Монастырь:ведьма для ангела-5 (Часть вторая)

Юный барон, погрузившийся в раздумья, отрешенно смотрел на инквизитора. Тот казался ожившей римской статуей, картинки которых Пьетро, еще будучи мальчиком, видел в одной из дорогущих книг милорда. Отвлеченно пронеслась мысль, что падре не просто падре, но и красив. Интересно, у инквизиторов мужеложество принято? Ведь в обычных монастырях оно распространено, как рассказывал отец.

Молчание барона окончательно сморило Августино, тот погрузился в добрые и сладостные сны, расслабляясь и даже улыбаясь во сне, словно чистый младенец. Он откинулся на спину, и рука высунулась из-под шкуры, ложась поверх подушек — изящная, с длинными тонкими пальцами, совсем не знавшая грубой работы. Всегда для молодого инквизитора находилась работа для ума — он умел писать, он занимался управлением, он ... сейчас спал, даже не подозревая о мыслях Пьетро. Тонкий абрис золотился в отсветах костра, темные тени ложились на открытую шею.

Юноше мучительно захотелось провести по высветившейся линии лица мужчины, но — это же инквизитор, да еще из Рима. Пьетро не был дураком, хоть и был раздолбаем. Поэтому он просто лег на ковер по другую сторону костра, подтянув к себе пару подушек. Испачканный в земле пелиссон послужил покрывалом. Барон лежал, потихоньку попивал вино и представлял, что скрывается под одеждой падре. Открытая рубашка давала представление только о верней половине тела, нижняя же пока представляла из себя терра инкогнито. А также представлял многое менее безобидное. Все-таки интересно, как там у них, в Риме, обстоят дела с удовлетворением плоти? А то его собственная уже очень хотела удовлетвориться, и желательно с помощью падре. Усугублялось это состояние тем, что последний раз был с милордом, и было это уже достаточно давно. Пьетро потер подбородок, пытаясь сосчитать количество безвозвратно утерянных для мужского достоинства дней, но потом бросил это занятие, переключившись на более приятное — разглядывание инквизитора.

Тот зашевелился, вновь поворачиваясь на бок и подтягивая колени к животу, часть покрывала сползла с ноги, открывая тонкую лодыжку, отсвечивающуюся медовым цветом. Августино заулыбался во сне, словно чувствовал, что на него смотрят, но на самом деле это было обычное выражение лица — младенческое, невинное и абсолютно спокойное.

Инквизитор еще несколько минут лежал так, а потом стал вновь кутаться поглубже в шкуры, сворачиваясь в комок от прохлады ночного воздуха.

Пьетро чуть жалобно вздохнул — ну вот, даже порассматривать не получилось. Хотя... Юноша мягко, бесшумно поднялся и огляделся по сторонам. Заметив еще одно одеяло, судя по всему из теплой шерсти, он немного ехидно улыбнулся — то, что надо.

Подхватив его подмышку, барон подкрался к кровати падре. Глядя в расслабленное лицо, вновь удивился — надо же, такой молодой, а уже влиятельный, иначе бы не отправили в Вестготию. Или это наказание — иди и разберись с королем-содомитом? Чуть слышно фыркнув от смеха, Пьетро накрыл священника одеялом — пусть чуть расслабится. Сам же, погрев руки около костра — с холодными ладонями лезть в постель не годится, скинул сапоги и очень аккуратно полез под это самое одеяло. "Со стороны, где нет костра, прохладновато, значит, будем греть, нельзя же, чтобы такой высокий гость заболел", — подумал ехидно, укладываясь рядом с мужчиной и притворяясь спящей грелкой. Нужно убедиться, что Августино не проснется от столько вольного обращения со своей постелью.

Тепло разлилось по замерзшей спине. Во сне Августино прижался к источнику тепла, устраиваясь удобнее и окончательно расслабляясь. Он даже не заметил, что оказался в руках барона Моунт — долгая дорога и несколько недель пути до этого — сперва по залитым дождям южным районам, а затем по снежной дороге до ближайшего баронства, где сразу же посыпались жалобы на короля, оказалась лишь началом. Затем посланнику Папы еще предстояло посетить несколько городов, где каждый раз его убеждали в том, что Сильвурсонни содомит и направляли все ближе к баронству Райсаро...

