Пешка магов глава 2

Джозерлин задумчиво смотрел в темноту, пытаясь собрать свои наблюдения в кучу. Как только Микаэль закончил свою речь, Джоз кашлянул, привлекая к себе внимание. Все повернулись к нему с надеждой, что он сможет дать ответ на этот вопрос. Хотя Джозерлин не сильно выделялся интеллектом среди братьев и кузенов, но он обладал невероятной наблюдательностью, которая очень помогала ему. И в этот раз она его не подвела.

— А почему вы думаете, что это — награда? — спокойно спросил он.

Через удивление, написанное на повернутых к нему лицах, начало пробиваться понимание. Увидев, что все пришли к тому же выводу, он кивнул.

— Вы понимаете, — с тем же спокойствием Джоз продолжил, — Это не награда для Ваниэля — это изгнание.

Ваниэль никак не мог унять дрожь, следуя по коридору. Он даже не рискнул ни разу остановиться, опасаясь, что они могли кого-нибудь послать проследить за ним.

Как только Ваниэль удалился на достаточное расстояние от любопытствующих и надоедливых глаз и ушей, он побежал. Он бежал так тихо, как только мог, проносясь сквозь безмолвные тени коридора и тусклый мерцающий свет факелов. Его путь пролегал мимо темных закрытых дверей будуара, взрослых комнат, часовни... Его тень, возникающая под факелами и лампами, казалась тонкой и дрожащей. Ваниэль старался как можно быстрее добраться до своих комнат, чтобы никто, даже если выйдет в коридор, не заметил, насколько он близок к слезам.

Ему повезло — он смог добраться до лестницы, ведущей в его комнату, и не столкнуться ни с единой живой душой. Из-за расстройства Ван стукнулся об каменную лестницу и только тогда заметил, что кто-то погасил лампы на ней. Но это открытие его не взволновало — он пользуется ею достаточно давно, чтобы знать каждый выступ наизусть. Хотя внутри у него все болело и кричало от ужаса, ноги сами нашли дорогу.

С последними силами Ваниэль добрался до верха лестницы и в мгновение ока оказался у своей двери. Его дыхание сбилось, и он судорожно пытался открыть в темноте дверь. Его глаза предательски наполнились слезами, пролившимися, как только он отворил дверь. Ваниэль захлопнул её, после чего прислонился к ней спиной, облокотившись головой о грубую деревяшку. Он глотал свои рыдания из гордости и нежелания показывать их перед остальными, даже перед слугами, но сейчас, в одиночестве, Ваниэль плакал и никак не мог остановиться.

— Они ненавидят меня! Они все ненавидят меня! Я знал, что меня не любят, но даже не предполагал, насколько сильно они меня ненавидят.

Никогда раньше Ваниэль не чувствовал себя настолько одиноким и уязвимым. В этот момент он мог бы выброситься из окна, если бы это гарантировало ему смерть. Но, как он заметил ранее, окно располагалось не слишком высоко, а боль — не лучшая замена одиночеству.

Ван подбрел к кровати, скинул одежду и залез под одеяло, вздрагивая от попыток сдержать рвущийся крик. Но, не смотря на его усилия, слезы потекли вновь, и он уткнулся в подушку, заглушая рыдания.

— Ох, Лисса... Лисса, я не знаю, что мне сделать! Никто не заботиться обо мне, никто не интересуется мной, никто не рискнет из-за меня, кроме тебя, но ты так далеко... Мне так страшно и одиноко. Я знаю, что отец пытается сломать меня...

Он перевернулся и уставился на темный потолок, чувствуя жжение в глазах.

— Мне жаль, что я не могу сейчас умереть...

С этой мыслью он попробовал приказать сердцу остановиться, но оно проигнорировало его и упрямо продолжило биться.

— Почему они не могут просто оставить меня в покое? — Ваниэль закрыл свои горящие глаза и закусил губу. — Почему?

