Люди из Бронзы и Стали (Полная версия)

Ведь снова гонец прилетает, и хану спешит доложить:

— Людовик разбил Хубилая!

П У С Я Н Ь

— Не может подобного быть!!!

П О С Л А Н Е Ц (бледнеет, как творог):

— Там был абсолютный провал. Всех рыцарей тысяч за сорок Людовик на битву собрал. Равнина в шатрах и палатках до самого города Ренн, а наших — не больше десятка, с трудом набирался тумен! Монголы, готовые к схваткам, сказали — "Приди и возьми! Пусть наших не больше десятка, но каждый достоин восьми!" В доспехи закованным пузом, на каждом — серебряный шлем! — блистали щитами французы, а мы не блестели совсем. Увы, не порядком и классом монголов сломили они, а просто засыпали мясом в стальной облочке брони!

П У С Я Н Ь

— А где Хубилай-буревестник? (спросил осторожно Пусянь).

П О С Л А Н Е Ц

— Пропал, без привета и вести, ему не досталась Бретань...

П У С Я Н Ь

— Прощай, не узнавший седины, ты будешь всегда молодым... Был братом и названным сыном, и мы за тебя отомстим! Меня ты расстроил докладом, — властитель забрался на борт. — Скорей собирайте Армаду, оставим Исландии порт! Пусть парус, глотающий ветер, французам спешит передать — не смеет на этой планете Пусяня никто оскорблять! Ведь мне покорился ордовик, и мне покорился силур — и этот надменный Людовик посмешищем станет для кур!

Блюет незаконченный завтрак гребец на скамье у весла. Плывет в океане эскадра, а в ней кораблей без числа. Раскрыв парусов диафрагму, как факел в космической тьме, плывет бронированный флагман. Скучает Пусянь на корме. И вот приказал лейтенантам не в море забрасывать сеть — собрать на борту музыкантов и песни веселые петь.

П Е В Е Ц

— О чем император тунгусов желает услышать напев?

П У С Я Н Ь

— Давайте про этих французов! (Пусянь предложил, покраснев).

П Е В Е Ц

— Надеюсь, не бросишь на рифы? Отлично ложатся в размер, в куплеты, легенды и мифы...

П У С Я Н Ь

— Легенды?

П Е В Е Ц

— Ну вот, например. Здесь пламени меньше, чем дыма, зато превосходный вокал!

"Как франки поспорили с Римом, и кто-то из них проиграл".

Тяжелым увенчаны грузом —

В железе и конь, и барон,

На поле стояли французы,

Напротив стоял легион.

И каждый, железом закутан,

Готовый бежать и залечь,

Держал замечательный скутум

И острый, но маленький меч.

Стальные наплечники лорик

Сверкали, как солнечный свет,

Об этом напишет историк,

Об этом расскажет поэт.

Им выиграть битву по силам,

Вот ищет достойную цель

Летящий чудовищный пилум

(Расскажет о том менестрель).

Расскажет, увидевшись с дамой,

Любовник-герой Дон Жуан,

Как спорил Орел с Орифламмой,

Волчица — с Дени Монжуа.

На время умолкните, музы!

Пусть пушки теперь говорят!

Помчались галопом французы

На маленький римский отряд.

Совсем небольшая когорта

Подобна стене крепостной,

Не знала ни бога, ни черта,

Ни страха — ни смерти самой.

Не знала ни бога, ни черта,

Застыв на рассвете времен,

Совсем небольшая когорта,

Но имя ее — легион!

Французская конница мчится,

Их копья — как бешеный еж,

Однако потомков Волчицы

Так просто в бою не возьмешь!

Застыли, подобно фаланге,

Триарий, гастат и велит.

Дрожите, ничтожные франки —

Волчица опять победит!

Мы пилумы держим — не финки!

Острее трезубцев и вил!

На этой красивой картинке

Опять легион победил!

И самое честное слово —

Поверьте, что я не злодей,

Но выхода нету иного,

Придется колоть лошадей.

Рубить хладнокровно и сухо

Их мягкую, нежную плоть,

Ломать им копыта, и в брюхо

Мечом беспощадно колоть.