Молодой мужчина завозился, встревоженный сном, где ужасный варвар отрезает на его глазах причинное место какому-то мальчишке, перевернулся лицом к Пьетро и уткнулся носом ему в плечо. Пахло травами и еще вином... Виноградом, таким терпким и сладким...

Юноша легонько провел пальцами по рубашке инквизитора. Да, тот был хорош, как и представлялось, и Пьетро с трудом подавлял желание поцеловать столь необычного попутчика в сон. Жаль, что нельзя. Барон закрыл глаза, намереваясь честно заснуть, но — не получалось, и причина была совершенно ясна и доверчиво спала на нем. Значит, будет еще она бессонная ночь — ну и что с того?

Пьетро лежал с закрытыми глазами, улыбаясь в темноту, потихоньку перебирал волосы падре легкой, невесомой, невинной лаской и пытался не представлять как тот бы отреагировал на что-то более откровенное, ну, к примеру на минет. Хотя и было жутко интересно — действительно, как?

Словно чувствуя состояние Пьетро и мучившие его вопросы, искушающим дыханием через рубаху грудь юноши обжигало дыхание Августино, который буквально зарылся под шкурами и теперь почти касался губами соска. Посланнику снилось море, зеленая равнина с ровными полосами виноградника. Прогулка босиком по горячей земле и трава, в которой так приятно лежать. А еще ему виделось, что к нему склоняется кто-то и гладит, словно успокаивая и вселяя в сердце надежду.

Пьетро лежал и думал, что с одной стороны это просто невыносимо, с другой — очень приятно. И заниматься самоудовлетворением не стоит, совершенно очевидно, что не стоит. Продолжая перебирать такие мягкие волосы инквизитора одной рукой, вторую юноша опустил чуть ниже, на талию падре, попутно аккуратно оценив ладонью фигуру мужчины. Процесс оценки очень понравился и шебутной барон Моунт задумался, а не продолжить его и дальше, чуть пониже талии. Интересно, какую роль предпочтет Августино? Сам юноша уже попредставлял его в обоих ролях — было неплохо и так, и так. Пьетро облизнул губы, которые уже полнились возбуждением, и ласково поцеловал инквизитора в макушку, приготовившись на всякий случай изображать себя же — но только что разбуженного и очень этим недовольного.

Во сне Августино чуть шевельнулся, вытягиваясь и еще плотнее прижимаясь к Пьетро. Он не проснулся, но достаточно откровенно отозвался на касание легкой дрожью, которая выдавала в нем очень чувственную натуру. Южные крови всегда были более отзывчивыми и темпераментными в постели. А в древе инквизитора прямой линией шли арабские и греческие корни, да и отцом его был один из достаточно известных римских дворян, который с самого детства готовил сына к служению Господу и пророчил тому завидную карьеру.

"Оп-па. Не похоже, что плотские ласки святому отцу совсем не знакомы", — Пьетро становилось все интереснее и интереснее, и, если честно признаться — все заманчивее. Интересный мужчина, а если юноша впадал в охотничий азарт, его редко кто или что могло остановить.

Ладонь барона лаской прошлась по бедру инквизитора — пока по тонкой рубашке, которая не мешала чувствовать жар тела, а губы продолжали дарить медленные и легкие поцелуи, согревая теплом кожу головы. Он откинул сравнительно длинные, по плечи, волосы инквизитора чуть в сторону, обнажая его шею. Все движения были аккуратные, почти невесомые — лишь бы не потревожить сон мужчины. Пальцы Пьетро легкими бабочками пробежались задней, обычно очень чувствительной, части шеи Августино. Юноша с трудом сдерживал нетерпение и старался дышать мерно и ровно — как спящий.

