соседки. — Вроде ушла с Верховным, а потом пропала.

Разочарование накатило удушливой волной, я открыла глаза и посмотрела на Зорану.

— Я предупредила тебя, что ухожу. Махнула рукой.

— И что, — пожала та плечами. — К сожалению, я не разбираюсь в твоих взмахах.

— Прости. Не хотела тебя пугать.

— Да что там, — улыбнулась Зорана. — Рассказывай, давай, как он? Верховный?

Я опустила глаза.

— Да не робей, здесь все свои. У вас что-то было?

Мне не удавалось и слова сказать от стыда.

— Я умру от любопытства! — воскликнула Веснушка, а потом снова понизила голос. — Он был нежен? Ласков? Говорят, Верховный всегда ублажал ми. Никого не оставлял голодной.

— Ничего не было, — все же сумела ответить я. — Я отказала Верховному.

— Что?! — Выпучила глаза Зорана. — Отказала?!

— Да.

— Ну, ты и дура, прости меня Всесветлая! — возмутилась соседка. — Разве ж от тебя убыло бы? Отдалась бы, постаралась немного и бед не знала. Забрал бы тебя Верховный к себе, от работы отстранил. Да, пользовал бы периодически, но разве такая цена велика за спокойную сытую жизнь?

— Я не могу так. Не нравится он мне. Да что там, я боюсь его как огня.

— Глупая ми, — покачала головой Зорана. — Это там наверху можно было выбирать: нравится — не нравится. Здесь другие законы. Упустила ты свой шанс, Виола.

Ответить мне было нечего. Со всех сторон погляди, права Веснушка. Вот только ни душе, ни телу не прикажешь. Не мил мне Верховный. Уж лучше одной по уши в работе, чем с ним.

О том, как замерло сердце при воспоминании о Кроне, я боялась признаться даже самой себе.

— Ладно уж, давай спать, подруга. Завтра будет новый день, и новый жрец обратит на тебя внимание. В конце концов, и с обычными мираями можно жить припеваючи.

Вот только нового жреца на следующий раз не было. Я категорически отказалась идти ночью развлекаться. Как Веснушка ни упрашивала, ни заставляла, ни угрожала, была неприступна.

— Ну, нет, и нет! Как хочешь! — возмущенно проговорила Зорана. — Не жди меня, я поздно.

Веснушка убежала, а я осталась одна. Спать не хотелось, выходить из кельи тоже, а потому вытащила флейту и играла до изнеможения.

На следующее утро была та же работа, что и всегда. Никто ко мне не привязывался, с гневными посланиями от Верховного не прибегал. Шло время, я постаралась забыть и о случившемся, и о последних словах Мифила. Тем более мысли были заняты другим. Чем больше я играла на флейте, тем большие изменения происходили со мной.

Вначале улучшился слух, затем обоняние и зрение, выросла сила, которую не ожидала ощутить в собственном теле, гибкость. А еще появилось ощущение внутренней свободы. Своды пещеры больше не давили, темнота перестала угнетать, уменьшилась и тоска по солнцу. Я все так же скучала по сестре, но даже одиночество перестало быть безнадежным.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Однажды, когда Зорана опять убежала на встречу со своим жрецом, я решила выйти из кельи. Надоело ютиться в норе, душа требовала простора. Ночная обитель сияла, заведения манили зайти, жаждущие общения мираи обжигали любопытными взглядами. Но я ни на что и ни на кого не обращала внимания, поторопилась пройти мостик над пропастью и скрыться на каменной поляне, которую нашла совсем недавно, когда брела одна после работы.

Осторожно узнав у соседки, а пользуется ли по ночам поляна популярностью, получила ответ: нет, по крайней мере, та не видела.

Поляна поросла разноцветным светящимся мхом, а потому каждый отдельный камушек выглядел чудным необычным цветком. Я выбрала самый большой камень и уселась на него. Закрыла глаза, прислушиваясь к звукам, доносящимся из более узкого прохода: вдалеке капала воды, постанывал ветер, чуть слышно пели сами стены. Дивные звуки навивали умиротворение.

Посидев некоторое время с закрытыми глазами, достала флейту и, стараясь не нарушить гармонию, заиграла. Чистейший восторг, экстаз, упоение — все в одном. Впрочем, мне не были нужны определения, то, что я чувствовала, было вне категорий.

Но вдруг в мелодию вкрался иной звук, разрушая благозвучность. Я оборвала игру, открыла глаза и принялась оглядываться. Темнота впереди и отблески огней за спиной, но не одного признака, что кто-то ко мне подкрался.

Успокоившись, я хотела продолжить занятие, но не смогла собраться. За каждым углом невольно видела Верховного и ждала плохого. А потому поднялась и побежала в келью, где, не раздеваясь, упала в кровать и постаралась уснуть.

Утром после привычного уже кровопускания вместо работы всех ми повели в молельный зал. Помимо нас, присутствовали и жрецы. Женщины возбужденно галдели, мужчины, наоборот, были молчаливы и собраны. Своим обновленным восприятием я буквально чувствовала, как от нетерпения дрожали ми, как был наэлектризован воздух.

Прозвучал звук гонга. Такой же непривычный в темном городе, как и радость на лицах женщин. В молельный зал вошел Мифил, хмуро обвел взглядом присутствующих. Примолкли самые шумные ми, вытянулись в струнку мираи, я, наоборот, сгорбилась, сжалась, пытаясь спрятаться от черных глаз.

— Пришел черед Великой Церемонии! — возвестил Верховный жрец. — Сегодня Око укажет на претенденток, одна из которых станет женой самого Темного! Да будет так!

