Уборка

— Вот жизнь пошла! Каждый день похороны, и всё — без поминок. Вчера лётчиков хоронили. Бомбардировщик, ТБ-3 шёл один, дымил сильно. Потом два немца прилетели. Наши сразу почти выпрыгивать стали, так германцы их в воздухе постреляли и дальше полетели. Самолёт на лес рухнул, а лётчиков мы подобрали. Выкопали могилку, не так, чтоб на виду, но место приметное. Вы, на всякий случай, запоминайте, чтоб потом перехоронить по-человечески. Верст с дюжину с гаком отсюда — деревня есть. Точнее, была деревня — теперь посёлок Дружба, понимаешь. Вот, версты три не доходя, если отсюда смотреть, слева от дороги валун здоровенный лежит. От него сто шагов к югу — как раз полдень был, по Солнцу смотрел, — полянка. На ней и схоронили. Оторвали кусок жестянки от самолёта, на дно постелили, сложили лётчиков. Брезентом от того же самолёта накрыли и засыпали. У того, что слева положили, пулей германской ногу-то раздробило, почитай, на одних штанах и держалась, прости Господи...

Мужчины закурили. И Сеня угостился папироской дядьки Василя. Он смутно помнил, что папиросы считались шиком, сигарет считай, что и не было, на селе во всяком случае. Но по сравнению с привычным куревом, местный "эксклюзив" брал за душу так, что она чуть наизнанку не выворачивалась. Парень с ужасом думал о грядущем переходе на самосад и всерьёз собирался бросить курить. Но, например, после похорон и особенно — во время их, горлодёр дядьки Василя казался мягким и нежным — по сравнению с тем наждаком, который стоял в горле. Спросить, откуда у сельского жителя запас папирос Сеня стеснялся. Да и говор был у дядьки уж больно литературный, хоть иногда и проскальзывали просторечные выражения. Как будто два разных человека говорят.

Но Сене было не до психологических изысканий в биографии случайного попутчика. Тем более, что разговаривать с Раей-Рахилью было куда как приятнее и интереснее. Не только из-за того, что девушкой она была весьма привлекательной, с пышной гривой каштановых волос, стянутых в косу толщиной в руку. Но и из-за того, что девушка выбалтывала массу мелких бытовых деталей и тонкостей местного житья. Сеня, в предвидении будущей легализации, впитывал эти данные, как памперс жидкость. "Как губка" звучит приятнее, но из губки впитанное так же легко и вытекает, а вот из этого предмета гигиены...

За разговором прозевали опасность. Треск мотоциклетных моторов за спиной раздался, казалось, внезапно и сразу метрах в пятидесяти. Как назло, вокруг — чистое поле, причём не какая-нибудь кукуруза или подсолнечник, а колхозный сенокос. Скошенный луг с аккуратными грядками неубранной травы.

— Только не бежать! — крикнул Сеня спутникам, — а то в спину постреляют, и всё! Так ещё есть шанс, что допросят и отпустят.

Так и случилось. Немцы подъехали, криком "Хальт!" остановили группу. Под дулом пулемёта в коляске одного из мотоциклов провели беглый осмотр, и даже обыск. Причём "обыскивали", в основном, одну лишь Раю. Может, этот обыск перешёл бы во что-то ещё более неприятное, но тут уж врасплох застали излишне увлекшихся мотоциклистов. Подъехала легковушка, из неё вышел офицер, отругал солдат за "полную утрату бдительности в боевой обстановке" и приказал отправлять пленников в общую колонну, для сортировки.

Сеня, который учил немецкий с первого класса "престижной" школы (и тихо ненавидел с того самого первого класса) внимательно вслушивался в разговор. При этом старался не показывать виду, что он понимает практически всё. Однако старался, похоже, плохо. Потому как, не успел офицер отъехать, Василий Никифорович спросил тихонько:

— Что он этим охальникам сказал?

— Чтобы не распускались на боевом патрулировании. Приказал направить нас в общую колонну пойманных беженцев, для сортировки.

— А ты, вижу, хорошо на их языке понимаешь? Я так кроме некоторых матюков ничего почти и не разобрал.

— Учили...

