Огни Самайна. Бал у Князя Тьмы

Пойти же...

Пойти — подписать себе смертный приговор. Если её раскроют, Тёмная знать не станет миндальничать и разводить демагогию. И выяснять, почему она оказалась на этом Балу тоже.

Самайн — ночь ритуалов и жертвоприношений, ночь подаяния и жатвы кровавых богов. Самайн — ночь перемен и стёртой грани между мирами. Во время неё нет правил и запретов, нет морали и законов. И со случайно бабочкой, попавшей в сети, пауки церемониться не станут. Убьют, и продолжат своё безумный праздник.

Ведунья хмурилась, сжимая в подрагивающих пальцах кружку с остывшим травяным отваром. Ситуация выходила патовая. С одной стороны откат с неизвестными последствиями, с другой — ходьба по тонкому лезвию, когда любой неверный шаг может привести к долгой и не самой приятной смерти. Иулия не была наивна и прекрасно знала, на что способны обитатели Ночной стороны города. Доводилось видеть последствия их гостеприимства. Да и сама пару раз попадала в, пусть и не большие, но достаточно серьёзные переделки.

Вот только до сегодняшнего дня ей везло выбраться из них без каких-либо последствий для себя. Но, как и всё в этом мире, "удача" оказалась далеко не вечной.

А ещё где-то в глубине души, в самом её потайном уголке, тщательно прятавшиеся там демоны шептали "Попробуй". "Рискни". "Почувствуй". "Узнай"... В конце концов, жизнь ведь одна. И лишь ты решаешь, остаться тебе никчёмным, лишённым половины способностей светлым ведуном...

Или сыграть с Тёмной знатью, увидеть своими глазами греховный в своей красоте, таинственный Бал. Может, боги будут милостивы к тебе, духовница, и благословят. На удачу, в таком опасном мероприятии, как обман Правящей четы.

Невесело улыбнувшись, девушка подняла взгляд и оглядела небольшую кухню. Пучки трав и ступка, брошенная на столе. Потёртый котёл на треноге соседствовал с кофеваркой, а на полочках со специями притулились не самые съедобные ингредиенты, использовавшиеся в алхимии и медитации. Может, виновата усталость, после напряжённого, длинного и тяжёлого дежурства. Может, она просто дошла в привычной суете до точки, когда надо что-то менять, дабы не сойти с ума.

Может... Ещё что-то. Только чем больше Иулия думала над идеей пойти на Бал, пусть даже под обманной личиной, тем больше она ей нравилась, рождая где-то там, в том самом потаённом уголке души горячее, трепещущее предвкушение. Да и почему бы и нет? Ведь никто не говорит, что она должна будет оставаться там до конца?

Кивнув собственным, отдающим изрядным сумасшествием, мыслям ведунья встала, поставив чашку на стол. Сходив за сумкой, оставленной в коридоре, отыскала среди самых разнообразных вещей телефон. А после крутила его ещё минут десять, сомневаясь: звонить или нет? Но бросив взгляд на приглашение и шёлковую алую ленту, набрала знакомый номер, отгоняя сомнения прочь.

Как говорил один мудрый старец: "Живём лишь однажды".

Если Ксана и удивилась такому раннему звонку, то виду не подала. Или просто ещё не проснулась, смачно зевая в трубку и неопределённо угукая на всё, сказанное закадычной подругой. Правда, когда Иулия упомянула приглашение на Бал и пояснила про своё желание пойти на него, медиум подавилась очередным зевком и долго, натужно кашляла. После чего бросила короткое и ёмкое "Скоро буду", тут же отключившись.

В дверь она постучала ровно через пять минут, отрывисто и сильно. Оставалось только удивляться, каким образом ей удалось преодолеть больше половины города за такой короткий срок. Не на метле же летела... Это, конечно, в духе эксцентричного медиума, но такой атавизм, как любит выражаться сама Ксана.

Гостья разулась и, не спрашивая разрешения, прошла сразу в кухню. Поставив чайник на газ, проверила сбор в заварнике и вылила его, недовольно скривившись.