Кожа Августино пахла дорогими маслами и была гладкой и очень нежной, не такой, как у северных воинов, легкий оттенок мускуса смешивался с легким оттенком цветов, в волосах сохранялся запах незнакомых духов. Прикосновения Пьетро не будили молодого священника, но его тело реагировало однозначно на горячие прикосновения и поцелуи, будоражило сладкие видения, в которые был погружен инквизитор.

А юноша облизнул пересохшие от волнения губы и продолжил поглаживать, отслеживая, как инквизитор реагирует. От прилива крови рана на бедре начала пульсировать, но это было даже приятно — подтверждало, что не сон. Прикосновения к шее, плечу, с которого осторожно была стянута ткань, сменялись поглаживаниями бедер и ягодиц, и уже ощутимая реакция падре очень радовала и побуждала к дальнейшему. Августино — имя ложилось на язык солнечным пряным днем, когда все вокруг взял в полон запах персиков, спелых, налитых сладким вкусом до прозрачности, когда фрукты ложатся медом на язык и так приятно слизывать сок с чуть солоноватой от жары кожи.

Пьетро очень бережно перевернул инквизитора на спину, не отпуская его, стараясь не доставить неудобств. В полутьме красноватых углей оттенок кожи казался еще более экзотическим, а чуть приоткрытые губы темнели темным цветом крови и манили поцеловать. И барон не сдержался, четко понимая, что отсюда может пойти прямо на костер. Или куда-то еще — он не помнил, куда в этом году было принятно отправлять мужеложцев. Язык легко коснулся верхней губы Августино — быстро, как укус ядовитой змеи, и Пьетро замер, вглядываясь в лицо столь привлекательного мужчины.

Темные длинные тени от густых ресниц чуть дернулись, сон отступал, и под медово-золотыми веками шевельнулся разум. Августино сонно потянулся в своем уютном гнездышке, обложенном подушками, а потом открыл глаза и увидел над собой... увидел этого наглого молодого барона. Он напряженно смотрел на инквизитора, словно чего-то ожидал и ...

— Что вы делаете, Пьетро? — Августино был просто обескуражен тем, что юноша находится так близко, вернее, лежит практически на нем в его же постели. Густой стыд бросился кровью в лицо.

"Не получилось", — огорченно подумал юноша и ответил чуть хриплым шепотом, глядя абсолютно честными, до прозрачности глазами:

— Грею вас.

— Вы что? Греете? — Августино икнул, не зная куда деваться от смущения и животной силы, напирающей на него. — Вы бы не могли чуть... отодвинуться, — добавил он, уже окончательно пробуждаясь и с ужасом отмечая, что совершенно не одет. В кончиках пальцев отчаянно пульсировала кровь и еще священник вдруг понял, что постыдно возбужден.

"А может и получилось", — мелькнула шальная мысль в голове Пьетро и повела его за собой.

— Так теплее, — пробормотал юноша и заботливо обхватил падре, который сейчас ну совсем не как падре, хоть ты тресни, вновь укладываясь на спину и прижимая его к себе, как несколькими минутами ранее. "Хорошо хоть не поцеловал, был бы совсем идиот", — попытался подумать позитивно Пьетро, но ничего не получалось — руки как сами самой обнимали инквизитора все мягче и настойчивее.

Оробевший окончательно Августино и сказать не знал что. Он вообще мало знал о том, какие местные обычаи и почему это вдруг его вздумал греть этот юноша, но кожа вся вспыхнула, даже уши горели от странного ощущения, что руки барона так плотно прижимают к себе. В одном только прав был Пьетро: тепло, только что покинувшее молодого священника, вернулось и теперь даже обжигало.

— Падре, — вдруг выдохнул юноша, — а что именно включает в себя грех мужеложества? — барон Моунт впал в состояние, на которое его отец характеризовал как "если тебя убьют, домой не возвращайся, сам прибью". Ему сейчас было море по колено, любая желаемая женщина — любовница, ну и так далее. И что самое интересное — ни разу никаких значительно-неприятных последствий для юноши оно не приносило, и еще неизвестно к счастью или к несчастью. Видимо сейчас был именно такой случай, который определит это самое "к счастью" или нет.

