|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Люди из бронзы и стали
Главные действующие лица:
Люди Золотой Орды:
Пу-Сиань Ван-Ну — Сын и Брат Неба, Тъянь-Ванг (Небесный Король), Августейший Дракон-Император Срединной, Чжурчженей и Алчун, Цзинь Ши Хуанди, Император Тянь-Тай, повелитель Дачжень, Западного и Восточного Ся, Чжурчедский Фухано, Алтан-Хан, протектор Бохая, Дунданя и Бегина, Отец Нанайских Мальчиков, Лорд-Протектор Ци и Намбу, Богдыхан Манчжоу-Го, Legate Digitant and Agitant of the Gigantic Elephants, Океан-Хан, Император Северного и Южного Китая, Гурхан Западного Китая, Янг Ди-Пертуан Агонг-и-Бесар, Махараджа Хиндустана и Халистана, Кайсар-и-Хинд-и-Рум, Хорезм-шах Ирана и не-Ирана, Защитник Вер, Иоанн Пресвитер, царь Грузии и Армении, Император западных и восточных римлян, Каган хазарский и кипчаков, король Венгрии, Богемии, Польши, Германии, Дании, Готландии, Англии, Шотландии и Альбанорге, Император Скотторум (Верховный Король Ирландии), Король Севера, Властелин Мира.
Ваньянь Агада — Первый Маршал Империи, вице-император Эпира, Македонии, Болгарии и Восточной Гибернии.
Пуча Гуаньну — Четвертый Маршал Империи, Мастер Огненных Копьеносцев.
Хубилай бар Толуй — адмирал имперского флота, вице-император Тавроскифии, Готландии и Арморики.
Борис Эль Терминадор, из Дома Рурика, король Андорры, вице-император Иберии.
________________________
Люди Бледного Севера:
Биргер Магнуссен, лорд-протектор Швеции и Финляндии.
Александр Невский, цезарь Новгородской Республики.
Снорри Стурлуссон, вице-король Исландии.
________________________
Люди Светлого Запада:
Людовик IX Валуа, прозванный Святым, король Франции.
Бланка Кастильская, королева Франции, мать Людовика.
Монжуа, герольд Франции.
Фердинанд (Фернандо) Третий, прозванный Святым, король Кастилии и Леона.
Альфонсо Х, прозванный Мудрым, король Кастилии, Леона и Римлян.
Энрике Сенатор, принц Кастилии, Imperator totius Hispaniae (Император всея Испании).
Санчо (Саншу) Второй, прозванный Благочестивым, король Португалии.
Тибальдо (Тибо) I Трубадур, король Наварры и Шампани.
Хайме Завоеватель, король Арагона.
Хайме Второй, принц Арагона, сеньор Монпелье и король Балеарских островов.
Мухаммед Насрид, султан-император Гранады.
________________________
Люди Темного Прошлого:
Ваньянь Дигунай — бывший китайский император Цзинь, собственная тень былого величия.
Изабелла, Аэндоррская вошебница.
Люди Светлого Будущего:
Джон Уэстерли, агент Терранской Империи.
Шарлерой, защитник Земли.
Кайнан, король Норвегии.
Поэт, гражданин.
Гражданин, поэт.
________________________
Нелюди:
Рагнар Стурлуссон, король Шпицбергена.
Окпетис Марн, воин мнерианской расы.
Мурвен, зверь из бездны.
________________________
А также солдаты, императорские курьеры, служители культов, лагерные шлюхи и другие.
Время действия — 1245-1247 год.
Место действия — Западная Европа, от Исландии до Гибралтара.
__________________
АКТ ПЕРВЫЙ
Товарищ, ничтожную малость осталось пройти на закат — так вспомним, с чего начиналась Война за Небесный Мандат.
В одной из монгольских ложбинок, в далеком пустынном краю, казнили враги Темуджина, а может, убили в бою — неважно. Не ставший легендой, погиб и развеялся в дым. Ушел "Потрясатель Вселенной" в инферно совсем молодым. Лишь волны могучего Стикса уносят Харонов челнок. Наш мир навсегда изменился — запомни об этом, дружок. Придется другим каганатам войны рисовать полотно.
И к власти пришел император, что звался Пусянь Фухано! С пеленок не знавший покоя, покрытый десятками ран, носил погоняло смешное — но не был смешным богдыхан. Из очень особой породы, исчадие адской глуби, людей, племена и народы — и целые страны губил. Рожденный из глины нехрупкой, величьем своим опьянен, Китай превратил в мясорубку, Корею, Вьетнам и Лусон. И злость пробудивший такую, что пали дворцы Ксанаду, был свергнут мятежным Елюем в шестьсот двадцать пятом году.
Сидевший на троне нетвердо, но крепко сидевший в седле, повел азиатских ворлордов на запад по нашей Земле. И вот незаконченный список Пусянем захваченных стран — Непал, Камарупа, Орисса, Гуриды, Кашмир и Ширван; пройдя по Евразии рысью, он взял Самарканд, Эстергом, Мангуп, Трапезунд и Тбилиси; и в Англии стал королем. Во время последней беседы, в главе предпоследней Пусянь готовил вторжение к шведам — и всех опустил в иордань.
Не всех.
В завоеванной Бирке, при свете оплывшей свечи, наместник Финляндии Биргер с Пусянем союз заключил. Эпичный, как саги и висы, на фоне карельских лесов был пакт агрессивный подписан на ужас Республике Псков.
Пусянь, что в Сионе не славен, буддист, узкоглаз, желтощек — ему предложили возглавить крестовый поход на Восток!
Б И Р Г Е Р
— Но ты побеждал эфиопов, в Иране взрывал блиндажи — ты лидер Единой Европы, кому же еще предложить? На самой предельной нагрузке вести белоглазую чудь на подлых схизматиков русских, щитом прикрывающих грудь! Сольются в едином аккорде под свист аркебуз и пращей Ливонский монашеский орден и братья с мечом на плаще. На камнях начертаны руны, их всякий твердит наизусть — грядет император Алчуна, ему покоряется Русь!
П У С Я Н Ь
— Восток задрожит, потрясенный! Услышь наступления шум! Туда потянулись колонны... не танков — "агами гурум".
Выводит чеканные фразы писец на пергамном листке. Заносит в реестры приказы на сорок шестом языке. За словом рисуется слово (на взгляд монголоида — бред), в Орде пополнение снова, к норвежцам добавился швед. В единый кулак собираться велит богдыхана приказ бойцам ста двенадцати наций, шести человеческих рас. Стрелки формируются в банды, грядет бесконечный грабеж.
С другой стороны Александр к войне приготовился тож.
Он был новогородский коммандер, в Ижорской земле атташе. Да, звали его Александром, он был македонцем в душе и сердце своем! Но не только — среди родословных ветвей принцесса по имени Ольга была македонских кровей и внучка царя Симеона (принцессы гласит житие). Князь Игорь, по уши влюбленный, похитил в Родопах ее. Но мы отвлекаемся снова. Продолжим о битве рассказ. Копаться в его родословной, поверьте, не время сейчас!
Не знавший, какие причины Пусяня к нему привели, созвал боевые дружины со всей Новгородской земли. Собрались заметные силы, готовые броситься в бой. Священник махает кадилом, и колокол — БУМ! — вечевой. Ногаты, резаны и куны меняют на шлем или меч. А князь, что взошел на трибуну, толкает воинственно речь:
А Л Е К С А Н Д Р
— Комета горит над Тунгуской. Прощайтесь с женой молодой. Готовьтесь на озере Чудском сразиться с китайской ордой! Мы встанем на камне Вороньем, презрев наступающий шторм, и фрицев на льду похороним, их к рыбам отправим на корм! Свободные русские люди! Закроем ворота ключом, а наше отечество грудью — погибнет идущий с мечом! Сыны христианского бога — спасем православную Русь! Не бойтесь наемников ЗОГа — ведь я их совсем не боюсь! Негоже трудиться в субботу, но утром апрельского дня придется мечом поработать. Отец, помолись за меня.
И вот, не совсем на опушке — на кромке холодного льда, стояли в короткой кольчужке, когда надвигалась Орда. Застыли, надвинувши шлемы на каждой второй голове, щиты разукрасив тотемом, стрелу приложив к тетиве. Разбиты на варны и касты, где каждый смотрел свысока, отряды весьма разномастны, почти как Пусяня войска. На твердой поверхности белой собрались под княжеский стяг ижорцы, словенцы, карелы и даже залетный вотяк, полки Брячислава и Пскова, Миндовга наемная жмудь, посланцы из града Ростова...
И кто-то промолвил "Идуть..."
По снегу, по свежему следу, что мелкий оставил зверек, тащились тевтонцы и шведы, и злобный горел огонек за сеткой забрал крестовидных. Как змеи шипели они. Наверно, им было обидно — Пусянь их совсем не ценил, бросая в смертельную драку. Пусянем уже побежден, был первым отправлен в атаку арийский штрафной легион. Тевтонцев, построенных четко, и весь ненавидевших мир, погонщик подбадривал плеткой, носивший бохайский мундир. Подобно небесным раскатам, рабов поминавший родню, гремел восьмибашенным матом, давя мятежи на корню. Его деревянный шпицрутен от крови совсем почернел!
Пусянь восседал на мамуте и мрачно на это смотрел. Когда совещался в риксдаге, не думал в туманной дали увидеть багровые стяги полков Новгородской земли. И в тронном устроившись зале, средь льстивых жеманных послов, не думал узреть персонально отряды Республики Псков!
П У С Я Н Ь
— О, Митра, Асура и Валка! Ифрит и шайтан в мираже! Я вспомнил, что в битве на Калке я с ними сражался уже. Россия — противник особый, с ним трудно закончить войну. Я слыть не хочу русофобом. Пожалуй, назад поверну. Зачем в новгородском бедламе стремиться запутать узлы? Пусть шведы сражаются сами. Мы шведам почистим тылы! И финнов ограбим в Суоми.
* * *
Не видно на Севере всем достойных противников, кроме лежащих давно под крестом.
Не все под крестами, не только... Вот был, например, великан, который в сожженном Стокгольме шептал перед смертью "Вотан..." Другой, ламинаром увешан, что тоже не сдался живым, имел неарийскую внешность, кричал среди битвы "Гризим!..." И звали Пусяня Стоглавым — в шатре императорском он сложил, победив скандинавов, не менее сотни корон! Потом уточнил — девяносто. Где десять еще соберет? На дальний заснеженный остров его отправляется флот.
Живут там не землепроходцы — потомки морских королей. Исландией остров зовется, немногим знаком на Земле. Вулкан, что кольцо переплавит, порой просыпается там. И мрачный поселок Рейкъявик не рад узкоглазым гостям. Встречает гостей из-за моря, спокоен, устал и суров, писатель по имени Снорри, что в древних не верил богов.