— Как ты можешь пить эту травяную дрянь? — высокая, худощавая темноволосая девушка, лет двадцати-пяти на вид, с гордым испанским профилем, узкими скулами и острым подбородком смотрелась на скромно обставленной кухне смешно и неуместно. Контраста добавляло изысканная длинная юбка и блузка с крупной брошью на воротнике вместо заколки.

— Это был успокоительный сбор, Ксана, — Иулия пожала плечами, забравшись с ногами на табуретку и с интересом наблюдая, как суетится подруга, придирчиво осматривая, обнюхивая и отбирая сушёные травы.

Чтобы в конечном итоге признать их негодными и жестом фокусника вытащить из небольшого саквояжа, прихваченного с собой, мешочек с настоящий, крепким, цейлонским чаем. С кусочками цитрусовых и обязательным лимоном, перекрасившим терпкий, тёмно-красный напиток в тёплый, оранжевый цвет солнца.

Поставив перед ней кружку, Ксана устроилась на соседнем табурете, закинув ногу на ногу. Пригубив свою порцию животворящего напитка, медиум тяжело вздохнула:

— То-то я смотрю, тебя им так успокоило, что пришла шикарная в своей оригинальности мысль посетить Бал в ночь Самайна. Я таки надеюсь, это была неудачная шутка?

— Ну... — Иулия смущённо почесала нос. — Как тебе сказать...

— Желательно честно, — медиум подпёрла кулаком щёку, придавив подругу тяжёлым, мрачным взглядом.

Ведунья заёрзала, опустив голову и пряча глаза. Мелькнувшую малодушную мысль соврать пришлось выкинуть из головы. Ксана чувствовала ложь, сказывалась специфика собственной силы. Общаясь с мёртвыми, рискуя оказаться в их ловушке, невольно учишься видеть куда больше и лучше.

— Ну? — нетерпеливо постукивая пальцами по столешнице. — Я жду.

— Ну а что рассказывать-то? — подув на чай, Иулия деланно пожала плечами. — Пришла с дежурства. Разбирала почту. Нашла необычный конверт. Вскрыла. Прочла. И поняла — живём лишь раз. Так почему бы не посетить это столь значимое светское мероприятие?

— Угу, — задумчиво угукнула девушка, отпивая чаю. — То есть, выражаясь нормальным языком, ты, солнце моё, получился приглашение на Бал и, из любопытства, вскрыла оное. И теперь у тебя два вариант — откат или опасная для жизни авантюра.

— Ну... Да.

— Ты с ума сошла? — ласково поинтересовалась Ксана, выпрямившись и наклонившись вперёд, заглядывая в глаза ведуньи.

— Нет, — покачала головой духовница.

— Сотрясение получила? Газа надышалась? Химикатов каких? Реактивов? Спирт в конце концов с водой перепутала?

— Ты меня за кого принимаешь? — обиженно насупилась Иулия, скрестив руки на груди. — Мне не пять лет, и работу свою я знаю хорошо!

— Конечно, тебе не пять лет, — согласилась медиум. И вдруг заорала, вскочив на ноги и уперев руки в бока. — Тебе куда как меньше! Потому что дети даже в пятилетнем возрасте знают, что такое Бал и чем он грозит такому легкомысленному Светлому, что решит посетить его! Светское мероприятие! Ха, рассказывай!

— Кса-а-ан...

— Нет, вы посмотрите на неё! Самоубийца чёртова! Что, не нашлось более оригинального и менее опасного способа свести счёты с жизнью?!

— Ксана...

— Нет и ещё раз нет, Иулия! Никакого бала и можешь засунуть свои псевдо философские рассуждения о тщетности бытия куда подальше! Можно туда же, где оставила голос разума и инстинкт самосохранения!

— Ксана!

— Что, Ксана?! Я много лет Ксана и прекрасно знаю, как меня зовут! — выдохшись, медиум приземлилась на облюбованную ранее табуретку и устало вздохнула. — Солнце, скажи мне, что ты пошутила.

— Да если бы, — Иулия протянула руку, демонстрируя причудливую вязь на коже. — Рисунок появился после того, как вскрыла конверт и вытащила приглашение.

— И?

— И мой выбор невелик, сама знаешь, — ведунья грустно улыбнулась. — Лишиться силы не хочется. А попробовать посетить Бал и выйти оттуда живой...