А быстрые точные стрелы,

Что в небо пускал гастрафет,

Валили потомков Мартелла —

Французам спасения нет!

Оружие выше, соратник!

Французы бежали, как лань,

Опять побежден лягушатник,

Вертелся в гробу Шарлемань!

Но что там?! Исполнена гнева,

Отправит язычников в ад,

Идет Орлеанская Дева

И новый французский отряд.

За ней батальоны пехоты,

С насечкой на каждом стволе

Идут мушкетерские роты,

И сам кардинал Ришелье!

Пусть каждый не трезвый, а пьяный,

Но взявшись за дело всерьез,

Идут за спиной Дартаньяна —

Атос, Арамис и Портос!

Взял каждый из них псевдонимы,

Но правду узнал кардинал!

Так франки поспорили с Римом —

И кто-то из них проиграл.

— Отлично, — захлопал в ладоши довольный собой богдыхан. — Конец оказался хорошим, ведь был побежден Дартаньян? Нам плыть остается немало, я вижу маяк — Абердин.

И снова труба заиграла, и с ней загудел тамбурин.

В кровавом бою уничтожен,

и в сердце не чувствуя боль,

восходит на смертное ложе

не ставший великим король.

Властитель империи франков

двенадцать столетий назад

скончался от маленькой ранки —

в стальном наконечнике яд.

В тылу оставаться постыдно,

с другими скакал наравне,

и вот результат очевидный —

убит на саксонской войне.

Сравнимый с Арнольдом и Куллом

подобно комете блеснул,

где спорил Христос с Ирминсулом,

но твердо стоит Ирминсул.

В смертельной агонии с хрипом,

в бреду прошептал Шарлемань:

— Я викингов видел лонгшипы,

они огибают Бретань...

Теперь аквитанскому Эду,

что поднял недавно мятеж,

придется доверить победу,

закрыть пограничную брешь.

Быстрее овчарки и таксы,

из ада восставшие псы,

враги императора — саксы —

свои поправляют усы.

Черней мавританца и ваксы

их души и даже сердца,

но бились отважные саксы

за род и Вотана-отца.

Спиной повернувшись к венеду,

у фризов не требуя дань,

они одержали победу.

Стрелою убит Шарлемань.

Доспехи навылет пробило,

на битвы четвертом часу.

И где Шарлеманя могила?

В глухом и безлюдном лесу.

Не стал полководцем великим,

Судьбы не прославил Копье.

Лежит под кустами клубники,

и кружит над ним воронье,

и бегают серые волки,

сидит иногда вурдалак.

Французской державы осколки

летят в галактический мрак.

В ночи, беспросветной, унылой,

когда не восходит Луна,

дрожит Шарлеманя могила,

и пасть раскрывает она.

Стряхнув застоялую воду,

раздвинув могильную крепь,

выходит король на свободу,

но очень короткая цепь.

Над тем заколдованным бором,

крылом зачернив небосвод,

кружится и каркает ворон,

и песню такую поет:

Карл Великий убит

на саксонской войне,

на четвертом у власти году.

Он в могиле лежит,

Только кажется мне,

Я ее никогда не найду.

Он в могиле лежит,

Он великим не стал,

Не вошел в полководцев семью,

Черный ворон кружит,

Черный волк закопал

У могилы добычу свою.

Только ночью иной

Ужасающий звук

Раздается над лесом, и вот —

Под пугающий вой

И костей перестук,

Шарлемань из могилы встает.

Заржавела броня,

На короне изъян,

Добрый меч превратился в труху,

Кто зарезал коня,

И насыпал курган,

Над могилой его, наверху?

Кто сложил лабиринт —

Валуны-сторожа,

Как почетный стоит караул,

Это сакс Видукинд,

Он врагов уважал,

Так ему приказал Ирминсул.

Черный ворон кружит,

Словно сказочный зверь,

И спросил Шарлемань молодой:

— Черный ворон, скажи,

Что там в мире теперь?

Только помни — я вовсе не твой.

Ворон глаз повернул,

В нем далекий пожар

Отразился, как близкий костер.

