Причем в обстановке нервной — могут и особенно не разбираться! Тут на ТОФе в 1937-38 два командующих сменились: сначала Викторов был расстрелян, за ним Киреев (при царе оба служили на Балтфлоте, первый — из дворян, окончил Морской Корпус в 1913, участник Моонзундского сражения, на броненосце "Гражданин", в ВКП(б) с 1932, второй из рабочих, унтер-офицер, механик, в ВКП(б) с революции, был комиссаром в Ледовом походе 1918 года). Различия в биографии не помогли — но вот флот у Киреева принял именно Кузнецов, в январе 1938, уйдя через год на Наркомат ВМФ. И тот факт, что флота на Тихом Океане у нас по существу и не было, на фоне японской военно-морской мощи, уверен, сыграл в судьбе прежних командующих не последнюю роль! Торпедные катера Ш-4 (для Финского залива еще кое-как годились бы), и подлодки М VI серии (для учебных целей, может быть) — а комфлот лишь руками разводил, а что я могу? Вот и доигрались оба — при Кузнецове уже стало в строй вступать что-то серьезное, не только "москиты". Но все равно, считаю, что нам дико повезло, что при Хасане и Халхин-Голе японский флот (по сугубо внутриполитическим причинам) сохранял олимпийское спокойствие — на суше, положим, мы бы потягаться с самураями уже могли, но потерять и северный Сахалин было тогда абсолютно реально!
Вот и вспоминай теперь слова шукшинского героя, из фильма "Они сражались за Родину" — ой, мама, зачем ты меня генералом родила? И Сталина — "ну где я возьму Гинденбургов, приходится обходиться теми, кто есть"! В воду тебя бросят — и плыви, а мы посмотрим, не утопнешь ли? Так и получаем Жуковых отечественного розлива, естественным отбором. И хватило бы способностей, характера и удачи, оказаться не проигравшим!
Хорошо, к званию не только обязанности, но и права прилагаются. И коль уж в начальство выбился — первое правило, не оставляй без работы своих заместителей! Раков Василий Иванович, тоже личность легендарная, Герой еще с финской (вторую Звезду в этой реальности не получил еще — не топили здесь "Ниобе" в Котке летом сорок четвертого), зато уже генерал-майор (на пять лет раньше, чем там), а то полковнику авиацией целого флота командовать несолидно. Взял на себя все авиационные заботы — и справляется отлично. Еще в Военный Совет ТОФ (по уставу — "совещательный орган при командующем войсками и силами флота, предназначен для обсуждения, а иногда и решения принципиальных вопросов организации боевых действий, управления, войсками, подготовки и обеспечения войск") входят:
Начальник Политуправления ТОФ, Иван Васильевич Рогов. На тот момент начальник Главного политуправления Флота, но постоянно совмещал эту должность с обязанностями ЧВС наиболее активных действующих флотов. Комиссар Гражданской, с 1939 переведен на флот, но сохранил сухопутный чин, армейский комиссар 2го ранга, равный генерал-полковнику (прим. — напомню что в альт-реальности унификация воинских званий 1943 г. не коснулась политорганов и ГБ — В.С.), имел прозвище "Иван Грозный" за крутой характер, но в то же время, по отзывам современников, "в нем привлекала оригинальность мысли, шаблонов он не терпел", то есть меньше всего его можно было сравнить с чернильной душой в футляре. Мне доводилось встречаться с ним еще в Москве в Наркомате. Кажется, ему было не слишком приятно попасть ко мне в подчинение — но я в его глазах был не "штабной душой", а воюющим командиром самой результативной подлодки советского ВМФ, а подводников Иван Васильевич уважал, еще с Балтфлота сорок второго года.
Зозуля, начштаба ТОФ. Без него я был бы как без рук, вот не было у меня навыка управлять сложной машиной штаба целого флота, как дирижер оркестром! Случались конечно, огрехи — но гораздо меньше, чем я ожидал. Все ж подавляющее большинство офицеров штаба оценили перспективу, ускоренной выслуги чинов военного времени, и будущую строку в послужном списке, "имеет боевой опыт" — естественно, при условии общей победы. Так что нерадивых было мало — особенно если желающих на твое место, с трех западных флотов, найти не проблема!