С Н О Р Р И
— Творцы своих собственных судеб, герои грядущей войны, то были не боги, а люди — и тем они были сильны. Пускай мы пришли к христианам, и кровью, и плотью, сынок, но помним асиров и ванов, мы ждем Судный День — Рагнарок! Тогда-то под ангелов песни и демонский вой из глубин, быть может внезапно воскреснет сам Один — и он не один. С ним вместе пространство согреют Фриг с Фуллой
своей теплотой. Вернутся и Бальдур, и Фрея, и Локи взойдет над землей!
П У С Я Н Ь
— Вот так зарождается вера, — Пусянь погружается в грусть, — я сам ученик Эвгемера — я богом сейчас становлюсь!!! Зачем я собрался в Рейкъявик? Поэт удлиняет рассказ. Мне храмы и капища ставят повсюду в Европе сейчас...
К небу возносят длани
Жрицы, прекрасны ликом,
Гимны поют Пусяню:
— Славься, Пусянь-владыка!
Солнце в зенит стремится,
Скоро над миром встанет,
Даже скоты и птицы
Славу поют Пусяню!
Плотность ушных затычек
Слово "ПУСЯНЬ!" раскроет,
С этим свирепым кличем
В битву идут герои!
Павших на поле брани
Век не дождется Один,
Имя назвав Пусяня,
В полночь они отходят.
Имя его шептали,
"Славься, Пусянь, в Китае!"
Один одИн в Вальгалле,
В зале своем скучает.
Сбросив кумиров прежних,
В небе орел кружится,
В белой своей одежде
Жертвы приносят жрицы.
Ставший из равных первым,
Грудь защитив эгидой,
Жадно глотает жертвы
Страшный Пусяня идол!
Кровь на алтарь прольется
И обагрит ступени,
Из временных колодцев
В полночь вернулись тени.
Тени былых столетий,
Правду открыть спешите!
Хором "ПУСЯНЬ!" ответят,
"Знайте, Пусянь — Спаситель!"
Идол укрыт доспехом,
Глазом горящим ранит,
Стены ответят эхом,
Имя назвав Пусяня.
Лошадь стучит копытцем,
Гривой играет ветер,
Жадно глотают жрицы
Мудрость былых столетий.
Знаний поток ментальный
Полночь пронзает светом,
(Знал бы Пусянь реальный,
Что с ним творят поэты!!!)
...Но самое честное слово — скучаю опять по мечу. И с автором "Круга Земного" беседу вести не хочу.
С Н О Р Р И
— Ты мог бы остаться как Кореш обычным персидским царем. Зачем ты империю строишь? Нет смысла в строительстве том. Зачем убивать и калечить, и стрел забивать долото, когда о материях вечных не хочет подумать никто?
П У С Я Н Ь
— Я слышал подобные речи в одном из покинутых мест. Кто их произнес — изувечен, над ним возвышается крест! Ты знаешь, в бохайской державе, а также в державах других, надгробья для павших не ставят — их ставят для взглядов живых. И вид этих стобиков твердых, их мрамор и серый гранит, печаль пробуждает и гордость, и память о прошлом хранит. Однажды погаснем, как пламя, навек растворимся в золе — и только останется память, и наши следы на земле...
С Н О Р Р И
— В анналы войдет, на скрижали твоя беспокойная гридь. За что вы людей убивали? — могли бы до старости жить. Когда подведутся итоги, что скажешь Судье, преклонен?
П У С Я Н Ь
— Убийца — убивший немногих, но я-то убил миллион! Убил за Большую Идею — не в темном проулке за грош. Я — тварь или право имею?!
С Н О Р Р И
— Ты право в борьбе обретешь. Ты к цели идешь планомерно, но их почему-то не спас — мертвы Розенкранц с Гильденстерном, и шпагой убит Фортинбрас. Достаточно двинуть мизинцем в истории нужный момент, и сможешь с Ютландии принцем сравниться в одной из легенд. Ты должен почувствовать меру, не только удары меча...
П У С Я Н Ь
— Вернемся опять к Эвгемеру? А то я совсем заскучал. Я помню, художник с мольбертом картину не смог завершить, когда мы у стен Манцикерта пошли византийцев крушить. В жестоком тринадцатом веке, на склоне Таврических гор погибли надменные греки, и их базилевс Феодор. Я мчался верхом на Торпеде, ромеев глотал на обед; мы шли от победы к победе, но мне не хватало побед. Застряла война в апогее, на сердце лежала тоска, когда в разоренной Никее я свиток в золе отыскал. Под горкой разбитой посуды, обуглен, недевственно бел, каким-то неведомым чудом он в центре войны уцелел. Был свиток коротким — не длинным, и я, не меняя лица, дошел до его середины, потом дочитал до конца... Внезапно я выронил книжку и плотно захлопнул уста. В мозгу будто молнии вспышка расставила все на места. И вскоре, прекраснейший ликом, ведомый порывом души, я вышел на берег и крикнул (мой голос прибой заглушил!):
— Мне море подвластны и горы, Тамас и земная юдоль, я сам Император Скотторум, Великий Небесный Король! Рожденный великим Пусянем, я в самом начале пути — я тот, долгожданный Избранник, я мир предназначен спасти!!!
(...Сильней колокольного звона слова отдавались в мозгу, и Снорри молчал, потрясенный, на том ледяном берегу).
А скромный Пусянь заключает:
— Прощай, мой таинственный друг. Твой остров — тебе оставляю, а сам возвращаюсь на юг. Владений моих середина вдали от исландских красот. А вот появилась причина — что этот гонец принесет?
Ведь снова гонец прилетает, и хану спешит доложить:
— Людовик разбил Хубилая!
П У С Я Н Ь
— Не может подобного быть!!!
П О С Л А Н Е Ц (бледнеет, как творог):
— Там был абсолютный провал. Всех рыцарей тысяч за сорок Людовик на битву собрал. Равнина в шатрах и палатках до самого города Ренн, а наших — не больше десятка, с трудом набирался тумен! Монголы, готовые к схваткам, сказали — "Приди и возьми! Пусть наших не больше десятка, но каждый достоин восьми!" В доспехи закованным пузом, на каждом — серебряный шлем! — блистали щитами французы, а мы не блестели совсем. Увы, не порядком и классом монголов сломили они, а просто засыпали мясом в стальной облочке брони!
П У С Я Н Ь
— А где Хубилай-буревестник? (спросил осторожно Пусянь).
П О С Л А Н Е Ц
— Пропал, без привета и вести, ему не досталась Бретань...
П У С Я Н Ь
— Прощай, не узнавший седины, ты будешь всегда молодым... Был братом и названным сыном, и мы за тебя отомстим! Меня ты расстроил докладом, — властитель забрался на борт. — Скорей собирайте Армаду, оставим Исландии порт! Пусть парус, глотающий ветер, французам спешит передать — не смеет на этой планете Пусяня никто оскорблять! Ведь мне покорился ордовик, и мне покорился силур — и этот надменный Людовик посмешищем станет для кур!
Блюет незаконченный завтрак гребец на скамье у весла. Плывет в океане эскадра, а в ней кораблей без числа. Раскрыв парусов диафрагму, как факел в космической тьме, плывет бронированный флагман. Скучает Пусянь на корме. И вот приказал лейтенантам не в море забрасывать сеть — собрать на борту музыкантов и песни веселые петь.
П Е В Е Ц
— О чем император тунгусов желает услышать напев?
П У С Я Н Ь
— Давайте про этих французов! (Пусянь предложил, покраснев).
П Е В Е Ц
— Надеюсь, не бросишь на рифы? Отлично ложатся в размер, в куплеты, легенды и мифы...
П У С Я Н Ь
— Легенды?
П Е В Е Ц
— Ну вот, например. Здесь пламени меньше, чем дыма, зато превосходный вокал!
"Как франки поспорили с Римом, и кто-то из них проиграл".
Тяжелым увенчаны грузом —
В железе и конь, и барон,
На поле стояли французы,
Напротив стоял легион.
И каждый, железом закутан,
Готовый бежать и залечь,
Держал замечательный скутум
И острый, но маленький меч.
Стальные наплечники лорик
Сверкали, как солнечный свет,
Об этом напишет историк,
Об этом расскажет поэт.
Им выиграть битву по силам,
Вот ищет достойную цель
Летящий чудовищный пилум
(Расскажет о том менестрель).
Расскажет, увидевшись с дамой,
Любовник-герой Дон Жуан,
Как спорил Орел с Орифламмой,
Волчица — с Дени Монжуа.
На время умолкните, музы!
Пусть пушки теперь говорят!
Помчались галопом французы
На маленький римский отряд.
Совсем небольшая когорта
Подобна стене крепостной,
Не знала ни бога, ни черта,
Ни страха — ни смерти самой.
Не знала ни бога, ни черта,
Застыв на рассвете времен,
Совсем небольшая когорта,
Но имя ее — легион!
Французская конница мчится,
Их копья — как бешеный еж,
Однако потомков Волчицы
Так просто в бою не возьмешь!
Застыли, подобно фаланге,
Триарий, гастат и велит.
Дрожите, ничтожные франки —
Волчица опять победит!
Мы пилумы держим — не финки!
Острее трезубцев и вил!
На этой красивой картинке
Опять легион победил!
И самое честное слово —
Поверьте, что я не злодей,
Но выхода нету иного,
Придется колоть лошадей.
Рубить хладнокровно и сухо
Их мягкую, нежную плоть,
Ломать им копыта, и в брюхо
Мечом беспощадно колоть.
А быстрые точные стрелы,
Что в небо пускал гастрафет,
Валили потомков Мартелла —
Французам спасения нет!
Оружие выше, соратник!
Французы бежали, как лань,
Опять побежден лягушатник,
Вертелся в гробу Шарлемань!
Но что там?! Исполнена гнева,
Отправит язычников в ад,
Идет Орлеанская Дева
И новый французский отряд.
За ней батальоны пехоты,
С насечкой на каждом стволе
Идут мушкетерские роты,
И сам кардинал Ришелье!
Пусть каждый не трезвый, а пьяный,
Но взявшись за дело всерьез,
Идут за спиной Дартаньяна —
Атос, Арамис и Портос!
Взял каждый из них псевдонимы,
Но правду узнал кардинал!
Так франки поспорили с Римом —
И кто-то из них проиграл.
— Отлично, — захлопал в ладоши довольный собой богдыхан. — Конец оказался хорошим, ведь был побежден Дартаньян? Нам плыть остается немало, я вижу маяк — Абердин.
И снова труба заиграла, и с ней загудел тамбурин.
В кровавом бою уничтожен,
и в сердце не чувствуя боль,
восходит на смертное ложе
не ставший великим король.
Властитель империи франков
двенадцать столетий назад
скончался от маленькой ранки —
в стальном наконечнике яд.
В тылу оставаться постыдно,
с другими скакал наравне,
и вот результат очевидный —
убит на саксонской войне.
Сравнимый с Арнольдом и Куллом
подобно комете блеснул,
где спорил Христос с Ирминсулом,
но твердо стоит Ирминсул.
