Очередная глава "Иного"

Ей показалось, что раздался громкий щелчок, когда два разработанных друг для друга набора деталей, наконец, соединились. Убрала левую ладонь. Над правой повисла замысловатая, изменчивая поверхность из мириад больших и тонких зелёных линий, в которую вглядишься — голова пойдёт кругом. Элла потянулась к своему творению — снова через метаинтерфейс, потому что почему б и нет, работает ж, удобно! Поверхность развернулась, моментально охватив их и капсулу переливчатым щитом.

— Что это? — поинтересовался Дамблдор, бросив заклятье-сканер и чары познания — теперь она узнала оба, несмотря на то, что колдовал без слов и жестов! — Оно... они живые?

— Да, конечно, кое-чего не хватает! — тут же уловила она идею. Магия! Почему бы не заполировать всё это волшебством? Её творение, её... Имя? Нужно имя? Какое-нибудь сочетание звуков побессмысленней, чтобы не наводить потенциального врага на принципы работы и существования? — Будешь Кверьль. Сворачивайся, Кверьль, — не задействовала интерфейс. Её создание распознавало речь. Помимо того, что её родные языки были в него вложены, оно тоже оставалось подключено к метаинтерфейсу.

— Кверьль? — Дамблдор выразительно поднял бровь.

— Чтобы враги не догадались? — с улыбкой озвучила Эшерову версию происхождения имени. Жаль, с самим Эшером умениями не обменяешься — ни в коем случае нельзя давать намёк, что он остался с ними! -А теперь зачаруем Кверьля!

— Никогда не останавливаться на полпути — вот это настоящий дух алхимика! — широко улыбнулся Альбус. — Улучшать улучшаемое, пока улучшается, а неулучшаемое менять так, чтоб улучшалось.

Она составила ТЗ, и они немедленно увеличили прочность Кверьля дважды, и каждый раз — качественно. Немного донастройки с помощью эссенции, и Кверьль стал ещё и полноценным магическим созданием. Инфомагическую капсулу, эту жалкую поделку, убрала. Перемещением займётся Кверьль.

— Чего-то столь неожиданного я и ожидал, — молвил Альбус. — Теперь, когда мы го... Почему ты так смотришь?

— Я только начала? — она удивилась, что он не уловил. Возможно, дело в том, что он не сталкивался с её настоящим желанием создавать, которое сознательно разжёг. — У Ориона точно будут слуги, а нас всего трое... четверо, считая Кверьля, — и не считая корчащего забавные рожицы через нейробруч Эшера, — но Кверьль пока что не разумен...

— Пока что? — Дамблдор вновь приподнял бровь.

— Позже с этим разберусь, — отмахнулась она. — Я теперь умею делать големов? Соединим големику с конструктикой Зел-Нага!

Сказано — сделано. Она даже удалилась на минуту (по внешнему времени) в ускоренную область самокапчалога. На самом деле, големы и конструкты Зел-Нага оказались поразительно легко совмещаемы! Вернее говоря, делать с помощью магического искусства големики основания для конструктов Зел-Нага — было поразительно легко. А конструктикой — программировать и улучшать големов. Словно эти две дисциплины и создавались друг для друга!

Выйдя из «уединения», вычертила палочкой нужный узор, параллельно формируя псионическую сущность. Использовала шаблон копирования метаинтерфейса, который всё больше казался чем-то вроде операторов карманной вселенной — дара Учителя Ученику.

— ...И вставить сто сорок девять раз, — вслух произнесла, завершая вторую по очереди работу. — Кверьль, подхватывай! — сопровождает мыслеобразом чрез Кверьлев интерфейс.

Сто сорок девять големов — хаотических на первый взгляд каменных вихрей — Кверьль уносит в свои глубины, развернувшись зелёной не то пастью, не то водоворотом.

— И ты не закончила, — это даже не вопрос. Похоже, Альбус начинает понимать.

