Страница произведения
Войти
Зарегистрироваться
Страница произведения

Ох и трудная эта забота из берлоги тянуть бегемота. Аи на тему 1905 год. Гл. 23 - целиком.


Опубликован:
15.03.2015 — 15.03.2015
Аннотация:
АИ на тему 1905 год. Гл 23 целиком. Выложено 20.03.2015. Комментарии в общем файле.
 
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
 
 
 

Ох и трудная эта забота из берлоги тянуть бегемота. Аи на тему 1905 год. Гл. 23 - целиком.


Глава 23. Революционеры местного масштаба и деньги.

10 июля

По приезду из Питера Борис ввел в конторе чаепитие за счет фирмы, так сказать аттракцион потрясающей щедрости. На самом деле традиция кормить работников была на Руси от сотворения мира, но на тружеников пера и промокашки такое благо не распространялось. Чернильные души всегда питались за свой кошт.

В десять утра на угловом столике появлялись заваренный чай и печенье. Пятнадцать минут трепа пролетали незаметно, зато способствовали хорошему настроению. Вскоре к чаю стали появляться домашние пирожки, варенье и прочие прелести. Не обошлось и без казуса — за очередными байками о своем чилийском житье-бытье Федотов слопал домашние вкусности. Пришлось реабилитироваться — к чаю стали подаваться конфеты. В один из таких утренников, пока студенты были на лекции, Федотов огорошил секретаршу:

— Любезная Катерина Евгеньевна, Вы просто обязаны мне помочь!

Ответом были изумленно взметнувшиеся брови, легкая растерянность и ... ожидание. Любопытство у женщин в крови.

— Катерина, в Чили мы были оторваны от жизни родины. Здесь я всеми фибрами души ощущаю разлитую вокруг тревогу грядущих перемен. Катя, если бы Вы знали, как тяжко оказаться в положении отшельника. Увы, но кроме, как к Вам, мне обратиться не к кому. Катя, я прошу Вас посодействовать во встрече со сторонниками обновления России. Даете испить глоток живительной влаги из источника свободы.

— Но почему я?

Возглас изумления почти замаскировал промелькнувшую радость. Как известно 'почти' не считается — Борис нашел правильные слова. Он долго ломал голову, как правильно построить разговор. В своем времени за просьбу 'испить глоток из какого-то там источника свободы', он бы отгреб по полной. В этом же мире высокопарный слог прошел, можно сказать, 'на ура'.

— Вы молодая, образованная и красивая женщина. Вы умница и просто не можете не знать таких людей, я это чувствую.

В начале было слово. Скорее всего, даже первое слово было льстивым. Сама же по себе лесть способна творить чудеса. Ей даже удается сделать человека счастливым, правда не надолго, но удается. В таком деле главное знать, что ждет пациент и как это ожидание ему преподнести. В данном случае прозвучало желанное для любой женщины — признание ее несравненных достоинств, но, главное, показано, что она нужна! Последнее всегда порождает надежду на будущее. Блеснувшие глаза, заалевшие щеки. Как порою мало надо для счастья. Федотов понял — новому 'революционеру' быть!

Через пару дней подле ожидающего на улице Федотова тормознула парная коляска. Темная вуаль с мушками, в тон шляпка. Такая же накидка с темно красной подкладкой. Взгляд свысока и порывистые движения. Все выдавало романтическое состояние девушки. Застывший на мгновенье прохожий только подтвердил впечатление Федотова.

Мысль 'впечатленного' была пряма как, лом: 'Да, блин, вот с кого надо было писать портрет неизвестной'. Вторая мысль была скорее печальна: 'Это как же Катьку революция колбасит, ей бы с мужиками встречаться'. Третья мысль была трезвее: 'Похоже, ни к какой серьезной организации Катерина не относится'. Спрашивать прямо было неловко.

— Катерина Евгеньевна, может быть мы с вами выйдем за пару кварталов? -тревожный шепот Федотова настораживал. — Не дай бог приведем за собой хвоста. Вы встанете лицом вон к той витрине, а я нагнусь, будто шнурок завязываю. Незаметно осмотримся. Мы в Чили всегда так делали.

— Хвоста?

Беспомощный взгляд 'юной подпольщицы' подтвердил догадку — с конспирацией дело обстояло, как всегда, а посиделки таких 'революционеров' никого, собственно и не интересовали.

Просторная квартира адвоката Черновского находилась на третьем этаже. На 'тайную сходку' гости только подтягивались. В прихожей всех привечал хозяин с супругой.