В смертельной агонии с хрипом,
в бреду прошептал Шарлемань:
— Я викингов видел лонгшипы,
они огибают Бретань...
Теперь аквитанскому Эду,
что поднял недавно мятеж,
придется доверить победу,
закрыть пограничную брешь.
Быстрее овчарки и таксы,
из ада восставшие псы,
враги императора — саксы —
свои поправляют усы.
Черней мавританца и ваксы
их души и даже сердца,
но бились отважные саксы
за род и Вотана-отца.
Спиной повернувшись к венеду,
у фризов не требуя дань,
они одержали победу.
Стрелою убит Шарлемань.
Доспехи навылет пробило,
на битвы четвертом часу.
И где Шарлеманя могила?
В глухом и безлюдном лесу.
Не стал полководцем великим,
Судьбы не прославил Копье.
Лежит под кустами клубники,
и кружит над ним воронье,
и бегают серые волки,
сидит иногда вурдалак.
Французской державы осколки
летят в галактический мрак.
В ночи, беспросветной, унылой,
когда не восходит Луна,
дрожит Шарлеманя могила,
и пасть раскрывает она.
Стряхнув застоялую воду,
раздвинув могильную крепь,
выходит король на свободу,
но очень короткая цепь.
Над тем заколдованным бором,
крылом зачернив небосвод,
кружится и каркает ворон,
и песню такую поет:
Карл Великий убит
на саксонской войне,
на четвертом у власти году.
Он в могиле лежит,
Только кажется мне,
Я ее никогда не найду.
Он в могиле лежит,
Он великим не стал,
Не вошел в полководцев семью,
Черный ворон кружит,
Черный волк закопал
У могилы добычу свою.
Только ночью иной
Ужасающий звук
Раздается над лесом, и вот —
Под пугающий вой
И костей перестук,
Шарлемань из могилы встает.
Заржавела броня,
На короне изъян,
Добрый меч превратился в труху,
Кто зарезал коня,
И насыпал курган,
Над могилой его, наверху?
Кто сложил лабиринт —
Валуны-сторожа,
Как почетный стоит караул,
Это сакс Видукинд,
Он врагов уважал,
Так ему приказал Ирминсул.
Черный ворон кружит,
Словно сказочный зверь,
И спросил Шарлемань молодой:
— Черный ворон, скажи,
Что там в мире теперь?
Только помни — я вовсе не твой.
Ворон глаз повернул,
В нем далекий пожар
Отразился, как близкий костер.
Задрожал Ирминсул,
Птица вещая — "Каррр!"
И пошел обо всем разговор.
— Как упал Шарлемань,
Аквитанец восстал,
Мавританцам досталась Гасконь,
Отложилась Бретань,
И баварский вассал
Тоже масла добавил в огонь.
Негодяй Тассилон,
Покровитель исскуств,
Вызвал воинов в красных плащах —
Бросит в бой легион,
Станет кайзером дукс,
Как богам и себе обещал.
Как обрушил топор
На тебя, Каролинг,
Мощный сакс (или викинг-пират?)
Франки впали в раздор,
Крепко держится Ринг,
И подвластный ему каганат.
Через десять секунд
После смерти твоей,
Приключилась другая беда.
Отложился бургунд,
В кучи хладных камней
Превращает твои города.
Отступил авангард,
Через Альпы бежал,
Франк не знатный сегодня храбрец...
С юга жмет лангобард,
Разрушитель держав,
Гордо носит железный венец.
Зарыдал Шарлемань,
Как услышал о том,
— Ах, зачем я проснулся сейчас!
И уйдя в глухомань,
Вновь уснул вечным сном,
Так о нем завершился рассказ.
* * *
...Он знал, разрушитель свирепый, куда привести корабли! У злобного города Дьепа морпехи на берег сошли. Был ветер, и привкус соленый, песок захрустел на зубах. И воздух, пропитан озоном, свистел у бохайцев в носах. В руках не зеленая ветка — железных мечей рукоять, и вновь полетела разведка секреты в бою добывать.
По тропкам проселочным мчится наемник из клана Барлас, анжуйский встречается рыцарь — влетает стрела между глаз. Везде на французских равнинах, просторах несчастной страны, гудят боевые машины — продукты "Исскуства войны". Китайским богам на потребу страну превращают в ничто, и дым поднимается к небу от сотен горящих шато. И с первого взгляда заметен орды проходившей маршрут, повсюду на нашей планете его без труда узнают. Поселков поджаренных — тыщи, упорно трудилась орда! Везде городов пепелища, кто помнит о тех городах? Костры в европейской пустыне Лаваль, Безансон, Орлеан — в плохом настроении ныне Небесный Король-богдыхан.
Крестьяне берутся берутся за вилы — ужасен захватчика гнев! Как будто вернулся Аттила, но где отыскать Женевьев? В часовне правители франков не могут ни кушать, ни спать. Молились Людовик и Бланка — его королева и мать:
— За павших — и старых, и юных, за реки текущие слез, пошли нам победу над Гунном, небесный владыка Христос! За все подожженные крыши пусть в адском пылает огне!
* * *
...Молитву Христос не услышал.
Он был на другой стороне.
* * *
Победы, добыча, трофеи, прекрасные девы в кровать... Шагали от самой Кореи — и стоило, вправду, шагать. Хвала беспощадному Пуру — здесь делать умеют вино! Но вот наконец-то манчьжуров куда-то привел Фухано.
Опушка зеленого леса, кусты и поганки-грибы. Французы построились тесно, щиты украшают гербы Анжу, Арманьяка, Шампани; нормандцы, гасконцы, Гиень явились сразиться с Пусянем — но их не боятся чжурчжень, нанайцы, бохайцы и гольды.
Французы бойцам не страшны! Пускай присылают герольда, согласно законам войны.
Г Е Р О Л Ь Д
— Приветствую, доброе утро! Гуд монинг, ни хао, бон жур! Я рад — к нам явился не шудра, а сам император манчьжур! Король благородный Людовик тебе поклониться велел! Он пир для тебя приготовил...
П У С Я Н Ь
— А я для него — самострел. Без лишних соплей, покороче.
Г Е Р О Л Ь Д
— Пока не скрестились мечи, король соглашения хочет, и мир поскорей заключить. (Посланник пергаментом машет). Пока не сгорели мосты...
П У С Я Н Ь
— Какие условия ваши?
Г Е Р О Л Ь Д
— Условия очень просты. По древним обычаям вправе на свежих коней пересесть, знамена и сабли оставить — и так сохранить свою честь. Владельцам вернуть побыстрее, до первых латинских календ, войны беззаконной трофеи, и сверху добавить процент — за все причиненное горе, за каждого сына и дочь. Креститься в ближайшем соборе, убраться из Франции прочь.
П У С Я Н Ь
— Я должен признать, дорогуша, к подобным речам не привык. Твой славный король добродушен, и даже душою велик. Я должен сперва поразмыслить, найти подходящий ответ... От этого будет зависеть ближайших течение лет. Кто станет владеть Орифламмой?... Скажи мне, вон там, на холме, я вижу чудовищный замок, где пленник томился в тюрьме. Его подпалили манчьжуры, и он задымил, как вулкан...
Г Е Р О Л Ь Д
— Тот замок зовут Азенкуром, мой добрый король Иоанн!
П У С Я Н Ь
— Придумал! Убрать под охрану ученых и даже ослов! Да, кстати, герольд безымянный, какое сегодня число?
Г Е Р О Л Ь Д
— Я снова охотно отвечу, любезный владыка Дачжень. Пока не опустится вечер — числа двадцать пятого день. Еще не зимы середина, всего лишь конец октября и праздник святого Криспина — я с ним поздравляю тебя.
П У С Я Н Ь (повернулся к эскорту)
— Поздравьте с Криспиновым днем! Тот замок зовут Аджинкортом? Пусть каждый узнает о нем, как прежде узнали про Лейпциг, как всякий про Калку узнал! Возьмите герольда, гвардейцы, и бросьте в ближайший подвал.
Г Е Р О Л Ь Д (задрожал, возмущенный)
— Как смеешь препятствовать мне! Ты все нарушаешь законы!
П У С Я Н Ь
— Нет правил в любви / на войне.
Французов напротив — как грязи, за ними не видно людей.
Пусть каждый с животного слазит — с верблюдов, слонов, лошадей.
Пусть каждый копейщик и рыцарь, назло своему скакуну,
покинет седло и спешится, и в руки возьмет "чу-ко-ну".
Взводи арбалет до упора, болты заправляй в магазин.
Мы снимем блестящие шпоры с французов, лежащих в грязи!
Отставить мечи и палицы — затвор и гашетку проверь.
На наших условиях биться французам придется теперь!
Себя окружив частоколом, по франкам огонь открывай!
За наших союзных монголов, за вас, адмирал Хубилай!
Пусть будет сражение жарким, во Франции сменится власть —
пусть Норны прядут или Парки, но только не лилиям прясть!
Спешите французского черта поздравить с Криспиновым днем!
Тот замок зовут Аджинкортом — пусть каждый узнает о нем!
Стрелять не стремитесь прицельно, спешите рассеивать смерть,
Наш главный залог — скорострельность, снаряды не смейте жалеть!
* * *
Одни уводили посольских, другие бросали седло, когда королевское войско внезапно в атаку пошло. И каждый, высокий и низкий, в на крепкой лошадке сидит, и грязи вонючие брызги вздымают десятки копыт. Как будто античные звери, одеты в тяжелый доспех, на них белоснежные перья, и прочные шлемы у всех. Глаза и холодные лица за плотной решекой забрал. Но их разглядеть не стремится Пусянь, что скомандовал:
— ЗАЛП!
Французы повергнуты в ступор. На стрел натыкаются град, и в миг превращаются в трупы, хоть жили секунду назад. Огонь продолжается страшный, за залпом последовал залп, смешались в кровавую кашу нормандец, бургундец и галл. Окинув побоище взглядом, потери врага оценив, свои поднимает отряды Пусянь — и идет на прорыв. Бохайцы стреляют от пуза, они не жалеют болтов!
Спешились остатки французов, построив стену из щитов. Сверкая рубиновым глазом, Пусянь погружается в бой. Недолго стояли австразы подобно стене ледяной. Взмахнувший серебряной саблей, воитель, достойный холста — Пусянь зарубил коннетабля, до самого сердца достав. Затем, подражая легенде, в которой Пусянь милосерд, он крикнул французам:
— Surrender!
Французы ответили:
— МЕРД!
— Какая-то грубость, наверно. Моя упомянута мать?! — Пусянь повздыхал лицемерно и всех приказал добивать.
Еще не остывший от схватки, правитель татар и монгол, в ближайшей трофейной палатке Пусянь Хубилая нашел. Опутан цепями с грузилом, но в целом без лишних щербин, и радость царя охватила — вернулся блуждающий сын!