Его чувствительность так обострилась, что он почувствовал каждый комок матраса, каждую колючую ворсинку на простынях... Все его мускулы напряглись до такой степени, что начали болеть, в голове что-то пульсировало, а глаза горели от слез.

Ему казалось, что он пролежал так целую вечность, но желанное забвение к нему так и не пришло. Уверившись, что не может заснуть, Ваниэль взял свечу с прикроватного столика и слез с кровати в душную темноту комнаты. Подхватив свою одежду, лежащую в ногах, он натянул её и побрел к двери.

Хотя в комнате было очень тепло, даже жарко, плиточный пол казался отвратительно холодным под его ногами. Пока Ван шел, он внимательно прислушивался к тишине и, дойдя до двери, прижался к ней ухом в попытке уловить какой-либо звук из коридора или с лестницы.

Ничего.

Он осторожно повернул дверную ручку и замер в ожидании. Но ни один звук не нарушил звенящую тишину. Приоткрыв дверь, Ваниэль осмотрел коридор. К счастью, никого не было. Одинокий фонарь медленно догорал в конце коридора.

Он глубоко вздохнул и постарался успокоиться, представив, что он — Лорд. Тут же его походка стала спокойной и уверенной, а в движениях Ваниэля появилось высокомерие, такое же, как появлялось в окружении братьев и кузенов.

Прислуга, жившая в замке, любила сплетничать. И у них мог бы появиться отличный повод, если кто-нибудь заметит хоть одну слезинку в глазах Вана. Ему нужно держать себя в руках.

Он зажег свою свечу от фонаря и, с тем же достоинством, вернулся в комнату. Только закрыв за собой дверь, Ваниэль позволил себе ослабить контроль. И тут же его пробила дрожь, сильная настолько, что свеча задрожала, и горячий воск скатился на его руку.

Ван быстро зажег лампы около двери и кровати и поставил подсвечник на столик, чтобы больше не обжечься.

Он тяжело опустился на свернутое одеяло, посасывая обожженный палец. Ваниэль внимательно стал осматривать свои вещи, пытаясь понять, что отец разрешит ему взять с собой. Его мысли даже не касались музыкальных инструментов. Они в большей безопасности здесь, в укрытии. Возможно, когда-нибудь, если, конечно, он переживет все это, Ваниэль сможет вернуться и забрать их. Но сейчас нет никакого шанса, что он сможет пронести их с остальными вещами. Если отец найдет инструменты в вещах, то...

— Он разобьет их. Он разобьёт их и будет смеяться, ожидая мою реакцию...

Наконец Ваниэль встал с кровати и подошел к сундуку. Тяжело вздохнув, он поднял тяжелую резную крышку и в течении какого-то времени смотрел на его содержимое.

Туники, рубашки, бриджи, лосины — все в глубоких, насыщенных цветах сапфира, аквамарина и изумруда, которые, как он знал, очень шли ему, и в его любимых черных, серебристых, дымчато-серых тонах. Все его вещи являлись небольшим вызовом отцу, так как он мог бы носить три абсолютно идентичных костюма в течение всего года, абсолютно не замечая этого и не заботясь о внешнем виде. Хотя отец и не запрещал ему носить такую одежду, но все это его безумно злило.

Ваниэль перебирал вещи, поглаживая мягкую ткань рубашки, и совершенно не задумывался над своими действиями.

— Он не станет запрещать мне брать мою одежду, хотя, держу пари, он хотел бы этого. Но я должен выглядеть презентабельно в столице, чтобы не опозорить отца, Микаэля и остальных...

Ван начал аккуратно складывать одежду в дорожные мешки. Хотя он не мог позволить себе взять инструменты, ему удалось спрятать между страницами книг несколько листков с любимой музыкой.

— Барды выглядят как птицы в своих одеяниях красного цвета в Приюте — думал он с комком в горле. — Возможно, я мог бы обменять брошь для плаща на старую лиру или что-то в этом роде. Конечно, это не тоже самое, что моя любимая лира, но все же лучше, чем ничего. Главное, чтобы я смог сохранить это в тайне от тётки.