Какое-то время подруга молчала, видимо взвешивая все "за" и "против". Наконец Оксана недовольно поморщилась, поднимая руки вверх, признавая своё поражение:

— Ну хорошо. А от меня ты что хочешь?

— Хочу помощи. Ты лучшая выпускница факультета Иллюзий и Личин. И знаешь, как сделать так, что бы никто и никогда не узнал о моём визите в рассадник зла и порока.

— Если ты про Администрацию города, то тут помочь ничем не могу. Увы, перед бюрократией и коррупцией бессильны любые чары, — деланно равнодушно откликнулась Ксана, накручивая прядь чёрных волос на указательный палец. Её дымчато-серые глаза смотрели куда угодно, но не на ведунью. А общее мечтательное выражение лица и вовсе наводило на мысли, что собеседник витает где-то далеко в облаках.

Впрочем, для медиума такой отрешённо-блаженный вид был нормой, данностью, обусловленной их силой. Поэтому Иулия лишь фыркнула, сцеживая зевок в кулак:

— Ты прекрасно поняла, что я хочу.

— Ну да, — саркастически протянула Ксана, продолжая с интересом рассматривать потолок. — Ты хочешь, что бы я скрыла твою ауру, силу, внешность под ложным обличьем. И ты пойдёшь в нём на Бал. Где тебя благополучно раскроют, если не сразу, то в полночь точно.

— Всегда думала, что присказка о волшебстве развеявшемся после двенадцати часов, всего лишь плод чьей-то фантазии.

— Мы, знаешь ли, тоже в своём роде плод чьей-то фантазии, — Оксана смерила её мрачным взглядом. — И я не собираюсь собственноручно отправлять тебя на эшафот. Нет, ни за какие коврижки. Уж лучше тогда напрямую к Князю сунуться и попросить снять плетение. Конечно, бесплатно он делать это не станет, да и добраться до него...

— Ксана-а-а-а... Не уходи от разговора. Ты сделаешь мне ложную личину и точка!

— Почему я? — устало вздохнула медиум, прикрыв глаза и потерев ладонями лицо.

— Ну а кто ещё? — развела руками ведунья, снова сцеживая зевок в кулак. — Ты лучшая. Я знаю, у нас всё получится.

— Мне бы твою уверенность, — проворчала Ксана, допивая холодный чай. Окинув подругу внимательным взглядом, вздохнула, в который раз за это недоброе утро. — Иди спать, чудо. Бал через два дня. У нас не так много времени, как хотелось бы.

— Люблю тебя, — встав, Иулия чмокнула в щёку недовольно ворчавшую девушку и скрылась в спальне, сонно отметив странный взгляд медиума, брошенный на злополучное письмо.

Мысли разлетелись испуганной стайкой, стоило голове коснуться подушки. Лишь только подгребла прыгнувшего следом на кровать Феликса к себе поближе, утыкаясь носом в нежную шёрстку, ещё пахнувшую молоком. И заснула.

Глубоким сном без сновидений, в кои-то веки.

* * *

Дым сигарет с ментолом разъедал окружающую среду домашнего уюта, придавая ему налёт дешёвого бульварного романа. На языке противная горечь, в мыслях мрачный мрак, а в душе странное понимание — всё так, как должно было быть. И не тебе, женщина, менять предначертанное.

Оксана Третьякова, потомок того самого графа Третьякова, в своё время основавшего Ту самую галерею, в жизни верила только двум вещам: душам мёртвым, ведь тем врать уже не было смысла и собственному чутью. Она видела мир не в одном измерении, слышала голоса ушедших и неродившихся, читала судьбы, прошлое и будущее. Волей-неволей потеряешь веру в такие непостоянные и переменчивые константы как чувства и люди. Конечно, случались исключения. Как, например, в случае с Иулией.

Но на то оно и исключение, дабы подтвердить правило.

Затушив сигарету, сгоревшую почти до фильтра, Ксана выбила из пачки новую и прикурила, прищурившись, пуская горько-мятный дым в потолок. Здравых мыслей в голове не наблюдалось. Хотелось... Странного.