Задрожал Ирминсул,

Птица вещая — "Каррр!"

И пошел обо всем разговор.

— Как упал Шарлемань,

Аквитанец восстал,

Мавританцам досталась Гасконь,

Отложилась Бретань,

И баварский вассал

Тоже масла добавил в огонь.

Негодяй Тассилон,

Покровитель исскуств,

Вызвал воинов в красных плащах —

Бросит в бой легион,

Станет кайзером дукс,

Как богам и себе обещал.

Как обрушил топор

На тебя, Каролинг,

Мощный сакс (или викинг-пират?)

Франки впали в раздор,

Крепко держится Ринг,

И подвластный ему каганат.

Через десять секунд

После смерти твоей,

Приключилась другая беда.

Отложился бургунд,

В кучи хладных камней

Превращает твои города.

Отступил авангард,

Через Альпы бежал,

Франк не знатный сегодня храбрец...

С юга жмет лангобард,

Разрушитель держав,

Гордо носит железный венец.

Зарыдал Шарлемань,

Как услышал о том,

— Ах, зачем я проснулся сейчас!

И уйдя в глухомань,

Вновь уснул вечным сном,

Так о нем завершился рассказ.

* * *

...Он знал, разрушитель свирепый, куда привести корабли! У злобного города Дьепа морпехи на берег сошли. Был ветер, и привкус соленый, песок захрустел на зубах. И воздух, пропитан озоном, свистел у бохайцев в носах. В руках не зеленая ветка — железных мечей рукоять, и вновь полетела разведка секреты в бою добывать.

По тропкам проселочным мчится наемник из клана Барлас, анжуйский встречается рыцарь — влетает стрела между глаз. Везде на французских равнинах, просторах несчастной страны, гудят боевые машины — продукты "Исскуства войны". Китайским богам на потребу страну превращают в ничто, и дым поднимается к небу от сотен горящих шато. И с первого взгляда заметен орды проходившей маршрут, повсюду на нашей планете его без труда узнают. Поселков поджаренных — тыщи, упорно трудилась орда! Везде городов пепелища, кто помнит о тех городах? Костры в европейской пустыне Лаваль, Безансон, Орлеан — в плохом настроении ныне Небесный Король-богдыхан.

Крестьяне берутся берутся за вилы — ужасен захватчика гнев! Как будто вернулся Аттила, но где отыскать Женевьев? В часовне правители франков не могут ни кушать, ни спать. Молились Людовик и Бланка — его королева и мать:

— За павших — и старых, и юных, за реки текущие слез, пошли нам победу над Гунном, небесный владыка Христос! За все подожженные крыши пусть в адском пылает огне!

* * *

...Молитву Христос не услышал.

Он был на другой стороне.

* * *

Победы, добыча, трофеи, прекрасные девы в кровать... Шагали от самой Кореи — и стоило, вправду, шагать. Хвала беспощадному Пуру — здесь делать умеют вино! Но вот наконец-то манчьжуров куда-то привел Фухано.

Опушка зеленого леса, кусты и поганки-грибы. Французы построились тесно, щиты украшают гербы Анжу, Арманьяка, Шампани; нормандцы, гасконцы, Гиень явились сразиться с Пусянем — но их не боятся чжурчжень, нанайцы, бохайцы и гольды.

Французы бойцам не страшны! Пускай присылают герольда, согласно законам войны.

Г Е Р О Л Ь Д

— Приветствую, доброе утро! Гуд монинг, ни хао, бон жур! Я рад — к нам явился не шудра, а сам император манчьжур! Король благородный Людовик тебе поклониться велел! Он пир для тебя приготовил...

П У С Я Н Ь

— А я для него — самострел. Без лишних соплей, покороче.

Г Е Р О Л Ь Д

— Пока не скрестились мечи, король соглашения хочет, и мир поскорей заключить. (Посланник пергаментом машет). Пока не сгорели мосты...

П У С Я Н Ь

— Какие условия ваши?