Дядька, видимо, сопоставив это слово с историей о неких сборах и сильно секретной сумочке, а также с поведением парня при похоронах, только понимающе кивнул головой. Кстати, борсетку Сеня сбросил в придорожную полынь, как только увидел мотоциклы. Потому что иметь беседу касательно мобильника с гестапо он хотел ничуть не больше, чем с НКВД. "Гестапо" он, не вдаваясь в детали, обзывал любого немца из любой спецслужбы, который мог бы заниматься его, Сени, допросом. Только зажигалка осталась в одном из многочисленных карманов брюк. Немцы при первом обыске не нашли её, поскольку всё это мероприятие было лишь поводом поиграть и пощупать прилюдно встречную красотку.

Сеня же ругмя ругал себя за то, что не подбросил борсетку с уликами в могилу к беженцам. "Жаба задавила, да? Жалко стало мобилу выбрасывать? А вот взяли бы тебя за задницу, с этим имуществом! Придурок малолетний!"

Зажигалку Сеня выбрасывать всё же не стал, сочтя полезным предметом и, улучив минутку, воровато сунул в плавки. Никифорович отметил только отсутствие борсетки и заговорщицки подмигнул. Сеня же всю дорогу до привала думал только об одном — как бы случайно не нажалась кнопочка. Потому что иначе будет полный провал конспирации, да ещё и в комплекте с серьёзными ожогами нежных частей тела...

Через полчаса ходу впереди показалась деревня дворов на пятьдесят и за ней — кромка охватывающего населённый пункт по дуге близкого леса. Колонну захваченных беженцев, человек тридцать, провели через деревню и погнали к стоявшим между лесом и домами хозяйственным постройкам. Это была старая, общинная ещё, рига — сарай для сушки снопов, ток и амбар. Между большими зданиями лепилось несколько мелких сараюшек совсем уж непонятного назначения. На току шла ставшая, похоже, рутинной процедура. От пригнанной ранее колонны немцы отделили несколько человек, тычками прикладов отогнали их к торцевой стене амбара и, как-то буднично и обыденно, расстреляли. Командовавший процедурой офицер с брезгливым выражением лица пролаял короткую речь, переводчик повторил по-русски. После этого оставшихся от предыдущей партии пленных разделили на две неравные части. Меньшую часть заперли в риге, большую погнали на уборку трупов. Подошла очередь колонны, в которой был и Сеня.

— Как мне всё это надоело! — бросил офицер переводчику. — Неужели нельзя было подогнать всех этих свиней одним стадом? Теперь пятый раз повторяй одно и то же — по такой-то жаре.

— Да, герр унтерштурмфюрер, это точно. Но что поделать — тяготы службы!

— Ладно, надеюсь, это — последняя партия на сегодня.

К сожалению, Сеня не слышал этого разговора — иначе, пожалуй, повёл бы себя иначе. Но, как говорится по слухам в Одессе, "хорошо быть таким умным раньше, как моя жена потом". Сеня услышал только официальную речь. Причём мог воспринимать её в оригинале, а не в весьма убогом переводе.

— Храбрые немецкие солдаты несут вам освобождение от тирании комиссаров и евреев! Вам не нужно бежать от немецкой власти, которая установит на восточных землях новый порядок. Возвращайтесь к вашим домам и приступайте к работе. Однако немецкие власти нуждаются в вашем содействии. Выдайте нам евреев и коммунистов, если они есть среди вас. Они будут направлены в фильтрационные лагеря для определения их дальнейшей судьбы. Поймите, это в ваших же интересах — как можно быстрее избавится от еврейско-коммунистической заразы!

"И ведь так убедительно врёт, — подумал Сеня, — если бы не видел сцену расстрела — поверил бы, что Раю, в случае чего, в худшем случае в гетто отправят. А теперь — нееет, буду молчать, как красный партизан!"

Подождав минуты три и не дождавшись никакой выраженной реакции стоящего перед ним подобия строя, немец собрался было пройтись вдоль напуганных людей, и самолично "назначить евреями", но ему было уже просто лень. Да и проголодался изрядно, а на офицерской кухне заманчиво доспевала на вертеле над углями тушка реквизированного накануне поросёнка. Запах, казалось, долетал и сюда, что явно было плодом воображения. Поскольку никакой запах против ветра не летает.

