Прасковья. Будни сельских ведьм (часть 1)

Вот так мы и жили. Днем я старалась отоспаться и особо не светить по селу своей черной шерсткой, а вечерами грызла гранит науки травоведения. У меня даже что-то начало получаться, что не могло не радовать, ибо еще один теракт соседка бы не пережила. Периодически звонила маман. Днем бабуля просто отбрехивалась, что я на речке или разоряю очередной соседский огород, и мобильный телефон не взяла, чтобы не потерять. А вот вечерами, меня уже ничего не могло спасти от маминых причитаний и нотаций. Бабуля все никак не могла созреть для рассказа, о том, что у нас произошло. Так и тянула до приезда матушки. Случилось это недели через две после моего превращения. В воскресенье утром, когда я еще блаженно спала, подрагивая во сне лапами и никакие вопли петухов, и топот мышей меня не беспокоили, прямо над ухом раздался голос мамы:

— Привет, а где Прасковья? Что уже умудрилась сбежать с мальчишками в лес? — спросила она удивленно и чуть расстроено.

Я сжалась на диване и старалась слиться с окружающим фоном и не отсвечивать.

— Доченька, ты только не волнуйся... — вот зря она это сказала. Мама большая любительница поистерить со вкусом, а фраза 'ты только не волнуйся', для нее как красная тряпка для быка.

— Мам, ты это о чем? Что с Раськой? — это меня она так уменьшительно от Прасковьи назвала. Ее стало ощутимо потряхивать, а бабуля, добрая душа, решила ее добить окончательно, чтоб не мучилась.

— Вон на диване лежит, хвостом наяривает твоя Раська, котенком стала по дурости, — махнула она на меня рукой.

— Как ккккотенком? — маман начала заикаться и тяжело осела на кресло рядом со мной, запустив мне руку в шерстку и сжав мое бедное тельце.

— Знамо как. Откопала на чердаке сундук твоей пра-пра-бабки Устиньи, мало того, что увидела его раньше срока, так и открыть смогла, паразитка. Ну, а как после этого проклятье не схлопотать? Вот и лежит теперь на диване, морду усатую лапами намывает.

— Мам, как такое может быть? Я же его вообще увидеть то не смогла? — прошептала матушка удивлено.

— А чего ты удивляешься? Ты помнишь, как ты ее рожала? И кто у тебя роды принимал? — на лице бабули была написана усталость.

— Что-то смутно, все как в тумане. Но я же у тебя была, приехала за неделю, еле от Степана отбилась, он меня хотел отправить рожать в роддом. Но ты говорила, что наши женщины нормально рожают только в стенах родного дома, в других местах и мать и ребенок могут умереть, особенно если рождается девочка, — маман силилась вспомнить события четырнадцатилетней давности, но что-то от нее постоянно ускользало.

— Все правильно, милая. Только старшая в роду может помочь родится новой ведьме, отдавая ей часть своей силы. У тебя роды принимала не я.

— А кто? — удивилась матушка.

— Устинья приходила, — сказала она тихо.

— Как Устинья, она же давно умерла? — пораженно прошептала маман.

— Вот тут ты Олюшка, ошибаешься, Устинья умерла, после того, как отдала все силы новорожденной и тебе. Тебе она просто жизнь спасла, а вот Прасковье, похоже, колдовской дар-то и перешел. Ну и как наследство, сундук прабабкин.

— А где она все это время была? Все ж думали, Устинья лет сто как умерла, — на лице матушки была написана нешуточная заинтересованность. Вот бы еще толком понять кто такая эта Устинья?

— А как ты думаешь, долго ты проживешь на одном месте, если практически стареть не будешь? — удивилась бабуля ее непонятливости.

— То есть, как? — личико матушки неприлично вытянулось. — Тебе же вот можно дать твой возраст, с натяжкой конечно, но можно.

— Ох, ты ж Ольга, чему я тебя столько лет пыталась научить? И все без толку. В нашей семье женщины сами всегда решали, на какой возраст выглядеть, с какой скоростью стареть, кого учить и кому передать свои силы, — сказала бабуля раздраженно.

