Глаза цвета черники

-А тебе на что? — спросила она, выглядывая из веранды. Руки у нее были в муке.

-Да так. Ничего.

-Ты козу покормил?

-Сейчас, уже иду.

-И воды ей отнеси. Там в сенях ведерко.

* * *

Седьмой "А" таращился на меня двадцатью парами удивленных глаз. Перед самым новым годом новенький ученик. Такое событие! Директриса, Галина Николаевна, представила меня классу, рассказала, о том, кто я, где раньше учился. Говоря это, она держала руку на моем плече. Потом она ушла, и я, под прицелом взглядов, направился на указанное мне место. Было как-то неловко. Кажется, я не произвел на ребят большого впечатления. Я всегда был тонким, худым. Не выделялся ни ростом, ни силой. Глаза у меня темные, волосы темно-каштановые, а лицо вечно бледное. Недокормленное, как выражалась бабушка.

Я уселся, и мы стали слушать урок. Отсидев математику и литературу, я понял, что учебные программы моей гимназии и этой школы, не совпадают. Все это я уже проходил. Мне было неинтересно, и я принялся глазеть по сторонам, за что и получил замечание. Седьмой "А" захихикал.

На русском был диктант, я машинально писал его, думая о том, как бы мне позвонить отцу. Скучно.

В классе было около пятнадцати ребят и девчонок. Почему-то, со мной никто не заговорил, да мне было, в общем-то, наплевать. Я старался держаться как можно более независимо. Я знал, что все это ненадолго.

На переменах они чем-то перекусывали. Оказалось, что здесь нет столовой, и еду нужно брать с собой из дома.

Вечером я спросил у бабушки, где находится телеграф.

-А тебе на что? — спросила она.

-Пиццу хочу заказать! — огрызнулся я.

-Чего?

-Отцу хочу позвонить.

-Нечего тебе ему звонить. Больно ты ему нужен. Надо будет, он сам позвонит, — бабушка снова уткнулась в мисочку, на которой она перебирала сорное пшено.

-Куда он позвонит?! — взбесился я. -Можете мне просто ответить, где у вас тут ближайший телеграф, или телефон. Я сам могу решить, стоит мне ему звонить или нет!

-Не позвонит, так приедет, если ему приспичит. — пробормотала она, игнорируя мой тон.

Я покачал головой. Ну и характер. Оделся и вышел на улицу.

-Телеграф, либо телефон должны быть на почте, — рассуждал я, поэтому направился в центр деревни. Почта уже закрывалась, но позвонить мне позволили. Я купил пару жетонов и принялся набирать код города и домашний номер. Гудки пошли, но трубку никто не брал. Я ждал, сколько было можно. Хотелось плакать, у меня щипало в глазах, но я сдержался.

Вечером бабушка натопила баню, и велела мне идти мыться. Баней называлось маленькое кирпичное строение с печкой внутри. На бетонный пол были брошены деревянные решетки, по углам стояли две лавочки. Я разделся догола и скорчился на одной из лавочек, ближе к печке. В алюминиевых ведрах кипела вода, рядом стояли ведра с холодной водой. На стене висел большой металлический таз, рядом была приделана полка с мочалками, ковшами, шампунями. При желании, я бы мог себе даже ванную сделать. Мыться мне не хотелось. Я поднял ноги на лавочку, прижав их к своему животу, обхватил себя руками и тихо заплакал.

Я всегда был тихим ребенком, даже робким. Маму слушался беспрекословно. Да и попробуй ее не послушать. Характер у нее был суровый, рука тяжелая. Она меня даже по голове гладила редко. Узнавая бабушку ближе, я замечал в ней мамины черты. Гордость, непоколебимая уверенность в собственной правоте. Бабушка от своего мужа ушла, когда он ее один-единственный раз ударил. Уехала, купила домик в деревне и воспитала маму сама. Мама выросла, окончила девять классов и поехала учиться на врача. Она была первоклассным терапевтом. С бабушкой они виделись редко и тем роднее были друг-другу. Как говорится, чем родственники дальше, тем они милее.

Я свою бабушку практически не знал.