П У С Я Н Ь
— Эй, люди! Какая удача! Триумф отмечаем двойной! Кто был проиграть предназначен, тот к жизни вернется со мной! Наручники снять поспешите, и громче кричите "Ваньсуй" — вернулся великий воитель, мой сын Хубилай бар Толуй!
Х У Б И Л А Й
— Я имя свое опозорил и должен вину искупить. Позволь мне отправиться в море и новые земли открыть. Клянусь, не узнаю покоя и век не сойду с корабля, пока материк не открою и тем обессмертю тебя.
П У С Я Н Ь
— Как скажешь, по-твоему будет. Но помни, не вздумай забыть — не смеют ни звери, ни люди, ни боги тебя осудить! Пускай ты еще не Юпитер, но больше не жертвенный бык! Один ты из нас, небожитель, как сам олимпиец велик!
Под кучей закованных трупов с трудом отыскался Луи, сраженный чекан-ледорубом. К Пусяню его принесли. Венцом, орденами украшен, затянут в цветное трико, он был изуродован страшно, но все же опознан легко. Тогда же, бледнее поганки, от страха забывший слова, явился последний из франков, плененный герольд Монжуа. Снимая с него подкандальник, кивком отпустив караул, Пусянь улыбнулся печально и снова притворно вздохнул.
П У С Я Н Ь
— Как Римской Империи кайзер тебе доверяю вожжи — немедля в Париж отправляйся, и гражданам там расскажи о битве, почти что бескровной. Победа, небесная срань! Властитель во Франции новый — Людовик Х Пусянь! Всем тем, кто остался без крова, ущерб возмещает казна. Властитель у Франции новый, и с ним возродится страна! Налоги платить не спешите, их спишет великий сагиб. У Франции новый властитель, а прежний Людовик погиб. Он был не еврей, не язычник — Святого Креста паладин, но станет всего лишь затычкой, и будет в щели пластилин.
Г Е Р О Л Ь Д
— А там, у себя, на Востоке, над каждым, носившим доспех, ты тоже смеешься, как Джокер? К чему оскорбительный смех?
П У С Я Н Ь
— Да нет, я смертельно серьезен, — Пусянь произносит в ответ. — Лежит, утопая в навозе, французского рыцарства цвет. Единый закон для Вселенной, веществ непрерывный обмен — кто вышел из праха и тлена, тот в прах возвратился и тлен. Никто не нарушит закона, что нашего мира оплот — кто вышел из женского лона, тот в лоно земное уйдет. Растягивать тризну не стоит. Присыпав землей до краев, оставьте погибших в покое — они получили свое. Напитком наполните чашу, уже возвращаясь в седло — последние почести павшим, и жизни, и смерти назло. Достаточно пролито крови, пусть каждый на месте лежит, и только девятый Людовик в костре погребальном сгорит. Костер на закате расцветит его поглотившую тьму, и жечь в Сарагосе мечети уже не придется ему. Придется герою другому. Ты слышал о нем, Шарлемань? Вы с этим героем знакомы. Его прозывают ПУСЯНЬ!!!
АКТ ВТОРОЙ
Как только погибли французы, в холодную землю легли, бохайцы нажрались от пуза и снова на запад пошли. На запад, к последнему морю, приказ к отправлению дан. Сперва остановка в Андорре, а следом — страна Ишафан! (Так был полуостров испанский известен на Западе встарь. Испания — остров Даманский. Ну да, посмотрите в словарь).
Тогда в лилипутской Андорре сидел необычный король. Был русским по паспорту Боря. Беглец, перекатная голь, он родину в спешке оставил, в гражданской войне проиграв, и жил в придорожной канаве, лишенный наследства и прав. Примкнул к гибеллинским собакам, что строили время одно чудовищный замок Монако, и даже открыл казино. Хотел поселиться на Мальте, в порту приготовил суда, но только пираты-Гримальди его не пустили туда. Экскадра Бориса пылала, трещали борта кораблей — почти по рецепту вандалов Гримальди расправились с ней.
Но Боря поднялся из пепла. Набрал голосов большинство, и вскоре Андорра окрепла под мудрым правленьем его. Взял титул испанского гранда, страну королевством назвал, в Гасконь пропускал контрабанду, в лесу — браконьеров гонял. Поладил с урхельцами миром, платил незаметный оброк — бутылку и окорок с сыром, и редко смотрел на восток. Пускался порой в авантюры, в саду танцевал падеспань, когда появились манчьжуры и с ними великий Пусянь.
Морально готовый к сверженью, скитаться и бегать привык, Борис получил на княженье внезапно ордынский ярлык. Почетный защитник Ориссы, крестивший огнем и мечом, Пусянь подружился с Борисом — он равного чувствовал в нем. К тому же, сточивший подковы, до самого мяса вконец, нуждался в союзниках новых бохайский Железный Хромец.
— Тебе предлагаю по чести, — Пусянь говорил, — побратим, ты будешь испанский наместник, когда мы страну покорим.
Б О Р И С
— Заплачут младенцы и вдовы...
П У С Я Н Ь
— Но в этом войны существо!!!
Б О Р И С
— Я связан с испанцами словом.
П У С Я Н Ь
— Придется нарушить его. Иначе — погибнут, как обры! Исчезнут из мира почти. Нуждаюсь я в пастырях добрых, испанское стадо пасти. Ты сможешь прокладывать тракты, и вновь возводить города. Иначе — мои катафракты от них не оставят следа. Всю землю навеки испортят. Так прежде в огне грабежа Британия стала Линортис — могилой, где тесно лежат скелеты и мертвые души. Я твердо усвоил одно — Британию можно разрушить — и Токио можно разрушить! — но строить не всяким дано. И если работу оставишь — заменит тебя мангудай. Подумай, Борис Ярославич, ответ положительный дай. Отсюда до самого моря, где правит страной португал, ты будешь как новый Серторий!
Б О Р И С
— Серторий войну проиграл.
П У С Я Н Ь
— Со мной проиграть невозможно. Но план постоять в стороне тебе обойдется дороже участия в этой войне.
Б О Р И С
— В клубок перепутанных линий нас свяжет единая нить. Мой друг, я решение принял. Ты должен Мандат подтвердить! В тени Пиренейских громадин, на север — до порта Бордо, застыла страна Эускади, зловещих басконцев гнездо. — По карте метнулась указка. — На юг — до Кастилии стен. Ты сможешь чудовищных басков поставить на чашки колен? Всех тех, кто империю строит, кто в этой провинции — гость, они не оставят в покое, так с первых времен повелось. Здесь лопнул Финикии парус, с трудом уцелел Ганнибал; тут бился божественный Август — и в ящик едва не сыграл. Разбили Великого Карла и франков из северных стран, как персы в трагедии Марло, где главный герой — Тамерлан. В тот раз, отложив контрабанду и с мавром союз подписав, в горах обложили Роланда. И этот бретонский маркграф скончался в бою, не в постели. Но мне почему-то не жаль. Тогда, в Ронсевалльском ущелье, ему не помог Дюрандаль, — Борис продолжает с акцентом, — Изрублен с макушки до пят, он вырос в такую легенду! — немногие выше стоят. Но пал Шарлеманя наместник, и баски опять на коне. Я слышал их жуткую песню о той позабытой резне...
Ворвался крик в полночный мрак,
Ворота отразили гул,
Тогда спросил экскальдунак:
— Кто в наши горы заглянул?
— То Шарлемань идет на юг,
Уже бойцы трубят в рога,
И стрелы наш басконский друг
Готов обрушить на врага!
Соединим усилье рук,
Обрушим скалы в удальстве,
Они с вершин скатившись вдруг,
Ударят их по голове!
Дави проклятых северян,
Не выпускай из западни,
Пришельцы из холодных стран,
Что потеряли здесь они?!
Вот скалы покатились вновь,
И сотня франков полегла,
И по камням струится кровь,
И всюду мертвые тела.
Гора раздавленных костей,
И море крови натекло,
Эй, Шарлемань, скачи скорей,
Беги — тебе не повезло!
Сойдем, друзья, с высоких гор,
И пустим стрелы франкам в тыл,
Не убежал французский вор —
Его эскальдунак убил.
Где сотни копий и знамен
Из разноцветной бахромы?
И не блистает эспадрон,
Что запятнали кровью мы.
Убрались франки, кончен бой,
Король ушел в свою страну,
А баск пошел к себе домой
Обнять малюток и жену.
А ночью прилетят орлы
Клевать всех тех, кто там лежит,
И будут кости среди мглы
Белеть, покуда мир стоит.
Пусянь не забыл про овраги. Он тщательно справки навел, и басков к вассальной присяге уже через месяц привел. Гвардейцы стояли на страже у входа в пустую мечеть, когда приходили к оммажу все те, кто посмел уцелеть.
— Напрасно попрятались крысы в глубины пещер, между скал, — сказал император Борису, — я их все равно отыскал. Как будто летучие мышки, на крыльях летящий кошмар, бросали адепты Канишки в атаку басконский хашар. Что дальше? Настроенный зверски, готов как наложницу взять я весь полуостров Иберский и в клочья его разорвать!
— Есть новый противник, послушай, — Борис сладкозвучно журчит. — У них треугольные уши и крайне чудовищный вид.
П У С Я Н Ь
— Чудовищ...
Б О Р И С
— Как минимум странный. Их мочки направленны ввысь. Как эльфы, отродья Амана, что в Пурим случайно спаслись!
П У С Я Н Ь
— Рассказ мне напомнил кого-то... Того, кто оставлен вдали.
Б О Р И С
— Мы их называем "каготы" — они из вестготской семьи. От клонов вулканского Спока, пока не снимают "Стар Трек", я пользы не вижу и прока — сегодня тринадцатый век!
П У С Я Н Ь
— Пес битвы желает работать, не хочет сидеть на цепи. Каготы? Пусть будут каготы. Каготам конец наступил!
* * *
Спокойно, без лишнего шума, в своей правоте убежден, работал Борис хитроумный — Пусяня использовал он. Долины андоррских урочищ китайским мечом очищал от басков, каготов. И прочих врагов в небеса отправлял. К последней войне приготовясь, поправил в державе бюджет. Бориса не мучила совесть. Пусяня тем более нет.
В одном из далеких походов, пока не смотревшие вниз, забрались почти к небосводу Пусянь и андоррский Борис. Устали, зарезали клячу, потом развели огонек. Борис что-то нервничать начал и взгляды бросать поперек. Его сотоварищ раскосый, спокойно готовя шашлык, не стал заниматься допросом. Он ждать терпеливо привык.
Б О Р И С
— Ты видишь, — шепнул удивленный (чему — непонятно совсем), — пещеру у самого склона вершины, похожей на шлем? Как будто пустая ячейка, зовет, как желанная цель. В пещере живет чародейка, зовется она Джезабель. И всякий вступающий в горы страшится ее до сих пор. Она не из нашей Андорры, но помнит ее Аэндор. Она не сидит у корыта, у моря погоды не ждет. Владеет исскуством забытым, о всем узнает наперед, в хрустальные глобусы пялясь. И кубик сжимает в горсти. И раз уж мы здесь оказались, нам стоит ее навестить.