— Это из-за папы? Да? Я его совсем не помню, — сказала матушка растерянно.

— Маленькая ты еще была, когда это все началось. Вроде бы не должно было ничего серьезного случиться, но небольшая стычка переросла в затяжной конфликт, как тогда писали, — голос бабули сочился горьким сарказмом. — Матвей погиб, даже мой оберег не помог. Видно на роду так было написано, а тут уж и ведьмы не властны, с судьбой не нам спорить. А не сдерживаю я возраст потому как к нему хочу, ждет он меня там.

Бабуля стояла у окна, голос ее был спокойный вот только по щекам, освещенным утренним солнцем катились слезы.

— Мам, ну что такое ты говоришь, тебе еще жить и жить, — возмутилась маман.

— Молчи, — сказала бабуля с неожиданной злостью,— я это точно знаю. Я потомственная ведьма, мы такие вещи чувствуем. Но ты не переживай, раньше времени я не уйду. Вот эту охламонку обучить нужно. Она должна быть готова к своему двадцать первому дню рождения.

— Она теперь так с хвостом и будет бегать?— спросила мама.

— Да нет, не переживай. Все поправимо. Прасковья после захода солнца становится человеком. Я ее учить начала, дар-то у девочки сильный. Ишь, даже сундук раньше времени увидеть смогла. Задатки хорошие, правда дури еще много, — бабуля отошла от окна и присела в соседнее кресло.

— Мам, можно что-то сделать, что б это изменить? Ну, эти превращения, — матушка неопределенно помахала рукой, не в силах подобрать более точное определение. — Вернуть ей человеческий облик?

— Нет. Все что могла я сделала, теперь очередь за ней самой. Может через какое-то время, в кошачьем облике заговорит, — бабуля скептически на меня посмотрела, а потом тяжело вздохнула.

— А как я это все мужу расскажу? Привезу кошку домой, суну Степану под нос и скажу: 'это твоя обормотка ненаглядная, не переживай в шкурке пару лет побегает, может и человеком станет'? Он же над дочерью трясется, Раська, когда Степа дома разве, что не на голове по дому и окрестностям ходит! — взвилась она.

— Не истери! Скажешь, что представилась возможность Прасковью за границу в частную школу пристроить, а я деньги дала. Сама знаешь, я с момента ее рождения деньги для ее учебы у пани Орыси в Кракове откладываю. Еще с пеленок понятно было, что Прасковья будет сильной ведьмой. Все-таки почти всю силу Устиньи забрать смогла. Орыся хоть и моя старинная подруга, но бизнес есть бизнес и бесплатно она Прасковью учить нашему ремеслу не будет. А чтоб Степан не так тосковал по дочери, дам я тебе настой один, он постепенно приглушит чувства. Муж твой все помнить будет, только вот чувства будут, как бы припорошены временем, — бабуля подошла к секретеру и закопалась в полках, в поисках заветной настойки.

Школа у пани Ориси была известная не только в Польше но и по всей Европе. Скорее это была даже не школа, а пансион для благородных девиц. Там преподавали помимо общих предметов танцы, пение, языки, даже учили вышиванию. На самом деле это было хорошее прикрытие для школы молодых ведьм, которая там была отдельным факультетом медицинской направленности. Школа была очень престижной, ее диплом свидетельствовал об определенном знаке качества в образовании, так как учителя не давали никаких поблажек ученикам вне зависимости от статуса их родителей. Это позволяло отсеивать бездарей и ленивых еще на начальных этапах.

— Я смотрю, ты все продумала?! — зашипела маман, взяв в руки найденную бабулей бутылочку.

— Да, время было, — бабуля оставалась на редкость спокойной. — Девчонка останется у меня, привезешь ей учебники за несколько недостающих лет, художественную литературу, одежду. Подучим, знания у нее не хуже чем у сверстников будут. Да, учебники по английскому и латыни не забудь. Не гоже моей внучке невежей быть.

