Несопоставимые на первый взгляд условия все больше озадачивали присутствующих. И было от чего. Война двенадцатого года для обывателя числилась победоносной, таковой же являлась оборона Крыма. О Русско-Японской войне только начали говорить, как о серьезном поражении. Чилиец же намекал на очень неприятную тенденцию.

— Господа, — Федотов изобразил руками весы Фемиды, — я привожу, казалось бы, несвязанные факты и события, но давайте наберемся терпения. Описанным событиям предшествовала Петровская эпоха, в которой Россия, будто сжатая гигантской пружиной негэтропии, выплеснула накопленную энергию. Это было время сверх напряжения державы и блистательных побед. В ту эпоху мы совершили первую социально-технологическую революцию, отчасти переняли европейскую культуру, замечу, в купе с ее невежеством.

Голос рассказчика зазвучал пафосно. Ощутив собственное величие, слушатели воспарили. Сбивали с толку малопонятные термины, но причастность к великим завоеваниям предков пока затмевала подобные мелочи. Морщился один литератор, так ведь в семье не без урода, да иронично поглядывал сидящий напротив господин.

— В точном соответствии с гегелевским принципом отрицания после ухода Петра, его деяния подверглись ревизии. Это была вторая четверть исторической волны. При Екатерине Великой наступает третий этап — время покоя системы. Но что дальше? — для пущего эффекта Федотов добавил в голосе драматизма и испытующе пробежался взглядом по публике. — Дальше наступил четвертый, завершающий этап исторической волны. Сегодняшние дни аналогичны предваряющим петровскую эпоху. Сейчас, буквально каждое мгновение, наш социум накапливает энергию, что выплеснется в следующем цикле. Мы с вами являемся и свидетелями, и участниками этого фантастического фазового перехода. Кстати, по материалам принстонского университета начало очередного подъема следует ожидать около двадцатого года. Теперь о перспективах.

Мимоходом поразившись собственному умению вешать лапшу на уши, Федотов опять взял драматическую паузу. В гостиной напряженная тишина. Слегка округлившимися глазами смотрит Катька. Васильковые глаза хозяйки излучают искреннее умиление. С нетерпением ждут продолжения студенты. Иван Никитич заинтересован, но по лицу пробегает тень сомнений — много непривычных терминов, а позиция непонятна. Недовольство выражает один господин Земцов.

Уважаемые господа, уважаемый Иван Никитич, — поклоны в духе времени выполнены безукоризненно. — Российская власть всегда занимала особое положение в нашем социуме. В эпоху Петра Великого внутренние движения души императора совпали с требованиями нации на модернизацию — блистательный результат нам известен. Подхватит ли сегодняшняя народный зов — мне не ведомо, но сомнения я испытываю. В любом случае дальнейшие события будут обусловлены указанными противоречиями. Одно можно сказать совершенно определенно — Россия вошла в зону социально-исторической турбулентности, предсказать ее будущее я затрудняюсь.

Касательно конкретных российских реалий, то тут мне сказать нечего — слишком много времени я провел на чужбине. Так что, готов к растерзанию, хотя и не на долго. Через пятнадцать минут мне надобно отбыть на деловую встречу.

Желающих задать вопросы оказалось много. Рвался высказаться литературный общечеловек. Для него Борис заготовил предложение понюхать европаричек его дедули, мол, не пованивает ли тот кровью индианки. Не повезло — вперед вырвался сторонник крутых перемен.

— Борис Степанович, — почтительно начал Иван Никитич, — Вы с пиететом упомянули господина Маркса, но ни словом не обмолвились о борьбе за свободу, между тем рабочие ходили к Зимнему дворцу, земцы в Петергоф. Метод один, но как различен результат... слова лились и лились. Звучали спорные утверждения и на их основе делались выводы уже не подлежащие сомнению. С новых позиций, как с трамплина в Ванкувере, сыпались обличительные вопросы, обращенные даже не к Федотову, а к окружающим 'массам' и некоторому кровожадному узурпатору. Само собой усомнился Никитич и в наличии исторических волн — очень они ему показались серпом между ног, будто в самом деле сломали всю классовую борьбу. Между тем экспрессия, с которой все это произносилось, завораживала. Опять восторг на лицах студентов, опять преданно смотрит Катька. Отгоняя наваждение, Борис опять непроизвольно мотнул головой.