Унтерштурмфюрер уже повернулся спиной к пленным, махнув предварительно подчинённым в сторону риги, когда сзади раздался голос:

— Господин офицер!

Голос прозвучал по-немецки, причём с довольно незначительным акцентом. Эсэсовец полуобернулся, приподнятой бровью изобразив намёк на лёгкую заинтересованность. Молодой парень, достаточно высокого роста, протолкался к выходу из строя, продолжая на довольно беглом немецком:

— Извините, Вы не могли бы уделить минутку для разговора?

Минутку уделять не хотелось, ну а вдруг как скажет что-то интересное? Взгляд зацепился за штаны с множеством карманов, чем-то одновременно похожие и на рабочую одежду и на военную форму. Может, это русский диверсант, который решил сдаться в плен? Или технарь, который знает что-то действительно интересное?

— Говори. Но если ты зря потратишь моё время...

— Я недолго. Господин офицер, во-первых, хотел бы заверить Вас в моём искреннем уважении к немецкому порядку и в полной готовности к взаимовыгодному сотрудничеству. А во-вторых, хотелось бы узнать, какая судьба ждёт нас, а точнее — меня, в ближайшем будущем?

"Похоже, пустышка. Обычная интеллигентская тряпка, подвид "студент восторженный". Но, может, хоть какая-то польза от него будет?" — подумал командир взвода эсэсовцев.

— В чём ты видишь возможность сотрудничества? Желаешь вступить в полицию, дабы с оружием в руках помочь доблестному Вермахту? Имеешь важные сведения военного характера? Просто, на худой конец, знаешь о скрывающихся рядом русских солдатах, комиссарах или евреях? Ну?! От той пользы, что ты сможешь принести Великой Германии здесь и сейчас, зависит твоя судьба завтра.

— Господин офицер, я не могу служить в армии! У меня ... эээ..., — Сеня не мог вспомнить, как по-немецки сказать "плоскостопие" и растерялся ещё больше, чем от предложения послужить. — У меня болезнь ног. Но я мог бы работать по специальности, принося пользу...

— Заткнись, придурок! — с прорезавшимся раздражением, но ещё почти беззлобно бросил немец. — Все будут приносить пользу Великой Германии, трудясь на своём месте! Шульц!

— Я, господин унтерштурмфюрер! — вытянулся рядом ротный обершарфюрер.

— Возьмите пару бойцов, и объясните этому обнаглевшему русскому, что отвлекать внимание немецкого офицера можно только в том случае, если имеешь сказать что-то действительно важное. Постарайтесь, всё же не калечить — русский, владеющий немецким языком, всё же может быть достаточно полезен. Если, конечно, выдрессировать его как следует. Так что челюсть ему не сломайте, да и с зубами поаккуратнее — не люблю шепелявых докладов!

Солдатам тоже было жарко, тоже было лень двигаться. И у них тоже, как и у командира, были трофеи, требующие внимания. Поэтому минут пять, пока офицер маячил в зоне видимости, они обрабатывали Сеню достаточно активно. Затем ещё минуты три скорее имитировали активность, на случай, если командир вдруг вернётся. После чего, закинув парня в ригу ко всем остальным, пошли по своим делам.

Для Сени случившееся было ещё одним шоком. Даже не одним, а, как в рекламе шампуня, "два в одном". Во-первых, отношение "носителя высокой европейской культуры" к местным жителям, независимо от их гражданской позиции. Оно уж очень сильно отличалось от представления, сложившегося у Сени за последние пару лет под влиянием общения с обитателями форума "Леонбург". И было неприятно близко к тому, что рисовала официальная история. Во-вторых, сам факт физического насилия по отношению к нему, любимому. Да, случалось получить по шее в подворотне, пару раз неплохо "пощупали печень". Да, в детстве перепадало отцовским ремнём. Но чтобы три мордоворота целенаправленно били ногами! Ногами в тяжёлых солдатских сапогах — это был совершенно новый и очень неприятный опыт. Сене казалось, что избиение продолжалось не меньше часа. Всё это время он, помимо прочего, боялся того, что сработает зажигалка. Ни вытащить, ни выключить её он бы не смог... Потом кто-то из эсэсовцев попал по старой шишке, и картинка окружающего мира поплыла. Стало даже вроде как легче.

