Одержимый

Гарри осторожно выглядывает из-под матраса. Дверь заперта. Изнутри. Разве чуланы запираются изнутри? Но, в любом случае, так гораздо лучше. Так он сможет держать оборону дольше. От кого?.. Гарри не знает. Но он уверен — это что-то опасное. Страшное. Оно шепчет и кричит, зовет. Иногда в какофонии звуков слышится требовательный голос тети, басовитый, недовольный — дядин, издевательски-насмешливый — Дадли. Хихиканье кузена перебивается визгливым подобострастным смехом его дружков.

— Поттер — шпроттер, уродец, — смех все ближе, — где же ты, мелкая вонючка? Иди к нам, давай же, не будь трусишкой ...трусишкой... шк... шкой... ой...— голос Большого Дэ как-то странно искажается, становясь ниже и громче, отдаваясь эхом, шипящие звуки усиливаются, пробирая до костей.

— Дидди, родной, замолкни. Ты его пугаешь, — Дадли разговаривает сам с собой дискантом Петуньи, — Но этот мальчишка... шка... выпорю, вы... — басом Вернона, — Да замолкните вы, трое! — голос Пирса неожиданно груб, повелительные нотки, каких не было, и никогда не могло быть у этого крысеныша, царапают слух.

— Он прячется, он прячется от нас, дурачо-ок...

— Найдем... Мы найдем его.

— Съедим!

— Порвем...

— Вкусный!

Каждый из них уже почти кричит, ему кажется, что звук просто не помещается у него в голове, и скоро польется через уши.

— Заткнитесь!!! — визжит Гарри отчаянно, и только секунду спустя понимает, что наделал. Голоса на мгновение замолкают, словно прислушиваясь, и торжествующе взвывают, почуяв добычу.

Потолок будто становится ниже, стены плавятся, текут бесформенной комковатой массой, в которой, кажется, что-то шевелится. Нет, не кажется. Под ней, как под непрозрачной полиэтиленовой пленкой перекатываются, сцепляются, сливаются, вырываются... руки? Лица? Раскрытые в немом крике пасти, жадные до чужой крови, зубы хватают за одежду, когти вспарывают кожу. Гарри судорожно пытается вырваться, но его хватают крепче и тянут вниз. Он кричит от ужаса. Отчаянный рывок — и он кубарем выкатывается из чулана, выбивая собой дверь. Откуда только силы взялись?

* * *

Попался. Вот ты где, маленький гаденыш... Хорошо прячешься, но... недостаточно хорошо — для меня. Я предвкушающе облизнулся, почуяв манящий запах страха. Нет-нет, я не съем тебя. Пока. Разве что только откушу кусочек... Но ты мне еще нужен, малыш. Молодняк всегда сразу сжирает своих носителей, не в силах отказаться от вкусной мякотки. И попадается на своей глупости — одержимость несложно обнаружить, люди хоть и слабы, но не тупы. В общей своей массе. Не-ет, человека стоит поглощать медленно, по кусочкам, растворять в себе, тут стоит быть терпеливым и осторожным. Тем более, что кроме твоего мясного костюмчика, вокруг бегают еще миллиарды мешков с костями, целый шведский стол. Ты можешь попасться на незнании элементарных вещей, ты будешь ошибаться в мелочах, но мелочей будет много, и все вместе они сведут тебя в могилу. Когда поглощаешь сознание носителя целиком, в голове образовывается такая каша — ты знаешь все, но не успеваешь вовремя найти и вспомнить. А маленькими порциями усваивается проще. И — немаловажная деталь — пока пациент жив, имея цельный образ, его легко скопировать. Натянуть, как маску, как костюм, вторую кожу, и снять, когда отпадет необходимость. Хотя иногда бывает достаточно просто запереть беднягу где-то в дальнем уголке сознания, и жить в свое удовольствие.

Правда, на этот раз клиент мне попался сложный. Обычно я не вселяюсь в магов — мороки больше, гораздо выше шанс, что тебя обнаружат слишком рано, и выпрут. Но сейчас у меня не было выбора, ешь, что дают, что называется. Пацан сопротивляется, похоже, неосознанно, неумело, но это доставляет неудобства. Хм...