Он упаковался слишком быстро. Ваниэль сидел около собранных дорожных сумок и с тоской осматривал комнату. Он не увидел ничего, что мог бы ещё упаковать, за исключением тех вещей, которых он хотел бы забрать, но не мог.

— Вся моя жизнь может поместиться в четыре сумки. Печально.

Ваниэль медленно поднялся на ноги, чувствуя себя опустошенным, но всё же не настолько утомленным, чтобы заснуть. Погасив все лампы, за исключением свечи около кровати, он медленно снял одежду, положив её поверх последней сумки, и забрался под одеяло. Ван так и не смог заставить себя потушить последнюю свечу. При свете ему удавалось сдержать слезы, темнота же высвободит их.

Он неподвижно лежал, вглядываясь в пляшущий огонек свечи, пока его глаза не заболели.

Все братья и воспитанники лорда уже жили во взрослых покоях. Микаэль же долгое время делил комнату с Ваном, пока его не переселили раньше времени из-за сломанной руки Ваниэля. И когда Ван поправился, его оставили жить в той же комнате, чему Микаэль был даже рад.

Теперь Микаэль смог разобраться в себе и понять, что ему не нравится быть одному, что он любит компанию. Примерно с весны он сблизился с Джозерлином.

Это было прекрасно. Джоз был взрослым, к тому же наследником имения, и Микаэль долго не решался войти в его компанию. Сейчас же он был невероятно горд, что Джоз относится к нему как к равному и разговаривает с ним. Хотя говорил он не часто, но когда это случалось, его стоило послушать.

— Но он уже высказался сегодня вечером, — думал Микаэль.

Поэтому он был очень удивлен, когда глубокий голос Джозерлина нарушил тишину уже после того, как они задули свечи.

— Микаэль, почему ты так жесток к своему брату?

Микаэлю даже не нужно было спрашивать, о каком брате он говорит. Но "так жесток"... Как он может быть снисходителен к человеку, которого волнует только он сам?

— Потому, что он — жабеныш. — негодующе воскликнул Микаэль. — От него не больше пользы, чем от гриба! Он — ребенок и трус, заботящийся только о себе. Ван стал таким же, как мать. Она превратила его в своего домашнего питомца, уклоняющегося от своих обязанностей.

— Хмм, а почему ты так уверен в последнем?

— Так говорит отец, и Джервис...

— Это потому что он не позволяет Джервису загнать себя в угол, — презрительно фыркнул Джозерлин. — Нельзя сказать, что я осуждаю его за это. Если бы я был сложен так же, как он, и Джервис стоял у меня над душой, я бы тоже прятался. И был бы уверен, что в Приюте Джервис больше не сможет меня достать.

Микаэль в шоке замер с открытым ртом. Он схватился за край кровати, чтобы не упасть, и повернулся направо, где чуть в отдалении стояла кровать Джоза.

— Но... но Джервис... Он же МАСТЕР!

— Он не может претендовать на это звание, — последовал короткий ответ. — Не забывай, Мик, я наследник лорда Кендрика и учился у настоящего мастера — мастера Орсера. Он очень хороший учитель. Джервис же не достоин этого звания и получил эту должность только из-за старой дружбы с твоим отцом. Джервис не замедляет свои удары. Он даже не потрудился показать их вам, вынуждая доходить до всего самостоятельно. Он знает только единственный стиль боя, да Святое Писание.

— Но...

— Ничего не но. Он не великий мастер, и я бы сказал, вообще не мастер. Если бы я был Ваниэлем, я бы отравил старого козла до того, как он выместил свое раздражение на мне. Я слышал, что случилось весной. О том, как удар сломал руку Вану, после его падения.

— Но он мошенничал! — вставил Микаэль.