Степанов, мой первый зам. Прибыл на ТОФ вместе со мной, в декабре, первое время исполнял обязанности начштаба, пока не вернулся Зозуля из "стажировки" у американцев.
Юмашев, Иван Степанович. Полный адмирал (с 1943 года), прежний командующий ТОФ, с 1939. Очень много сделал для повышения его боеспособности (не его вина, что ресурсов было мало в войну, на тыловой театр), и был подвинут с должности, на мой взгляд, лишь потому, что Сталину категорически не понравилось его слишком осторожное поведение там, в августе сорок пятого. Человек с крепкой житейской сметкой, прошедший путь от балтийского матроса-большевика семнадцатого года, преданный советской власти, но вот засело в нем, что японцы сильны, и нам, как бы чего не вышло, надлежит сидеть тут в глухой обороне. А нам уже по силу задачи наступательные, провести которые, как сказал Кузнецов, по силам уже другому человеку — это что, снова намек, вот попробуй не справиться, товарищ Лазарев М.П.? Что с того, что ты красивую теорию создал, и план — Куропаткин-Мукденский тоже этим славился, и что в результате? По легенде, Скобелев у которого Куропаткин был начштаба однажды прямо сказал:
-Боже тебя упаси самому пытаться реализовать самый гениальный из твоих планов. У тебя никогда не хватит на это решимости!
Еще начальник Особого Отдела флота. Еще Первый секретарь Камчатского обкома ВКП(б). Еще начальник Камчатского пограничного округа, генерал-лейтенант Антонов Константин Акимович, принимавший меня в Петропавловске неделю назад. Еще зам по тылу. Еще особый зам "товарищ Эрих", от ГДР, учитывая наличествующий в частях немецкий персонал. Еще один "германец", но наш, русский, отвечающий за боеготовность техники иностранного (в подавляющем большинстве, немецкого) производства. Вот весь наш Военный Совет — где я председатель. Совет, которому, в случае начала войны, принадлежит вся власть на подотчетной территории, военная и гражданская. Причем последняя вызывала у лично меня наибольшую головную боль.
-А если я путину сорву? Что кушать будем?
Вопрос решали комплексно. Что-то удалось получить — увеличением поставок с "большой земли". Что-то — по ленд-лизу от американцев (транспорта с продуктами пришли в Петропавловск только вчера). И черт побери, если корейцы выращивают огороды (а время самое "огородное", это я еще по прежней жизни в будущем помнил), то отчего нашим нельзя? Найдите людей, учредите подсобные хозяйства, да тех же наших корейцев припашите! И готовьтесь по приказу "в час икс" брать на абордаж японских рыбаков в наших водах — зачем топить, если у них рыбка в трюмах, кстати подумайте заранее, куда их вести и разгружать? Заодно пополним вспомогательный флот — вот чем мне нравятся японцы, у них еще задолго до войны был принят закон, что все новопостроенные суда должны иметь возможность "двойного использования", и как гражданские, и как военные, для чего в конструкцию заранее вносились изменения, например палуба подкреплялась для установки пушек — и судовладельцам за это шла дотация от казны. Значит, ценные будут трофеи!
А вообще, эта война задумывалась как "блицкриг". Ну не нужна СССР сейчас еще одна долгая (даже на несколько месяцев) война, выдержать-то мы ее выдержим, но какой ценой?
Вспоминаю как я ехал сюда — долгий путь на восток, через деревянную Россию, именно это бросается в глаза, из окна вагона поезда, спешащего по Транссибу. В начале двадцать первого века следы промышленного пейзажа стал привычным, даже в глухомани — то опоры ЛЭП вдали, то какое-то ржавое железо валяется, или бетонная плита. А тут даже платформы на станциях часто с настилом из досок. И проводов контактной сети не увидишь над рельсами, вдали от Москвы — зато непременный атрибут железной дороги, это гидроколонки для заправки паровозов. А вокзалы если не деревянные, то красного кирпича, типичная архитектура конца девятнадцатого века.
