| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Причем жестокость проявляли не только террористы, но и противоположная сторона. Именно психологический шок из-за смерти повешенного за неудавшееся покушение на царя 21-летнего брата Саши подвигл 17-летнего Володю Ульянова (который до этого момента ничем не проявлял своей "революционности") встать на путь революционной борьбы.
В связи с этим хотелось бы привести один, не лишенный, на мой взгляд, психологического подтекста, анекдот:
"Грузинское застолье. Тамада произносит тост:
— Я хочу выпить за Гиви, у которого есть дом в три этажа, красавица жена и белий "Волга"... Уважаемый человек!
Голоса за столом:
— За Гиви пить не будем! Он не отомстил за своего брата!
— Тогда выпьем за Гоги! У него дом в четыре этажа, красавица жена, красавица любовница и балшой "Мерседес". Уважаемый человек!
Голоса за столом:
— За Гоги тоже пить не будем! Он не отомстил за своего брата!
— Харашо, тогда выпьем за Владимира Ильича Ленина! У него не было ни дома, ни красавицы жены, ни автомобиля. Но зато КАК он отомстил за своего брата!"<6>.
Новые волны терактов приводили к новым волнам репрессий, жизнь ценилась все меньше и меньше, и в таком психологическом климате большинство интеллектуальной элиты России вступило в ХХ век. Хочется подчеркнуть, что в данном случае имеется в виду только "состояние мозгов " интеллигенции.
Широкие народные массы поначалу в основном сочувственно относились к жертвам революционных терактов.<7> Но после ряда ошибок правительства (самой фатальной из которых стал расстрел мирной демонстрации рабочих, шедших к царю в январское воскресенье 1905 года) настроения интеллигенции стали охватывать и другие слои населения. И уже убийство московского генерал-губернатора великого князя Сергея в том же 1905-м ничего, кроме насмешек обывателей (свидетелей теракта), не вызвало. Таким образом, в обществе укоренилась мысль о дозволенности отнимать жизнь человека ради блага человечества. А в среде профессиональных революционеров (людей, готовых в любой момент пожертвовать ради революции жизнью) такой подход был чуть ли не аксиомой.
Немного об этой среде.
Как это ни парадоксально, в XIX веке образовался целый слой людей, профессиональной деятельностью которых была работа, направленная на борьбу с властями. Это был именно слой, такой же, как купцы, учителя, священники, врачи... А революционер — была профессия, такая же, как и все остальные.<8> В среде революционеров постепенно сложилась своя иеархия, появились надежные и постоянные источники финансирования революционной деятельности, сформировалась своя историография, философия, литература, традиции. Да и не могло быть иначе, когда взрослые люди на протяжении трех поколений профессионально занимаются какой-то работой.
Работа эта была опасной, постоянно грозила тюрьмой и смертью, поэтому революционерами оставались лишь люди с особым складом характера, непохожие на среднестатистического обывателя. Волей судьбы такие люди оказались в России у власти — я имею в виду не только большевиков. Например, такой известнейший террорист, как организатор и руководитель многих покушений эсер Б.Савинков стал после Февральской революции заместителем военного министра.<9>
И вот когда бывшие революционеры начали воевать между собой, они, в отличие от царских властей, знали всю подноготную подпольной работы,<10> знали сильные и слабые стороны друг друга и, самое главное, сохранили вынесенные из подполья традиции. В данном случае нас интересует та из них, которую можно сформулировать как приоритет пользы дела на благо всех над судьбой конкретного человека. Рассказывают, что накануне расстрела Н. Бухарина с ним встречался его старый друг и соратник И. Сталин. Иосиф Виссарионович, якобы, говорил Николаю Ивановичу о том, что его гибель нужна сейчас для пользы общего дела — дела, которому они вместе так долго служили, дела, которому они посвятили всю свою жизнь, и что Бухарин, якобы, согласился с доводами Сталина. Ведь издавна революционеры по заданию партии шли на верную смерть и это считали нормой.
Был или не было этого разговора Сталина с Бухариным проверить нельзя. Зато известно другое. В конце 1930-х годов, когда участь Бухарина уже была решена Сталин отправил Николая Ивановича в загранпоездку в Париж вместе с молодой женой. Сталин как бы давал возможность Бухарину выжить, оставшись в эмиграции.<11> Для "пользы дела" сбежавший за границу лидер правого уклона Бухарин мог бы быть не менее полезен, чем "наказанный" Бухарин. Но Николай Иванович предпочел вернуться на родину...