Ми дружно ахнули, подались к пьедесталу, к Мифилу, будто только от него зависело, станет ли кто-то из них избранницей Бога. Поддавшись стадному чувству, я тоже шагнула вперед, но, вспомнив слова Крона, отшатнулась, невольно наступая на ноги тем ми, кто стояли за спиной.

— Аккуратней!

— Простите.

Вспыхнули тысячи свечей, закурились по углам пещеры ароматные палочки. Приближенные жрецы во главе с Верховным обступили статую Темного, воздели руки и запели. Заунывная мелодия гипнотизировала, тяжелый аромат благовоний кружил голову. Незаметно для себя я впадала в некое подобие транса, позволявшего видеть происходящее, но не реагировать.

Песнь продолжалась. То там, то здесь появлялись желтые вспышки, выхватывавшие из толпы ми. Девушки, все как одна молодые и симпатичные, взлетали над полом и устремлялись к статуе Темного.

Я насчитала девятерых, в их число вошла и Зорана, прежде чем сама воспарила, словно птица. Ни страха, ни беспокойства, ни волнения — мои чувства будто бы заморозили. Чем ближе я подлетала к статуе, тем хуже воспринимала реальность. В какой-то момент, казалось, потеряла сознание. На миг, долю секунды перестала видеть и ощущать. Но вот глаза каменного божества нестерпимо загорели красным. Свет болью отозвался в теле, и я, наконец, стала самой собой. Закричала от испуга, забилась в невидимых путах и... опустилась на пол.

— Избранница, подойди, — велел Мифил. — Бог желает посмотреть на тебя поближе.

Я опасливо покосилась на жреца, уж больно подозрительно все это.

— Подойди, избранная, — повторил Мифил.

В его голосе вновь появилась странная сила, заставившая меня сделать несколько шагов вперед к статуе Темного.

— Быстрее.

Я бегом преодолела разделявшее нас расстояние и вскочила на возвышение.

— Молодец, — усмехнулся жрец. — Темный не любит ждать.

Давление непонятной силы закончилось так же быстро, как и началось. Я с облегчением выдохнула. Но, как оказалось, рано, ведь знакомство еще не состоялось.

— Твое имя, ми? — спросил Мифил.

— Имя? — удивленно проблеяла я. — Но ведь ми не положено имя.

— Имя, — надавил голосом жрец. — Бог выбрал женщину, а не рабыню.

— Виола, — прошептала, испугавшись его глаз, горевших потусторонним светом. — Виола Майлини.

— Хорошо. Раздевайся, Виола, урожденная Майлини.

— Простите?

— Снимай одежду, — велел Мифил, ощупывая мое тело жадным взглядом.

Я испуганно отступила, развернулась, надеясь увидеть поддержку, но тщетно, в глазах остальных жрецов, как и ми, горел огонь нетерпения. Казалось, их глаза теперь принадлежали самому Темному, решившему как следует рассмотреть избранницу.

— Раздевайся, Виола! — прогрохотал голос.

Я всхлипнула от ужаса и стыда, но все же начала растягивать пуговицы.

— Живей! Я устал ждать!

Мифил подскочил ко мне и с силой дернул за полы, стягивая рваную тряпку. Я скрючилась, пытаясь прикрыться.

— Убери руки, я должен видеть, — приказал жрец.

Судорожно замотала головой. Стыд накрыл с головой, мешая размышлять здраво. Я ощущала себя мышкой, которую вот-вот готов сожрать кот.

— Убери! Покажи себя, женщина.

— Покажи! Покажи! Покажи! — ревели внизу люди.

Неведомая сила опять вступила в игру. Я с ужасом ощутила, как руки сами собой опустились, а тело распрямилось.

Мифил вперил тяжелый взгляд и, как показалось, целую вечность разглядывал. Пока, наконец, не сказал:

— Прекрасна.

А чуть позже с сожалением добавил:

— Прикройся, Избранница. С этого момента никто не может видеть твое тело.

В тот же миг появились двое жрецов, будто соткались из воздуха. В руках они держали одеяние, достойное императрицы, которое накинули мне плечи. Я сразу же закуталась в блестящую ткань, сжимая ее так сильно, что заболели пальцы.

Против воли снова оглянулась. И ми, и жрецы выглядели растерянными и немного испуганными, будто только что очнулись после крепкого сна. Они щурили глаза, осматривались, шептались. Я немного успокоилась, значит, никто кроме Мифила, не видел моего позора, значит, сам Темный, и вправду, приходил, дабы поглядеть на избранницу.

— Око показало последнюю Избранницу! — раздался громогласный голос Верховного жреца. — Да будет так!

А потом тишина молельного зала взорвалась сотнями восторженных голосов:

— Избранные... Бог указал... Избранницы!

Вокруг меня вмиг не оказалось никого. Девушки-ми дружно опустились на колени. Но не только они, жрецы тоже рухнули на пол. На ногах остались только испуганные девушки Избранницы, укрытые блестящими покрывалами, я и Мифил.

Я не испытывала ни благоговения, ни радости, только страх. В памяти все еще звучали слова Крона, и благосклонность Бога вызывала лишь подозрение.

— Бог принял Избранниц! — снова провозгласил верховный жрец. — И пусть начнется Темный отбор. Да будет так!

Зал загудел, то ли приветствуя, то ли ропща. Впрочем, мне было не до того, как бы не упасть, ведь дрожащие ноги едва держали.

— Прошу за мной, Избранница.

Я подняла глаза. Рядом стоял Крон и с жалостью смотрел на меня.

— Иди за мной, я провожу тебя до новой кельи.

Оглянулась, других выбранных девушек уводили прочь из молельного зала другие жрецы.

— Избранница, — снова привлек внимание Крон. — Нам пора.

