Три угла одной фигуры

— Знаешь, а я ведь, правда, в Ленку влюбился. Думал, что так, мелочи, пройдет. Но Никитос снова оказался куда мудрее меня. Быстро все просек. Так что я не в обиде. Ни на него, ни на тебя. Грустно, конечно, что все так закончилось. С другой стороны... — он снова отвернулся, — как бы все это еще могло быть? Только так. Поэтому... — начал он и махнул рукой.

Поднялся.

— То есть, — Антон тоже встал. На душе было какое-то странное мерзопакостное чувство, но он честно старался не думать сейчас ни о чем, кроме того, что хочет сохранить дружбу. Да, это сейчас было самым главным. — Друзья? — протягивая руку Вадику, виновато произнес он. Слабо улыбнулся.

— Друзья, — Вадик вернул улыбку и крепко пожал протянутую руку.

— И куда ты теперь?

— Домой. К родителям. Скажу, что готов вернуться в семью.

— Серьезно? — не поверил Антон.

— А что делать? — пожал плечами Вадик, туша окурок о стену остановки. — Я ведь... — он запнулся, словно был не уверен, стоит ли говорить. Но сказал. — Я на Ленке жениться хочу. Не знаю, еще год назад даже представить себе такого не мог, а тут... — он замялся. — Да и какое совместное будущее может быть у двух парней. И это в нашей-то стране?

— Никакого, — пробормотал на это Антон. И перед глазами возник образ Никиты, вечно веселящегося неизвестно по какому поводу. Ему первый раз в голову пришло, что тот может быть вовсе не таким неунывающим оптимистом и оторвой, каким хочет казаться. И что с ним будет теперь, когда он узнает?

— На свадьбу-то пригласишь? — притворное веселье в голосе удалось ему на славу. Он даже нашел в себе силы хлопнуть друга по спине.

— Приглашу, — кивнул на это хмыкнувший в сторону Вадик. Помолчал и добавил, — И Никитоса, наверное, тоже.

— Не нужно, — серьезно и холодно бросил на это Антон.

— Да, ты, наверное, прав, — мертвым голосом отозвался Вадик и кивнул в сторону приближающегося к остановке автобуса. — Ну, бывай тогда. — Протянул руку, прощаясь.

— Ага. И ты... — со вздохом пожимая протянутую руку, кивнул Антон и через некоторое время остался на остановке один.

Он не знал, что ему теперь делать. Куда податься. Домой? А как же Никитка, что с ним теперь будет? Может быть, все же к нему? А вдруг Вадик не ошибался, не врал? Вдруг у Ника действительно были и остались какие-то виды на него? Не может быть, конечно, но вдруг? И Антон ушел домой. Пешком почти через весь город. Нужно было остудиться. Проветриться. А то и без того всю дорогу мысли одолевали. Зато прогулка утомила, и, придя домой, он плюхнулся в кровать и отрубился начисто. Без сновидений и смертной тоски, разъедающей душу. Как вовремя-то.

С Никиткой он столкнулся в универе недели через полторы после того памятного вечера. Он все собирался набрать номер, позвонить, пообщаться. Но слова Вадика прочно засели у него в голове, поэтому он так и не позвонил, ежедневно наблюдая, как Вадик любезничает с Леночкой. Она училась на два курса младше них. Антон с Вадимом были студентами одной специальности. Вместе поступали. Никитка же учился совсем на другом факультете, и если Вадик с Тохой были технарями, то Ник осваивал славную профессию дизайнера. Поэтому с ним на парах было почти нереально пересечься. И все-таки, порой, случалось так, что предметы общеобразовательного профиля им ставили в соседних аудиториях одного корпуса. Сегодня как раз был такой день.

Антон на паре вышел в коридор с семинара по сопромату и у дверей в туалет столкнулся с Ником. Тот цвел и пах. Улыбался от уха до уха и распространял вокруг себя аромат приятного, мужского парфюма. Антон даже сморгнул, сходу не сообразив, что школьный друг ему не привиделся.

— Йо! — обрадовался ему Никитка и тут же протянул руку здороваться. — Какими судьбами?

— Учебными, — отчего-то смутившись, выдавил из себя Тошка, но руку пожал.

Никитка торжественно потряс её и в шутку сделал приглашающий жест, пропуская Антона вперед себя. Тот замешкался, но вошел. И так и застыл посреди туалетной комнаты возле ряда писсуаров. Смущение сковало, словно цепь какая. Он сам себя в этот момент понять не мог.

— Ты чего это? — наигранно удивился Ник и, отстранив его плечом, протиснулся внутрь.

— Да так, — спохватившись, бросил Антон и поспешил взяться за дело.

Никитка нисколько не смущаясь — с чего бы, право слово? — пристроился рядом.

— Ну, и как ты?— тихо спросил Антон просто затем, чтобы прервать повисшую между ними гнетущую паузу.

— Не жалуюсь. Вад, кстати, еще на прошлой неделе съехал. Так что я теперь свободен как птица. Отрываюсь.

— А за квартиру теперь как? Вы ведь вместе, вроде, платили.

— Ага. Вместе. Но тогда я не мог себе позволить гулять за чужой счет, а сейчас с этим проблем нет. Так что на гулянках экономлю и сам за все плачу.

— В смысле, за чужой счет? — опешив, уточнил Антон.

Ник посмотрел на него как на неразумного ребенка. Антон даже хотел обидеться. Губы поджал. А Никитка хохотнул, похлопал его по плечу и объявил.

— И откуда ты на мою голову такой наивный? — вопросил он и добавил, — Просто теперь меня мои любовники угощают, когда в клуб иду.

— Любовники? — слабо пролепетал Антон, у которого в первую очередь в голове не укладывалось именно множественное число.

— А что? — нарочито невинно захлопал глазами Никитка. — Прихожу в клуб, снимаю какого-нибудь солидного дядьку, он и рад стараться. Вот и ублажает меня, пока я ему не дам.

— И часто даешь? — неприязненно сбросив со своего плеча его руку, уточнил Антон. Отчего-то такие откровения со стороны друга ему не только совсем не понравились, но и разозлили. Ему даже захотелось ударить Ника. Сильно, по-взрослому, по лицу. Но он сдержался.

— А, — Ник нахально улыбнулся и махнул рукой, — как получается. — А потом, вдруг посерьезнев, добавил. — А что мне остается? Я люблю тусить, но с платой за квартиру денег на те гулянки, к которым я привык, уже не остается, приходится выкручиваться.

— А работу найти?

— Так я и так работаю.

— Работаешь? — искренне удивился Антон. — Я не знал.

— Ну, — Ник пожал плечами, — Вадик мог тебе и не говорить.

— А ты сам почему не распространялся?

— Ну, — Ник замялся.

— И кем ты работаешь? — заподозрив неладное, уточнил Антон, воображение рисовало ему всякие непристойности. И от тех картин, встающих перед глазами, снова откуда-то из глубины поднималось бешенство. Но он предпочел услышать ответ.

Никитка вздохнул, отвернулся.

— Тебе на пару еще не пора?

— А тебе? — тут же спросил Антон.

— Я прогуливаю.

— Вот как?

— Да, так. — Никитка вскинул на него глаза и выпалил, — В баре подрабатываю барменом.

— В обычном или...

— В обычном, для натуралов, — скривившись, уточнил Ник. — Так что не парься.

— А чего говорить не хотел? — на всякий случай уточнил Антон.

— Просто, считаю эту работу временной, вот и все.

— Понятно, — немного успокоившись, кивнул на это Тоша, с тоской глянул на дверь и сказал. — Мне на самом деле возвращаться пора.

— Так иди. Чего стоишь? — тут же неприязненно откликнулся Никитка.

И Антон, уже толкнув дверь, на выходе вдруг обернулся через плечо и сказал, сам себя не понимая.

— Если будет совсем тошно, ты звони.

— Ага, — невесело хмыкнул Никитос и вспомнил давнишний, детский мультик. — И сказал волк барбосу: 'Ты, это, приходи, если что?'

— И приду, — обидевшись, воскликнул Антон и вылетел в коридор.

Его буквально душила обида. Ведь он всей душой. Можно сказать, переступая через свою собственную скрытую гомофобию, а этот пидрила все шуточки шутит. Зараза блядская!

Он все нагнетал и нагнетал. Бесился, рычал на сокурсников. А сам все понять не мог, что же его так взбесило. Он раз за разом проигрывал в голове весь их с Никиткой разговор и как-то неутешительно снова и снова убеждался, что, в первую очередь, его задело, что тот так легко утешился. И, вообще, так просто относится не только к изменам, но и к разовому сексу. Вроде как, встретились, потусили и забыли. Разве можно так? С другой стороны, вдвойне непонятно, ведь Антон никогда не был ханжой. Сам иногда вот так же в клубах девчонок снимал, а на утро сажал в такси и отправлял восвояси, даже имени не спросив. Что ж он тогда бесится, если сам хорош? Только потому, что Ник не девок снимает, а, как сам признался, мужиков всяких? И не сам трахает, а позволяет трахать себя, так, что ли? А Антону, собственно, какое дело до его личной жизни? Можно подумать, он не знал, что его друг голубой. Голубее некуда. Это у Вадика Ник был лишь, как оказалось, временным помешательством, а у самого Никитки это дело, похоже, врожденное. Ну, не стоит у него на девчонок, и что теперь? Ведь раньше-то Антона это совсем не напрягало, а теперь что с ним такое случилось, почему стало не только напрягать, но и мучить при этом?

А дня через три, под выходные, его разбудил ночной звонок. Прежде чем отыскать трубку, Антон успел напридумывать себе всякого. Он с детства боялся таких вот звонков, считал, что ночью могут позвонить, только если нужно сообщить что-то совсем плохое. Например, что умерла бабушка, или что одноклассник на мотоцикле насмерть разбился. Было у него уже такое. Такие звонки. Поэтому, когда он все же ухватился за телефон, его прошиб холодный пот, и трясло всего.

— Алло? — выдохнул он в трубку хрипло.

— Ты говорил, что приедешь, если я попрошу...

— Блин, Никитос, это ты, что ли?

В ответ Антон услышал короткий смешок, показавшийся ему слегка истерическим, и, расслабившись, плюхнулся обратно на кровать. Поудобнее перехватил телефонную трубку и куда спокойнее поинтересовался.

— Случилось что?

— Да нет, — отозвался Никитка, но небрежный тон Антона не обманул.

— Что, совсем тошно? — уточнил он вроде бы в шутку, честно стараясь щадить чувства гордого Никитки. Он подозревал, что тот сам никогда бы не сказал ему правду, даже если бы совсем там у себя от одиночества подыхал.

— Тошно, — голос Ника на этот раз прозвучал едва слышно.

Антон зажмурился и, запретив себе думать, сказал то, что первым пришло ему в голову.

— Если тебе совсем плохо, я приеду.

— И займешься со мной сексом? — огорошил его Никитка, вот только шутки в его голосе Антон не уловил.

Зажмурился. Он сам не понял, когда успел. Сразу не осознал, что перед глазами темно, не потому что ночь, и свет он так и не включил, а потому что глаза закрыты. И снова он отказался от всех мыслей и пошел на поводу у чувств. Неосознанных, пока еще совсем непонятных и неясных, но чувств. Логики в его ответе не было никакой.

— Займусь, — выдохнул он в трубку устало и грустно и уже минут через десять вызывал на свой адрес такси.

3. Никому ничего не скажу

Его давно окружало одно сплошное вранье. Еще со старших классов школы. Он привык барахтаться в собственной лжи, как муха в сиропе, привык помнить не только то, что было на самом деле, но и то, о чем он так искусно в очередной раз соврал. Чтобы не путаться. И у него хорошо получалось. Вот только понял он, что вся его жизнь насквозь лжива, только этой ночью. Как озарение какое-то нашло. И он, как любой нормальный человек, попытался найти себе оправдание. Кажется, это называется стадией отрицания. И он отрицал.

Но когда и она прошла и сменилась подлинным осознанием собственной никчемности, стало невыносимо. Тошно и противно за самого себя. И он не придумал ничего лучше, как позвонить другу. Плевать, что даже дружба эта, по сути своей, была искусно сфабрикованной им самим ложью. На все плевать. Когда плохо, ищешь хоть кого-нибудь, кто мог бы сказать: 'Не расстраивайся! Все будет хорошо, вот увидишь!'. И он позвонил Антону. А когда положил трубку, тут же пожалел, что сделал это. Но отступать было уже поздно.

В комнате было душно. Просто невыносимо. По крайней мере, так ему казалось. Он метался из стороны в сторону, не зная, куда себя примкнуть, а потом выскочил на балкон и зажег сигарету, прикуривая. Руки тряслись. Так глупо. Но вся эта ложь... её так много. Вот зачем он солгал Антону в универе, что только и делает, что таскается по барам и снимает мужиков, чтобы те за него платили? Ведь, на самом-то деле, он вполне способен сам все оплачивать: и квартиру, и гулянки. Вот только после того, как Вад ушел, гулять не хочется. Личной жизни не осталось, только работа. И никакой он не бармен. Очередная ложь. Зачем он это сказал? Словно черт за язык дернул. Дурацкая стариковская фраза, но так подходит. И главный вопрос — что теперь?

Он хотел его со школы. По-настоящему хотел, как никого другого. Но давно уже смирился, что Антон никогда не захочет его в ответ. О любви говорить вообще не приходилось. Поэтому он так настойчиво убеждал его, что это единственный способ расстаться с Вадимом. Антон поверил, Вадик нет. Когда пришел за вещами, они поговорили. А Никитка не выдержал и вывалил на уже бывшего любовника все как есть. Глаза защипало от слез, он даже рот себе рукой зажал, чтобы банально не заплакать, как какая-то девчонка. И Вадик прижал его к себе, принялся утешать. Без сексуального подтекста, просто как друг. Как самый лучший друг, который знает тебя лучше, чем ты сам, и которому все равно, что, зарываясь лицом ему в грудь, ты, на самом деле, отчаянно пытаешься скрыть слезы. А потом он ушел. Обещал позвать на свадьбу, и Никитка в ответ пообещал, что непременно придет.

Он никогда не думал, что у них все так кончится. Что, вообще, между бывшими любовниками все может быть так полюбовно. Но у них вот получилось, и он даже решил про себя, что это хороший знак. Но, оставшись один, он оказался совсем не защищен от своего персонального наваждения. У него вот уже больше пяти лет было имя — Антон. Он запал на него в десятом классе, расстался со всеми любовниками, которых в то время, действительно, менял, как перчатки. Долго ходил вокруг да около. И как-то во время всех этих хождений попал под обстрел Вадима, который сразу объявил, что таких, как он, вешать нужно без суда и следствия. Никитка на это схохмил, да так, что над незадачливым гомофобом ржал весь их с Антоном класс. С этого все и началось. А потом он и сам не понял, как все так получилось, но отказаться он Вадима уже не смог. Он казался ему особенным. Рыцарем без страха и упрека. У него никогда не было таких друзей, а когда появился, он сделал из него не друга, а любовника. Ошибка юности? Возможно. Сейчас уже и не разобраться толком. Но это и не важно. Вот только рядом с Вадимом всегда маячил все тот же Антон.

Иногда Никитке было совсем непросто притворяться, глядя, как Вадим с Антоном возятся на берегу деревенского пруда, куда они летом выбирались на пару дней с палатками на рыбалку. Как на безволосой груди Антона блестят капли пота, как они с Вадиком поливают друг друга водой из пруда и ржут как кони, пугая коров, которых пастух на выпас пригнал. Да, было нелегко. Но у него был Вадим, и с ним всегда можно было забыться. Сильный, заботливый, настоящий мужчина, как он не раз называл его вслух, от чего щеки Вада слегка розовели, выдавая, что тому очень приятны его слова. Но все кончилось. Сейчас уже не было смысла жалеть. И, если бы его спросили, готов ли он поменять что-то в прошлом, он ответил бы, что нет. Он хочет, чтобы все повторилось так же, как и было. Но сейчас он не знал, что ему ждать, чего желать. Антон приедет или нет? Может быть, он уже передумал? Но звонить ему второй раз Никитка себе запретил. Приедет, значит, приедет. Если же нет... На нет и суда нет.