И еще. На свой расстрел бывший руководитель Третьего Интернационала и бывший руководитель Ленинграда Г. Зиновьев идти уже не мог, его несли. Жестоко по отношению к больному пожилому человеку. Но тот же Зиновьев организовал террор в Петрограде во время гражданской войны. Он считал психологически возможным для "пользы дела" отнимать жизнь других людей. Но ведь исходя именно из этой психологии "коллеги" Зиновьева распорядились его судьбой.
Таким образом, одна из психологических подоплек "1937-го" — это отношение к человеческой жизни, сложившееся в среде фрондирующей интеллигенции и революционного подполья конца XIX — начала ХХ в. Хотя эти две среды прямо не пересекались (вспомним скепсис Ленина в отношении интеллигенции), но они не были и антагонистическими. Именно интеллигенция была поставщиком руководящих кадров для революционеров всех направлений.
Революция и гражданская война
Русская революция долго готовилась, но произошла она не столько благодаря заслугам революционеров (хотя их "работу" нельзя сбрасывать со счета), сколько благодаря другим факторам.<12> Несколько факторов взаимоусилили друг друга.
Во-первых, царская власть настолько себя дискредитировала, что вызвала широкое недовольство большинства населения.<13>
Во-вторых, был верхушечный заговор крупных собственников и генералитета, которые спровоцировали голод в Петрограде, заставили отречься царя, надеясь на то, что после смены "декораций" править будут они, но ситуация вскоре вышла из-под контроля заговорщиков.
В-третьих, многолетняя деятельность революционеров сделала популярной в обществе идею демократии, благодаря чему после свержения царя ни о каких полумерах (типа конституционной монархии) и слышать не хотели. В результате, революция шла по нарастающей.
В-четвертых (и в основном), на фоне всего этого начал разгораться крестьянский бунт.<14> Только в отличие от прежних восстаний (даже таких, как Разинское и Пугачевское) бунт не носил локального характера, а постепенно охватил всю страну. Крестьяне начали настоящую войну "за землю", причем войну на истребление помещиков (и всех, кого они причисляли к таковым) как класса. Только рабочая партия большевиков (и в этом их историческая заслуга, как это ни парадоксально звучит) смогла вначале возглавить и усмирить этот бунт (Великая Октябрьская социалистическая революция и гражданская война), а потом и выкорчевать его многовековые корни (сначала — коллективизация, а затем — постепенное, так и не завершенное до конца, сглаживание антагонизма "между городом и деревней"). Но в рамках данной работы нас интересует не бунт сам по себе, а тот психологический отпечаток, который он наложил на общество в целом. Человеческая жизнь ценилась все меньше и меньше...
Следующий фактор — гражданская война.
Сейчас мало вспоминают о том, что большевики, несмотря на ожесточенное противостояние с политическими противниками в 1917 г., пришли к власти как вполне миролюбивая и даже в чем-то "либеральная" партия. Штурм Зимнего после холостого выстрела "Авроры" обошелся всего шестью погибшими, к тому же погибшими случайно. И хотя каждая человеческая смерть — трагедия, цифра "шесть" уж очень незначительна для штурма, да еще такого судьбоносного для страны и мировой цивилизации в целом. После взятия власти большевики отпустили многих царских сановников, арестованных еще во время Февральской революции 1917 года. Мягко обошлись и с министрами Временного правительства,<15> приняли меры по отмене смертной казни, не возражали против свободы печати и даже не возражали против национального самоопределения некоторых народов.
Хотя в отношении последнего большевики повели себя так скорее всего потому, что везде на местах имели свои "ячейки" и рассчитывали взять власть в образовавшихся независимых государствах, которые все равно будут управляться из единого центра, а потом будут объединены (так оно в большинстве случаев и вышло). Рассчитывали также и на мировую революцию ("Пролетарии всех стран, соединяйтесь!").
Отдельный вопрос — Финляндия и Польша. Сейчас российские "ультрапатриоты" обвиняют большевиков в отсоединении этих стран от России. Но они забывают: а) что большевики честно пытались вернуть эти страны во время похода Тухачевского на Польшу в 1920 г. и советско-финской войны 1939-40 годов, но не смогли этого сделать; б) что Польша и Финляндия законодательно могли быть в составе России лишь при условии сохранения монархии (российский император был одновременно и монархом этих стран), а монархию ликвидировали вовсе не большевики, а "демократы", поэтому с ее ликвидацией эти страны стали свободными;<16> в) что большевики все-таки сумели расширить территорию России (и автоматически — Украины), в том числе за счет Финляндии и Польши,<17> и даже сумели вернуть Южный Сахалин, включить в состав СССР Туву, часть Румынии, территории на Кавказе, а также Кенигсберг — "сердце" Прусского государства.