-Вы лучше поездом отправляйтесь, товарищ Лазарев, обстановка пока позволяет. А то погода сейчас часто нелетная, мало ли что.
Это был намек на тот случай в восьмидесятых, когда в Пулково все командование ТОФ разбилось? Или констатация того факта, что по земле еще и быстрее может выйти, с учетом того, что самолеты пока что не Ту-154, летят не только в разы медленнее, но и с частыми посадками, а я даже в девяностые однажды в аэропорту погоду пережидал четверо суток — слава богу, было у кого остановиться, чтобы на чемодане не сидеть. А климат тут суровый — Сибирь, зима, декабрь. Едем скорым, хоть читай, хоть в окно гляди — а в купе рядом, офицеры оперативного отдела терзают гитару:
Я ехал в вагоне по самой прекрасной,
По самой прекрасной земле.
А я смотрел в окно, воочию ощутив, насколько СССР сорок пятого года был беднее, чем РФ 2012. А ведь мы ехали там, где не прокатилась война — на западе, рассказывают, еще во многих местах в землянках живут. И пашут на коровах, или буквально, на себе — техники никакой нет. Все фронт забирал — да и без того, наиболее распространенный автомобиль в хозяйстве, это полуторка, по меркам двадцать первого века, как "газель", ну трехтонка еще — перед "камазом" или "уралом" выглядит бледно. И довелось мне однажды видеть трактор СТЗ, мощностью аж в пятнадцать лошадок — в нашем времени на мотоциклах был мотор сильнее! Но и этого сейчас в большинстве колхозов нет, наша промышленность на мирные рельсы перестраивается, поставки из ГДР только начались — и подозреваю, во многом идут прежде всего в "оборонку".
Но СССР выиграл самую страшную войну. И в той исторической реальности, и в этой. Мы здесь лишь подсобили чуток.
Я ехал в мягком спальном вагоне, комфортом не уступающему будущим "СВ". А ведь бывало куда страшнее:
"Мы выехали морозным утром 28 января. Нам предстояло проехать от Ленинграда до Борисовой Гривы — последней станции на западном берегу Ладожского озера. Путь этот в мирное время проходился в два часа, мы же голодные и замерзшие до невозможности приехали туда только через полтора суток. В дачных, не отапливаемых вагонах, температура же в те дни не поднималась выше 25 градусов мороза.
Была ночь. Доехали, кое-как погрузились в грузовик, который должен был отвезти нас на другую сторону озера (причем шофер ужасно матерился и угрожал ссадить нас). Машина тронулась. Шофер, очевидно, был новичок, и не прошло и часа, как он сбился с дороги, и машина провалилась в полынью. Мы от испуга выскочили из кузова и очутились по пояс в воде (а мороз был градусов 30).
Чтобы облегчить машину, шофер велел выбрасывать вещи, что пассажиры выполнили с плачем и ругательствами (у нас с отцом были только заплечные мешки). Наконец машина снова тронулась, и мы, в хрустящих от льда одеждах, снова влезли в кузов. Часа через полтора нас доставили на ст. "Жихарево" — первая заозерная станция.
Почти без сил, мы вылезли и поместились в бараке. Здесь, вероятно, в течение всей эвакуации начальник эвакопункта совершал огромное преступление — выдавал каждому эвакуированному по буханке хлеба и по котелку каши. Все накинулись на еду, и когда в тот же день отправлялся эшелон на Вологду, никто не смог подняться. Началась дизентерия. Снег вокруг бараков и нужников за одну ночь стал красным. Уже тогда отец мог едва передвигаться. Однако мы погрузились. В нашей теплушке или, вернее, холодушке было человек 30. Хотя печка была, но не было дров...