— Николай Илларионович, познакомьтесь пожалуйста, перед вами господин Федотов из Чили, — от неловкости Катерина не знала, куда девать руки.

— Рад, весьма рад интересным людям, — рука Черновского была суховатой, а надтреснутый баритон выдавал профессионального говоруна, — Катерина много о Вас рассказывала.

Черновский загадочно сделал брови домиком.

— И я так рада, новые люди у нас редкость! — подхватилась хозяйка.

Дородная, с лицом добродушной хрюшки, мадам Черновская была противоположностью супругу. Ее высокий голосок напомнил Федотову придурковатую рифму: 'Я так рада, я так рада, что мы все из Ленинграда'.

— У нас все по-простому, без претензий. Располагайтесь на этом диванчике, здесь Вам будет удобно. Сегодня такой день, такой день,— тараторила хозяйка, усаживая гостей.

Умостившись, Борис не торопясь огляделся. В просторной гостиной загодя были открыты окна. В левом углу притулились трое молодых людей в студенческих тужурках. У двоих на лицах проступали следы гиперактивности, а третий, хорошего роста, гладкий, с нагловатыми глазами, явно захаживал к какой-то кухарке.

У окна с цветущей геранью неспешно беседовали два степенных господина.

— Вы знаете, наша Ангелина Петровна вчера была в доме Морозовой, не поверите — сам Долгорукий-младший приколол ей на грудь красный бант. Определенно лед тронулся, а ведь совсем недавно... .

— В газетах написали, мистер Рузвельт предложил посредничество на переговорах о мире, — невпопад отвечал собеседник.

После очередного возгласа из прихожей: 'У нас все по-простому, без претензий'. Катерина вполголоса рассказывала о входящих.

— Господин Земцов литератор, он у нас на курсах читал античную литературу. А этот господин с усиками член судейской коллегии.

Двух гимназисток в одинаковых платьях, с одинаковыми косами и здоровым румянцем, Катерина вниманием не удостоила, зато заметно оживились студенты. Федотов с грустью простился с очередным мифом своей юности — протестный потенциал российского студенчества провоцировался всего лишь юбками таких очаровашек.

Внимание привлек очередной гость. В опрятном темно-сером костюме, высокий, тонкий в кости, с красивым открытым лбом. Было нечто узнаваемое в доброжелательном выражении лица этого тридцатилетнего мужчины.

— А вот и сам Иван Никитич подошел, — в голосе Катерины прозвучали особенный нотки, — Он у Кострова служит инженером. Если бы вызнали, какой это замечательный человек! Иван Никитич много читает, ездит на велосипеде. Представляете, этой зимой он начал кататься на лыжах. Среди всех друзей Черновского, он последовательный сторонник..., — Катерина немного замялась, — сторонник освобождения. Правда, они часто спорят. Иван Никитич совсем против монархии, — последняя мысль прозвучала с извинением.

'Ага, в здешнем кружке 'шаловливые мыслишки' Никитич ходит в экстремистах. То-то, Катька хвостом закрутила, Димона ей нашего мало, вынь да полож ей пассионария, благо не карбонария. Ладно, ее дело. Мне бы с Иваном перекинуться, пока либеральный шабаш не начался. Черт, да кого же он мне напоминает?'

Довести эту мысль до конца не удалось. Сначала пришлось знакомится с очередным гостем, потом со следующим. Все они были похожи своей непосредственностью и любопытством.

'И сколько же вас таких? Всем интересно, как там 'за бугром'. Позже вспоминаете свои истории о Париже, где шляетесь по одним и тем же улочкам. Эх, и хорошо же стригут капусту французики! А вот Иван Никитич вас не очень одобряет, ишь, как поглядывает. Словно вы оппортунисты. Оппортунисты, правду сказать, из вас, как из табуретки скульптура. По местному вы мелкобуржуазный элемент, тесезеть рабочие в белых воротничках или, совсем уж по современному, офисный планктон. Зря я сюда зарулил, а с другой стороны что-то да узнаю. Появится еще один штришок к картинке под названием Российская империя. Глядишь и за умного сойду'.

Неизвестно, до каких бы социально-философских измышлений добрался переселенец, если бы его бесцеремонно не дернули за локоть:

— Борис Степанович, вы совсем не слушаете докладчика, — в голосе Катерины прорезались интонации пионервожатой.

Борис невольно вздрогнул. В пятом классе им дали новую вожатую — прежнюю они хором 'вынесли'. Новенькая оказалась девицей со вполне оформившимися половыми признаками. Соответствующим оказался и нрав. После основательной затрещины, Боря Федотов понял: их махновщине пришел конец.