Я кивнула и поспешила оставить это ужасное место. Впрочем, далеко мы не ушли. Едва гул молельного зала стих, меня прижали к прохладному камню.

— Глупая женщина! — возмущенно шептал жрец. — Что ты наделала?! Я же велел тебе не привлекать внимания!

Крон был зол, и, казалось, готов испепелить от ярости. Я ощущала жар, исходивший от его тела, но знала, жрец не причинит вреда. Смотрела ему в глаза и не могла насмотреться. А потом перевела взгляд на губы и поняла, что пропала. Губы манили, будто вода в пустыне, влекли как прекрасный цветок. В памяти возникло прекрасное обнаженное тело в парах мыльни. И с каждым мгновением искушение только усиливалось.

Не сумев сдержаться, прильнула к жрецу всем телом и прикоснулась губами к его рту. Крон замер на полуслове, но я лишь усилила напор. Обняла его за могущие плечи, застонала в рот, не в силах сдерживаться. Тогда и он не смог сопротивляться, сжал и принялся пить мою страсть.

Блестящая ткань упала к ногам. Я дрожала не от холода, нет, от нестерпимого желания. Не понимая, что делала, принялась стягивать с Крона мантию и не остановилась, пока не ощутила гладкую кожу под ладонями.

— О боги! — простонал он. — Что ты со мной делаешь, Виола? Что я делаю?!

Он отступил на шаг, разрывая контакт тел, отчего я почувствовала себя одинокой. Облачился в мантию и завернул меня в накидку.

— Твой разум затуманен, — с болью в голосе сказал он. — Сила Мифила велика, и он выбрал тебя.

— Мне не нужен Мифил, — замотала я головой. — Мне нужен ты, Крон. Я хочу тебя!

— Нет, Избранница. Нет.

Он схватил меня за руку и потащил за собой. Я не сопротивлялась, неважно, куда вел Крон, главное, жрец был рядом. Мы шли недолго, пока не остановились возле "поляны", на которой я недавно играла на флейте.

— Потерпи еще немного. Я помогу убрать воздействие.

Жрец потянул еще дальше в более узкое ответвление, замеченное мной в прошлый раз. По ногам пробежал сквозняк, в лицо полетел мелкий сор. Я зажмурилась и свободной рукой прикрыла лицо.

— Пригнись, впереди низкий свод.

Сделала, что он просил.

— Почти пришли.

Открыла глаза и осмотрелась. Стены пещеры густо обросли мхом, воздух повлажнел, где-то близко капала вода. Пройдя длинный тонкий, словно кишка коридор, мы вышли к подземному озеру. По воде шла рябь, будто в озеро бросили камушек, или там плавала рыба. Вроде бы ничего необычного, но мне водоем не понравился. Казалось, от него шли волны неведомой силы.

— Зачем мы здесь? — спросила жреца.

— Я же сказал, нужно снять воздействие.

Не останавливаясь, Крон вошел в озеро и увлек меня за собой. Едва прохладная вода коснулась ступней, я закричала — острая боль стрелой пронзила ноги. Дернулась, пытаясь вырваться, убраться из коварного озера, но жрец был сильнее. Невзирая на крики, он тащил меня глубже и глубже. Вскоре, кроме боли, я не ощущала ничего. Боль застилала глаза алым маревом, набатом стучала в висках, голосом Мифила звучала в ушах.

— Уходи из воды! Уходи из воды! Уходи!

Я рвалась из рук Крона, проклинала его, угрожала, пыталась разжалобить, но все было тщетно. Когда вода дошла до груди, жрец обернулся, с состраданием взглянул на меня и с силой надавил на плечи, заставляя уйти под воду с головой. Я вмиг оглохла и ослепла от чудовищных ощущений и больше сопротивляться не могла, приготовившись к смерти. Впрочем, спустя мгновение боль ушла.

— Прости меня, — проговорил Крон, когда я смогла отдышаться. — Знаю, это больно, но другого способа нет.

Прислушалась к себе, от боли не осталось следа, исчезла усталость, тело буквально пело, усталость, овладевшая мной после церемонии, пропала. Я жаждала действий и ответов.

— Что со мной произошло? — наступала я на Крона. — Откуда боль?

— Мифил велик, — склонил голову жрец. — Он был Верховным, когда я сюда попал, и, говорят, еще много лет до того. Ему благоволит сам Темный. Каждый, кто хоть раз говорил с Мифилом, попадает под воздействие его силы. Лишается воли, собственного мнения и желания сопротивляться. Попала и ты.

— Но почему так больно?!

— Вода озера смывает воздействие, но за помощь требует плату. Боль — это плата.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Я смотрела на спокойную гладь озера. Рябь прошла, теперь вода напоминала темное зеркало.

— Зачем я нужна ему?

— Нужна ему, нужна богу. Большего я тебе сказать не могу, — ответил жрец. — А теперь пойдем, необходимо отвести тебя в келью.

Мы вышли из озера, а вода, будто маленькие шарики ртути, скатилась с кожи, волос и одежды обратно.

— А это не опасно? Купание? — пробормотала я.

— Нет, — помотал головой жрец. — Особенность озера и не более того.

Дальше шли в молчании. Мне было о чем подумать, как и сопровождающему. Машинально свернув к кельям ми, я вынуждено затормозила ­— Крон потянул в другую сторону.

— Теперь ты живешь в келье Верховного.

Келье Мифила?!

Я испугалась. Вот где-где, а в келье Верховного жреца жить не хотела.

— Крон, прошу, отпусти! Я не могу жить с ним рядом. Я боюсь!

— Прости, выбор был сделан, не мне и не тебе его оспаривать. Тем более его келья велика. Если бы мы были наверху, я назвал ее замком.