Сеня застонал, и опять над ним зазвучали два знакомых голоса. Утренняя ситуация повторялась до боли (вот уж точно — именно до неё, родимой!) знакомым образом. Разве что сейчас болела не только голова, а всё тело. И в голосе Раи было больше сочувствия.

— Что это ты помчался к этому, а? "Герр официр, герр официр..." — передразнил дядька Василь. — Чего подлизывался?

— Да просто спросить хотел, что с нами делать будут. Думал, если мы пленные, так хоть покормят.

— И что, хороший паёк пообещали?

— Дядька Василь! Ну что ты опять привязался? Сам не видишь, что ли?

— Да ладно, Рая. Всё нормально, я его понимаю, — сказал Сеня. И продолжил, обращаясь к вредному дядьке:

— Это я спросить не успел. Тот только сказал, что судьба будет зависеть от пользы, что каждый сможет принести Великому Рейху. И опять прилип, как банный лист, где у нас евреи да комиссары. Да, ещё про прячущихся солдат спрашивал.

— Кому великому? — раздался голос из глубины сарая. — У них же вроде как Гитлер главный, парторг на политинформации говорил. Или власть поменялась?

— Нет, "райх" — это по-немецки вроде как Империя.

— Аааа... Тогда ясно. Только всё одно не понятно — вроде как говорили, там у них рабочая партия у власти, а они про империю.

— Слушай, отцепись от человека! — вмешалась девушка. — Не видишь, в каком он состоянии? Давай я по тебе ногами похожу, а потом заставлю политинформацию читать?!

— Да я что, я ничего... Я и так-то выступать не умею, а уж если по голове настучать, да ливер отбить...

Сеня лежал на полу и думал. Надо же, какой насыщенный денёк выдался! Вышел из дому в 11 утра, здесь очнулся в десять утра же (по словам дядьки Василя). В полдень занимался похоронами, в два часа дня уже в плен попал, в три часа — лежит тут на полу, уставший, голодный, избитый. С разбитой, вопреки "совету" немецкого офицера, губой и гораздо сильнее разбитым мировоззрением. Так многое из воспринятого в последние пару лет оказалось не соответствующим происходящему вокруг! Что это — всё, во что он поверил со всем юношеским максимализмом — враньё? А то, что он стал считать враньём — оказалось правдой? Или всё то, что он видит вокруг и ощущает на себе — дикое стечение обстоятельств, совпадение частных случаев и эксцессов исполнителя? Но не слишком ли много совпадений для одного дня и одного свидетеля?!

— Ничего, не бойся. Завтра нас проверят и отпустят. У меня тут, в З., свояк живёт. У него себя в порядок приведём и подумаем, как дальше жить.

У Сени потемнело в глазах. То самое название! Неужели это та самая деревня, одна из первых, уничтоженных немцами? Название совпадает, так таких названий — только по области десяток. Дата? А какая там была дата? Вспомнить бы... Или не та?! Страх подсказывал — лучше считать, что и деревня — та, и дата — сегодня и что-то срочно делать! Если ошибаешься — не так страшно, как если поверишь в относительную безопасность и... А как действовать? Понятно — надо побег устраивать, только как? Как людей убедить в неслыханном ранее?! "Здравствуйте, я из будущего и точно знаю"? Ну-ну, решат, что головой сильнее, чем надо, ударился. Если бы не выбросил паспорт и мобильный... А что толку? Ещё попробуй, докажи, что ты не какой-нибудь английский шпион и что всё это — не секретная техника. Специалисту по связи, да в его же мастерской доказал бы, и довольно быстро, а вот втолковать про "технологический уровень" и "культуру производства" здешним крестьянам, да так, чтобы быстро и чтобы поверили? Не смешно... Сеня сидел, прислонившись головой к щелястой стене. Гул голосов изнутри риги мешался с голосами снаружи.