— Отрочество вспомнилось, Катерина Евгеньевна, отрочество, — в голосе проскользнула почти неземная тоска.

Борис скосил взгляд не спутницу. Одобряя выбор Зверева, невольно задержался на округлостях груди. Видимо во взгляде просквозило не только платоническое, иначе с чего бы Катерине зардеться. Пришлось возвращаться к реальности, тем более, что Николай Илларионович действительно разошелся не на шутку:

— Привести коллектив к единству "лица" вещь вообще невозможная, — акцентируя внимание, докладчик поднял вверх указательный палец. — "Конституционалист-демократ", это еще не марка объединения. Но когда коллективу дается извне его "имя", его кличка "кд", это уже показывает на известную степень единства и границы с не "кд" установлены. Почему Милюков, не изменяя себе, есть "кадет" по преимуществу? Это объясняется лишь процессом достижения данной степени единства коллектива.

Федотов давно подметил за здешним народцем стремление высказаться позаковыристей. К подобного рода словесным эскападам он относился спокойно, но сейчас едва не рявкнул: 'Мужик, ты, блин, весь мозг вынес!'

По привычке, нежели по необходимости, он еще раз попытался понять сказанное, увы, смысл ускользал. Глазами пробежался по окружающим. Степенные господа у окна слушали со вниманием, лишь едва заметные гримасы подсказали Федотовeу, что он не одинок. Со студентами было проще, они на лекциях привыкли все пропускать мимо ушей, поэтому шепотком обсуждали достоинства девиц, а вот их заводила нагло уставился на Катькину грудь. Непонятно, что он там хотел найти, но Федотов с изумлением почувствовал, как потяжелела правая рука. Последнее вновь отвлекло Федотова от былины об нарождающихся кадетах, зато вспомнились наставление первого тренера по боксу: 'Запомните, самый эффективный удар не тот, от которого противник летит в угол, а тот от которого у него подкашиваются ноги. Для этого бить надо в угол челюсти и бить надо исключительно быстро, без размаха'. В свое время Федотов вполне прилично овладел искусством правильных ударов, но сейчас ему захотелось безо всяких изысков вмазать! Напоровшись на тяжелый взгляд, студент все осознал и быстренько переключился на своих подружек. Трудно доподлинно понять, что почувствовала Катерина, но в ней явно обозначились изумление, благодарность и изрядная доля опасения. Борису даже показалось, что девушка непроизвольно отодвинулась.

Иван Никитич стоял в позе капитана Немо. Скрещенные на груди руки, напористо склоненная голова и саркастическая усмешка на губах. Всем своим видом он демонстрировал отношение к этой самой конституционной демократии. Он единственный из собравшихся внимательно слушал об организации Милюковым кадетской партии. Глядя на инженера, студенты на время забыли о своих девицах. Смычка между студенческой молодежью и интеллигенций рождалась на глазах.

'Смычка, бричка, привычка, — бормотал про себя иновременец, — хотя нет, смычка была между интеллигенцией и рабочим классом или, наоборот, между рабочим классом и интеллигенцией. Это надо у Вовки уточнить, а здесь нет смычки, а, есть, к примеру, отмычка. А ведь придется этой шушере петь песни о борьбе чилийского пролетариата. К гадалке не ходи, ибо сам напросился. Вот'.

'Провидец' оказался прав — после второго выступления, Черновский попросил уважаемого гостя поведать публике о его странствиях, о неизвестной в их пенатах южноамериканской жизни.

Непонятно, каким боком к Чили присосались пенаты, сиречь древнеримские домовые, но рассказ о чилийской эпопее шел по накатанной. Студентам приглянулся вечно пьяный Рудольфо Фиерро по кличке 'Висельник'. В сегодняшнем изложении этот садист немного грабил, но исключительно в целях наказания жадных и спасения красавиц. Все по законам телесериалов. В какой-то момент Федотов представил себе благородную красавицу, сидящую на коленях у кривого и вонючего мексиканского подонка. От увиденного, рассказчик непроизвольно помотал головой, благо, что не выматерился, зато дал зарок больше так не врать. Не считая единственного ироничного взгляда, публика заминки не заметила. Студенты слушали открыв рты. Хозяйка охала и платочком вытирала уголки глаз. Чуть позже она пыталась извлечь из федотовской памяти воспоминания о нарядах чилийской знати. Нашла у кого интересоваться. Кто-то полюбопытствовал о тамошнем пролетариате.