Пусянь был всегда суеверен, по Книге гадал Перемен. И первой из многих империй он имя присвоил Та-Чен. Он вспомнил, поправив папаху, пока говорил побратим, слова даоиста-монаха, "Один император под ним..." Привстал, застегнул телогрейку. В ночи красовалась Луна.
П У С Я Н Ь
— Ну что ж, навестим чародейку. Посмотрим, что скажет она.
...Из высшей заоблачной касты, владела волшебным кольцом; была чародейка прекрасна, при этом ужасна лицом. И мыслей привычная острость найти не поможет ответ — какой у волшебницы возраст, ей сколько исполнилось лет? До правды уже не добраться, но в сказках о том говорят — ей было на вид восемнадцать, а может и все шестьдесят.
В О Л Ш Е Б Н И Ц А
— Привет, потрясатель вселенной! И ты, пиренейский бандит. Вас рада встречать, несомненно. Такой необычный визит! Пусть ветер пронзительно свищет, но я все равно польщена.
П У С Я Н Ь
— Мы здесь приключения ищем.
В О Л Ш Е Б Н И Ц А
— На попу? — смеется она. — Скажите, величество ваше, — опять сладкогласа, как змей, — здорова царица Наташа?
Б О Р И С
— Здорова.
В О Л Ш Е Б Н И Ц А
— И ты не болей.
Я зелья волшебного гущу немного должна размешать.
"Что день приготовил грядущий?" — вы это хотели узнать?
Да все как обычно — осады и вонь погребальных костров;
немного победных парадов, избыток победных пиров;
пустых черепов пирамиды, сражения, битвы, разбой,
а также инцест с геноцидом — не ново ничто под луной.
И даже становится скучно.
Топор у тележной оси, младенцев порубленных кучи...
П У С Я Н Ь
— Младенцы?...
В О Л Ш Е Б Н И Ц А
— Язык прикуси.
Священной Империи канцлер, Пусянь, Император и проч.,
немного от павших испанцев сумеешь домой уволочь.
Трофеев ничтожные крохи, китаец, получишь от них.
Я помню другие эпохи, а также героев других.
От тех отделяют героев нас многие тысячи лет.
Сражались за что-то другое. Наверно, за Правду и Свет.
И даже на поле турнирном терновый носили венец.
Я помню падение Зирна, пылающий Йенгик-дворец!
Валялся на площади серой, жестоким врагом побежден,
В обнимку с гвардейцами Терры погибший Уэстерли Джон!
Мегенты нахлынули роем как туча отравленных ос,
Я помню слова Шарлероя — он эти слова произнес,
Собравший последние силы и чашу испивший до дна...
Ш А Р Л Е Р О Й
— Кто спляшет на наших могилах, когда завершится война? Какое животное стадо, какие народы людей?
Я, Землю окинувший взглядом, большой разглядел мавзолей...
Д Ж О Н У Э С Т Е Р Л И
— Мой меч вылетает из ножен, в ладонь рукоятка легла!
О К П Е Т И С М А Р Н
— Недешево им обойдутся холодные наши тела! Мы к битве финальной готовы. Топор поднимает палач.
Д Ж О Н У Э С Т Е Р Л И
— К закату появятся вдовы, Ушедшим сыгравшие Плач.
О К П Е Т И С М А Р Н
— И жертвы для Пакостных пристов отцу приносить одному...
В О Л Ш Е Б Н И Ц А
— ...ответил с гортанным присвистом тогда мнерианец ему. Родную не ведаю личность и вряд ли узнаю потом, но помню их подвиг трагичный и битву под Йенгик-дворцом. Я вижу раскрытые жабры рептильных мегентских солдат, бросают они канделябры, всех/все убивают/крушат. Тогда в заключение драмы, десерт не успевшие съесть, погибли придворные дамы, спасая кинжалами честь. В роскошных имперских палатах, себя разглядев в потолке, сраженный упал губернатор с мечом в отсеченной руке. Никто не предвидел угрозы, рептилий стремитильный блиц! Я помню пожар грандиозный, расплавивший бронзовых птиц — орлов, восседавших на крыше, дворцовый украсивших шпиль. Пожар, навсегда обративший земное могущество в пыль! Пусть орды набросились кучей, но вырвать победу смогли. Кого беспокоила участь священной планеты Земли?
П У С Я Н Ь
— Я знал, что окончится мраком в пещеру колдуньи визит. Как будто Дельфийский оракул, там тоже девчонка сидит, вонючим отравлена газом. Слюной наполняется рот, сверкает бессмысленным глазом и страшные бредни несет...
В О Л Ш Е Б Н И Ц А
— Страстей вулканических кратер, свирепый, как сам серафим! Мы время по-прежнему тратим, но также на страже стоим. Не бред сумасшедшей старухи тебя беспокоит, солдат. Ночные недобрые слухи, и неба кровавый закат. Пускай все печально и мрачно, и липкий преследует страх; возможно, мы истинно жвачка в смертельных стальных челюстях. Любить без ответа — обидно, пусть даже в последние дни. Ты к встрече готов с очевидным — лицо на него разверни. И если отступишь, виновный — я в небо не брошу чепец, но только скажу хладнокровно: Конец, мой любимый, конец.
П У С Я Н Ь
— Ну, все, нам пора!...
В О Л Ш Е Б Н И Ц А
— Непоседа! Послушай про ставки в игре. А я расскажу напоследок легенду о черной горе. Гора не из самых высоких — в ней полкилометра и фут, стояла на Ближнем Востоке, где вечные войны идут. Ты видел такое в Китае? А ты за Дунаем, Борис? На склонах горы расцветает весною волшебный ирис. Цветет и весною, и летом, корнями спускается с круч. Его лепесток фиолетов, как солнца невидимый луч.
П У С Я Н Ь
— А что там случилось такое?
В О Л Ш Е Б Н И Ц А
— Спроси у меня, задрожав! Там тоже погибли герои, там сильные духом лежат! На поле неистовом бранном, где мертвый на мертвом лежит, остались Саул с Йонатаном, но там не остался Давид. Уснули с открытым забралом на том достославном кряжу. Им гибель в бою предсказала — быть может, тебе предскажу!
П У С Я Н Ь
— Совсем очумела старуха.
В О Л Ш Е Б Н И Ц А
— Из царства на том берегу — я вызвать могучего духа из мрачного ада могу! Кого ты желаешь послушать, кого из могучих бойцов губивших десятками души своих сыновей и отцов?
П У С Я Н Ь
— Забавно. Я даже не знаю. Кого-то из прежних аттил. Давай призовем Дигуная — мой предок ему послужил.
В О Л Ш Е Б Н И Ц А
— Тогда продолжаем весельем! Обижен — никто не уйдет.
Вскипело волшебное зелье совсем как обычный компот. Смешались трилистник с анчаром и черной змеиной мочой; пещера окуталась паром, и холод нахлынул ночной. Момент напряжения близок, хоть прямо сейчас удирай.
И вот появляется призрак, кровавый тиран Дигунай. С трудом в темноте узнаваем, весьма неприятен на вид, он правил когда-то в Китае и был принародно убит. Какие свирепые драмы в стране разгорались при нем! Поныне чжурчженьские мамы пугают детей перед сном. Врагов поражающий сзади, безумен, ужасен и дик, он был как Пусянь беспощаден — не так, как Пусяни велик. Страну превративший в коммуну, семью закатавший в бетон, войну проиграл против Сунов, своими позорно казнен.
Д И Г У Н А Й
— Ты часом не "будда железный"? Как наши гвардейцы одет. Зачем меня вызвал из бездны, прекрасный испортил обед?
П У С Я Н Ь
— Там царство тоски и печали...
Д И Г У Н А Й
— Неправда! Поповская муть! Мы славно в аду пировали, чертям не давали уснуть! Шипит электрический тостер, потоком течет жировоск; хрустящие грешников кости и сладкий на палочке мозг! Особенно вкусные дети, до трех с половиною лет...
П У С Я Н Ь
— Я вызвал тебя не за этим. Мне нужен хороший совет.
Д И Г У Н А Й
— Ты кто?
П У С Я Н Ь
— Император чжурчженей.
Д И Г У Н А Й
— Ваньянь? Не похож... Лигулин?
П У С Я Н Ь
— Пусянь.
Д И Г У Н А Й
— Узурпатор?! Изменник!!!
П У С Я Н Ь
— Такой как и ты, господин.
Д И Г У Н А Й
— Да, было, — признался смущенно, — на троне сидел имбецил. Его мы и сбросили с трона. А как бы ты сам поступил?! Его мы прикончили ловко, в крови захлебнулся болтун. А рядом работал ножовкой твой прадед, фельдмаршал Шигун. Слизняк, алкоголик и бездарь, лишь водку умевший глушить...
П У С Я Н Ь
— Я тоже такого зарезал.
Д И Г У Н А Й
— Не будем друг друга судить. Развесив медали и пайцзы, побольше набрав фуража, я вскоре пошел на китайцев, но кто-то меня задержал. Внезапно случилась накладка...
П У С Я Н Ь
— Твоя проиграла Орда. Казнили у входа в палатку тебя генералы тогда.
Д И Г У Н А Й
— Ублюдки! Мятежное семя!
П У С Я Н Ь
— ...что сеял безудержно ты.
Д И Г У Н А Й
— Расправиться с ними со всеми!!!
П У С Я Н Ь
— Ты умер. Пустые мечты.
Д И Г У Н А Й
— Ты только послушай красавца! Пустые глазницы открыл! Ты что, надо мной издеваться всю ночь до рассвета решил? Возьми мою маску из гипса, разбей, словно мастер ушу...
П У С Я Н Ь
— Да нет, я немного ошибся. Уж лучше б позвал Вуяшу. Придется утешиться малым. Ну, как там, в загробном краю?
Д И Г У Н А Й
— Не строй для себя пьедесталы — я это тебе говорю. В других специальных эффектах себя находи, некрофил.
П У С Я Н Ь
— Старик, я войны архитектор. Я, кстати, Китай покорил. Мне не был помехою климат, мятежных громил герцогинь. Дошел на закате до Рима!
Д И Г У Н А Й
— Куда?
П У С Я Н Ь
— До империи Цинь.
Д И Г У Н А Й
— Неплохо, наследник, неплохо. Но знай, дорогой донкихот: Большого Народа эпоха в ближайшее время грядет. Исчезнут как эльфы и орки чжурчжени в тумане былом. Ты рухнешь, лишеный подпорки, и будешь охвачен огнем. Я грош на тебя не поставлю, ни даже фальшивый обол. Ты будешь как вор обезглавлен и задом посажен на кол! Отправлен Джорданом в конвертер! Расплавлен, как медный пятак! Тебя чернохвостые черти в аду не дождутся никак, нагрев докрасна сковородку и острый титановый прут! И в масло кипящее в глотку тебе непременно вольют! И скажут — "К финалу пришедший, ты просто поганая слизь..."