Он ухватил заартачившуюся меня под локоть и потащил силой. Я как могла, сопротивлялась. Хорошо хоть на улицах черного города никого не было: и жрецы, и ми — все еще находились в молельном зале. Иначе точно сгорела от стыда.

— Виола, прекрати! — не выдержал Крон. — Не заставляй меня делать тебе больно!

— Я не хочу жить с Верховным! — чуть не плакала я. — Он страшный! Он заставляет меня делать то, чего я не хочу!

Жрец развернул меня к себе и прижал к груди.

— Ты должна, Виола. Должна! Дай мне время, я найду способ..., — он вдруг сбился, но смог взять себя в руки и продолжил. — Веди себя так, как будто сила Верховного все еще довлеет над тобой. Обмани его. Иначе тебе несдобровать. Потерпи.

— Не могу! — замотала я головой. — Он уже пытался взять меня силой! Что ему стоит попытаться вновь?!

— Нет. До церемонии ты неприкосновенна! Без твоего согласия никто не может прикоснуться к тебе! Даже он. Поверь мне!

— Верю! — ответила, понимая, что с каждой секундой, проведенной в объятьях жреца, страсть разгоралась все сильнее. Я жаждала снова почувствовать вкус его губ, ощутить пальцы на своей коже.

— Поцелуй меня, — попросила, не в силах терпеть. — Дай сил.

И он поцеловал: в щеку — нежно, едва ощутимо, словно боялся сделать больно.

Я потянулась к губам, но жрец не позволил.

— Прости, не могу. Нельзя больше рисковать.

Чудом сдержала всхлип, лишь понуро склонила голову.

— Извини. Ты прав, я веду себя, словно...

— Не говори о том, о чем пожалеешь, — не дал закончить жрец. — И пойдем, скоро Мифил закончит молитву.

Кивнула, разрешая себя вести, но потом вспомнила о флейте.

— Мне нужно заглянуть в свою старую келью.

— Зачем? Все, что необходимо и даже больше есть в новой.

— Там осталась памятная вещь. Единственная. От мамы.

— Хорошо, — вздохнул Крон. — Но только быстро. Иначе Мифил поймет, что ты вышла из-под влияния.

— Да-да!

Мы побежали так быстро, как позволяли силы и дыхание. Крон остался возле поселения ми, а я понеслась дальше. Залетела в келью, нырнула под кровать, вытащила флейту и порывисто прижала ее к себе. А потом, не дав себе передохнуть, побежала обратно.

— Скорее, песнь почти завершена!

Крон схватил меня за руку и стал тащить дальше. Впрочем, добыв флейту, я моментально почувствовала прилив сил. До места добрались вовремя.

Келья Верховного жреца и вправду походила на замок. Мрачный, сделанный из того же черного камня, что и весь город, он походил на дворец злого волшебника: вросший одной стеной в скалу, с решетчатыми бойницами-окнами, высокими башенками и остроконечными шпилями.

— Дальше идти можно только тебе, Виола. — Крон остановился возле массивной двери. — Там есть служанки-ми, они встретят.

— А ты?

— Я должен вернуться. Но мы еще обязательно встретимся.

— Правда? — всхлипнула я, боясь опустить его руку.

— Правда. И еще, Виола.

— Да.

— Хотя бы раз в неделю тебе нужно проводить омовение в озере.

— Озере? — я против воли вздрогнула. — И снова боль?

— Увы, да.

— Что ж, — выдохнула с шумом. — Буду приходить. Обещаю.

— Хорошо, а теперь ступай.

Заставила себя разжать пальцы и все-таки отпустила руку Крона. Он грустно улыбнулся и, развернувшись, пошагал прочь. Я не могла заставить себя сдвинуться с места, смотрела на него, пока он не скрылся из виду. А потом решилась и с силой ударила в колокол на двери.

Дверь распахнулась сразу же, будто меня ждали. Хотя, наверное, и правда, ждали, и меня, и других несчастных ми. Вряд ли бы церемония завершилась без результата.

— Избранница..., — пожилая ми в просторном одеянии черного цвета, подпоясанном синим поясом, внимательно оглядела меня. — Добро пожаловать.

— Здравствуйте, — прошелестела я, заметив еще с десяток женщин разных возрастов, склонившихся в поклоне.

— Здесь мое имя — Первая. Пройдемте, Избранница, покажу вашу келью.

— Виола, — представилась я.

— Избранница, — поправила ми. — Только сам Темный и Верховный жрец могут называть вас настоящим именем.

Я лишь пожала плечами, избранница, так избранница. Главное, чтобы поселили как можно дальше от Мифила.

Женщина семенила чуть впереди, постоянно оглядываясь, будто бы боялась, что я потеряюсь. Впрочем, заблудиться в здешних коридорах можно было без проблем. Казалось, снаружи замок выглядел гораздо меньше, чем внутри. За то время, что мы шли, можно было несколько раз оббежать здание вокруг.

Наконец, Первая остановилась возле ниши, занавешенной шкурой. Отодвинула ее. К небывалому восторгу я увидела за шкурой дверь. Значит, бесстыднику Мифилу придется постараться, дабы пробраться ко мне. Чтобы ни говорил Крон, я все равно побаивалась Верховного.

Вот только обрадовалась я раньше срока: у двери не было ни замка, ни задвижки. Входи, кто хочет. Внутри располагалась прямоугольная комната. Небольшая, темноватая, но в целом гораздо более приятная, чем наша с Веснушкой келья. В самом дальнем углу стояла кровать, рядом прикроватная тумба, она же туалетный столик, напротив кровати — креслице, чуть дальше шкаф. Еще дальше почти у входа вторая дверь.

Заглянула внутрь. Туалетная комната и мыльня в одном, разве что большой таз находился за занавеской. И опять на двери ни замка, ни задвижки.