— О, господа, на эту тему припомнил комичный случай. Рабочие на рудниках те еще отморозки, вылитые бандиты с кайлом, — с недавних пор Федотову понравилось вворачивать словечки своего времени. — Сами понимаете, до Гегеля им, как до луны пешком. Однажды германский инженер обратился к ним, мол, господа 'пролетарии', а они его едва до смерти не забили. Двоих, как водится, тут же повесили, потом стали разбираться. Не поверите: оказалось словечко пролетарий похоже на ужасное местное проклятье. Выходит зря народ вешали.

Легкое онемение публики было прервано возмущенным возгласом знатока античной литературы:

— Как вы можете так нелицеприятно отзываться об аборигенах? Русские путешественники всегда с почтением относились к местным обычаям, у вас же во всем звучит вопиющее пренебрежение.

— То путешественники, а по мне, так эти ребята только вчера спустились с пальмы, — рубанул правду-матку Федотов.

Пожилые поборники конституционной демократии морщились, литератор обиженно сопел, зато московская прогрессивная молодежь по достоинству оценила пассаж с пальмой. Они явно импонировали усатым чилийским парням с кольтами. Самый юркий из них хотел что-то спросить, но его опередил Иван Никитич:

— Помнится, Борис Степанович, Чили еще в прошлом веке освободилась от испанского ига, но я не об этом, какой вы увидели Россию после длительной разлуки?— прозвучало несколько язвительно.

'Ага, так я и поверил, что ты знаешь историю Чили. Катька поди трепанула, а ты носом в учебник. Ну, ничего, щас сказочку о России услышишь, только шнурки поглажу'.

Федотов ничего не имел против теории классовой борьбы, но повторять набившее оскомину было в лом, да и светиться перед полицией было глупо. По дороге к Черновскому ему припомнились популярные статейки Кваши о волнообразном течении истории. Эту идею вполне можно было скормить 'высокому' собранию, естественно сдобрив наукообразным трепом. Успев оценить публику, он не сомневался — этот пипл схавает, а если кто не схавает, так отчего же не повстречать умного человека. Очень даже полезно такого повстречать и познакомится.

— Россия, Россия, — в голосе мелькнула легкая безнадега, — ну что тут скажешь. Одна шестая часть суши, а в начале прошлого века на нее обрушился Наполеон.

По гостиной пронеся легкий шелест.

— Чуть позже в философии отметился Гегель Гений Маркса подарил миру закон прибавочной стоимости, а в социологии теорию классовой борьбы. В средине века мы потерпели поражение в Крымской компании, замечу, от объединенной Европы, а сегодня руками косоглазых против нас воюет полмира.

Несопоставимые на первый взгляд условия все больше озадачивали присутствующих. И было от чего. Война двенадцатого года для обывателя числилась победоносной, таковой же являлась оборона Крыма. О Русско-Японской войне только начали говорить, как о серьезном поражении. Чилиец же намекал на очень неприятную тенденцию.

— Господа, — Федотов изобразил руками весы Фемиды, — я привожу, казалось бы, несвязанные факты и события, но давайте наберемся терпения. Описанным событиям предшествовала Петровская эпоха, в которой Россия, будто сжатая гигантской пружиной негэтропии, выплеснула накопленную энергию. Это было время сверх напряжения державы и блистательных побед. В ту эпоху мы совершили первую социально-технологическую революцию, отчасти переняли европейскую культуру, замечу, в купе с ее невежеством.

Голос рассказчика зазвучал пафосно. Ощутив собственное величие, слушатели воспарили. Сбивали с толку малопонятные термины, но причастность к великим завоеваниям предков пока затмевала подобные мелочи. Морщился один литератор, так ведь в семье не без урода, да иронично поглядывал сидящий напротив господин.

— В точном соответствии с гегелевским принципом отрицания после ухода Петра, его деяния подверглись ревизии. Это была вторая четверть исторической волны. При Екатерине Великой наступает третий этап — время покоя системы. Но что дальше? — для пущего эффекта Федотов добавил в голосе драматизма и испытующе пробежался взглядом по публике. — Дальше наступил четвертый, завершающий этап исторической волны. Сегодняшние дни аналогичны предваряющим петровскую эпоху. Сейчас, буквально каждое мгновение, наш социум накапливает энергию, что выплеснется в следующем цикле. Мы с вами являемся и свидетелями, и участниками этого фантастического фазового перехода. Кстати, по материалам принстонского университета начало очередного подъема следует ожидать около двадцатого года. Теперь о перспективах.