На третий день пребывания в бабушкином доме я обошел, наконец, все комнаты. Их было четыре. Все крохотные. Едва кровать вмещается. Одна, совсем маленькая комнатка, была завалена всяким хламом и тряпьем. Во второй спала бабушка. Оставались зал, и светленькая комнатка с окнами, выходящими на овраг. Здесь я задержался. На стенах не побелка, а наклеены светлые, давно уже выгоревшие обои. Над письменным столом приделано старое зеркало. А над узенькой кроватью полка с пыльными книгами. Я взял одну. Лев Толстой "Анна Каренина". Поставил обратно.

Бабушка появилась на пороге вытирая руки передником.

-Мамина комната? — спросил я.

-Да, ее. Олина.

Бабушка вздохнула.

-Я здесь останусь, можно?

-Можно. Ты ж мой сиротка.

Она всплакнула и ушла.

Я перетащил сумку со своими пожитками и принялся ее разбирать. Настроение немного поднялось.

* * *

Кажется, класс меня невзлюбил. Я с ребятами всегда был дружелюбным и приветливым, у меня всегда было полным-полно приятелей. Но в этом классе меня почему-то стали считать зазнайкой и едва ли не с первого дня начали игнорировать.

Началось все с того, что я без единой ошибки написал диктант. Потом контрольную на "отлично". Списывать домашку не давал. Так ни кто ж и не просил! Я бы никогда не отказал в такой ерунде, но не буду же я сам бегать за ними со своей тетрадкой.

Некоторые ребята тихо за моей спиной издевались над моей одеждой. И за что? На мне был итальянский свитер из тонкой шерсти, светло-серый, с розовыми полосками. Не знаю, где мама умудрилась его достать. Деревенским девчонкам казалось невероятным, что на одежде парня может присутствовать розовый цвет. Не знаю, только почему. В городе на это бы и внимания никто не обратил. Не могу сказать, что меня это особенно волновало, я продолжал носить его. Одна из девчонок, высокая, с полными щеками, кажется Наташка, как-то раз демонстративно, на моих глазах, прилепила на мой стол жвачку. Я оторвал лист бумаги, аккуратно отлепил жвачку и молча отнес в урну. Детский сад, не иначе. Они даже не стоят того, чтобы я с ними общался.

Вторая неделя учебы в новой школе ознаменовалась тем, что меня побили. Как-то после уроков я, идя домой, я решил забежать в магазин за какой-то ерундой. Выйдя из него, я двинулся наискосок, через старые постройки и наткнулся на пару своих одноклассников, куривших там сигареты. Мы молча глянули друг на друга, и я прошел мимо.

-Новиков, скажешь кому, получишь по башке. Понял? — раздалось мне в спину.

Я не ответил. Конечно, в школе я никому ничего не сказал, но почему-то именно на следующий день, нас всех задержали на целый час после уроков. Галина Николаевна лично прочитала нам предлинную и страшно нудную лекцию о вреде курения и алкоголя. Я думаю, что эта лекция просто была введена в школьную программу в преддверии новогодних каникул, когда вино и водка льются рекой, а старшеклассники на целых две недели предоставлены сами себе. Я сидел, и всей своей костлявой спиной чувствовал косые взгляды Витьки и Сашки.

После уроков они встретили меня на улице, недалеко от школы.

-Ну что, мелкая шестерка, доволен?

Меня оттеснили к стене дома. Я пытался пройти мимо, и не обращать внимания, но они были сильнее, и их было двое. Я спокойно смерил обоих взглядом.

-Не будьте идиотами. Я никому ничего не говорил, — сказал я.

Кажется, ответ мой им не очень понравился.

-Кто это "идиоты"? Ты, блин, кого назвал "идиотами", урод? Тоже мне, Федор Михайлович из села Кукуево! Приехал тут, весь из себя такой важный.

Я было открыл рот, чтобы ответить, и тут же получил удар по носу. Кровь закапала на снег. Она была такой ярко-красной, что даже несколько капель на белом выглядели устрашающе. Пацаны сдрейфили.

-Запомнишь теперь, как шестерить. Придурок! — бросили они напоследок и поспешно ретировались.