И только логика гражданской войны, начавшейся через несколько месяцев после взятия власти большевиками, привела к ужесточению позиций. На "белый" террор отвечали "красным", на "красный" — "белым" и т.д. Законы войны таковы — не убьешь ты, убьют тебя. Братоубийственная война, несомненно, внесла свою лепту в психологию общества, еще больше приучила людей к мысли: "Если враг не сдается — его уничтожают".
Еще один парадокс истории. В России, армия которой в 1917 г. не хотела воевать и разваливалась, из тех же уставших от войны людей всего через год были сформированы две первоклассные громадные армии (в широком смысле слова), которые три года "тузили" друг друга на бескрайних просторах колоссальной страны. И это не считая того, что у этих армий постоянно "путалось под ногами" множество мелких формирований ("махновцев", "зеленых" и т.д., и т.п.).
Разумеется, что характеризуя психологическое состояние общества к 1937 году, нельзя не упомянуть о Первой мировой войне, об ожидании новой большой войны, которое пронизывало все общество (в предчувствии столкновения с фашистами было не до сантиментов), о том, что страна жила в окружении враждебных государств<18>.
Таким образом, несмотря на кажущуюся близость к нам 1937 года, психологию людей того времени нельзя адекватно понять тем, чье мировоззрение сформировалось в относительно спокойные 1950 — 80-е годы. "Подогревающие" факторы влияли как на психологию властей (допустивших репрессии), так и на психологию народа в целом, в большинстве своем принявшего эти репрессии как продолжение борьбы с врагом предшествующих лет.
Завершая тему психологической подоплеки репрессий, хочу подчеркнуть, что я останавливался здесь только на специфике советского общества 1930-х годов и не углублялся в такие свойственные любому обществу факторы, как, например, инстинкт "толпы"<19> или возможность манипуляции сознанием простых людей.<20>
Советские "олигархи"
Психологическое состояние общества объясняет нам почему население смогло воспринять, а власти допустить репрессии, в т.ч. расстрелы. Теперь проанализируем непосредственные причины. Главной из них, на мой взгляд, является то, что репрессии 1937 года — это вершина айсберга, в подводной части которого кроется борьба центральной власти с "олигархами".
Понятие "олигархия" происходит от греческих слов oligoi ("немногие") и arche ("власть") и буквально означает "власть немногих". Однако сейчас оно употребляется не только в отношении древнегреческих богатеев. В современной публицистике олигархами принято называть крупных собственников, владеющих, в числе прочего, средствами массовой информации и пытающихся оказывать влияние на политику государства. Мы будем использовать здесь это понятие в более широком, но одновременно и в более специфическом смысле. Олигархи, в контексте данной статьи, — крупные политические фигуры, способные в силу тех или иных факторов вести самостоятельную по отношению к центральной власти политику, причем политику, в числе прочего, и вне рамок закона (иначе любого известного парламентария можно было бы олигархом назвать). Олигархи опираются на подконтрольные им и значимые в масштабах страны ресурсы и способны (как правило, блокируясь друг с другом) в благоприятном случае сменить власть. В таком понимании олигархами можно считать диадохов Македонской державы (после смерти Александра), французских и английских графов, герцогов, баронов времен феодальной раздробленности, польских магнатов, полевых командиров в Афганистане и Чечне, финансовых воротил в России во времена Ельцинского правления. В число олигархов, в данной трактовке, попадают и некоторые известные нам политические фигуры современной Украины.
Дело в том, что после революции, и особенно после гражданской войны, в СССР появилась прослойка заслуженных политических и военных деятелей, которые обладали громадной властью (особенно на местах), популярностью в обществе и даже определенной харизматической "аурой" — их именами называли города и колхозы, их славили в стихах и песнях, некоторых — именовали "вождями" ("вождь Украины — Каганович" — цитата из газет 1920-х годов). Постепенно подобные деятели сформировали вокруг себя целые кланы сторонников и просто зависимых от них людей. Власть их укреплялась, влияние росло. Советские "олигархи" отличались молодостью,<21> честолюбием, умом, большим жизненным опытом (закаленные подпольной работой и гражданской войной) и относительной независимостью в принимаемых решениях. Да, они подчинялись партийной дисциплине. Но это подчинение было сознательным, т.е., функционеры имели право высказывать свое мнение, отстаивать его, проводить через голосование, находить "консенсус" и уж потом выполнять принятые совместно решения. К тому же, условия предыдущей работы приучили этих людей принимать самостоятельные решения и брать на себя всю полноту ответственности.<22> Советские "олигархи" были победителями, что накладывало огромный отпечаток на их психику.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
