Глаза цвета черники

Глаза цвета черники.

Автор: Валери Нортон

Персонажи: Мои.

История полностью вымышленная.

Совпадения имен, характеров, мест,

названий — случайность.

Жанр: Драма.

Размещение: С разрешения автора. Авторские права зафиксированы.

Предупреждения: Присутствуют насилие и мат.

Кратко: Жизнь полна событиями. И не всегда приятными. Даже если тебе всего тринадцать. Ты просто вынужден стать взрослым раньше времени, и отвечаешь уже не только за себя, но и за своего отца. Ты держишь удар, ты сильный. И с возрастом приходит понимание, что у каждой медали есть своя обратная сторона...

Это история о замечательном и сильном духом человеке.

Глаза цвета черники.

Вечно молодой, я хочу быть вечно молодым.

Вечно.

Alphaville "Forever Young"

перевод Борис Рац

1.

Бабушкин дом был выбеленным, приземистым, стоял на окраине, до самых своих крохотных окошек, засыпанный снегом. Крыша — сплошная белая шапка. Мне стало тошно, едва я увидел его вдалеке.

Мы с бабушкой уже несколько часов брели прямо по проезжей части дороги, утаптывая ни разу не чищеный, густой и тяжелый снег. Я с самой железнодорожной станции тащил на себе большую синюю клеенчатую сумку со своей зимней одеждой, и уже порядочно устал. Ноги путались в снегу, спина была мокрой, а лицо и руки, наоборот, замерзли от ветра и мороза.

Я мрачно оглядывался по сторонам. Местность вокруг была равнинной, за деревенскими домиками просматривалась заснеженная линия горизонта с серой лесополосой. Простор. День был пасмурным, по всей улице — ни души. Тишина. Даже собаки не лаяли.

-Бабушка, где все люди? Тут вообще кто-нибудь живет? — поинтересовался я.

-А-то как же? Да тут полно детворы, Костечка, тут школа твоя недалече, — встрепенулась бабушка, до этого, придавленная моим более чем, четырехчасовым молчанием.

Детвора. Я усмехнулся про себя. Мне было уже почти четырнадцать. Живя в городе, я учился в престижной гимназии, посещал занятия карате, ледовый дворец, опять же, кино, друзья, а здесь — что? Играть с детворой в снежки? Я уже сто раз, за время нашего пути, успел проклясть сам себя за то, что согласился ехать сюда. Повелся на ее слезы. Бабушка и мама были так похожи. Но бабушка не смогла бы насильно заставить меня уехать и ставить отца одного. Я сам согласился и нечего теперь на нее дуться.

Через силу я заставил себя ей улыбнуться. Она обрадовалась, и лицо ее посветлело. У меня же на душе скребли кошки. Дело было даже не в любимой гимназии, где я шел в числе лучших учеников, и где у меня было полным-полно приятелей, не в дворовых друзьях Илюхе и Димоне, с которыми я с садика дружу, и не в пресловутом клубе карате. Разлуку с ними я еще мог бы как-то пережить, но вот папа... Он оставался совсем один. Дорогой, добрый, ласковый, горячо любимый и единственный оставшийся у меня родной человек. Не считая бабушки. Пытаясь сдерживать слезы, я, молча кусал губы, пока мы с бабушкой четыре с половиной часа тряслись в пригородной электричке. Мне дико хотелось выскочить на следующей станции и бежать по снегу сломя голову, нестись домой. Но я сдержался. Бабушка, своего зятя, являющегося моим отцом, не любила, но к моему счастью, у нее хватало такта не говорить о нем плохо в моем присутствии. Иначе я точно бы сбежал.

* * *

Входная дверь, низенькая и скрипучая, покосилась и разбухла. Заходя в сени, я едва не ударился головой о притолку. В доме у бабушки было холодно и темно. Пахло сыростью и побелкой.

— Ох, ох, герани! Герани мои померзли, — квохтала она, бегая по комнатам и зажигая везде свет.