П У С Я Н Ь
— Исчезни, тиран сумасшедший!
Д И Г У Н А Й
— Да ты на себя обернись!
П У С Я Н Ь
— Довольно! Я знать не желаю, что скажет еще Дигунай!
В О Л Ш Е Б Н И Ц А
— Портал навсегда закрываю. Прощай, император, прощай. Ты не был совсем беспристрастным, подобные речи бесят, но в главном с тобою согласна — ужасно закончит Пуся....
Внезапно схватилась за горло, прервался на выдохе крик; от боли дыхание сперло, и страшно чернеет язык. Как спичка, ломается шея, глаза потели из орбит...
П У С Я Н Ь
— "В живых не оставь ворожеи" — так древний Закон говорит.
Б О Р И С
— Пусть лишнее ведьма болтала, но что ты наделал, чудак?! Какое плохое начало, недобрый и гибельный знак...
П У С Я Н Ь (задержавшись на глыбе, едва преграждающей вход, в ответ усмехается):
— Гибель?! И ужас война принесет! Остаться невинным и чистым желаешь, андоррский король? Войну начинают с убийства, в смертях заключается соль. И сколько их будет — неважно, погибнет и старый, и млад, и тот, кто сражался отважно, и тот, кто показывал зад. Но кто-то окажется первым; кому-то приходится быть богам приготовленной жертвой, чтоб демонов битвы смирить! Довольно пустых разговоров, они ни к чему не ведут. Где точка назначена сбора? Нас воины в лагере ждут.
Выходят они из пещеры, на узкой площадки карниз. Как в верхних слоях атмосферы здесь воздух прозрачен и чист. Вершин белоснежные горы, страну разделяющий кряж, но их открывается взору другой необычный пейзаж. Внизу, на поверхности гладкой, явившись в назначенный срок, почти в идеальном порядке несется железный поток!
Б О Р И С
— Что там, заполняет долину, грохочет на все голоса? Как улей сердитый пчелиный. Не вижу, устали глаза. Очков перекошены дужки. Толпятся они под горой. Не понял. Как будто игрушки. Лошадка, солдатик, другой...
П У С Я Н Ь
— Глаза раскрывайте пошире! Кричите "Ваньсуй, хуанди!"
Вот лучшая армия в мире — кто может ее превзойти?
Бойцы из песков Согдианы, других азиатских пустынь;
японцы, тангуты, куманы, солдаты династии Цзинь —
весь спектр покрыли знамена! В доспехах своих нелегки,
шагают мои легионы, бригады, тумены, полки!
Качают горбом дромадеры, слоны так степенно идут!
На них восседают нукеры и с клином железным махут.
В осадных сражениях грозен, рождающий каменный град,
идет в инженерном обозе Сюэ Талахая отряд.
Он стены разносит лавиной, в огонь добавляет огня,
пугает оскалом тигриным блестящая пряжка ремня!
По трупам испанцев паскудных, вздымая копытами прах,
несутся "железные будды", следы оставляя в веках!
Кто следом, в элитной пехоте? — идет за гоплитом гоплит.
Их сотни, их тысячи сотен! Ну кто перед ней устоит? —
Ордой, где десятки наречий, религий, народов и схизм
сплелись воедино, навечно, в огромный живой организм!
Нет зрелища в мире прелестней — какая могучая рать!
Б О Р И С
— А чем они связаны вместе? Я это пытаюсь понять. Волшебным, магическим словом? Все тем же великим вождем? В котле недоваренным пловом над жарким походным костром? Законом? Богами Вальгаллы? Единой подвластны судьбе?...
П У С Я Н Ь
— Нас большее нечто связало. Я тайну открою тебе — ведь больше никто не посмеет.
Знай, в наших рядах неспроста
нет эллина, нет иудея, ни тех, кто поверил в Христа;
ни слуг Магомета, ни Кали, ни ждущих от Шивы добра.
Мы — люди из бронзы и стали! Нам Битва — родная сестра!
Нам мать — Кровожадная Сеча, отец — Беспощадный Клинок!
Мы любим красивые речи, но можем и рот на замок.
Мы всю прошагали планету, быстрее летающих птиц.
Мы — Братство свободных поэтов, солдат и наемных убийц.
Считайте древесные кольца — в походе три дюжины лет.
Остались одни добровольцы, вассалов и призванных нет.
Совсем не нуждаемся в картах, звезда путеводная — Марс.
Подушками служат штандарты в пути уничтоженных царств,
постелями — камни развалин! Готовы исполнить приказ,
мы — люди из бронзы и стали!
Такими запомните нас.
* * *
Пусянь приближается к ставке. Забрало открыл, меднолиц. Завидев доспех тугоплавкий, вассалы бросаются ниц. Норвежцы, китайцы, онгуты и люди народа тудзя, "банзай" и арийским салютом встречают Пусяня-вождя! Андоррец угрюмый и крупный, сжимая подаренный крис, как тень, по пятам, неотступно, шагает за ханом Борис.
Навстречу спешат генералы — Пуча, Агада, Эдигей. С шипучим напитком бокалы подносят ему поскорей. Закуску — креветки и крабы — приносит другой офицер. Пусянь, окруженный генштабом, в зенит направляет фужер:
— Я пью за победу, коллеги — я к ней приводящий стратег! Мы часто ходили в набеги, но это последний забег. Но как же отправится в схватку мой грузный и царственный зад? Полцарства отдам за лошадку, а царств у меня — шестьдесят!
В А Н Ь Я Н Ь
— Носитель, достойный монарха, не лошадь, верблюд, бегемот! Пусянь, оседлай эндрюсарха — он к славе тебя понесет! С конем не сравнить или мулом, животным другим верховым — он царь! И подобно назгулам ты в битву отправишься с ним!
Б О Р И С
— А где отыскали барана, который страшнее волков?
В А Н Ь Я Н Ь
— В холодных горах Чингистана, среди вековечных снегов. До самых далеких колоний ужасные слухи ползут — у нас необычные кони, они человечину жрут! И даже отважные русы, щиты прижимая к груди, страшились Владыки-Эндрюса.
П У С Я Н Ь
— Но Русь далеко позади. Вперед, на Мадрид! Саламанку! — Борис, отправляйся туда. Ты левым командуешь флангом, а правым — Ваньянь Агада. Покажем испанским бастардам, где раки зимуют и спят! А ты, Гуаньну, авангардом поставлен командовать, брат.
П У Ч А Г У А Н Ь Н У
— Врагов уменьшаются шансы, им землю недолго топтать. Я мастер солдат-файрлансов, и знаю, как их применять! Пусянь, властелин светлоокий, наш путь на закат умощен огнем технологий высоких и тактик библейских времен!
П У С Я Н Ь
— Вперед, полководцы Богдоя! Иначе помрем от тоски! Мы вышли — и горе Годою!
(Рубеж переходят полки).
Пяток незначительных стычек Наварра для них припасла. Сметают заслон пограничный, Памплону сжигают дотла. А вот и достойный противник — отряды кастильских солдат.
— Прольются кровавые ливни, и землю они удобрят! — Пусянь обещает поэту, — отправимся в ад или рай — не знаю, но осенью этой большой соберут урожай!
Сражение было коротким, и верх одержал богдыхан!
Мелькали испанцев пилотки — их ветер унес в океан.
Так снова упали гиганты! Для мертвых разводят костер.
В цепях короля Фердинанда приводят в пусянский шатер.
П У С Я Н Ь
— Мерзавец! Мятежное племя! Король лицемерных святош! Скорей становись на колени, иначе в мученьях умрешь!
Ф Е Р Д И Н А Н Д
— К чему оскорбления эти? Решил — так казни поскорей. Давай обойдемся без плети и прочих порочных затей. За что ты меня оскорбляешь? Слова — как нечистая дерть. Я слышал, в законах Китая подробно прописана смерть людей королевского рода. Их кровь проливать не моги!
П У С Я Н Ь
— Ты лидер мятежного сброда, и речь для чертей сбереги. Ломают в Империи спину царям, занимающим трон. Ты — раб, оскорбил господина, и будешь иначе казнен. Прощайся, последнее слово! Палач ожидает — монгол. Ты будешь, свинья, четвертован, и задом посажен на кол! Не смейте дурацких вопросов, узнав приговор, задавать. Отличный, проверенный способ проклятие страшное снять!
Ф Е Р Д И Н А Н Д
— НЕ смей! Я кастильский властитель...
П У С Я Н Ь
— Так гордость в клоаку засунь. На кол дурака посадите, и в глотку залейте латунь. Властитель один во вселенной! Прервите мятежную речь. Немедля казните всех пленных, и город ближайший — поджечь.
И вновь поздравляет Пусяня отважный бохайский народ, и песни победные в стане звучали всю ночь напролет. И песни в ближайшей дубраве слагает примкнувший кобзарь, Владыку Верховного славит, что спины врагов показал!
За речкой, на фоне пожаров (не смог погасить Водолей), сошлись, погруженные в траур, Испании шесть королей.
Здесь был благородный Альфонсо, знаток католических тем, Священной Империи консул и кайзер, не признан никем. Когда азиатская банда отца посадила на кол, печальный наследник Фернандо взошел на кастильский престол.
С ним Хайме, король Арагона — был Рыцарем Белой Луны, готовым бросать батальоны в котел безнадежной войны.
И Хайме другой, балеарский. Сносили пращой колоски, и видом блистали дикарским пришедшие с Хайме стрелки.
Король Португалии Санчо, возвышен и благочестив. Он сбросить воинственных манчу собрался в Бискайский залив. Китайский дрожи, император, беги от него, богдыхан! Он вел за собой вириатов и все племена лузитан.
Был пятый султан Альмохадов, и звали его Магомет. Султан просвещенной Гранады последние несколько лет. Надежный защитник ислама, немного гроза христиан, хотел азиатского хама прогнать из страны Ишафан. Страшился его гениторов далекой Манчжурии князь, Пусянь — Император Скотторум! Альфонсо платил, не скупясь.
Последний, уставший и старый, бежавший уже от манчжур, шампанский Тибо из Наварры — король, менестрель, трубадур.
— Погасло испанское солнце, навек закатилось оно! — заметил печальный Альфонсо. — Будь проклят Пусянь Фухано!
— Не время, багрянорожденный, как глупые женщины выть! — воскликнул король Арагона, — мы можем еще победить! Не жертвы кровавых закланий, но мы паладины Креста! Обрушим всю мощь на Пусяня, проглотит его пустота!
— Так будет, клянусь Магометом! — добавил султан Альмохад.
— Очистим от гадов планету!
— Отправим захватчиков в адЪ!
— Да, Светлого Запада люди! — сказал португальский король. — Но планы попозже обсудим. Пришел от Пусяня герольд. Француз, ренегат, перебежчик...