— Есть парочка идей, — кивнула, сосредотачиваясь. Вновь тройное действие: через псионику искать в псионном архиве, через эссенцию сохранять от псионной мощи физическое тело, сознанием успевать уловить суть и смысл очередного найденного. Её интересовали записи времён самого становления Зел-Нага, записи буквально доисторические — память о том, что было задолго до Храма Первотворения. И такие записи действительно существовали. Более того: их было слишком много, они были велики и откровенно не упорядочены внутри — каждый Зел-Нага вёл свой дневник в собственном формате, с акцентом собственного устройства разума.

Это было не только сложно, но и болезненно. Её психика, её собственный разум протестовал против настолько чуждых восприятий. Как вообще Зел-Нага стали Зел-Нага, как настолько чуждые друг другу существа, что не считались членами одного не то что вида или цивилизации, а реальности — стали столь общительны, похожи и близки друг другу? На это ведь тоже есть ответ — где-то там, в глубинах архива. Но она искала нечто иное. Она искала, как Зел-Нага сражались с самыми экзотическими существами Пустоты — такими, чью форму бесполезно бить, но ментальная псионика пасовала тоже.

Например, тени, неуязвимые для грубых воздействий и адаптирующиеся к тонким. Существа, чья форма и чьё пси регенерировало из мельчайших частиц — частиц почти что не обнаружимых. Твари, чем-то напоминающие тёмных архонов, но вообще без физического якоря — живые энергетические вихри, лишь усиливающиеся от обычных атак и флуктуаций Пустоты. Многие другие — представимые и запредельные совсем. С каждым из них Зел-Нага сталкивались, и лишь от единиц бежали, а большинство, пусть с жертвами, пусть с трудом, но научились убивать иль отгонять.

И способы убийства были ей нужны. Орион — не обычные существо. Древний фейри, он существовал, в первую очередь, в ноосфере, и у неё не было способов убить его там. Волшебство? В теории было несколько заклятий, но маги обычно не лезли в ноосферу, предпочитая работать в материальном мире или через него. Но она не верила, что достанет Ориона через воплощение. Не потому, что это было невозможно, а потому, что не знала и ей не дадут времени узнать, понять, как фейри функционируют. А если древние фейри и вовсе функционируют уникально каждый? Так же, как живые и не очень феномены Пустоты, способы борьбы с которыми искала.

Среди найденного мало что подходило лично ей. Что-то требовало огромного опыта, искусства. Что-то описывалось слишком обрывчато, неполно. Что-то обязывало иметь определённую форму разума или псионики (не все Зел-Нага различали эти вещи). Для чего-то нужна была банальная мощь, которой она (пока?) не обладала. Какие-то техники, напротив, работали против очень конкретных врагов и явлений, тогда как ей нужно было что-то общее, универсальное. И таковое отыскалось!

Целый пул методов от Зел-Нага, позже ставшего кем-то вроде «праалхимика» — «пра», потому что Храма тогда не было и в помине, — предполагал мастерство там, где оно у неё уже было. В изменении эссенции. Она уже видела этот метод в действии: Охотник владел подобным, пусть и грубовато! Неполно-эссенциальная, она же НЭ-кислота — весьма универсальное оружие, справляющееся даже с продвинутыми конструктами Зел-Нага, способное самих Зел-Нага — ранить. Однако это только начало в искусстве уничтожения ближнего и дальнего своего с помощью эссенции.

Если с эссенциальными «вирусами» и «бактериями» экспериментировать у Эллы желания не было, то вот эссенциальные яды... Были среди них и предназначенные для распада разума противника. Или не разума, а самого его порядка. И вновь большая часть из них не была доступна — Элла всё-таки не была Зел-Нага. Но некоторые вариации были рассчитаны как раз на мгновенное применение, простые, быстродействующие... жутковатые, если честно. Ничего, она и не с таким работала. Справится. Где там големы, Кверьль? Усилим их ещё чуть-чуть?