Августино часто заморгал, утопая в руках юноши, ловя почти звездочки незнакомого волнения, которое пугало его невероятно и одновременно не отпускало от себя.

— Отношения между мужчинами, — пробормотал, кусая губы, потому что Пьетро вновь уткнулся носом ему в волосы и так горячо опалял затылок, что мурашки бежали по спине.

— Аха, — выдохнул барон и чуть прихватил губами волосы и проведя по коже головы языком, вроде как нечаянно. Странный вкус пьянил голову. — Когда мужчина возлежит с другим, как с женой. А если не как с женой — это тоже грех?

Может, инквизитор и понимал, о чем пытается толковать сейчас Пьетро, но от происходящего его реально повело хуже вина. Неопытность в такого рода делах, отсутствие контакта с другими людьми и даже девушками, позволяла удивлению брать верх, а ощущения делать острее.

— Я не знаю, — выдохнул Августино, растерянно вздрагивая вновь и продолжая полыхать.

— Я буду считать это за отрицательный ответ, — страстно выдохнул юноша, вновь наваливаясь на инквизитора. Правда мгновение придавливающей тяжести было столь мимолетно, что не должно было перерасти в панику, лишь вызвать всплеск адреналина, который усилит будущее наслаждение. Еще миг — и Пьетро, откинув шкуры и покрывало, скользнул вниз, ловко задирая ночную рубашку Августино и обхватывая ртом его мужское достоинство. "Пусть будут благословенны все, кто придумал такую одежду для постели!", — мелькнула странная мысль, и барон принялся ласкать необычно пахнущего везде падре. Хмарь била в голову, заставляя применять весь свой обширный опыт, либо бы почувствовать семя на языке.

Стремительность происходящего привела инквизитора в шок. Он дернулся к бегству слишком поздно, когда губы уже бесстыдно вобрали его плоть, вылизывая и скользя по всему стволу, заставляя уже не только дрожать, но и задыхаться. Кровь пульсировала в висках, изо рта вырвалось нечто нечленораздельное, а в следующее мгновение Августино накрыло шелковой волной беспамятства: хватаясь за шкуры, молодой священник умоляюще уперся ладонями в плечи Пьетро, но тот лишь глубже впустил член в горло, заставляя теперь уже застонать от темноты в глазах.

Реакции инквизитора были таковы, что барон чуть было совсем не потерял контроль над собой. Поиметь священника, более того, инквизитора — это было бы уже слишком. Отдаться, конечно, получше — с точки зрения безопасности для собственной жизни, а вот для задницы... Пьетро застонал что-то нечленораздельное. Он уже слабо понимал, что и как делает, но это было состояние, когда искренне отдаешь свои силы, себя, желая кого-то, и оно зачастую приносит удовлетворение намного большее чем отточенный опыт. Опыт, конечно, тоже никуда вдруг не пропал — юноша это чувствовал по сбившемуся дыханию Августино, по силе, с которой он спивался пальцами в его плечи, по невольным попыткам двигаться навстречу.

А в это время перед глазами священника плясали разноцветные круги, расцветали розовые персиковые сады, алели прекрасные восходы за пределами Римских дворцов. Он целиком утратил связь с реальностью, отчаянно цепляясь за Пьетро, как за единственную соломинку, которая может вот-вот оборваться. Колени тряслись от напряжения, и сердце почти вылетало из груди...

— Боже, — простонал Августино, откидываясь на подушки обратно и запрокидывая голову. — Боже, зачем?

Если бы Пьетро мог думать, он бы удивился заданному вопросу и вряд ли нашелся, что ответить — это же очевидно. Но в тот момент разум был где-то далеко, а изменившаяся поза инквизитора позволила чуть приподнять его бедра, чтобы впускать его плоть в горло, вкушать ее как самое вкусное, что может быть на свете. И барон жадничал — он хотел получить все, что возможно, ведь в голове пульсировала мысль, что это может и не повториться. Пальцы невольно нащупали колечко мышц и дразнили прикосновениями.