Я остался один, отплевываясь и, за неимением носового платка, вытирая лицо колючим снегом. Было обидно. Ладно бы действительно нашестерил, а то ведь получил по носу ни за что. Неужели трудно пораскинуть мозгами и прикинуть, что донеси я эту новость до учителя, их двоих вызвали бы на ковер и отчехвостили бы по полной программе. Да еще бы и родителям рассказали. Скорее всего, они просто нашли нормальный повод заехать мне по роже. Что ж за люди-то такие.

-Что с тобой, Костя? — услышал я за спиной.

Обернувшись, я увидел высокого краснощекого парня. Светлые вихры торчали у него из-под шапочки в разные стороны. Тот же парень, что катался с горки за моим домом. Снегирь. Он улыбался, показывая два ряда белых зубов.

-Подрался с кем-то? — дружелюбно, и вовсе не насмешливо спросил он.

-Нет, это я сам.., — промямлил я зачем-то.

-Что сам? Практикуешь садо-мазо. Дотерпел бы уже до дома.

Он рассмеялся. У него был невероятно заразительный смех. Я тоже улыбнулся.

-Я тебе сейчас платочек дам. Мне мамка вечно их сует. Он чистый, ты не бойся.

-Не надо.

-Бери. Тебе ж нужнее.

-Спасибо.

Я взял платок и приложил к носу.

-Я Слава, — он протянул мне руку. Я поднял было свою, но заметил, что она в крови и опустил.

-Что там у тебя? И руку разбил себе?

-Нет. Она грязная просто.

-Понятно. Домой идешь? Нам по пути, кстати.

-Иду.

Я поднял свою сумку с учебниками и поплелся следом за Славой.

По дороге мы немножко поболтали, потом Славка попрощался и свернул к своему дому. Дом у него был двухэтажный, коттеджного типа. Красивый. Перед домом были необыкновенные кованые ворота.

* * *

Перед Новым годом я сильно простудился. Оставшиеся до каникул дни, в школу не ходил и на школьный праздник тоже не пошел. Лежал в своей комнате и смотрел кошмары с собой в главной роли. Бабушка растирала меня уксусом и давала аспирин, попутно то жалея, то ругая почем зря, как будто я был виноват в своей болезни.

Впрочем, я был виноват кое в чем. Я все выходные катался со Славкой с горки. А потом еще мы до темна гуляли по замерзшей речке, но бабушка этого не знала. Почему-то не хотелось рассказывать ей о том, что у меня появился друг. После гибели мамы, бабушка даже самые обычные вещи воспринимала иногда негативно. Могла ругать всех почем зря, особенно если смотрела телевизор.

Славка чем-то походил на Илью. Только был повыше ростом, худее, блондинистее. Объединяло их то, что оба были невероятно бесшабашными и веселыми. Мы со Славкой садились на его санки, благо их ширина позволяла. Мне, в первый раз, даже смотреть на этот спуск было страшно. Я, сидя сзади, трясся и обхватывал его за пояс, Славка отталкивался ногами, и мы летели вниз, казалось, совсем не касаясь земли, как птицы. Сердце обрывалось, позвоночник как будто вылетал из тела. В первый раз я даже не пикнул. Славка, глядя на меня, покачал головой.

-Н-да, городской пацан, сразу видно. Давай, очухивайся. Поедем еще раз.

Он дернул за веревку, и я свалился с санок.

-Очень крутой спуск, — сказал я, отряхиваясь.

-Прошлой зимой Витька Ярцев сломал себе на этой горке руку, — сообщил Славка, когда мы поднимались наверх. Перелом у него был со смещением, долго срастался, целый месяц. Горка действительно крутая. Но он, дурак, катался чуть дальше, туда, ближе к оврагу. Там спуск неровный, муравейники всякие, корни, вот санки и подскочили. Да ты не бойся, Костик! Не дрейфь. И ори погромче, так круче будет.

-Ладно. Буду орать, — серьезно ответил я.

Славка несильно пихнул меня в бок.

-Прикольный ты.

Во второй раз, да и во все последующие, я орал, как ненормальный, отчего у меня все горло забилось снегом. Вот и результат, лежу, теперь, помираю.

Новый год я встречал перед телевизором, перевязанный шарфом и в шерстяных носках. На животе у меня спал пушистый рыжий кот. Старый президент, растягивая слова, говорил что-то там о жизни нашей светлой. Потом мы с бабушкой выпили чаю и я лег спать.

