Хроники Горана. Рассвет.

— Мне надо многое узнать про твой мир...

— Спрашивай...

— Кто ты Мала?

— Яга, — обыденно ответила девушка. — Ёжка, ворожка, ведуница. По-разному, таких как я называют. А еще нас кличут колдовками и ведьмами.

— Баба Яга... — я проговорил вслух, мелькнувшее в голове название. Вот только, что оно значит?

— Бабы коров за вымя дергают... — неожиданно зло прошипела Мала. — Язык попридержи, а то...

— Не злись... — я успокаивающе поднял ладонь. — Я даже не помню, что это слово означает.

— Так бы и сказал... — улыбнулась девушка и стрельнула глазками на бутыль. — Ну что, по последней?

Я прислушался к своему новому телу и решил, что совсем не против, пропустить еще стопку этой 'великоградской тройной'. Голова ясная, по телу пробегают теплые волны, постреливая огненными искорками в руки и ноги, хочется улыбаться. Так почему бы и нет?

— Давай. А на каком языке мы говорим?

— Ославский. На нем все Звериные Острова говорят, — пояснила Мала и добавила на стол еще несколько плошек с заедками. — Мы сейчас находимся на острове Быка — он самый большой. Еще есть Волчий, потом Гадючий, Медвежий, остров Тура, Орла и Куницы. Ну и еще множество мелких. Народ, проживающий здесь, зовется ославы, иногда нас еще называют чудины, но за это слово, неосторожно брошенное на Островах, могут убить. Не любит местный народец его — оскорблением считают.

— А ты тоже ослава? — поинтересовался я, зачерпнув ложкой ледяной квашеной капусты пересыпанной клюквой. — Глаза...

— Заметил, да? — Мала кокетливо глянула в зеркало. — Нет, но считаюсь словеной. Надо говорить словена, а не ослава. Мужик — словен, девка — словенка. Вместе они ославы. Понял? Да, у нас все по женской линии считают. Деда моего бабуля в походе поимела — из Лесного Края он был — сами себя они называют народ Ветвей или алвы. — Малена хихикнула, убрала прядь волос и продемонстрировала мне аккуратное, чуть заостренное ушко. — Вот видишь? От деда досталось, кровь алвов крепка-а-ая. Ценится...

У меня немедленно в голове родилась непонятное слово, и я невольно перебил Малену:

— Эльфы?

— Какие такие 'элфы', не знаю никаких 'элфов', — с улыбкой передразнила меня, немного захмелевшая Мала, а потом очень серьезно посоветовала. — Ты бы уже заканчивал чушь пороть. Забудь все и живи новой жизнью. Народец на Островах горячий, могут, не поняв оскорбиться, да и прибить походя. А на материке, мигом на костер угодишь за слова непонятные, значит еретические. У них сейчас Белый Синод начал свирепствовать, за ереси борзо взялись. Понял?

— Понял, — коротко сказал я. — Ну так что там с дедом?

Мала одобрительно кивнула и, закинув в ротик ягодку, продолжила:

— Ценятся мужчины алвов среди женщин народа ославов. Красивые, ласковые, семя сильное, дети здоровые получаются. Однако взять их силой очень трудно, почти невозможно — все поголовно 'владеющие', хитрости непревзойденной, да еще войны отменные. Не знаю, как бабка сладила, но мама говорила, что на Островах она была самой первой красавицей и признанной воительницей. Так вот, она вернулась из похода уже пузатой. Благополучно родила мою маму, а потом и сгинула в очередном набеге. Матушка-то за словена пошла, но кровь деда уже перебить не поучилось.

— Что значит 'владеющие'? — на всякий случай уточнил я. В голове мелькнуло слово 'магия', но озвучивать его, я не стал.

— Владеющие силой, — обыденно пояснила Мала. — Разными формами стихий, проявлениями Эфира и иных Пределов.

— А ты? — я испытующе посмотрел на девушку.