И опасного для собственного здоровья. Не говоря уж о психологическом состоянии окружающих.

Руки чесались отшлёпать одну неугомонную ведунью, надавать пощёчин самодовольному, нахальному Князю и совершенно по-бабски подраться с Верховной, изрядно проредив той причёску. И хотя Ксана прекрасно понимала, насколько несбыточны и постыдны для аристократки в энном поколении подобные мечты и желания...

Менее привлекательными они от этого не становились. Медиум поймала себя на мысли о том, что одну треть собственных грёз вполне может воплотить в жизнь, коли отыщет в этом доме настоящий армейский ремень.

— А я сошла с ума, — затянувшись, затушила сигарету в пепельнице. И насмешливо протянула, выдыхая серый дым. — Какая досада!

Ответом ей послужила тишина и мерный стук мелкого моросящего дождя по подоконнику. Осень. Пора депрессий, меланхолии, суицидов и очередного обострения у безумцев и психов по всей стране. Медиум никогда не любила это время года, вызывавшее не самые приятные ассоциации с прошлым. Но ради близкого человека можно притвориться, что осёл это тигр, а верблюд — царь зверей.

И решение появиться на треклятом Балу — не сигнал к вызову добрых дядей санитаров с красивой белой рубашкой наперевес. Всего лишь задачка на сообразительность и умение врать.

Вглядываясь в причудливый узор голых веток старого тополя, росшего под окном, Ксана медленно, но верно проваливалась в транс. Мир потемнел, теряя краски. Что бы спустя три удара сердца расцвести серо-сиреневыми оттенками разной интенсивности и концентрации. Причудливый цветочный ковёр на стене, оплетающий арочный проход вместо окна. Запах тёплого молока и мёда. Привкус кислоты и металла на языке.

И тени. Много теней. У них нет лиц, нет тел, нет.... Ничего. Хоть каких-то отличительных знаков. Лишь один из них, что шагнул вперёд, склоняя голову в насмешливом поклоне, отличается от остальной, безликой толпы. Серый костюм, изящное лицо, белёсые глаза и жуткий оскал, демонстрирующий острые клыки длиною в палец.

— Здравствуй, Паромщик, — криво улыбнулась Ксана, с тихим щелчком прикуривая новую сигарету. Иулия наверняка отвесила бы подзатыльник за такое, как же, своё здоровье гробить нельзя.

А без сигарет никаких нервов не хватит, что бы выдержать происходящее вокруг тебя.

Гость промолчал, продолжая странно улыбаться. Взмах руки и пространство поплыло, меняясь, приобретая другие очертания. Просторный кабинет и двое, сидящие друг напротив друга. Высокая женщина, отрешённо смотрящая на огонь. И мужчина, скучающе слушающий доклад трясущегося вампира.

Затяжка и выдох. Безразличный взгляд сквозь сизую пелену дыма, поднимающегося вверх, искажая восприятие. Паромщик морщиться, но по щелчку его пальцев картинка меняется вновь.

Просторный бальный зал. Потёртый паркет. Высокие стрельчатые окна. Колоны в стиле классицизма. безразличные ко всему слуги-скелеты, скользящие сквозь толпу с подносами. На них бокалы в виде черепов, наполненные алой кровью. Макси, смех и обнажённая сила, окутывающего каждого гостя.

Почти равнодушный хмык и новая затяжка. Так вот он какой... Этот бал. Кровь из черепов пьют здесь как вино...

Паромщик понимающе улыбается. Лёгкое движением плечей, словно сбрасывая ненужную одежду. И виденье изменилось, сменившись в который раз.

Хрупкая светловолосая девушка в тёмно-синем, почти чёрном платье. Полумаска, червлёное золото и серебро. Высокий мужчина в чёрном. Его руки бережно, сильно, властно обнимают партнёршу. Склонившись к ней, он шепчет что-то, улыбаясь порочно и лукаво. А толпа вокруг почтительно склонила голову, признавая его выбор.

Ксана задумчиво потёрла подбородок, стряхивая пепел. Трактовать можно по-разному, но судьба такова, что как бы много ты не знал, она всегда выберет тот вариант, о котором ты и не помышлял.