М О Н Ж У А
— Как скажешь, могучий сеньор. Но только в ближайшую вечность Пусяню служить — не позор. Как плотик из дерева бальса, плывущик в далекий удел, я тоже во тьме заблуждался, но свет увидал и прозрел.
Он так бесконечно прекрасен! Верней не отыщет слуги — служить Императору — счастье, несчастны Пусяня враги!
Так вот, император Бохая прощает твое хвастовство. Вам сдаться Пусянь предлагает — сдавайтесь на милость его. Отпустит грехи скороспелы, палач не казнит на заре. Свои сохраните наделы, вам должность дадут при дворе.
А Л Ь Ф О Н С О
— Совсем обнаглел узурпатор! Он глуп и безумен при том! Не стану рабом азиата — он станет испанским рабом! Я лучше останусь голодным, но знай, через век или час Испания будет свободна!
М О Н Ж У А
— Конечно. Свободна от вас. Я все вам сказал, недобитым. Осталось добавить одно — вы пыль под бохайским копытом и мокрое рядом пятно! Вы просто опилки и мусор. В ближайший по времени срок вас смоет в отстойник тунгусский истории бурный поток! Но мне вас не жаль, бестолковых. Вы смерти сломали печать. Прощайте.
А Л Ь Ф О Н С О
— Мы встретимся снова.
М О Н Ж У А
— Надейтесь. Не вредно мечтать.
Герольда владыка Вселенной послушал. Взглянул свысока. Потом усмехнулся надменно и бросил в атаку войска.
...Описывать битву нет смысла. Напрасный, бессмысленный труд. Погибших безумные числа едва ли кого ужаснут — большая война мировая пришла на испанский порог. Мы главное помним и знаем — той битвы банальный итог. Там снова гремело застолье, рекой разливалось вино. Бежали немногие с поля — Пусяню досталось оно. С небес на равнину Толедо, где трупы впечатались в грязь, спустилась богиня Победа, и тут же ему отдалась.
Тогда же у стен Саламанки, где древний стоит универ, разбили андоррские франки исламских защитников вер. И стрелы из мягкого тиса, что выпустил подлый халиф, застряли в доспехе Бориса, навылет его не пробив. Ответный удар ятагана (добытый в Кордове трофей) расплющил нагрудник султана, и хлынула кровь из ушей.
Орда пехотинцев и конных (и тех и других пополам) в один переход Лиссабона достигла и замерла там. Как символ конца реконкисты, надежд, что развеялись в дым, Пусянь прибывает на пристань, шагает по доскам гнилым. Взглянув на свои эскадроны, что встали парадной стеной, воды океанской зеленой коснулся дрожащей рукой...
П У С Я Н Ь
— Не бледные горцы Тибета, не черный султан Сомали —
Богдойцы, мы сделали это, мы всех на Земле превзошли!
Сквозь пыльный огонь плоскогорий и сотни смертельных долин
Дошли до последнего моря — об этом мечтал Темуджин.
Я знал, через реки и пущи, пустыни песок золотой,
Дорогу осилит идущий к последнему морю герой!
Заплачь, опозоренный падре, в пространство направивший взгляд,
На запад уходят эскадры, они не вернутся назад,
Я бросил четырежды жребий, когда Рубикон перешел!
В испанском безоблачном небе парит одинокий орел.
В испанской пустыне засушье, и только в Сантьяго дожди.
Мадрид еретичный разрушен, моря, Хубилай, борозди —
И там, на фрегатном спардеке, взводи для салюта мушкет!
Мы боги, мы сверхчеловеки — и нашим возможностям нет
Пределов, границ и лимитов! До самой Чукотки отсель
Лежат миллионы убитых, но нами достигнута цель!
И тут беспощадный рубака, убийца, тиран, некрофил — Пусянь как ребенок заплакал.
Он всех на Земле покорил.
* * *
Испанцы, бросавшие пики, бежали на юг, как один, когда появился Энрике — Фернандо Кастильского сын. Однажды расставшийся с папой, он к Папе отправился в Рим, служил в королевстве Неаполь, стоял на посту часовым. Но вдруг получивший депешу про страшный татарский набег, домой возвратился поспешно, сошел в Картахене на брег. Приняв у встречающих чашу и выпив напитка глоток, увидел толпу отступавших, бредущих на юго-восток. Оружие ржавое в пятнах, повисли знамен лоскутки — нет сил, что заставят обратно вернуться на север полки.
Э Н Р И К Е
— Мерзавцы, бежали трусливо!
С О Л Д А Т
— Не смей, тебя не было там! Когда разрубили халифа ударом в плечо пополам! Погиб дон Кихот из Ла-Манчи, и славный гранадский Насрид; погибли Альфонсо и Санчо, и Хайме с Майорки убит. Пробитый навылет из лука, под глазом — вторая стрела, лежит у того акведука. И нету погибшим числа. Рыдают светила над миром, ты тоже слезу не жалей. У армии нет командиров, в Испании нет королей.
Э Н Р И К Е
— И что?! Испугавшись оравы монгольской, толпы подлецов, забыли про доблесть и славу, и мужество наших отцов?! Да разве бы вдрогнул Пелайо иль грозный король Сизебут, узрев колесницы Китая, что к нашим границам идут?!
С О Л Д А Т
— Красивые речи, поганец! Слова человека войны! Но ты не встречался с Пусянем, а встретишь — наложишь в штаны. Как заяц, подобно Фарлафу, сбежишь и заляжешь в кусты. На складе кончается пафос, и скоро закончишься ты.
Э Н Р И К Е
— Ну что ж, растерявшие веру. Я буду с ордой бусурман бороться подобно иберам в герилье — "войне партизан". Кто смелость еще не растратил, кто в жилах не чувствует ртуть, берите прадедовский гладий и бейте захватчика в грудь!
И вот доложили Пусяню, что плакал три дня напролет — в Малаге, Гранаде, Ольяне восстал подневольный народ. Достав из подвала кирасы, дубинку, кастет или кнут, уходят в леса герильясы, как вольный стрелок Робин Гуд. С победой спокойней не стало — на каждом сплетении троп, засады на всех перевалах, на каждой тропинке — кальтроп. Властям неизвестный, безликий, дерется верхом или пеш, возглавил Сенатор Энрике безумный испанский мятеж. Всегда приготовлен к охоте, врасплох уничтожить нельзя, он лидер Испании тотис (что значит — "Испания вся").
П У С Я Н Ь
— Слова прозвучали в начале, но их не грешно повторять. Эй, люди из бронзы и стали, вы что, заржавели опять?! Мятежник — мертвец, а не житель. Схватить и подставить ножу! Нет-нет, уходить не спешите, я вам кое-что покажу...
Приносят сундук из обоза — массивный железный сундук; и будто по коже морозом бохайцев ударило вдруг. Замок открывается с лязгом, и крышка отброшена вниз. Пусянем поглаженный с лаской, сундук приготовил сюрприз. В стеклянных коробках квадратных, как будто яиц скорлупа, на дне сундучка аккуратно пустые лежат черепа.
П У С Я Н Ь
— Вот первый из многих сраженных — Чжанцзун, император-кузен. Вот здесь голова Тассилона; вот Стивен, не сдавшийся в плен. Головка прекрасной Матильды; Джамуха, Людовик, Джелаль; и лоб короля Теобильда — не кость, а каленая сталь! Здесь целого мира владыки, был каждый могуч и высок. Так что мне какой-то Энрике, сопливый кастильский щенок?! Он просто разбойник — не воин, казнить и в грязи закопать. Ведь череп его недостоин в моем сундучке отдыхать!
Он понял ошибку не сразу. Он крепко в ловушку попал, когда у ворот Алькараза мятежник отряды собрал. Письмо сочинили маркизы, и каждый оттачивал слог — к Пусяню отправился вызов. Пусянь не ответить не мог. Он поднял бойцов по тревоге, спалил за собою мосты. И снова стоят вдоль дороги распятых повстанцев кресты. И только у стен Альбасете, где сгинул его жеребец, дозоры испанские встретил и понял, что это конец. Однако потворствовать слухам тогда император не стал. Великий не падает духом, пусть даже под ним пустота!
Нет рядом любимого зверя — в субботу, четвертого дня, погиб эндрюсарх в Талавере. Пусяню приводят коня. Вздонул император суровый (от страха описался паж), и в глотку коня вороного вогнал бронебойный палаш.
П У С Я Н Ь
— Сегодня сражаться не стану верхом на горячем коне,
К триумфу другого достану, их много на той стороне,
Когда доберемся до цели (понятна она и ясна),
Мы честно добычу разделим, и каждый получит сполна!
И знайте, не будет иначе! Ведь в явь превращающий сны,
Я скромный солдатик удачи на шахматном поле войны.
Как вы, из народов вагины на свет появился в корчах,
За ваши не прятался спины и в первых сражался рядах,
От длинных речей не уснули?! Проснись для войны, янычар!
Мы вместе не кланялись пулям, свинцовым пращам Балеар.
Запомни, сжимая булатный клинок, рассекающий ткань —
Сражался с тобой император, которого звали Пусянь!!!
И песенка наша не спета! Рука — как и прежде тверда.
И кто-то уснет до рассвета, а кто-то уснет навсегда.
Счастливая горсточка братьев, скрепленных небесным огнем,
Не время пока умирать нам, и мы никогда не умрем.
Готовьтесь к победному маршу! Стучи, барабанщик, в тамтам!
Испить унижения чашу сегодня придется не нам!
Сегодня врагов на закате укроют кустов лопухи,
Сегодня испанцы заплатят за тяжкие наши грехи!
Как Атли, зарезавший Бледу; как хитрый сатрап Артабаз,
Мы снова одержим победу, как прежде держали не раз!
Срывайте на счастье подковы! Трофеи разделим потом!
Товарищи, больше ни слова! Не время молоть языком!
* * *
Метнулись свинцовые капли. Ударил в щиты эспадон.
Штандарт с Окровавленной Цаплей заметил Сарматский Дракон.
Гасконцы, французы, тангуты — всех бросил Пусянь на весы.
Секунды слагались в минуты, минуты слагались в часы.
Как в гущу войны канонерку, когда разгорелась резня,
Борис выпускает берсерка — оружие Судного Дня.
Отважный воитель Бохая, испанцев рубивший в компот,
Мечом и глазами вращая. как твой боевой вертолет.
Он где-то под городом Киев, штурмуя насыпанный вал,
Оставил придатки мужские, и разум с тех пор потерял.
Снаряды пылающей пакли глаза выжигали бойцам —
Эффекты в смертельном спектакле, спектаклю не видно конца.
Один задыхался в кирасе, в двойной ламинарке другой,
В сплошной человеческой массе к убитым прижался живой.
По лезвию бритвы, по краю, под флагом китайских бригад
Последний парад наступает на Белый английский отряд!