— А латыни то зачем? — не поняла маман.

— Как это зачем? А как, по-твоему, нужны ей знания современной медицины или нет? Или она только из прабабкиных фолиантов знания черпать будет? — удивилась бабуля.

Я как это услышала, чуть с дивана не свалилась. За что?!!! Боженька, ну что я тебе сделала? А? Она б меня не только языкам, но и танцам учить собралась, менуэтам там разным, полькам-бабочкам.

— Ладно, давайте завтракать, — сказала бабушка примирительно.

Завтракать это хорошо, это я завсегда пожалуйста. В последнее время аппетит у меня вырос и существенно. Вроде маленькая, а куда что девается, непонятно. Вечером мама уехала домой, а на следующий день вернулась. Лучше бы она еще несколько недель не возвращалась. Она привезла практически все, что бабуля просила: мои вещи, учебники и, о горе мне, самоучитель по английскому языку и учебник по латыни для первого курса медиков. Вот мне интересно, и где это она умудрилась летом на выходные это все раздобыть?

— Ну как Степан? Поговорила с ним? — спросила бабуля.

— Не стала, зачем его тревожить раньше времени? Позже расскажу, — было видно, что необходимость предстоящего разговора ее тяготила и была неприятна.

Бедный папка, как же он без меня-то будет? Он у меня первый друг. На рыбалку с малолетства брал с собой, даже как-то помог вытащить мне крупного черного бычка, мой первый улов. Родитель первым научил меня стрелять из рогатки. И наказывал за проделки только в одном случае, если в результате реализации моего очередного плана страдали окружающие. А вот, если план хорошо продуман и так же реализован, то честь тебе и хвала, даже если заловили. И вот как он теперь без меня будет? А я без него? И так вдруг себя жалко стало. По мордочке поползли непрошенные слезки. Вот не знаю, плачут ли кошки, но у меня и это получилось.

— Эй, ты чего? Чего сырость разводишь? — спросила мама.

Ну и как я ей что-то объясню? Разве что-то промяукаю.

Глава 2.

Мама у нас долго задерживаться не стала. Все-таки это у меня каникулы, а у нее работа. И мы с бабулей остались вдвоем. Она, как и обещала, взялась за меня по полной программе: математика, языки, история и естественно семейное наследство — книги по травоведению. Днем я должна была прочесть все, что она мне задала, а вечером ей рассказать, что поняла. Потом задать вопросы, поупражняться в произношении новых слов на английском и сварить один-два настоя. Ложились мы после этого поздно, выжатые как лимон, что я, что бабуля.

В таком ритме незаметно наступила осень, зарядили дожди. День начал становиться все короче, а ночи длиннее и, естественно, что и время моего пребывания в шкурке с каждым днем было все меньше и меньше. Хоть какая-то польза от осенней промозглости. Но, даже живя в полном уединении и будучи полностью загруженной учебой, я умудрилась влипнуть в историю.

Нужно сказать, что семейные фолианты по зельеварению у нас были с характером. Абы кому в руки не давались и любили маскироваться под все, что им заблагорассудится. У одной из книг был особенно скверный характер 'сто один рецепт отваров от желудочных колик'. Может, это было как-то связано с ее неаппетитным содержанием, а может и что другое, но эта поганка очень любила прикидываться одним из томов наших незабвенных классиков марксизма-ленинизма.

Вот в один далеко не прекрасный день, к нам забрела Никитична за мазью от ревматизма, да так и застряла на пороге от невероятной картины. Сижу я в кошачьем обличии, на столе передо мной на подставке лежит эта книга, я с умным видом шевелю усами и ноготком поддеваю и переворачиваю страницы. На столе возле меня лежат бабулины очки, я их периодически подталкиваю к книге и пытаюсь через них читать мелкие буковки в сноске. А на титуле книги большими буквами написано 'КАПИТАЛ' Карла Маркса.