Я еще раз оглядываюсь вокруг. Да, а уютненько у него тут, хотя и странно. Закольцованное сознание... Средоточие разума — обычный двухэтажный коттедж, настолько типовой, что аж зубы ломит. Но стоит попытаться выйти наружу, ты попадаешь в тот же несчастный дом. Ты можешь бродить из комнаты в кухню, из кухни в мансарду, но только открываешь входную дверь или окно — и тебя выбрасывает к началу. Какая-то сквозит в этом доме обреченность. Не хотел бы я себе такого средоточия. Все-таки, оно — это отражение мировоззрения и состояния. А мальчишка явно ощущает безысходность, безвыходность, и давно. Его мир — это этот дом, он взял его в плен, не отпускает, заставляет страдать. Он не может его покинуть, и не знает, что там — снаружи. Ну да ладно, это его проблемы, не мои. Я тут психотерапевтом не нанимался. Хотя я стольких повидал из их братии, столько всякого наслушался, что уже могу, наверное, открывать свою частную практику.

О, а вот и мальчишка. Сам направляется в мои загребущие когти, не будем ему мешать, наоборот, поможем...

* * *

"Вырвался... Выбрался" — мысль стучится в стенки черепа, подминая под себя остальные, сейчас нет ничего важнее. И приятней. "Выбрался", — Гарри смакует слово, перекатывая на языке. Сладко-сладко, освежающе. Вкусно.

Гарри поднимает взгляд, и еще одна оглушающая мысль пронзает его насквозь: "Ты думал, что все закончилось? Все еще только начинается..." Мальчик не понимает, его ли это собственная мысль, или чья-то еще, потому что от нее несет таким потусторонним холодом — пробирающим до костей, безумным — что у Гарри от страха внезапно скручивает живот, он сползает на пол, растекается бесформенной лужицей, аморфным студнем. У него нет сил подняться, и желания поближе рассмотреть своего убийцу тоже нет, нет ничего, кроме всепоглощающего ужаса и страстной мечты провалиться сквозь землю. Бессмысленная надежда на чудо... Бессмысленная?

Гарри слышит, как что-то трещит под ним. Пол, такой добротный и надежный, крошится и разламывается, будто плитка шоколада, трещины расходятся от углов комнаты, пробираясь под тело, распластанное в центре. Огромные куски напольного покрытия приходят в движение, словно льдины в половодье, сталкиваясь, разбиваясь в щепу, и — срываясь вниз. Поттер, отчаянно вцепившись в "льдину", молит бога, чтобы ему ничего нигде не сломало. Но — очередной удар, треск, и он с криком летит вниз, во тьму...

Лететь приходится довольно долго. Уж точно не столько, сколько занимает падение в подвал через дыру в полу. Но толком удивиться Гарри все же не успевает— его полет завершается... ударом об воду. Мальчик таранит водную преграду спиной, и это оказывается очень, очень больно. Удар вышибает из него весь дух, ошеломляет и дезориентирует, и он, кашляя, захлебываясь, рефлекторно пытается найти точку опоры. Глубина, похоже, оказывается приличной, и Поттер пробует удержаться на воде, но, выбившись из сил, только больше хлебает... воды? Нет, это что-то более вязкое, противное, маслянистое... Гарри в панике отплевывается, но, не удержавшись на плаву, с головой окунается в непонятную субстанцию. Теперь она уже беспрепятственно заливается в рот, разъедает глаза, заполняет легкие, и мальчик, задыхаясь, понимает, что тонет...

* * *

Несколько уровней сознания... А мальчишка непрост. Что-то — или кто-то — дает ему силу. Хм, это перестает мне нравиться. Но, увы, похоже, придется последовать за ним — если я не поймаю поганца сейчас, то еще долго не смогу выкурить его оттуда, а потом он заявится в самый неподходящий момент. Не люблю неопределенность. Поэтому... Я осторожно подошел к краю пропасти. Огромная, голодная пасть, обрамленная острыми зубами-обломками деревянного пола. Жаждущая тьма, готовая сожрать тебя заживо, стоит лишь сделать шаг... И я его сделал.