— Я Яга, — немножко грустно и почему-то торжественно ответила Малена. — Я другая. Меня 'владеющие' своей не признают. Люди тоже своей не признают, даже не разрешают жить рядом с ними, но и без меня тоже не могут. Судьба мне быть одной...

— Как ты стала Ягой?

— Просто, очень просто. Пришла в селение Дрина, прежняя хозяйка, — девушка обвела рукой комнату. — И потребовала девочку. По обычаю имела право. К тому времени, я уже сиротой осталась, вот обчество и сообразило лишний рот отдать. А потом, когда время пришло, Дрина мне передала дар, а сама ушла. Вот и все. И я так сделаю. Своих-то детей мы иметь не можем.

Я промолчал, рассматривая Малену. С виду веселая, беззаботная, но есть в ней что-то печальное...

— Знаешь что? — Мала неожиданно встала и достала из сундука большую завернутую в кусок ветоши книгу. — Держи, почитаешь перед сном. Тут много правды, но и без небылиц не обошлось. А я пойду, пора мне...

— Куда?

— По делам... — коротко ответила Мала и вышла в прихожую. Через время заглянула обратно, уже в длинной дохе и пушистой меховой шапке. — На улицу не ходи, ночь уже. Рудь тебя еще не знает, может помять ненароком.

— Кто такой Рудь?

— Лешак, — коротко бросила Малена и захлопнула дверь.

— Лешак? — Я немного постоял, пытаясь осмыслить возникший в голове, образ корявого, поросшего ветками чудища, затем присел на кровать и развернул тяжелую книгу. На толстой коже обложки отливала серебром какая-то вязь, очень похожая на готический шрифт. К своему немалому удивлению, я смог ее прочитать: — Бестиарий и описание рас Мира Упорядоченного, преподобного Эдельберта из Великограда? Ну что же, почитаем...

ГЛАВА 2

Звериные Острова. Остров Быка. Предгорья Черного Хребта.

10 Лютовея 2001 года от восхождения Старших Сестер. Ранее утро.

... телом велик, подобен человеку строением и космат аки медведь горный, окрасом черен с подпалинами али рыжий, разума невеликого с ребенком схожего. Прибежище ищет в чащах лесных и на кручах горных, подале от людства разумного. На Звериных Островах кличут его лешаком, на материке обзывают лесным хозяином и много иных имен дают в других землях и владениях. Некоторые почтенные исследователи и невежественная чернь, наделяют оного силой повелевать зверями, пущами лесными и иными сильными чародейскими способностями, однако, не имея документальных свидетельств проявления подобного, склонен подвергнуть сомнению сии утверждения, но признаю возможность владения лешаком примитивной природной силой ...

'Бестиарий и описание рас Мира

Упорядоченного'

Преподобный Эдельберт Великоградский.

Тонкий ледок, поддернувший воду в корыте, лопнул с легким, музыкальным звоном. Я набрал полные ладони и с наслаждением плеснул в лицо ледяной водицей. Поискал взглядом и сдернул с гвоздика домотканое полотенце, расшитое по краю растительной вязью.

Вечера никак не мог заснуть, познавая новый мир, оторвался от книги только тогда, когда в маленьком окошке забрезжили розовые лучи зари. Читал и не мог отделаться от ощущения, что многое из изложенного преподобным Эдальбертом, я уже слышал. Но как-то странно, не буквально, а очень и очень примерно. Почти каждому образу, каждому определению из книги, у меня находился иной образ, иное определение из моей памяти, примерно схожие, но все же не те. А еще, с каждой строчкой, я все больше и больше убеждался, что мой новый мир абсолютно не похож на тот, в котором...

Скрипнула входная дверь и на пороге появилась окутанная клубами пара Малена. Свежая, с румяными щеками, пахнущая морозом, хвоей и от этого удивительно привлекательная.

— Не спал? — Девушка поставила в угол широкие, короткие охотничьи лыжи, скинула мне на руки тяжелую меховую доху и устало присела на скамью, привалившись спиной к стене и вытянув ноги в пушистых меховых бахилах.

— Да, не спал, — я обмел веничком полы дохи и повесил ее на торчавший из балки сучок.