У вредной бабки случилась истерика и она, икая, сползла по стенке. Потом бедная старушка начала хвататься то за сердце, то за голову. А затем, вспомнив то ли мультик про Карлсона то ли небезызвестных Татушек заголосила на всю хату:

— Я сошла с ума!!! Я сошла с ума!!!

Какая досада. Нужно же было ей припереться именно в этот момент? Я окинула ее тяжелым взглядом, но не пошевелилась, чтобы помочь. Да и что я могла сделать? Подойти к ней и потереться? Ага, чтобы она меня пнула. На вопли Никитичны прибежала бабуля и тоже схватилась за сердце. Вот только по другой причине. Как ей соседку заткнуть, чтоб по всему селу не разнесла слухи о коте ученом. Вот они-то нам были совсем не нужны.

— Никитична ты чего это на пороге расселась. Что случилось-то? — заполошно всплеснула руками бабуля.

— Ик, там это! — и тычет скрюченным пальцем в меня.

— Что это? — не поняла бабуля.

— ИК... кккошка и КАПИТАЛ! — на последнем слове глаза бабульки закатились и она сползла на пол.

Как мы ее переносили на кровать — отдельная история. Старушка неожиданно оказалась ужасно тяжелой. Бабуля ее тянула под мышки, а я, ухватившись зубами за соседкин чулок, ей помогала. Итогом наших манипуляций была соседка на кровати в беспамятстве с пожеванными хлопчатобумажными чулками — одна штука. Нашатырь помогал с трудом. Бабуля его подносила к носу Никитичны, та приходила в себя, видела меня, сидящей у нее на коленях и опять вырубалась. Так продолжалось раз пять, пока бабуля не догадалась меня согнать с бедной старушки. А я чего, я ничего, может у меня академический интерес проснулся — сколько раз она так сможет вырубаться, а потом опять подниматься нашатырем. Я же будущей лекарь, или ведьма? Или ведьма-лекарь? А, времени еще много, разберусь.

Все-таки Никитичну в чувство мы привели и напоили валерианой. Уй, что тут началось. Кошка я, а кошки валериану любят, за валериану готовы родину продать. Ну и я от этого запаха готова была на подвиги. Где-то на задворках сознания фоном раздавалась музыка из фильма 'Миссия невыполнима'. Я начала забираться по только что пришедшей в себя Никитичне, накатившей настойки, с самым зверским выражением усатой морды. Делала я это медленно и со вкусом, с выпущенными когтями. Причем взбираться я начала по ее погрызенным чулкам, что тоже не добавило им новизны и очарования. Я на полусогнутых доползла до колен, так и не отводя взгляда от глаз старушки, а потом с места вскочила ей на грудь и стала вылизывать, немного пролившейся настойки. Бабка выпала в астрал, на этот раз надолго. Нашатырь уже не помогал.

— Вот дурында, ты чего делаешь? Как мне ее теперь привести в чуйства? — взвыла бабуля, окидывая взглядом развалившийся на кровати фронт работ.

Я смотрела на бабулю добрым расфокусированным взглядом и перетаптывалась лапами на животе Никитичны. А потом я стала пьяно подмяукивать, выражая свой полный восторг от сложившейся ситуации. Бабуля не выдержала и шлепнула со всей дури полотенцем по моему хвостатому месту.

— Вот злыдня, как валерьянки нализаться, так она первая, а как помочь больной немощной мне так ни в какую! — возопила она.

Моя умильная мордаха глядела на нее с пола совершенно осоловевшими глазами и вдруг я произнесла:

— Ты меня уважаешь? Ммррр?

Бабка как стояла, так и села. Глаза у нее были как два блюдца огромные, круглые, того и гляди вывалятся от удивления.

— Если бы я знала, что для того чтобы ты, заговорила, тебя нужно было валерьянкой напоить, давно бы это сделала, — сказала она в сердцах.

Самое интересное, что теперь бабуля не знала, за кого ей хвататься первой, за меня или же за Никитичну. Решила, что лучше вначале привести меня в чувство, чтобы бедная соседка еще чего не увидела, а я не вытворила.