Картинка сменяется мгновенно, создавая ощущение нереальности происходящего. Как в кино. Вот ты еще там — в милом, безопасном домике чудной семейки — а вот уже здесь, в непроглядной, чернильной тьме. На вкус она отдает чем-то гнилым. И запах... где-то я уже встречал его, точно.

Я люблю темноту. И она любит меня — как матери обожают своих чад, защищают и укрывают их от невзгод. Но там где я оказался она была... неродной. Будто бы искусственной. Подделка. Просто великолепная, но — копия. Бездушная и мертвая. Это угнетает и выбивает из колеи. Что же это за ребенок, раз у него в душе творится такое? Ладно, у меня еще будет возможность изучить подробней этот любопытный экземпляр, но сначала его следует поймать. Я еще раз принюхался. Кисло. Душно. Снова гниль. О, а вот и он, полагаю. Освежающий запах страха маленького, загнанного, отчаявшегося детеныша, куда же ты приведешь меня? Сегодня не твой день, мальчишка.

Я двигаюсь сквозь тьму аккуратно, принюхиваясь и оглядываясь. Я доверяю своей интуиции, а она твердит, что мне стоит быть осторожным в этом месте. Под ногами хрустят... кусочки стекла? Обломки костей? Я с любопытством оглядываю поднятую с пола вещицу. Такое впечатление, что это и то, и другое, сплавленное вместе. Хм. И на вкус — как чужие мысли. Правда, слегка отдают безумием. Могут осколки чужих мыслей выглядеть так странно?

Время здесь двигается как-то неправильно. Я чувствую себя мухой, застрявшей в киселе. Каждый шаг дается с трудом. Но, кажется, уже немного легче — мое сознание достаточно гибко, чтобы суметь подстроиться. У каждого человека свой ритм, свое восприятие реальности, но я съел многих, слишком многих. Все получится само собой. О, а тут есть стены, кстати. Я легонько коснулся появившейся передо мной преграды. На ощупь она была... Вы когда-нибудь осязали звук? Равномерный, размеренный бас, однотонный, он окутал меня, проникая в самые заветные уголки, завораживая, заставляя звучать одновременно с ним, заглушая мысли и желания... Что?! Не смейте! От неожиданности и испуга я вскрикнул, отдергивая руку. Крик родился внутри меня, резонируя, разрушая монотонность баса — и стремительным росчерком взрезал давящую тьму. Ощущения такие, будто мне вспороли потроха чем-то острым. Но и стене тоже досталось — идеальная однородность теперь нарушена длинной трещиной, наискосок пробороздившей с виду такую обычную кладку. И через эту прореху пробиваются маленькие, робкие лучики света... Да, мне явно надо туда, на ту сторону. А значит, придется на своей шкуре узнать, что чувствует верблюд, протискивающийся сквозь игольное ушко. К счастью, то, что в реальности просто невозможно, здесь, в чужом сознании выполнимо, хотя и порой с трудом. Правда, смотря что называть реальностью, кстати. Этот мир, мир чужих мыслей, грез, желаний, страхов — также реален, просто он другой. И в нем также можно неплохо устроиться, если знать законы, по которым он живет. Небольшое усилие, несколько неприятных секунд? Минут? И я на новом месте.

А здесь ничуть не лучше. Мне не нравятся люди, у которых такой дурацкий внутренний мир, похожий на ночной кошмар съехавшего с катушек архитектора. Совершенно безумные и бессмысленные, покосившееся, полуразрушенные нагромождения... Камня? Глины? Не понятно. Цвета серые, будто выцветшие, все окутано странной дымкой, и мне видны только ближайшие весьма уродливые строения — остальное теряется в промозглой мгле. Я осторожно делаю шаг вперед — и едва не падаю. Почва оказывается зыбкой, подозрительно вязкой... ах, нет, кажется это асфальт. Асфальтированное болото? Что может быть бредовее? Внезапно вдалеке что-то ухнуло, утробно, хлюпающе, будто кто-то вынул затычку из ванной. Брр, вымораживает. И... Возможно, квакающее хихиканье, последовавшее за странным звуком, мне просто почудилось.