— И зря, дел у тебя сегодня невпроворот... — неодобрительно покачала головой Мала, потом скорчила умоляющее личико и ткнула пальчиком в бахилы. — Поможешь?

Я, молча, стянул с нее сапоги и поставил их у порога, затем подвинул к девушке расшитые бисером, меховые домашние тапочки.

Мала довольно хихикнула:

— А мне нравится. Уже отвыкла, все сама да сама. Продолжай в том же духе...

— Зачем я тебе? — прервал я девушку. — Тапки подавать?

— Прикажу, будешь подавать... — улыбка мгновенно слетела с лица Малены. — Смотрю, много воли взял...

— Я задал тебе вопрос, — спокойно проговорил я, проигнорировав злость Малы. Где-то глубоко внутри, проскользнуло желание вспылить, но очень быстро пропало, разбившись о ледяное спокойствие моей новой личины.

— Ладно, не бери в голову, — внезапно оттаяла девушка. — Ты мне ничего не должен. Я отпущу тебя, но позже. Ты сейчас как младенец, которого всему надо учить заново. Пошли лучше позавтракаем, я сейчас готова вепря целиком сожрать, так проголодалась. Впрочем, можешь уже уходить, я тебя не держу... — Зеленые глазки Малены ехидно прищурились.

— Без завтрака? — я изобразил тяжелое раздумье. — Ну, уж нет...

Мала засмеялась, ухватившись за мою руку, встала и направилась в комнату. Возле двери обернулась и сказала:

— Побудь в прихожке, пока я переоденусь. Негоже девице пред мужиком телесами сверкать.

Лукаво подмигнула и опять заразительно рассмеялась...

Я молча отвернулся, а когда за спиной скрипнула дверца, подошел к стойке у дальней стенки и взял в руки рогатину* с коротким и толстым бугристым древком. Мгновенно в голове отобразилась одна из картинок прошлой жизни.

рогатина (рогатыня) — славянское тяжёлое копьё для рукопашного боя или для охоты на крупного зверя. Отличается большим широким обоюдоострым наконечником.

— Хоть что-то может оказаться полезным... — тихонечко прошептал я и провел пальцем по длинному и широкому листовидному наконечнику. Неожиданно по голубому металлу проскочили холодные серебристые искры, сложились в мудреную вязь и так же неожиданно погасли...

— Не балуй... — из-за моей спины выступила Малена, взяла рогатину и поставила ее обратно в стойку. — Всему свое время...

Я отступил на шаг и подивился тому, как девушка успела так быстро переодеться. В отличии от вчерашнего дня, сейчас на ней красовалось черное прямое платье, с широкими свободными рукавами, расшитое по подолу и вороту серебряными узорами и коротенькая, отороченная серебристым мехом душегрейка. Косы девушка распустила и уложила волосы под маленькую черную шапочку немного напоминающую, головной убор какого-то восточного народа из моей прошлой жизни. Впрочем, браслеты на руках, ожерелье с трехглазым черепком — остались те же, но пояс со страхолюдным тесаком исчез.

— Нравлюсь? — Малена проследила за моим взглядом, хихикнув, крутнулась на месте, а потом подтолкнула меня по направлению к двери. — Иди уже, остынет все...

Со стола каким-то чудесным образом уже исчезли остатки вчерашнего ужина. Теперь, на нем, на большом деревянном блюде, исходила жаром и непередаваемым запахом свежей выпечки целая груда румяных пирожков, в окружении плошек со сметаной и вареньем.

— Но как? — Я разломил один из пирожков и с наслаждением втянул в себя насыщенный ягодный аромат. — Как успела?

— Я тут не причем, — улыбнулась Мала. — Это Домна спроворила, видать, ты ей чем-то приглянулся.

— Домна? — Я припомнил, как вчера ночью несколько раз улавливал отчетливое шебаршение по углам, а раз даже приметил желтые круглые огоньки, списав их на обычную крысу или что-то подобное.