Впрочем, Альбус, выслушав её идею, предложил «усиление ещё чуть-чуть» сделать действительно — «чуть-чуть». Сталкиваться с ситуацией, когда противник банально впечатал в тебя собственного голема, а ты не знаешь, как справиться со своим же ядом в нём — отвратительно. Поэтому Элла ограничилась парализующей версией, которая сбрасывалась очень специфической псионной манипуляцией, на которую Орион не способен будет точно. Другое дело — личное оружие. В нём будет яд, не только необратимо разлагающий пси-сущность при касании, но и крайне стойкий к воздействию извне, включая изменение физики и метафизики. В своё время таким ядом праалхимик убивал что Первых, что Вторых, и главной проблемой было — доставить яд к цели: после отравления она уже обречена.

У Эллы всё ещё был зонтовидный способус. Зонтичный проектор манипуляций пространства-времени не мог здесь генерировать порталы, но как основа был весьма удачным! Немного алхимизации, немного фантазии и очень много настройки, и вот копия Зонта превратилась в Жало -полуустройство-полуорганизм, чья единственная цель — искривлять пространство «тычком», чтобы донести до цели яд. Сам яд она подготавливала с огромной осторожностью, но внутри Жала он был не опасен: три компонента находились в раздельных ёмкостях, смешиваясь и превращаясь в смертельное целое исключительно при выбросе. Много безопасности с такими субстанциями не бывает!

Поместив Жало — серебряный пистолет — на место способуса, бросила на Дамблдора вопросительный взгляд.

— Нет, — отказался он. — Я слишком стар, чтобы менять привычки, дорогая Элла. Ты знаешь, что в моём арсенале есть кое-что, опасное для фейри.

Она знала — как и то, какие минусы у таких заклятий. Дамблдор предпочёл бы сначала поймать, парализовать воплощенье Ориона, а затем уже добраться через него до «тела» в ноосфере. Рабочий вариант, но... но что это вообще за «слишком стар»? Хватит с неё отговорок, мол, «как разберусь», «времени мало». А самокапчалогирование с ускорением времени на что? Инерция мышления? Заглянула в пси-архив, а уже ведёт себя как стотысячелетний Зел-Нага! Будь покреативней, Элла, и прекрати уже избегать сложных задач по надуманным причинам!

Она схватила Альбуса за руку и капчалогировала с собою вместе. Они уже бывали здесь вдвоём — перед тем, как сыграть симфонию Потока. Именно тогда Элла выбрала его в качестве своего напарника по игре — зрелый, быстрый разум Мага Сердца и, вместе с тем, доброе, такое мягкое по сравнению с её сердце Наследника Разума. Было немного неловко забирать у Марка спрайта, но Марк открестился от исполнения — для него нашлась задача поважнее. В игре Альбус показал себя просто превосходно, не был против сопровождать Эллу и дальше — в конце концов, после сеанса он был свободен от обязанностей спрайта.

— Что ты хочешь сделать? — с искренним любопытством спросил Дамблдор.

Это в нём тоже импонировало: почти детское любопытство к новому, которого она была лишена. Для неё новое было не чудом, а чем-то вроде вкусной еды. Она могла восхищаться чему-то, но это было... не то. Как будто бы она была в этом отношении старше Дамблдора, как будто успела утратить что-то изначально детское — когда? Она была необычным ребёнком — может быть, уже тогда это «впитывание информации как губка» сыграло с ней злую шутку? В ней не было этой детской светлой нотки — такой яркой в Дамблдоре, светлой Луне, да и в Тёмной тоже. Нотка эта была во всех, кто её окружал в сеансе, кроме, может быть, Хранящей Время, да Ивицера. Даже у Джеймса она была! И ей хотелось уметь так же — смотреть на мир не через призму понимания-и-познания, а как обычнейший ребёнок! Казалось, что она из-за этой неспособности что-то упускает, что-то важное, значительное...

— Ты жалуешься на возраст, — не требовалось продолжать — он понял.

— Не буду отказываться от небольшого омоложения, — он смерил её оценивающим взглядом, будто бы пытался понять, справится ли.

— Справлюсь, — ответила на невысказанный вопрос. И протянула руку.