Только подойдя ближе, я понял, почему здания казались мне странными. Каждое из них было будто бы спаяно из кусочков кожи и мяса. Думаю, человеческих. Вон там чьи-то ребра обломанными зубьями вспороли плоть, справа... хм, по-моему, это позвоночник — то, что от него осталось. О, а вот чей-то глаз — наверняка принадлежавший в прошлой жизни какой-нибудь роковой красавице, уж очень необычный цвет радужки — сине бирюзовый, с золотистой каемкой. А может, и нет — по крайней мере, сейчас, когда сие примечательное глазное яблоко торчит в чьем-то безгубом рту, об этом судить затруднительно. Я не удержался, осторожно прикоснулся к странному творению. Плоть под моей ладонью вздрогнула и отпрянула, застонала. Щекотно ей, что ли?

Да, интересный декор. Я бы оформил гостиную в подобном стиле — чтобы каждый приходящий плевался от отвращения и спрашивал меня, как я могу там жить. А потом я бы показывал ему свою коллекцию голов-зомби. И несчастный, не выдержав, заблевывал бы мой любимый ковер. Нет, не пойдет. Не быть мне дизайнером, увы, не быть...

Запах страха вдруг стал просто оглушительным. Ты где-то рядом, малыш Гарри. Но что могло испугать тебя сильнее, чем я? Нет уж, ты моя добыча, только попробуйте ее у меня отобрать.

Вообще странно, в принципе, в средоточии обычно не бывает ничего опасного для его хозяина. Но я не думаю, что окружающий пейзаж дело рук самого мальчишки. Я бы сказал, что кто-то поселился здесь до меня, и давно, однако почему-то он не захватил тело, не поглотил детский разум, и, похоже, даже ни разу не вылезал наверх, на другие уровни сознания. Но этот кто-то явно опасен. Я чую его дух, гнилостно-кисловатый, неприятный. Невольно передергиваю плечами — мурашки предательски заползают под кожу , холодок пробегает по позвоночнику... Не по себе мне что-то. Рано или поздно мне придется схватиться с этой тварью, если я хочу оставить себе тело, конечно. А пока стоит ускориться, ибо, кажется, его бывшему хозяину скоро не поздоровится.

Я попытался идти быстрей, но только сильней увяз в болоте. Асфальт давно уже кончился, передвигаться стало значительно трудней. Ноги путались в клочьях жухлой травы, паутины, веток, какой-то слизи... И кочки мне не нравятся — какие-то они неправильные. Вот эта, например, напоминает свернувшегося в позе эмбриона младенца-переростка, поросшего травой, та, что подо мной чью-то спину. И голову. Черт, даже пятки есть. Твою мать! Она шевелится! Съебываем...

Я отскочил как ошпаренный, но опоздал на доли секунды. Длинная, покрытая струпьями, полуразложившаяся рука зацепила меня — и я кубарем полетел на землю. Блядь! Что за ебучая срань тут творится?! Я быстро отполз с траектории прыжка твари. А она быстра, очень быстра. Это не просто мертвяк, это что-то куда опаснее. И оно здесь не одно... краем глаза я заметил, что соседний холмик тоже задергался, и из него, как из кокона, полезло нечто. Нет, оно было похоже на человека только отдаленно: огромный, безволосый череп, непропорционально маленькое тельце, черные бусинки глаз. О, а вот еще один пожаловал. И еще... Опиздохуительно. А первая тварь не дремлет, скалит зубы, выбирает момент для еще одного, на этот раз смертельного, прыжка. Ну же, давай, родная, попробуй. У меня тоже есть коготки, и немаленькие. Рывок, смещаюсь в сторону, и уродец сам насаживается животом на мои пальцы-лезвия, не успев подпрыгнуть, но уже набрав скорость. Рука почти по локоть погружается в теплые, склизкие внутренности твари, пробивает насквозь и выходит со спины. Я выдергиваю ее, с мясом, оставляя нехилую дыру в грудине монстра, но тот все еще дергается, вцепляется в меня, как клещ, рвет, душит, и подыхать явно не собирается. Я теряю равновесие, и мы окровавленным клубком катимся по земле. Когда мне наконец удается оторвать от себя тварь, я тут же, вскочив, пинаю ее в череп, раздавливаю его, как перезрелую дыню — хрусть, хлюп, — и гаденыш вас больше не побеспокоит. Проблема в том, что у него слишком много друзей, которые тоже жаждут моей крови.