— Домовица, — обыденно объяснила Малена, разлила по чашкам ароматный травяной настой и процитировала. — Всякому жилищу положен домашний дух, сиречь домовик, кои, как и люди, разного полу бывают...

— ... оные духи при случае симпатии возникшей к хозяину, пользу великую приносят и способны иметь воплощение земное, обличьем весьма схожее на карл ярмарочных и порой пригожее и приятное для взора, ежели они полу женского, однако вельми замазанное сажей и прочим сором... — повторил я слова преподобного Эдельберта, закончив фразу за Малку.

При последних моих словах в углу кто-то возмущенно и громко чихнул.

Я немедленно откусил от пирожка, и с набитым ртом, отчаянно чавкая, продекламировал:

— Домна, домовица, пригожа девица, ликом светла, станом тонка! — Затем встал, поклонился в пояс и громко сказал. — Любо мне!

После моих слов по комнате как будто теплый ветерок прошел, даже показалось, что светлее стало. В уголке еще раз чихнули, на этот раз довольно, а потом все стихло.

— Ты быстро учишься, — удивилась Малена. — Не ожидала.

— Просто обнаружил, что мне нравится читать, — я осторожно глотнул настоя из чашки и выбрал еще один пирожок. — По крайней мере, мне так кажется...

— Похвально, похвально, — Мала даже несколько раз одобрительно хлопнула в ладоши. — Я тебе сегодня дам еще несколько книг.

— Почему несколько?

— Остальные нельзя, — коротко и строго отрезала Мала. — Ты должен запомнить. Пока ты живешь в этом доме, ты делаешь только то, что я разрешу. Любая самодеятельность может закончиться очень плохо.

— Хорошо, — я вежливо склонил голову. — Пирожков еще много, нескоро съедим, так почему бы тебе не рассказать мне про Острова и ославов.

— Много, — согласилась Малена и со вздохом посмотрела на блюдо. — Тогда слушай. Жителей Звериных Островов, остальные жители Упорядоченного считают грубыми варварами, при этом еще разбойниками и пиратами...

К тому времени как с блюда исчез последний пирожок, Малена успела довольно много мне рассказать про своих сородичей. Я даже подыскал им аналогию из своего прежнего мира — народ севера под непонятным названием 'варяги'. Однако, как я уже говорил, сравнение оказалось очень и очень приблизительным, совпадая лишь по немногим общим чертам, а в остальном совершенно противоречиво.

— ... разбойничают, конечно — куда без этого, но чаще сбиваются в наемные ватаги и идут на службу к князьям на материк... — Мала пресыщенно вздохнула и решительным движением подвинула блюдо ко мне. — Но это почти всегда в первую 'треть', реже до середины второй, а потом уже, если выживут, оседают на Островах.

— Треть?

— Первая треть жизни, — менторским тоном объяснила Малена. — Жизненный цикл ослава делится на три трети, первые две, длятся ровно по тридцать лет каждая. А третья, уже как получится, некоторые и до двухсот лет доживают... — девушка опять тяжело вздохнула и все-таки стащила последний пирожок с блюда. — Так вот... первая треть — период испытаний и становления, вторая — период мужества — каждый словен и словенка обязаны вернуться домой и определится по жизни, ну а третья... третья — это период, исходящий из первых двух. А вообще, на нас много напраслины возводят. Ославы много трудятся — к примеру, за морским зверем ходят к Вечным Льдам, скотину разводят, в шахтах руду добывают. Островная черная руда, едва ли уступает по ценности знаменитой голубой, со Скалистого Хребта, да и кузнецы ославские славятся на весь Упорядоченный, что бы там хафлинги не плели...

— Хафлинги? — я переспросил, так как, согласно труда преподобного Эдельберта, самой ближайшей аналогией этому народу, были гномы из легенд моего родного мира. Правда, самих легенд так и не вспомнил — один образ бородатого могучего коротышки в рогатой железной шапке.

— Они же — подгорники... — кивнула Мала. — Пакостный, вредный народец, хотя и мастера великие.

— Жадные бородатые коротышки?