'Партайгеноссе, тебе бы Троцким работать, — дурацкая мыслишка послужила своеобразным детонатором пробудившим память, Федотов едва не заорал вслух, — Блииин!!! Да это же мой Лукич! Чтоб меня! Это же Юрка Зубр в прежней инкарнации. Охренеть можно, как здорово!'

С Юрием Лукичом Федотов исходил пол Памира. Юрка был надежен, как тот самый зубр, но в перестройку воспылал демократией. На головы партийных бонз посыпались проклятия и обвинения в масштабном поедании копченой колбасы, естественно за счет думающей прослойки общества, к коей Зубр себя безусловно относил. С годами, в демократическом смысле, Зубр матерел все больше и больше, но от пламенной своей привязанности так ничего и не поимел. Может быть был излишне принципиален, но скорее всего оказался элементарно нерешителен. В обычной жизни Лукич был всеми уважаем. Он мог с закрытыми глазами двигатель мотоцикла, летал на дельтоплане, увлекался путешествиями. Везде он был в числе первых, а вот на службе не срослось — выше инженера второй категории так и не поднялся. Это настораживало. Сходство с Никитичем было даже в доброжелательном выражении лица.

По груди Федотова широко разлилось умиротворение. Резкости, что готовы были спорхнуть с языка, испарились, а взгляд выразил неподдельное умиление. От этой метаморфозы Иван Никитич поневоле начал притормаживать, потом, словно наткнувшись на невидимую преграду замер. Даже оглянулся, но не найдя ничего достойного, вновь уставился на Федотова.

В гостиной повисло недоумение, а одна из девиц вынула изо рта леденец.

— Я согласен, я со всем согласен, — вырвалось спонтанно.

Осознав нелепость своей реакции, Федотов путано вспомнил, что времени осталось всего ничего, что пора ехать на деловую встречу, но с Иваном Никитичем они непременно пообщаются. Договорятся через Катерину Евгеньевну и встретятся. Им многое надо перетереть.

Предложение 'перетереть' прозвучало уже в прихожей. Ответом был недоуменный взгляд Никитича и злой литератора. Вспыхнувшие эмоции непроизвольно толкнули вверх правую руку в известном мужском жесте, когда левая рука рубит по сгибу правой. Благо на полдороге кулак разжался и сексуальное оскорбление выродилось в движение 'да пошел ты ... '.

* * *

До встречи с Миллером времени оставалось с избытком и подгонять кучера смысла не было. Под мерное подрагивание брички вспомнилась первая встреча с Поповым. В тот вечер Федотова впервые посетила крамольная мысль о родстве демократов начала и конца ХХ века. Сегодня он нашел очередное подтверждение тому спонтанному выводу, и опять все произошло внезапно.

Как и его Зубр, местный Никитич поддержит любые дикости 'своей' власти и ничего не изменится в этом хороводе самоуничтожения. В последнем водном походе Зубр изрядно доставал всех политическими диспутами. Как и пятнадцать лет назад он проклинал партийных с их копченой колбасой. Получалось откровенно глупо, но Лукич все ярился и ярился, находил новые аргументы, дабы еще раз сплясать на костях прогнившего коммунистического режима, а факт, что его демократы всех обокрали, упоминал с потаенной радостью.

'И-эх! Вот как оно все оказалось! Теперь понятно, отчего старички ленинской гвардии попали под раздачу. Да они же просто не оставили Сталину выбора. Или Виссарионович избавляется от их разрушительной энергии, или они окончательно добьют страну. Так что, Никитич, не дай тебе бог вступить в ряды активных строителей коммунизма — к тридцать седьмому точно загремишь по троцкистскому этапу, зуб даю'.