Я не имел представления о том, кто такие эти герани. Остановившись на пороге и сбросив, наконец, ненавистную сумку с плеча, я осматривался. Домотканые дорожки на сером дощатом некрашеном полу. Выбеленные известью стены. Старинные черно-белые фотографии везде, где только можно: на стенах, на крышке допотопного телевизора с невероятно выпуклым экраном (вот раритет-то!), на низеньком столике у окна. Лица на них тоже старинные. Я приблизился к окну и тронул маленькую белую занавеску, чтобы выглянуть на улицу. В этот же момент на меня с подоконника бросилось что-то мохнатое и шипящее. Я вскрикнул и отскочил. Бабушка тут же прибежала.

-Гришка! Вот поганец! Напужал. Я ж его гнала из хаты, как запирала. Ан, нет, пробрался таки. Оголодал за три дня-то, отощал поди? А нечего было есть, бабка-то все прибрала, все попрятала. Вот сейчас пойду к соседке, приведу Анфиску и дам тебе молочка. Хочешь молочка-то? Ух, ты обормот.

Я смотрел, как рыжий кот трется о бабушкины ноги и чувствовал головокружение. Как во сне. Меня мучил только один вопрос "Что я здесь делаю?" Мой дом не здесь.

-Костя, печь-то сумеешь растопить? Я за Анфиской схожу. Дрова в сарае, за домом.

До меня все доходило медленно.

_У вас, что корова есть?

_Коза! — гордо ответила бабушка и пошла на улицу.

Я поплелся за дровами, едва переставляя ноги. На улице уже начало смеркаться. Снег вокруг приобрел сине-серый оттенок. Страшно. Казалось, из-за высокой поленницы сейчас выскочит огромный хищный волк с горящими глазами и порвет меня на куски. Скорей бы.

Я медленно огляделся. Передо мной покосившийся сарай с поленницей. Впереди — глубокий овраг, спуск вниз, на поля. За полем чернели кусты, должно быть, там и находится речка, о которой мне рассказывала бабушка.

Пустота. Тишина. Мне стало безумно одиноко и тоскливо. Хотелось не просто заплакать, а завыть, вцепившись зубами в собственную шапку. В носу защипало, а глаза наполнились слезами. Дико хотелось домой.

Я стал глубоко дышать морозным воздухом, до щипов в носу. Ну что теперь, реветь как девчонка? О Боже, да чем я хуже девчонки? Ни мамы, ни папы, совсем один. Но мне нельзя плакать. Минуты две я тупо простоял у сарая, жалея себя, а потом собрался с мыслями и принялся дергать из поленницы пахнущие смолой, заиндевевшие тяжелые поленья. Набрал сколько смог унести, и вернулся в дом.

Бабушка уже вернулась и хлопотала по хозяйству, разговаривая с котом. Я сел на старенький, крохотный диванчик, ежась от мороза.

-Ну, чего сидишь? Топи печь, Костя. Околоеем, поди скоро.

-Бабуль, я не умею.

-Вот, городской-то. Неумеха. Говорила я Ольге, вези его сюды, будет с него толк. А то что же? Привыкли на всем готовом. Ты когда тута был последний раз? Не помнишь, поди?

-Нет.

-Семь годочков тебе было. И все. Больше ни ногой. Ох, Оля, Оля...

Оля была моей мамой и дочерью бабушки.

Ночью я спал плохо. Мне было то холодно, то жарко. Ужасно неудобно, я то и дело просыпался, мучительно соображая, где нахожусь. Метался во сне. Снились путаные, мутные кошмары. Рано утром, едва я нормально заснул, как бабушка разбудила меня. Я протер глаза и взглянул на свои наручные часы. За окном было еще темно, в комнате стоял холод.

-Шесть утра! Зачем так рано вставать?— прохрипел я.

-А чего дрыхнуть-то? Печь надо топить, курей кормить, потом в школу с тобой пойдем. Вставай. — бабушка завязывала передник.

-В школу пойду сам, — буркнул я и соскочил с кровати. Меня окутал холодный воздух и по всему телу побежали мурашки, мышцы прямо свело.

-Почему у вас дома нет газа?

-Коплю с пенсии на газ. Трубы дорогие, печку переделывать надо. Я ж одна уже сколько лет живу, семейным то легче, сообща! — крикнула бабушка уже из веранды.

-Понятно, — ответил я, пошарил в своей сумке, и достал самый теплый свитер.

Я позавтракал куском черного хлеба и чаем. От ядреного, деревенского молока, пахнущего совсем не так, как магазинное, из пакета, у меня навернулись слезы. Я категорически отказался его пить. Бабушка долго ругалась, обзывая меня кощеем из-за моей худобы. Я собрал свои документы и пошел в новую школу.

День был пасмурным и тусклым, над головой клубились низкие облака. Во дворах лаяли собаки. Кое-где, у ворот, топтались на снегу гуси, поджимая под себя то одну, то другую красную лапку. По дороге мне встретился старый синий трактор, расчищавший проезжую часть от снега.

Школа оказалась старым, узким двухэтажным зданием, с обвалившейся местами голубоватой побелкой, обнажавшей красные кирпичи. Возле нее росли высокие толстые ели. Сейчас они стояли, все обсыпанные снегом. Это было красиво. У школьного фасада, под снежным покровом угадывались очертания прямоугольных клумб, среди которых стоял окрашенный серебрянкой, памятник каким-то дурацким пионерам. Они дули в трубы на все четыре стороны света. Тупизна какая-то.

Вокруг школы снег был вытоптан. С разных сторон то и дело подходили укутанные в дубленки и куртки разнокалиберные дети, и ныряли внутрь здания. Я тоже вошел в свою новую школу.

Внутри все оказалось не так уж плохо: в холле было чистенько, светло и тепло. Шум, крики, возня, так же как и у нас в гимназии. Я обрадовался, увидев так много ровесников. Прямо на противоположной от входной двери стене, мужчины, взобравшись на стремянки, вешали большой бумажный плакат, слепленный, очевидно, из нескольких кусков ватмана. На плакате красными буквами было написано "С Новым годом!", а ниже красовалась украшенная мишурой надпись "1997".

Я спросил у первого попавшегося мальчишки, где находится кабинет директора. Поднялся на второй этаж по широким ступеням, покрытым сотнями слоев краски. Постучал в обитую темно-красной фанерой дверь, на которой красовалась надпись "Директор псшN1"

-Войдите!

Услышав это, я дернул дверь.

Худощавая длинная директриса, укутанная в меховую жилетку, надела большие очки в желтой роговой оправе и стала изучать мои документы. Я молча стоял напротив нее.

-Значит, так. Новиков Константин Павлович, тринадцать лет. Переводишься к нам из ...ской гимназии. Почему пришел без родителей? — спросила она, глядя на меня поверх очков. — Да ты садись, Костя, мы пока пообщаемся с тобой. Дневник принес?

Я молча протянул ей свой дневник. Зачем он ей? Как будто не доверяет выписке из классного журнала с моими оценками, которая у нее в руках. Пока она листала мой дневник, я устроился в мягком кресле напротив нее.

В кабинете было тепло и уютно. На стенах, обитых деревянными панелями, красовались детские поделки из бисера, гербарии, довольно хорошие рисунки.

-Хорошист. Почти отличник. Замечательно. Молодец, Костя, — сказала директриса, возвращая мне мой дневник.

-Спасибо.

-Так почему ты пришел без родителей?

Я запнулся. Мне казалось, что уж она точно должна знать причину моего перевода. Ведь директор моей гимназии общался с ней по телефону. Ну да ладно, значит, не сказал.

-Мама год назад погибла в аварии, а отец сильно пьет, — ответил я. -Бабушка уговорила пожить у нее, пока я не повзрослею.

Кажется, директрису удивило мое спокойствие.

-Но это ненадолго, — продолжил я. Моего отца родительских прав не лишали, и я вернусь домой. Как только повзрослею, довольно скоро. Просто сейчас я не имею права жить один. Так что я к вам ненадолго, имейте это в виду. Я здесь жить не хочу.

Она помолчала некоторое время, глядя мне в лицо.

-Все понятно. Извини, Костя, я не была в курсе твоей ситуации. Тебе, конечно, здесь все в новинку, непривычно. Но у нас хорошая школа. Думаю, тебе здесь понравиться. И ребята у нас учатся хорошие. Я определю тебя в седьмой "А". Сильный класс, и ребята там все воспитанные. Подружитесь. Приходи завтра к восьми, выдадим тебе учебники, и начнешь заниматься.

-Спасибо, — ответил я, поднялся и собрался уже уходить.

— Подожди, Костя. Ты обращайся ко мне, если будут какие-нибудь вопросы или если что-то будет нужно. Хорошо? Не стесняйся, ладно? — Я видел, как ей неудобно разговаривать с таким несчастным ребенком как я. Но мне было все равно, что она мучается, и не знает как правильно подобрать слова.

-Хорошо. До свидания, — ответил я.

Хотелось хлопнуть дверью. Ну на фига нужно смотреть на меня такими большими жалостливыми глазами!

Мой первый день на новом месте прошел. Холодно. Тихо. Новый год должен был наступить через две недели. Я, сидя с книжкой у печки, старался не думать о том, что сейчас происходит в гимназии и что там поделывают мои друзья, Илья и Димка. С Ильей я первым познакомился. Еще в детском саду. Он подошел ко мне и предложил покататься с высокой горки. С самой высокой, с которой никто не катался из младшей группы. По правде у нас в группе были практически одни девчонки. Илья был смелее всех и взобрался по лестнице. Я дрейфил, но тоже карабкался. И когда мой новый приятель с визгом скатился вниз, поднялся и вопросительно уставился на меня, я понял, что не могу его разочаровать. Я смотрел в его круглое лицо, с голубыми глазищами, и решил, что если не скачусь с горки немедленно, то этот мальчик ни за что не будет водится со мной. Я закрыл глаза и провалился в пропасть, а когда открыл их, то увидел над собой Илюху. Он тормошил меня. "-Пойдем, ну пойдем еще!" Илюха этого поему-то не помнил.

От печки было так тепло. Надо заметить у бабушки я постоянно и сильно мерз. Не спасал меня даже любимый теплый свитер. В доме было как-то сыро, наверное, потому, что бабушка топила печь одними дровами, да и то раз в сутки, в целях экономии. Я пригрелся и почти задремал, прислонившись к теплой стене.

-Костя, поди надергай Анфиске сена! — крикнула бабушка из веранды.

Я поднялся, нехотя отрываясь от нежного, пахнущего сухими листьями тепла. Накинув на себя здоровенную старую телогрейку, я вышел за двор. Под ногами хрустел снег. Мои новенькие адидасы смотрелись в сочетании с телогрейкой довольно странно. Ну и кому какая нафиг разница, никто же не увидит.

Но я ошибся. Внезпно, у сарая нос к носу я столкнулся с высоким белобрысым пацаном. Тот был весь в снегу, краснощекий, взъерошенный. Как снегирь с советской новогодней открытки.

-Ты кто? — весело спросил он, вытирая свой мокрой, обледеневшей варежкой.

-Костя, — ответил я, недоумевая, откуда он тут взялся.

-Валентины Егоровны что ли внук?

-Ну да.

-Чот не похож. Черноглазый ты какой-то.

-В смысле? — не понял я.

-Да ладно. Дочка у нее беленькая вся была, а ты не похож на нее.

-Я на отца похож, — сказал я, непонятно зачем, как будто оправдываясь.

-А-а. Ну ладно. Давай с нами кататься. У вас за домом такая горка классная!

С этими словами пацан развернул большие санки и уселся на них. Я заметил пару гвоздей, торчащих из деревянного сиденья. Жестко они тут развлекаются. Пацан этот, между тем, ловко оттолкнулся ногами, и понесся вниз, создавая небольшую метель за своей спиной. Я подошел к краю оврага и увидел его уже в самом низу. Там, в снегу, барахталось еще несколько ребят.

Я вернулся в дом.

-Бабушка, а у тебя есть санки? — спросил я.