— Это не так. Радевел рассказал мне, как все было. Пока старый ублюдок окончательно не убедил тебя в этом, подумай, разве ты не видел, что это было просто избиением Ваниэля? Это не было простым запугиванием. Если бы мой старый мастер поступил так с одним из своих учеников, его бы лично скинул с самой высокой башни сам Лорд Кендрик.

Микаэль никак не мог поверить услышанному.

— Но... — начал он снова. — Но отец...

— Твой отец — старый дурак, — коротко бросил Джоз. — И я не буду просить прощения за свои слова. Он показал себя дураком, наняв Джервиса как учителя боя. Да и в отношениях с Ваниэлем он ведет себя глупо, выискивая его недостатки при каждой встрече. Половина действий Вана направлена на то, чтобы досадить отцу. Запомни мои слова, я видел такое прежде. Я тогда был в твоем возрасте и жил в Бриаре-холде. Леди Седрис, хозяйка поместья, была книжным червем и могла проводить в библиотеке и день и ночь. А её старший сын был похож на тебя, Мик. Чем больше книг подсовывала ему Седрис, тем больше Ливен увлекался боевыми искусствами. И в один прекрасный день он сбежал. Добрался до наемников и подписал с ними контракт, после чего Седрис никогда больше не видела его и ничего не смогла узнать о нем.

— Но, Джоз, разве ты не видишь, как он ведет себя с нами, как будто он Король Богов или кто-то в этом роде? А как он воротит от нас свой нос.

— Угу, — ответил Джозерлин из темноты. — Причина его поведения — это плохое влияние леди Триссы. Я не буду отрицать, что он маленькая самоуверенная сволочь. Он точно знает, что он самый красивый в округе, и что все остальные тоже это знают. Но я не могу не задаться вопросом, может, он воротит от вас нос, потому что вы все время смешиваете его с грязью. А?

Микаэль не нашелся, что ответить на это.

— Я мог бы убежать — думал Ваниэль, чувствуя, как от усталости кружится голова. Но сон все никак не приходил к нему. — Я мог бы убежать, я думаю... - он до крови прикусил губу. — Если я это сделаю, где мне найти пристанище? Пойти в храм? Нет, нет, я не смогу стать священником. У меня не такой хороший почерк, чтобы стать писцом. Да и ни один лорд не возьмет меня на работу, как только узнает, кто я. Отец тут же нашел бы меня, это точно. Боги, почему я не могу стать Бардом? — он в задумчивости облизнул уголки губ. — Хотя я мог бы попробовать свои силы в Бардовском искусстве. Конечно, мне нельзя будет показываться в крупных городах, но ведь заработать можно и выступая в деревушках.

На мгновение это показалось ему выходом. Единственное, что ему нужно сделать — это собрать свои инструменты и убежать на рассвете. Он уже будет далеко, пока остальные поймут, что он сбежал.

Но нет.

— Моя рука... Пока моя рука не разработается, я не смогу играть ничего, кроме самой простой музыки. Если я не смогу играть хорошо, то и не смогу расчитывать на место во Дворе. А без помощи покровителя дворянина нет смысла и пытаться. Я не буду способен на многое — только на то чтоб себя прокормить. Я так не смогу жить! Просто не смогу! Я не буду петь перед фермерами в тавернах и для людей на ярмарках. Я не смогу пойти так нищенствовать, только не перед крестьянами. Нет — до тех пор пока Савил не попытается отравить меня, и будь я проклят если она сделает это. Она Герольд, герольды не поступают так даже если хотя умилостивить своих братьев.- Он тяжело вздохнул, когда свеча догорела. — Нет, ничего не получится. У меня нет никакого шанса на побег.

Он замер, чувствуя рыдания, подбирающиеся к его горлу и грозящие снова вырваться на волю. Глаза вновь наполнились слезами, заставляя его чувствовать себя еще более уязвимым и беспомощным.

Темнота сомкнулась над ним. Он боролся с рыданиями и не заметил, как провалился в дремоту.