Дважды она касалась эссенции Дамблдора. Первый раз — перед Песней, наскоро повысила его выносливость, смыла усталость, сделала уже шаблонную оптимизацию — такую, которая не затрагивает никакие механизмы, а лишь донастраивает их. Второй раз — когда очнулась на Краке. Компенсировала старость — на самом деле, уже компенсированную в какой-то мере спрайтофикацией, тем более что он «смешался» с эликсиром физического усиления! Однако Альбус сделал раньше кое-что обратное — трансфигурировал себя из спрайта в человека — по образцу себя-прошлого. Часть «усиления» от эликсира и от самой спрайтофикации осталась, но лишь часть. Взамен на прежнее человеческое тело Альбус получил и изношенный организм — изношенный не только от старости, столь поздней для сильных магов, но и самой магии, как его собственной, так и различных зелий, прежде всего, лечебных.

Элла, конечно, не была врачом в своей родной вселенной, но кое-что слышала, читала. Магия, особенно сильная и часто практикуемая магия, имеет последствия не только на уровне психики. Высокий риск рака — самое распространённое из телесных побочных эффектов. Конечно, ещё в древности волшебники изобрели зелья, доступные и Альбусу, которые этот риск компенсируют, но они, в свою очередь, повреждают организм — и специфически для себя, и так же, как любое волшебство. Так продолжается, пока накапливающийся снежный ком искажений и повреждений любое следующее зелье не излечит, а толкнёт с вершины вниз. Именно поэтому все версии Николаса Фламеля были легендой — его творение, философский камень, справлялось даже с этим.

Сейчас она видела тысячи повреждений, местами нивелированные, но по большей мере сохранившиеся. Толика физического усиления, доставшаяся от спрайта, была незаметна на фоне регрессии мышц, костей и сухожилий. Кожа, нервная система, сердечно-сосудистая, иммунитет — куда бы она ни смотрела, всё было в плохом, пусть и не критическом, состоянии! И целый комплекс стимулирующих зелий с заклятьями поверх, как будто этого ей было мало! Нет, всё был логично: в кратковременной перспективе стимуляторы поддерживали Альбуса в тонусе, и они были очень аккуратно, щадяще подобраны, должно быть, ещё до его первой смерти. Но сейчас они мешали!

Убирать через эссенцию магию, пусть даже фоновую, было для неё новым опытом. Но это работало: «тонусное» состояние-с-магией и обычное без магии — оба были в одной эссенции, общей эссенции организма Альбуса, причём «недалеко». Смутно ощутила, как он охнул. Неприятно, должно быть? Потерпит, она ненастоящий врач! Разбирается-то лучше большинства врачей — да с нечеловеческой точки зрения. Достаточно ли этого? На самом деле, нет. Но у неё есть образцы.

Она знает, каким был Альбус в прошлом — эволюция его эссенции прослеживается до детства, пусть там она и становится совсем размытой. Знает, каким он мог бы быть — эссенция его-спрайта на расстоянии протянутой руки, и он-спрайт лишён всех недостатков старости. Но что куда более важно, она чувствует наметившиеся изменения — изменения глубокие и безусловно положительные. Игра — Игра даёт ему то же, что и любому игроку, пусть он и не был «основным» игроком. Это часть награды, и если он остался бы в сеансе, награда была бы выдана полностью, незамедлительно — за сотворение Потока, за несомненную победу в нестандартнейшем сеансе.

Что ещё важней, подобных изменений она у себя не заметила — не потому, что Игра не считала её победительницей. Без ложной скромности: этот сеанс она вытащила, дотащила до победы! Но в ней изменений не было. Потому что они... уже произошли? Нет. Эссенция её тела оставалась такой же. И она... она и раньше сопротивлялась изменениям. Ни разу у неё не получилось взять и походя закрепить положительное свойство. За пределами стандартного усиления тела, выданного ей до рождения, за пределами той сложноразличимой перестройки, которая была внесена её изменённой же душой, любые правки — отменялись. Это было надо наконец признать? Поэтому так легко давалось самоизлечение — её тело само стремилось вернуться к норме! И эта норма была определённо не нормальна. Как минимум с точки зрения старения.