Г Е Р О Л Ь Д

— Условия очень просты. По древним обычаям вправе на свежих коней пересесть, знамена и сабли оставить — и так сохранить свою честь. Владельцам вернуть побыстрее, до первых латинских календ, войны беззаконной трофеи, и сверху добавить процент — за все причиненное горе, за каждого сына и дочь. Креститься в ближайшем соборе, убраться из Франции прочь.

П У С Я Н Ь

— Я должен признать, дорогуша, к подобным речам не привык. Твой славный король добродушен, и даже душою велик. Я должен сперва поразмыслить, найти подходящий ответ... От этого будет зависеть ближайших течение лет. Кто станет владеть Орифламмой?... Скажи мне, вон там, на холме, я вижу чудовищный замок, где пленник томился в тюрьме. Его подпалили манчьжуры, и он задымил, как вулкан...

Г Е Р О Л Ь Д

— Тот замок зовут Азенкуром, мой добрый король Иоанн!

П У С Я Н Ь

— Придумал! Убрать под охрану ученых и даже ослов! Да, кстати, герольд безымянный, какое сегодня число?

Г Е Р О Л Ь Д

— Я снова охотно отвечу, любезный владыка Дачжень. Пока не опустится вечер — числа двадцать пятого день. Еще не зимы середина, всего лишь конец октября и праздник святого Криспина — я с ним поздравляю тебя.

П У С Я Н Ь (повернулся к эскорту)

— Поздравьте с Криспиновым днем! Тот замок зовут Аджинкортом? Пусть каждый узнает о нем, как прежде узнали про Лейпциг, как всякий про Калку узнал! Возьмите герольда, гвардейцы, и бросьте в ближайший подвал.

Г Е Р О Л Ь Д (задрожал, возмущенный)

— Как смеешь препятствовать мне! Ты все нарушаешь законы!

П У С Я Н Ь

— Нет правил в любви / на войне.

Французов напротив — как грязи, за ними не видно людей.

Пусть каждый с животного слазит — с верблюдов, слонов, лошадей.

Пусть каждый копейщик и рыцарь, назло своему скакуну,

покинет седло и спешится, и в руки возьмет "чу-ко-ну".

Взводи арбалет до упора, болты заправляй в магазин.

Мы снимем блестящие шпоры с французов, лежащих в грязи!

Отставить мечи и палицы — затвор и гашетку проверь.

На наших условиях биться французам придется теперь!

Себя окружив частоколом, по франкам огонь открывай!

За наших союзных монголов, за вас, адмирал Хубилай!

Пусть будет сражение жарким, во Франции сменится власть —

пусть Норны прядут или Парки, но только не лилиям прясть!

Спешите французского черта поздравить с Криспиновым днем!

Тот замок зовут Аджинкортом — пусть каждый узнает о нем!

Стрелять не стремитесь прицельно, спешите рассеивать смерть,

Наш главный залог — скорострельность, снаряды не смейте жалеть!

* * *

Одни уводили посольских, другие бросали седло, когда королевское войско внезапно в атаку пошло. И каждый, высокий и низкий, в на крепкой лошадке сидит, и грязи вонючие брызги вздымают десятки копыт. Как будто античные звери, одеты в тяжелый доспех, на них белоснежные перья, и прочные шлемы у всех. Глаза и холодные лица за плотной решекой забрал. Но их разглядеть не стремится Пусянь, что скомандовал:

— ЗАЛП!

Французы повергнуты в ступор. На стрел натыкаются град, и в миг превращаются в трупы, хоть жили секунду назад. Огонь продолжается страшный, за залпом последовал залп, смешались в кровавую кашу нормандец, бургундец и галл. Окинув побоище взглядом, потери врага оценив, свои поднимает отряды Пусянь — и идет на прорыв. Бохайцы стреляют от пуза, они не жалеют болтов!

Спешились остатки французов, построив стену из щитов. Сверкая рубиновым глазом, Пусянь погружается в бой. Недолго стояли австразы подобно стене ледяной. Взмахнувший серебряной саблей, воитель, достойный холста — Пусянь зарубил коннетабля, до самого сердца достав. Затем, подражая легенде, в которой Пусянь милосерд, он крикнул французам: