Остановка в пути

И в это утро, Эстер пришла, как обычно. И, как обычно, начала свою уборку. И добрый дяденька, как обычно, лежал в своей постели и, пуская слюни, наблюдал, как она собирает с пола специально разбросанные им вещи. Потом, видимо, решив, что насмотрелся уже вполне достаточно, добавив в голос патоки, прогнусавил

— Ах ты, маленькая моя труженица... Отдохни немножко. Иди сюда, приляг рядом со мной. Дядя тебя не обидит. Мы просто немножко вместе полежим. А потом ты пойдёшь домой, и я дам тебе денег. И ты купишь себе конфетки. Иди сюда, маленькая, не бойся.

И поймал её за руку.

Укусив дядю, Эстер выдернула ручку и, не сводя с него испуганных глаз, начала пятиться, пока не уперлась спиной в угол, противоположный от двери.

— Ну же, иди сюда. Лучше иди сама, а то дядя рассердиться и, не только не даст тебе никаких денег, но ещё и накажет. А ну иди сюда, маленькая дрянь! Не хочешь? Так я сам к тебе приду!

И он, откинув одеяло, встал. И пошёл к его, Педро, дрожащей от ужаса девочке. Старый, душной козёл в одной лишь пижамной куртке.

Сам не свой от ярости, Педро кинулся на него и оттолкнул.

Но его руки прошли сквозь пустоту, а этот негодяй, этот подонок, даже ничего не заметил!

Шаг за шагом, медленно, словно растягивая удовольствие, с мерзкой плотоядной улыбкой на губах, он приближался к его дочери, его нежному цветочку, его птичке, полуживой от ужаса.

И опять Педро кинулся на него, вложив в свою попытку всю отцовскую любовь. И схватил негодяя за горло.

И — о чудо! — его руки, сомкнутые на горле мерзавца, вдруг ощутили плоть! Педро сжал руки изо всех сил и начал душить старого вонючего сатира.

— Пиня, Пиня, очнись! Что с тобой? Пинечка?.. Да что ж ты меня так трясёшь?! Да проснись же ты, наконец! Пиня!

Педро открыл глаза и рывком сел на кровати. Посидел несколько минут, приходя в себя, осмотрелся по сторонам. Осторожно ощупал сначала себя, потом Луизу.

— Что? Пиня, что случилось? Тебе плохо?

— А дети?.. Где наши дети, Луиза?!

— Да там. Спят в своей комнате. Пиня, что...

— Все? И Тери? И...

— Ну, конечно! Да что же...

— О, Господи! Спасибо тебе! Я так счастлив! И я так люблю тебя, Луиза! Моя маленькая, мужественная Лу!

Педро поцеловал жену, онемевшую от таких давно не слышанных признаний, долгим поцелуем в губы, встал, и, ни слова не говоря, даже не выпив свой ежедневный утренний кофе, ушёл из дома.

Через два часа, Педро Рабинович, молодой мужчина, тридцати четырех лет от роду, начисто забыв о дипломе бухгалтера, о своей тяжёлой, неизлечимой болезни, и, что самое главное — о несовершенном устройстве мира, устроился на работу в порт. Грузчиком.