— Обед будет позже, — оповестила Первая. — Располагайтесь, отдыхайте, Избранница. Сменную одежду можно найти в шкафу. Если что-то будет нужно, прошу позвонить в колокол.

Она указала на шнур над кроватью, который я заметила не сразу. А потом снова поклонилась и вышла.

Я с опаской посмотрела на незапертую дверь и, подумав, придвинула к ней кресло. Хлипкое препятствие, но оно хотя бы даст время подготовиться, и никакой Верховный жрец не застанет меня врасплох.

Только после этого я заглянула в шкаф: на полках лежала одежда, похожая на ту, что носила еще утром. Но качество, бесспорно, было лучше, ткань мягче, цветовая гамма богаче: темно-синяя, коричневая, серая, темно-зеленая. Не особо много, но после вечного черного и такой выбор радовал. А еще в небольшой коробочке лежало белье, чулки и ночная рубашка.

Наскоро помывшись, облачилась в платье темно-синего цвета и прилегла на кровать. Полежала некоторое время, смотря в потолок, вспоминая, какими вкусными были губы Крона. Захотелось плакать, но я не позволила себе слез, вместо этого взяла флейту и заиграла.

Заиграла так, как никогда не играла, отдавая всю себя любимому делу. Мелодия захватила, не выпуская из своих нежных объятий, подарила крылья. Она заполняла пространство, окружала, закрывая меня подобием кокона. Мелодия пробуждала то, что давно было готово проснуться.

Я глубоко вздохнула, набирая больше воздуха. На миг, долю секунды музыка стихла, а после зазвучала с еще большей силой и мощью. Как будто в маленькой комнате черного замка расположился оркестр. Звук все нарастал, не выдержав, я убрала от губ флейту и едва не закричала — мелодия продолжала звучать у меня в голове.

Короткий укол страха, мгновение, когда показалось, что мой рассудок помутился, усиливающееся давление на грудную клетку и... я рухнула на пол.

Некоторое время лежала, прислушиваясь к себе и ощущениям. Мелодия звучала все тише, пока, наконец, не смолкла. Я зашевелилась, пытаясь подняться, но тело не слушалось, будто я вернулась во времена младенчества. Пришлось открыть глаза, но и со зрением тоже произошло что-то невероятное. Предметы в комнате обрели небывалую резкость. Я видела тонкую царапину на дверце шкафа, легкую потертость ножки тумбы, мелкие ворсинки пыли на полу, едва заметные на ней следы лапок насекомых.

Удивленная столь острым зрением, протянула руку, чтобы прикоснуться к дверце, но вместо этого стукнулась лицом о пол. Вскрикнув от неожиданности, потерла нос. Ощущения были странными. Я посмотрела на руку и снова закричала. Вместо руки, увидела лапу: с шерстью острыми когтями на почти человеческих пальцах.

Вытянула вторую руку — та же самая картина. В нос вдруг ударил запах. Необычный, но весьма привлекательный. Я сглотнула слюну и задрала голову, пытаясь впитать в себя аромат и понять, откуда он шел. Незаметно для себя встала на четвереньки и поползла. Вернее, пошла на четырех лапах.

Запах усиливался. Я ощущала азарт и возбуждение, принюхалась и, понимая, откуда шел запах, нырнула под кровать. Быстро-быстро перебирая лапками, добралась до стены, бросилась наперерез и схватила за тонкий хвост добычу. Помогая себе пальчиками, слопала мышь и только тогда, сытая и счастливая, выползла из-под кровати. А потом, когда азарт охоты схлынул, стала соображать.

Я больше не человек. Животное. Животное, живущее по инстинктам. Не сказать, чтобы метаморфозы напугали. Нет, мне было вполне комфортно и легко в обновленном теле, да и глодавшие в последнее время мысли исчезли, уступив место любопытству и предвкушению. И любопытство толкало исследовать свое тело и помещение, в котором я находилась.

Первым делом решила посмотреть на себя в зеркало. Добежала до стула, взобралась на него, со стула скользнула на прикроватную тумбу, одновременно являющуюся и туалетным столиком. Покружилась на столешнице, разглядывая себя.

Тело длиннее, чем у кошки, но кажется меньше из-за коротких лапок. Туловище стройное, но коренастое, хвост толстый, заканчивающийся кисточкой. Окрас зеленовато-коричневый, на голове и спинке мех темнее, на брюшке и боках — светлее. Мордочка хитрая, нос розовый, глаза оранжевые, зрачок прямоугольный.

Мангуст.

Мысль пришла от той части разума, что все еще принадлежала Виоле-человеку. Виола-зверь радостно оскалилась и соскочила со стола. Обежав комнату по периметру, вынюхав все уголки и подозрительные трещинки в стене, зверь остался довольным — везде пахло мышами.

По полу шел другой запах, я пошла по нему и уткнулась лбом в дверь. Зверь хотел вернуться, человек решил проследовать дальше. Зверю пришлось уступить.

Подперев лбом дверь, я поднатужилась, заскребла задними лапами и все-таки открыла. В коридоре пахло иначе: едой, натиркой для полов, чуточку затхлостью, аппетитно — мышами. Но вдруг появился очень подозрительный запах: резкий, подавляющий волю, пугающий. Шерсть на загривке у зверя стала дыбом, человек испуганно попятился.

Мифил. Так противно вонять мог только Верховный жрец.

Запах приближался. Я заметалась: зверь жаждал вернуться в уютную норку-комнату, человек стремился скрыться в коридорах замка. В этот раз победил зверь.

Мангуст нырнул в комнату, позволяя двери закрыться, забегал по полу, тычась носом в разные углы. Под кроватью ему не понравилось, в шкаф он так и не сумел пробраться, тумба-столик и вовсе не привлекала.

Постучали в дверь. Я на мгновение замерла, а потом метнулась в приоткрытую дверь мыльни.

— Избранница, — прогрохотал голос Верховного жреца.

Зверь задрожал всем телом и бросился за таз. Человек был с ним солидарен.

— Избранница, мне нужно с тобой поговорить.

Дверь в ванную распахнулась.

— Избранница, ты здесь?

Понятное дело, никто ему не ответил.

— Так, Первая, где Избранница?

— Я оставила ее здесь, — пролепетала служанка. — В конце коридора караулят Пятая и Седьмая, они не видели, как она уходила.

— Найти, — велел Мифил и вышел. Я ощутила, как его запах стал удаляться.

Жрец ушел, но служанка осталась. Бормоча себе под нос ругательства, она оглядела все подозрительные места: заглянула под кровать, отперла шкаф, распахнула занавеску, разделявшую туалетную комнату и мыльню. Разве что за таз не заглянула. Затем ушла и она.

Подрагивая, постоянно принюхиваясь и приглядываясь, я выползла из-за таза. Пробралась в комнату, нырнула под кровать. Некоторое время просидела там, успокаиваясь, затем начала думать. И чем больше думала, тем дальше уходил зверь, отдавая право управления телом человеку. Так, незаметно я стала самой собой. Поняла это лишь тогда, когда пребольно ударилась головой о деревянный каркас кровати.

Постанывая от пренеприятных ощущений, поскорее выползла из-под кровати. Отряхнула платье от пыли, пригладила волосы. Как раз вовремя, потому входная дверь вновь распахнулась, пропуская Первую.

— Где вы были, Избранница?!

Служанку потрясывало от возмущения. Она размахивала руками, хмурила брови, если бы я не числилась в избранницах, еще бы и поддала для разнообразия.

— Вас везде ищут?

— Я гуляла, — пробормотала, опуская глаза. — Здесь по коридорам, далеко не уходила.

Первая разве что не зарычала, но сумела взять себя в руки.

— Верховный жрец приказал всем быть на торжественном обеде. У него.

— У него?! — ахнула я.

— У него, — с непередаваемым выражением добавила служанка. — Он жаждет познакомиться со всеми вами поближе.

Я испуганно взглянула говорившую. На лице Первой отражалось злорадство.

— Готовиться к обеду времени нет, а потому пройдемте, Избранница. Я вас провожу.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Я затравленно оглянулась, но помощи не предвиделось. Пришлось идти за Первой. Покои Верховного жреца располагались в противоположном крыле, и это немного приободрило. Появилась надежда, что он потеряет меня среди коридоров.

У шкуры, скрывавшей дверь, толпились избранницы и сопровождавшие их служанки. Мы с Первой прибыли последними. Я заметила Зорану, махнула ей рукой, она улыбнулась. Поговорить нам не удалось. Увидев мою провожатую, служанки поклонились и отошли в сторону. Видно, женщина была здесь кем-то вроде старшей.

— Избранницы, — строго сказала Первая. — Вам оказана небывалая честь. Будьте ее достойны.

Затем она приподняла шкуру, скрывавшую дверь, и постучала. Дверь открыли с той стороны. Первая посторонилась, приглашая девушек войти. В проеме зияла пугающая пустота, возможно, особая магия жреца или еще что-то неизвестное. Избранницы испуганно переглянулись, но ни одна так и не решилась преодолеть порог первой. Меня тоже не прельщала перспектива оказаться внутри.

— Не заставляйте Верховного вас ждать, — поторопила служанка.

Бывшие ми едва ли не дрожали.

— Не позорьтесь, — гневно шептала она. — Не съест он вас, в самом деле!

Не знаю, как другие, но я не была в этом уверена. Хотя свое мнение держала при себе.

— Живо внутрь, — прошипела Первая. — Или...

Ее глаза горели яростью, рот оскалился, пальцы согнулись, будто пожилая женщина готовилась вцепиться любой несогласной в горло. Меня впечатлило, других девушек тоже. Избранницы гуськом стали входить в дверь.

Зажмурившись, и я переступила порог. Ничего страшного не произошло, поэтому решила открыть глаза, дабы осмотреться, но была вынуждена снова закрыть: пустота исчезла, вместо нее появилось слепящее полуденное солнце. Взволнованные вздохи и ахи сказали, что не только я увидела нечто, не вписывающееся в подземный мир. Но и это оказалось еще не все. В нос ударили ароматы луга: цветы, трава, прелая земля. Я невольно вдохнула всей грудью — голову закружило от давно забытого запаха.

Не желая больше ждать, открыла глаза и ахнула, как некогда девочки-ми. Я очутилась в сказке: голубое небо, зеленые деревья-великаны, поляна, усыпанная цветами, порхающие бабочки. Лучи жалили лицо, тело обдувал легкий ветерок, слух услаждало пение птиц. Здесь было так невероятно красиво, что я даже на мгновение забыла, что нахожусь вовсе не на земле, а в подземной обители самого темного из богов.

Стало горько. Слишком большой контраст, слишком свежи в памяти события ушедших дней.

— Избранницы, — раздался голос Мифила, и очарование места полностью испарилось. — Приветствую вас в моем скромном жилище.

Скромностью здесь не пахло, впрочем, девочки-ми с восторгом глядели на Верховного жреца, появившегося из-за дерева. Видно, только я не выказывала должного почтения, отчего Мифил на миг нахмурился, а потом с превеликим вниманием принялся разглядывать мое лицо. Я постаралась спрятаться за спинами Избранниц.

За Мифилом появились и другие жрецы. Как и Верховный, они избавились от жреческих одеяний и теперь больше походили на скучающих аристократов, чем служителей бога. На фоне богатых нарядов, скромное одеяние Избранниц смотрелось еще невзрачнее.

— Прошу к столу, Избранницы, — проговорил Верховный. — Я расскажу, что вас ожидает во время отбора.

Ми переглянулись, было видно, им одновременно страшно и любопытно. Но тут жрецы им поклонились и подали руки, дабы проводить девушек к столу. Ко мне подошел Крон.

— Избранница.

Я посмотрела на открытую ладонь, перевела взгляд на лицо. Крон выглядел серьезным и сосредоточенным, ни расположения, ни поддержки я не видела. Не человек — каменный идол.

Тихонько вздохнув, протянула руку. Девушки-ми уже определились с провожатыми, которые повели их по тропе за деревья. Мы пошли следом. Только Мифил остался без пары, он шел в конце колонны, зорко следя, чтобы не было отстающих. Взгляд Верховного жреца я ощущала даже сквозь одежду. Взгляд прожигающий, жадный, алчущий. От него становилось не по себе.

Под сенью деревьев было прохладнее. Здесь все так же пели птицы, и шелестела листва, солнце пробивалось сквозь ветви, уже не обжигая, а лаская нежными поцелуями.

Вскоре деревья расступились, образовав укромную поляну. На поляне стоял шатер, под тканью которого располагался стол, ломившийся от яств. Девчонки-избранницы дружно ахнули, не сумев сдержать восторга, я тоже не справилась с собой. Такого великолепия мне, пожалуй, не удавалось видеть никогда. Даже на праздниках в Черных Дубравах. А уж после недель, проведенных на безвкусной каше и воде, блюда, украшавшие стол, и вовсе казались чем-то волшебным, ненастоящим.

Я потерла глаза, не веря увиденному. Возможно, сила Мифила столь велика, что он заставлял людей видеть то, что они хотели. А вовсе не то, что было на самом деле.

— Пища настоящая, — шепнул Крон. — Но прошу, не ешь слишком много, вся еда сдобрена особым ингредиентом. Вряд ли тебе понравится его действие. Следи за моим выбором.

Я похолодела. Блюда больше не привлекали, их аромат стал скорее раздражающим, чем привлекательным. Я осторожно сжала ладонь провожатого, как бы говоря, что поняла, постараюсь держать себя в руках.

— Вам дурно, Избранница? — рядом появился Мифила. — Вы побледнели.

Я и не заметила, что Верховный догнал нашу пару и шел совсем близко. Неужели услышал разговор?

— Солнце, — прошелестела я. — За эти дни я совсем отвыкла от его ласк.

— Понимаю, — усмехнулся жрец. — Его ласки горячи и безжалостны. Тьма подземелья намного милосерднее.

Затем он обратился к Крону:

— Предупреди Никора о том, что Избранница будет сидеть рядом со мной. А я пока помогу ей справиться с дурнотой.

Я испуганно взглянула на Крона, но он только кивнул и опустил мою руку, которой тут же овладел Мифил. Когда провожатый ушел вперед к шатру, где жрецы рассаживали раскрасневшихся от радости девушек, Верховный снова заговорил:

— Виола, позволь помочь тебе.

Голос жреца сочился нежностью, словно ядом. Вот только этот яд начал действовать, стоило Мифилу поймать мой взгляд. Голову закружило, я пошатнулась и невольно прижалась к телу жреца.

— Сладкая ми, — прошептал Мифил, лаская пальцами мою ладонь. — Ты позволишь мне тебе помочь.

Перед глазами все расплывалось, от медового голоса жреца тело исходило истомой. Лишь одна мысль не позволяла мне поверить Мифилу, и за нее я держалась как за канат.

— Нет, не нужно, — ответила ему. — Я справлюсь сама.

Ласка тут ж превратилась в мучение. Пальцы жреца больше не гладили ладонь, сжимали, оставляя на коже болезненные полумесяцы от ногтей.

— Ты уверена, Избранница? — голос тоже изменился, в нем появились угрожающие нотки, на лице жреца проступила злоба, но я все равно помотала головой.

— Уверена, Верховный. Я справлюсь сама.

— Что ж, как знаешь, упрямая ми. Как знаешь.

Он пошел быстрее, волоча меня за собой, а потом и вовсе едва ли не бросил на стул. Сам уселся во главе стола, обвел замерших девушек взглядом и заговорил.

— Прежде чем мы отдадим дань работе искусных поваров, воздадим молитву нашему Богу.

Мифил склонил голову и забормотал себе под нос, остальные жрецы присоединились. Только девочки-ми не знали, чем себя занять, с жадностью глядя на исходящие запахами блюда. Впрочем, вскоре и они прикрыли глаза и стали молиться. Кому, мне-то было не известно. Ведь и я зажмурилась и мысленно разговаривала с той, кто здесь была незваной гостьей.

Когда молитва завершилась, Мифил разрешил приступить к трапезе. Девушки робко жались, не решаясь взять и кусочка. Тогда включились жрецы, интересуясь, что бы хотели испробовать дамы в первую очередь. Дамы немного осмелели и начали с закусок. Кавалеры наполнили бокалы янтарным вином и предложили соседкам.

Я сидела прямо и почти не шевелилась, пытаясь перебороть саму себя. Сомневаюсь, что в горло залез хотя бы кусочек, но нужно было постараться. Вряд ли останусь без внимания Верховного, если буду сидеть голодной за столом полным вкуснейших блюд.

— Избранница, прошу, испробуйте замечательный мясной рулет.

Я затравленно подняла глаза. Верховный жрец улыбался, глядя на меня. От злости не осталось и следа. Вот только я знала, злоба хорошо спрятана за маской дружелюбности, а потому не обольщалась.

— Спасибо, Верховный, — пролепетала чуть слышно. — Обязательно попробую.

Мифил кивнул, и один из жрецов тут же наполнил тарелку рулетом и положил ее подле меня на стол.

— Благодарю, — шепнула я, взялась за вилку и нож, отрезала кусочек и дрожащей рукой отправила его в рот.

Нежный солоноватый с перцовой горчинкой вкус. Размолотое мясо буквально таяло на языке, наполняя блаженством. Как ни хотела я незаметно отправить кусочек в салфетку, не сдержалась и проглотила.

— Вкусно, правда? — ухмыльнулся Мифил. — Для вас, Избранница, только самое лучшее.

Я смотрела на жреца и не могла оторвать взгляд. Чем дольше смотрела, тем привлекательнее он мне казался. Сильный, загадочный, неповторимый.

Раздалось деликатное покашливание. Я против воли повернулась и увидела Крона.

— Вина? — спросил мой провожатый. В руке он держал бокал, наполненный до краев янтарной жидкостью.

— Пожалуй, не откажусь, — согласилась я, принимая подношение.

— Пей до дна, — не услышала, прочитала по губам приказа Крона. — До дна.

Забыв о правилах этикета, вбитых с детства учителями, припала к бокалу жадно как пиявка и в один глоток вылакала половину. Вторым глотком опустошила.

В голове тут же взорвалась нестерпимым светом звезда, отдаваясь болью в висках, заставляя зажмуриться, прикусить губу, чтобы не закричать. Но едва затухнув, свет забрал и неприятные ощущения. Я осторожно приоткрыла глаза и едва не закричала снова: лес и поляна исчезли, на их месте оказались декорации, то тут, то там расставленные по большому залу. Пропало и солнце, вместо него на потолке горела яркая магическая лампа. Птичье пенье осталось, ведь по стенам были развешаны клетки с соловьями.

Я перевела взгляд на Мифила, разговаривавшего с одной из Избранниц — молоденькой светловолосой девушкой, отчаянно строившей ему глазки — и ахнула. Богатая одежда верховного истаяла, он, как и остальные жрецы носил все туже мантию, положенную по статусу. Но добило меня вовсе не это, а вино. Жрецы пили красное, так и в моем бокале последняя капля оказалось алой, в то время как остальные ми, даже Зорана пили янтарную жидкость.

— Его сила велика, — вновь услышала голос Крона. — Будь осторожней.

— Спасибо, — прошептала чуть слышно.

Когда и ми, и жрецы утолили голод, снова заговорил Верховный:

— Как и обещал, я расскажу, что ожидает вас, Избранницы.

Девушки взволновано зашептались, но тут же замолчали, стоило Мифилу грозно сдвинуть брови.

— Око нашего господина выбрало десятерых, но только он сам сумеет выбрать единственную. Ту, что вознесет до себя, поставит на одну ступень, дарует освобождение и бессмертие.

Ми дружно ахнули. Я же попыталась слиться с обстановкой. Слишком уж сладкие речи вел Мифил, слишком привлекателен был дар, который получала человеческая женщина. Встать рядом с Богом, стать ему ровней.

— Но выбор чрезвычайно сложен, — продолжал Верховный. — Каждая из вас прекрасна, каждая достойна того чтобы стать самой-самой, супругой великого из богов. Самого Темного! А потому нами, его слугами, будет проведен отбор, дабы выявить достойнейшую из достойных, сильнейшую из сильнейших, прекрасную из прекрасных.

Девушки, смотревшие в рот жрецу, снова ахнули. Загомонили, переглядываясь, раскраснелись, видя себя в мечтах рядом с богом.

— В течение нескольких дней состоятся состязания, — говорил Мифил. — Те претендентки, кто покажут худший результат, будут изгнаны. Отправлены назад к презренным, безымянным созданиям, чья судьба до конца дней своих убирать загоны со злобными кровожадными химерами. И, возможно, когда-нибудь станут их пищей. И ни один мирай, даже самый низший и слабый никогда не обратит внимания на неудачниц, неспособных использовать шанс, что даровало Око. В итоге останется одна, именно она станет супругой Темного.

В зале воцарилась тишина, Избранницы замерли, жрецы тоже не шевелились, даже птицы и те, казалось, прониклись ужасом положения и без того бесправных ми и перестали петь. Я зажмурилась, с силой сжала кулаки, отчего ногти влились в ладони, и застонала от бессилия. Мой стон взвился вверх к потолку, но его никто не заметил. Жрецам было все равно, а ми оказались погребены под тяжестью знания, что дал Верховный.

Не зря Темного называли коварным. Даже выбирая невесту, он сумел сделать все по-своему. Теперь каждая даже та, кому внимание Бога не нужно, будет сражаться до конца, каким бы ни было испытание. Будет ногтями держаться за шанс, если не стать бессмертной, так хоть прожить положенный срок.

Не так давно мне рассказали, что химеры — злобные создания, охранявшие Обитель от тех, кто был еще ужаснее, кто мог уничтожить всех жителей — хозяев подземелья. Одного из тех, кого чудом победил Крон. Вот только и химеры требовали пищи.

Раз в месяц они охотились, убивая одного уборщика. Кого? То было не известно. Но шанс умереть от когтей этих созданий был у каждого вошедшего в загон. Обычно прибирать загоны отправляли несогласных, несговорчивых, тех, кто нарушал запреты и правила, возвращенных беглых, преступников и отпетых негодяев даже по меркам подземелья. И, как оказалось, отвергнутых Избранниц.

— А теперь пейте и ешьте, Избранницы, — в тишине голос Мифила стал еще громогласнее. — Завтра начнутся испытания, и только от вас самих зависит ваша дальнейшая судьба.