Пятого января, я, как штык, был на почте. Дождался, пока бабушка уйдет к соседке, оделся и вынырнул на мороз. Плевать, что простужен, мне нужно было дозвониться. Руки тряслись, в голове туман, горло саднило. Я прижал к уху холодную пахнущую табаком трубку, набрал домашний номер и приготовился к череде долгих гудков. Отец, на удивление, быстро взял трубку.

-Алло. Да, говорите. Алло? Кто это?

-Папа! Папочка!!— заорал я, как бешеный, едва услышав родной голос. В трубке сильно шумело.

-Алло. Костик? Ты, что ли?

-Да! Да! Как ты, папа?!

-С Новым годом, сынок. Рад тебя слышать. Как ты там поживаешь? А мы тут... отмечаем с мужиками.

У меня упало сердце. Значит, продолжает пить.

-Папа, приедь за мной, пожалуйста! Хотя бы проведать приезжай!

-Что?! Приехать? — проорал он. — Так твоя ж бабка меня вилами гнать будет обратно до самой станции! Ха-ха.

В трубке сильно шумело. Что ж за связь такая? Я боялся, что жетон скоро закончится и разговор прервется.

-Папа, ты должен бросить пить! — закричал я так громко, насколько позволяло мое воспаленное горло. -Иначе я не смогу вернуться. Ты же знаешь, почему я уехал.. — почти прошептал я.

-Да брошу я, Костя. Ерунда все это. Ты-то как там? Нравится деревня?

-Нет, не нравится! Я хочу обратно! — закричал я.

-Летом в деревне так хорошо. Речка, рыбалка. Красота.

Он будто и не слышал меня.

-Папа!

-Сынок, сейчас зима. Одевайся теплее, не болей.

Я знал, что говорить с ним сейчас о чем-то серьезном было бесполезно. Уже навеселе. Но мне так сильно хотелось донести до него, насколько я здесь одинок.

-Папочка, приедь ко мне. Хоть на денек. Я бы тебя встретил. Как потеплеет, приезжай, ладно?

-Я приеду.

Я знал, что он врет.

-Папа, не пей, пожалуйста. Ты можешь не пить?

-Да я почти не пью, Костя. Так, чуть-чуть. Новый год, сам понимаешь. Праздники всякие. Я на работу скоро пойду. Мне тут предложили одно местечко. Буду работать, потом мы увидимся с тобой. Учись хорошо, я дневник твой проверю...потом. Кхе..

Я уже не воспринимал его слова, и только слушая голос, обливался слезами, представляя нашу квартиру, маму и папу вместе. Это было невыносимо, мне ведь всего тринадцать, я должен жить с родителями.

-Папа, береги себя. Я приеду к тебе. Скоро. — сказал я.

-И ты, Костя, берегись. Бабку слушай, хоть она и стерва старая. Столько крови нам попортила с Ольгой. Эх, Оля, Оля.

-Пока, папа.

Я повесил трубку, и вышел из переговорной кабинки, шмыгая носом и вытирая лицо рукавами.

Две женщины, получавшие посылки, уставились на меня во все глаза. Еще бы, я так орал.

Я медленно плелся домой. Бабушка наверняка уже вернулась, и теперь долго и нудно будет ворчать себе под нос. Снова вскипятит это кошмарное молоко, пить заставит. Ну и пусть.

Под ногами поскрипывал снежок, мороз кусал зареванные щеки, кружилась голова. Горло мое разболелось не на шутку. Я уныло смотрел по сторонам, равнодушно отмечая всякие новые, непривычные для меня вещи. Тишина и спокойствие вокруг. Прозрачный воздух. Людей почти не видно, так копошится кто-то у ворот, разгребая широкой лопатой сугробы. Дым из трубы, и запах горящих сырых дров. Солнечные блики на черных оконных стеклах. Дома, в основном, старые, небогатые. Некоторые вросли в землю и перекосились. Все такое чужое.

По дороге я неожиданно встретил Витьку. Он брел, как и я, по дороге. С пакетом, наверное, в магазин. Когда мы поравнялись, окликнул его хриплым голосом.