Столкнулись в убийственном танце мечи, алебарды, ножи.
И вскоре десяток испанцев Пусяня кольцом окружил.
Был первый растяпой беспечным, достать до Пусяня не смог — свалился с разбитым предплечьем и умер у Красных Сапог,
Второй, арагонец, не струсил, но точно рубил богдыхан — воскликнуть успел "Иисусе!" — и хлынул из шеи фонтан.
Споткнулся о первого третий, наткнулась на меч борода, и стало внезапно на свете чуть меньше испанцев тогда.
Рванулся навстречу четвертый — клинок погрузился в живот. Пока что живой и не мертвый, но скоро, конечно, умрет.
От вони дыхание сперло — вот пятый кишки разбросал. Шестой с раскуроченным горлом свалился и больше не встал. За ним, не сказавший ни слова, в геенну, а может — Эдем, ушел навсегда безголовый испанец под номером семь. Мозги расплескались и мысли (восьмой был чудовищно глуп). Девятый с отрубленной кистью упал на четвертого труп.
— Банзай! — закричал император. — Меня невозможно убить! Остался последний, десятый — прикончить и тут же забыть.
Но этот ублюдок, каналья, отбросил его на песок. И радуя блеском зеркальным, взлетел толеданский клинок. Тогда же, не чувствуя пульса, ни тьмы, закрывающей свет, он смерти в глаза улыбнулся...
...она улыбнулась в ответ...
* * *
...В телах человеческих бесы, на бойню погнавшие скот —
Как еж, ощетинясь железом, ломились бохайцы вперед,
И снова под натиском грубым тяжелой имперской руки,
Мозги разлетались, и зубы, и красного мяса куски!
Никто не дрожал от испуга, не смел выторговывать жизнь,
Ведь были достойны друг друга враги, что на поле сошлись,
Бойцы из Леона, Мадрида и белой страны ДВР;
Потомки Родриго эль Сида и внуки Таежных Пантер.
За честь короля с королевой, бойцы благородных кровей
Сражались — вестготы и свевы с гвардейцем династии Вэй,
За ним, с фанатизмом кадавров, на теле не чувствуя ран,
Рубились отважные мавры и сводный отряд египтян,
Как прежних столетий гиганты, как сам великан Голиаф,
Вставали испанские гранды, на жизнь или смерть наплевав;
И стрелы, пропитаны ядом, кусали, как муха цеце,
Пугал хладнокровных номадов Эль Сид на своем жеребце!
В телы посылавшие шпагу (старухи с косой поцелуй!),
Солдаты кричали "Сантьяго!", "Аллаху акбар!" и "Ваньсуй!"
Носились "железные птицы" и людям клевали глаза,
Но бой не сумел завершиться, как утром Пусянь предсказал —
Был строй аккуратный нарушен под стрел оглушающий свист,
И крик, раздирающий души, над полем внезапно повис.
Застыли и рыцарь, и пращник, и все повернулись глаза
На принца, что пальцем дрожащим на что-то в пыли указал.
А там, на Арене Страданий, на пульс и движения скуп,
В плаще и доспехе Пусяня лежал обезглавленный труп!!!
...У многих разжались ладони, набат застучал по виску,
И даже горячие кони застыли на полном скаку,
Полет прекратили планеты в морях ледяной пустоты,
Источник небесного света над миром внезапно застыл,
С тревогой и страхом во взоре, сверкая металлом кольчуг,
Как волны Синайского моря солдаты отхлынули вдруг.
Не верят... Владыки не стало?! Мираж, застилающий глаз?!
Один из его генералов тогда положение спас,
Уверен в своем господине, пусть мертвый — поднимет мечи! —
Сигналы "Владычество принял" взметнулись над ставкой Пучи.
Отдать собирался приказы, но в глотке застряли слова —
Ужасная, с выбитым глазом, смотрела на них голова!
Один из испанских уланов, высок и собою красив,
Играл с головой богдыхана, на пику ее насадив.
Э Н Р И К Е
— За всех убиенных невинно ответил надменный чжурчжень,
Издохла кровавая псина — за нами останется день!
Да, мы победили — Всевышним! и девой Марией клянусь!
Но радости в крике не слышно, одна бесконечная грусть...
И кто-то в Небесном Генштабе решил, что окончен турнир,
Разверзлись небесные хляби, и тьма опустилась на мир...
* * *
Как слиток чудесного сплава — из бронзы и стали! — он был, и эту роскошную страву погибший в бою заслужил. Сидят уцелевшие вместе — Борис, Агада и Пуча. Звучат поминальные песни, и страшные клятвы звучат — "Прости, что в неистовой брани тебя не сумели спасти. Но знай, что другие Пусяни грядут за тебя отомстить! Иначе — нет правды над нами!"
Но помнит ордынская знать — не время разбрасывать камни, их время сейчас собирать. Под стоны холодного ветра и горькие слезы дождя, курган в миллион кубометров насыпан над телом вождя. С ним вместе рабынь закопали, семь тысяч уложено в склеп. И щеки бойцы раздирали, их древний обычай свиреп — коль павший короной увенчан, его предстоит в кутеже оплакать не слезами женщин, а кровью отважных мужей!
Сраженный в последней атаке, в судьбой обозначенный час, он жил, как пылающий факел — как спичка на кухне погас. Священный присутствует трепет, дурманит воздушная взвесь, костра погребального пепел над морем развеялся весь...
За сценой, склонившись над картой, друг другу уставшие лгать, вожди уцелевшие партий кольцо погружали в печать. Энрике с андоррским Борисом ударил тогда по рукам, был мир долгожданный подписан, и все разошлись по домам. За эти обрядом старинным, что честь совмещал и позор, следили Поэт с Гражданином и тихий вели разговор.
Г Р А Ж Д А Н И Н
— Но молнии, черти и громы! Шайтан и бессмертный Кощей!
Осталось ли что-то от дома? Остался ли дом вообще?!
Горят гарнизоны и замки, стрела пробивает доспех —
восстали в Голландии франки, в болотной Богемии — чех.
Дела у Империи плохи, где лидер — основа основ?
Державу спешат диадохи порвать на десятки клочков.
Повсюду — где реки несутся, в морях и в таежной глуши
пылают огни революций, грибами растут мятежи.
К разбитой стене Барселоны, на самый на Западный фронт,
другие придут эпигоны. Собой заслонив горизонт,
ведомый коммандером хмурым, династии новой оплот,
плывет из морей Сингапура шанхайской республики флот.
В лесах на востоке унылость, в Москве накопляется власть.
Там Русь ото сна пробудилась и даже с колен поднялась!
Дрожали враги и соседи, и ждали заката времен,
когда полководец с медведем вступал на Московии трон.
Он русский мужик, а не тряпка! О большем его не проси!
Одев Мономахову шапку он станет владыкой Руси!
Он дрался на севере хладном, в лесах погулял хорошо,
сравнился давно с Александром и в славе его превзошел.
Но в крепости Белая Вежа, где сгинул Хазарии вор,
гражданской войны неизбежной опять разгорелся костер.
Своей знамениты отвагой до самой страны Когурьо,
потомки славян и варягов берутся опять за копье.
Едва отсидевшие тризну, на бой отправляют толпу,
за веру, царя и отчизну, во славу Великого ПУ!
Что дремлет под каменной грудой, НЕ в речке по имени Сить.
И скоро Пусяня забудут...
П О Э Т
— Его невозможно забыть!!!
ТАКОГО забыть невозможно — весь мир содрогнулся в огне!
Пусть был полководец похожий, но этот запомнился мне.
Побитые солнцем и градом герои стремились за ним,
они не давали пощады ни вам, ни себе, ни другим!
Из тысяч вселенских народов об этом расскажет любой.
Как можно забыть превосходных гвардейцев в броне золотой?
Их маской закрытые лица в девятую ночь сентября,
В цветах золотистых столицу, что утром под солнцем горят?
Тропу, где исполнены силы, шагали имперские львы!...
Г Р А Ж Д А Н И Н
— И всюду — курганы, могилы, погосты, расстрельные рвы.
На карте Империи пестрой везде, где промчалась Орда,
рыдают и вдовы, и сестры, ведь им не узнать никогда
лежит на каких континентах их муж, или сын, или брат...
П О Э Т
— Но были еще монументы, что память о них сохранят!
Волшебные пагоды храмов, дворцы в золотых куполах, колонн ослепительный мрамор!...
Г Р А Ж Д А Н И Н
— И все — на крови и костях!
С таким вот цементом и клеем работал тиран-гробокоп...
Мне малые страны милее. Их нужно искать в микроскоп,
но в них беззаконно не судят, не строят до неба гробы.
Живут в них свободные люди, в империях ваших — рабы.
К чему за владельцев сражались, закон и обычай поправ?
Вот Мене, и Текел, и Фарес для ваших великих держав! —
южнее, над морем заветным (большой голубой водоем)
проснулись Везувий и Этна, и в небо пыхнули огнем.
Вулканы отчаянно курят, и знают — как дым в облаках,
исчезнут империи в бурях, рассыпятся в пепел и прах.
Склонятся к земле цитадели. В полях, где цветет благодать,
придется бродить менестрелям, что станут баллады слагать
о дальних загадочных странах, о сладости черных очей...
П О Э Т
— ...о славе, и доблестях бранных! о крепости острых мечей!
О шлемах из цинка и меди, о звоне пластинок и шпор,
как всякий стремился к победе — об этом пойдет разговор...
Г Р А Ж Д А Н И Н
— Читатель, ты снова свободен. Спасибо, что выдержал ты.
Поэт постепенно доводит рассказ до финальной черты.
Не зря говорили предтечи, и сам преподобный отец —
ничто под луною не вечно, всему наступает
КОНЕЦ.
_______________
__________________ ____________________
Комментарии: 11, последний от 29/06/2020.
© Copyright Magnum
Размещен: 01/08/2009, изменен: 08/09/2010. 100k. Статистика.
Повесть: Фантастика
Ваша оценка:
Популярное на LitNet.com Н.Любимка "Долг феникса. Академия Хилт"(Любовное фэнтези) В.Чернованова "Попала, или Жена для тирана — 2"(Любовное фэнтези) А.Завадская "Рейд на Селену"(Киберпанк) М.Атаманов "Искажающие реальность-2"(ЛитРПГ) И.Головань "Десять тысяч стилей. Книга третья"(Уся (Wuxia)) Л.Лэй "Над Синим Небом"(Научная фантастика) В.Кретов "Легенда 5, Война богов"(ЛитРПГ) А.Кутищев "Мультикласс "Турнир""(ЛитРПГ) Т.Май "Светлая для тёмного"(Любовное фэнтези) С.Эл "Телохранитель для убийцы"(Боевик)
Связаться с программистом сайта.
Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
И.Мартин "Твой последний шазам" С.Лыжина "Последние дни Константинополя.Ромеи и турки" С.Бакшеев "Предвидящая"
Как попасть в этoт список
Сайт — "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