Мысль о троцкистском этапе подтолкнула к новым извращениям ума.

'Это что же получается? Здешний Троцкий аналог нашего Чубайса? А ведь похоже. За идею оба готовы удавить миллионы жизней, оба любят золотишко, и оба окажутся в опале. Кто же тогда у нас товарищ Сталин? Вова Путин на роль вождя всех народов вроде не тянет. Получается, в РФ сменится лидер или я чего-то не понимаю? Хотя, т.е. если почесать основательно репу, кто сказал, что история полностью повторится? М-да, думать надо. Ладно, завтра приезжают наши европоиды, будет о чем потолковать, а пока переключаемся на встречу с Миллером. Что-то крепко меня эта история с Никитичем шибанула, кстати, а ведь Троцкого легко можно шлепнуть'.

Последняя жизнеутверждающая мысль, как ни странно, перевела размышления в практическое русло, не в том смысле, чтобы шлепнуть, а в том, что предстояло строить предприятие.

В Московском университете Усагин с сыном уже изготовили пять стоваттных ламп, а вчера на прогон был поставлен первый полукиловаттный выходной пентод. Ресурс приборов пока был плохонький, но лиха беда начало. С кредитами так же наметился сдвиг — Московский филиал Deutsche Bank согласился дать кредит под вполне щадящий процент. Взамен дойчи запросили четверть предприятия, вот только в качестве залога потребовали еще пятьдесят процентов акций будущей контры. Естественно со всеми патентами.

— Господин Федотов, помилуйте-с, какой грабеж? Это не Вы рискуете, это мы рискуем. Если Вы потерпите фиаско с Вас, извиняюсь, как с гуся вода. Это прямиком следует из текста договора, а с нас снимут голову.

Начальник кредитного департамента выглядел человеком в высшей степени искренним. В нем все, от темных выразительных глаз брюнета, до дорогого, костюма вопило о неподдельном уважении к клиенту.

'Класс! Вот такого бы в отдел сбыта, — Борис мечтательно представил, как Валерьян Григорьевич раскручивает потенциального покупателя на несусветные бабки. — Я, конечно, кое-что могу, но ... с таким талантом надо родиться'.

— Борис Степановы, Вам непременно надо все взвесить. В таком деле нельзя полагаться на веление сердца, но я в Вас верю. Вы примете единственно верное решение.

Банкир безусловно ценил свое время. Будучи настоящим профессионалом, он в пять минут сумел разложить свои риски и преференции клиента. Вызывало восхищение предложение постучаться к немецким конкурентам из Русско-Азиатского банка.

'Ведь знает шельма, что 'русско-азиаты' уже отказали, и к гадалке не ходи, — эта мысль вызвала к жизни следующую. — Интересно получается. В Русско-Азиатском банке заправляют французские деньги и по факту в кредите отказали французы. Фрицы дают под нормальный процент, но если мы хоть на копейку пролетим, то у фрицев окажется семьдесят пять процентов акций нашей конторы! Круто, однако. И какой можно сделать вывод? А вывод получается простой, как табуретка — французы пока не пронюхали и дойчи сработали на опережение'.

Придя к таким выводам Федотов взлелеял мечту заложить под стены немецкого банка полтонны динамита. На такой 'подвиг' он был готов пойти задаром, без всякой экспроприации.

Завод встретил привычным шумом машин. Еще только планируя размещение оборудования радиомастерской, Борис наткнулся на сиротливо пылившиеся аэросани. В его времени похожие конструкции лепили многие умельцы, но здесь увидеть такое чудо он не ожидал. Вот, оказывается, откуда росли ноги интереса Миллера к авиации. В глаза бросилась какая-то несуразица в винте, но морочить себе голову Федотов не стал.