Поезд шел до Вологды 8 дней. Эти дни как кошмар. Мы с отцом примерзли спинами к стенке. Еды не выдавали по 3-4 дня. Через три дня обнаружилось, что из населения в вагоне осталось в живых человек пятнадцать. Кое-как, собрав последние силы, мы сдвинули всех мертвецов в один угол, как дрова. До Вологды в нашем вагоне доехало только одиннадцать человек. Приехали в Вологду часа в 4 утра. Не то 7, не то 8 февраля. Наш эшелон завезли куда-то в тупик, откуда до вокзала было около километра по путям, загроможденным длиннейшими составами. Страшный мороз, голод и ни одного человека кругом. Только чернеют непрерывные ряды составов.
Мы с отцом решили добраться до вокзала самостоятельно. Спотыкаясь и падая, добрались до середины дороги и остановились перед новым составом, обойти который не было возможности. Тут отец упал и сказал, что дальше не сделает ни шагу. Я умолял, плакал — напрасно. Тогда я озверел. Я выругал его последними матерными словами и пригрозил, что тут же задушу его. Это подействовало. Он поднялся, и, поддерживая друг друга, мы добрались до вокзала...
Больше я ничего не помню. Очнулся в госпитале, когда меня раздевали. Как-то смутно и без боли видел, как меня стащили носки, а вместе с носками кожу и ногти на ногах. Затем заснул. На другой день мне сообщили о смерти отца. Весть эту я принял глубоко равнодушно и только через неделю впервые заплакал, кусая подушку..."
Это из воспоминаний Аркадия Стругацкого, которые оказались у Ани на компе, и я прочел, еще до отъезда из Москвы. Насколько тяжело было нашим людям даже в тылу, при том, что и сама жизнь была беднее. Ничего героического, только тяжелый труд за выживание — и свое, и страны. И те, кто переживут — будут и десятилетия спустя говорить, "только бы не было войны".
Мы, полторы сотни человек, экипаж атомной подводной лодки "Воронеж", неведомым науке путем попавшей из 2012 года в лето 1942, были избавлены от этих тягот и лишений. Попали прямо из похода — и поняли, и приняли, что в самой трудной для нашей страны войне придется напрячься сверх обычного, так что обойдемся без межпоходовых домов отдыха и подменных экипажей — а жизнь на борту атомарины одинаково проходит в любое время. Девяносто три только официальных победы, потопленных нами фашистских корабля. Война кончилась здесь в сорок четвертом, и тоже 9 мая. И настал мир. Или подготовка к будущей войне — "холодной", но готовой перейти в горячую, если мы покажем слабину?
Можно принять, что стоимость постройки такого корабля как "Воронеж", атомный подводный крейсер проекта 949, примерно равна таковой у линкора. Или же как у танковой армии. Или же — построить нормальное жилье населению немаленького города, где в этом времени у половины даже не комната в коммуналке, а барачная "система коридорная", при совершенно диком уплотнении.
"На одного жителя Москвы в среднем приходилось лишь 4,15 квадратного метра жилой площади. Половина населения столицы жила в коммуналках, другие — в бараках, и только небольшая часть имела отдельное жилье.
...семья из пяти человек жила в одной комнате, разгороженной деревянной перегородкой.
...четверо (муж, жена, новорожденный ребенок, мать жены) жили в одной комнате на площади 16 квадратных метров.
...семья из пяти человек жила в бывшей кухне, с кафельными стенами, каменным полом и одним небольшим окном."
Это — из документов тридцатых годов. И за годы войны стало хуже — часть жилья была разрушена, разобрана на дрова, и надо было куда-то селить эвакуированных! Условия были такие, что довоенные примеры, приведенные выше (все ж отдельная комната на семью!) казались просто раем. И решить в значительной степени жилищный вопрос удалось лишь в шестидесятые, что бы ни говорили про "хрущевки", но именно они, дешевые и быстро возводимые, стали реальной альтернативой баракам, полуподвалам и комнатах в коммуналках. Но это будет — еще через пятнадцать лет.