В тот день было плодотворное общение о покраске автомобилей. Сам того не ожидая, Борис вспомнил о холодном цинкованни и лаковых покрытиях. Внедрение таких технологий сулило существенную экономию времени, а следовательно и доходов. Скрывать что либо он не собирался, тем паче, что Юлий Александрович уже доказал свою порядочность. В итоге после ряда опытов, Миллер предложил оформить патенты на холодное цинкование и нитролак. Сегодня предстояло подписать договор на использование всех изобретений.

Кроме Миллера за столом сидел нотариус — грузный усатый господин в коричневом костюме, при коричневой рубашке и таких же ботинках.

— Ну-с, господа, коль с текстом все ознакомлены, так и документ следует подписывать. Прошу-с, — нотариус со смешной фамилией Корочкин, протянул первый экземпляр Миллеру.

По выполнении всех формальностей новоиспеченные партнеры получили по экземпляру, а третий исчез в бездонном портфеле нотариуса.

— Ну-с, за сим позвольте откланяться, увы, но мне пора, — 'коричневорубашечник' с сожалением посмотрел на накрытый в углу столик.

— А может?

— Нет, нет, Юлий Александрович, не искушайте. Вы же знаете, — в голосе прозвучала искренняя укоризна. — Кстати, Нинель Александровна приглашала Вас с супругой. В следующее воскресенье непременно ждем-с. Непременно.

Смешно поклонившись, Корочкин удалился, а Миллер, широким жестом пригласил Бориса к столику.

— В прошлый раз вы говорили мне о сухих чилийских винах, а теперь отведайте вина южной Германии. Мой двоюродный дядя содержит виноградник и частенько меня балует.

Федотов пару раз пробовал белые вина из Германии, но особого впечатления они на него не произвели. Сейчас в красном сухом из-под Бадена, слышался выраженный вкус вишни с приятными мягкими танинами. В аромате доминировала черная смородина и лакрица. Представилось, как хозяин старательно отбирает самые чистые листы смородины, как про себя молится, только бы не перестараться.

— А вы знаете, действительно, неплохое вино, не знал, что в Германии есть красные сухие.

Миллер с удовольствием просветил, что Германия страна холодная и красных вин на всех не хватает. На экспорт идут рислинги и белые полусладкие. Под незатейливый разговор Борис почувствовал, как его наконец-то отпустило. От хозяина это не ускользнуло:

— Ну наконец-то вы стали самим собой, я грешным делом начал думать не жалеете ли вы о заключенном договоре.

— Наши прогрессивные либералы кого угодно доведут до поноса, — и заметив, изумленно взметнувшиеся брови, тут же добавил. — Сегодня имел неосторожность познакомится.

Окончание фразы совпало со взмахом руки, мол, да ну их, не стоят они внимания. Немец не возражал. По крайней мере, так сейчас казалось.

— Борис Степанович, а когда вы решите с дополнительными площадями?

На минимум площадей договор уже был подписан. Аэросанки перебрались в другое место, а в мастерской вовсю шел ремонт. Борису оставалось уточнить позиции Зверева с Мишениным — брать кредит под кабальных условиях или, засучив рукава, годик-другой поработать слесарями.

— Думаю, мои компаньоны скорее согласятся поработать этими вот ручками, чем отдавать миллионы дяде, но темп мы безусловно потеряем.

Перестук пальцев выдал состояние немца, а Федотов в очередной раз подумал, что пора бы сделать библиотеку ритмов немецкого барабанщика, но дальнейшего он ожидал менее всего. Юлий Александрович выразился в том смысле, что наслушавшись федотовского трепа о перспективах радио, навел справки. Отнестись к байкам чилийца со вниманием его заставили участие Федотова в переговорах об электростанции, где тот показал достойные знания. После расспросов 'местных связистов' дело радиофикации предстало более чем перспективным и если уважаемый Федотов сможет подтвердить его, Миллера, предварительные выводы, убедительно подтвердить, то он готов способствовать получению кредита. Не задаром, конечно, а за долю в деле радиофикации всего мира.

123

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