Мимоходом поразившись собственному умению вешать лапшу на уши, Федотов опять взял драматическую паузу. В гостиной напряженная тишина. Слегка округлившимися глазами смотрит Катька. Васильковые глаза хозяйки излучают искреннее умиление. С нетерпением ждут продолжения студенты. Иван Никитич заинтересован, но по лицу пробегает тень сомнений — много непривычных терминов, а позиция непонятна. Недовольство выражает один господин Земцов.

Уважаемые господа, уважаемый Иван Никитич, — поклоны в духе времени выполнены безукоризненно. — Российская власть всегда занимала особое положение в нашем социуме. В эпоху Петра Великого внутренние движения души императора совпали с требованиями нации на модернизацию — блистательный результат нам известен. Подхватит ли сегодняшняя народный зов — мне не ведомо, но сомнения я испытываю. В любом случае дальнейшие события будут обусловлены указанными противоречиями. Одно можно сказать совершенно определенно — Россия вошла в зону социально-исторической турбулентности, предсказать ее будущее я затрудняюсь.

Касательно конкретных российских реалий, то тут мне сказать нечего — слишком много времени я провел на чужбине. Так что, готов к растерзанию, хотя и не на долго. Через пятнадцать минут мне надобно отбыть на деловую встречу.

Желающих задать вопросы оказалось много. Рвался высказаться литературный общечеловек. Для него Борис заготовил предложение понюхать европаричек его дедули, мол, не пованивает ли тот кровью индианки. Не повезло — вперед вырвался сторонник крутых перемен.

— Борис Степанович, — почтительно начал Иван Никитич, — Вы с пиететом упомянули господина Маркса, но ни словом не обмолвились о борьбе за свободу, между тем рабочие ходили к Зимнему дворцу, земцы в Петергоф. Метод один, но как различен результат... слова лились и лились. Звучали спорные утверждения и на их основе делались выводы уже не подлежащие сомнению. С новых позиций, как с трамплина в Ванкувере, сыпались обличительные вопросы, обращенные даже не к Федотову, а к окружающим 'массам' и некоторому кровожадному узурпатору. Само собой усомнился Никитич и в наличии исторических волн — очень они ему показались серпом между ног, будто в самом деле сломали всю классовую борьбу. Между тем экспрессия, с которой все это произносилось, завораживала. Опять восторг на лицах студентов, опять преданно смотрит Катька. Отгоняя наваждение, Борис опять непроизвольно мотнул головой.

'Партайгеноссе, тебе бы Троцким работать, — дурацкая мыслишка послужила своеобразным детонатором пробудившим память, Федотов едва не заорал вслух, — Блииин!!! Да это же мой Лукич! Чтоб меня! Это же Юрка Зубр в прежней инкарнации. Охренеть можно, как здорово!'

С Юрием Лукичом Федотов исходил пол Памира. Юрка был надежен, как тот самый зубр, но в перестройку воспылал демократией. На головы партийных бонз посыпались проклятия и обвинения в масштабном поедании копченой колбасы, естественно за счет думающей прослойки общества, к коей Зубр себя безусловно относил. С годами, в демократическом смысле, Зубр матерел все больше и больше, но от пламенной своей привязанности так ничего и не поимел. Может быть был излишне принципиален, но скорее всего оказался элементарно нерешителен. В обычной жизни Лукич был всеми уважаем. Он мог с закрытыми глазами двигатель мотоцикла, летал на дельтоплане, увлекался путешествиями. Везде он был в числе первых, а вот на службе не срослось — выше инженера второй категории так и не поднялся. Это настораживало. Сходство с Никитичем было даже в доброжелательном выражении лица.

По груди Федотова широко разлилось умиротворение. Резкости, что готовы были спорхнуть с языка, испарились, а взгляд выразил неподдельное умиление. От этой метаморфозы Иван Никитич поневоле начал притормаживать, потом, словно наткнувшись на невидимую преграду замер. Даже оглянулся, но не найдя ничего достойного, вновь уставился на Федотова.

В гостиной повисло недоумение, а одна из девиц вынула изо рта леденец.

— Я согласен, я со всем согласен, — вырвалось спонтанно.

Осознав нелепость своей реакции, Федотов путано вспомнил, что времени осталось всего ничего, что пора ехать на деловую встречу, но с Иваном Никитичем они непременно пообщаются. Договорятся через Катерину Евгеньевну и встретятся. Им многое надо перетереть.

Предложение 'перетереть' прозвучало уже в прихожей. Ответом был недоуменный взгляд Никитича и злой литератора. Вспыхнувшие эмоции непроизвольно толкнули вверх правую руку в известном мужском жесте, когда левая рука рубит по сгибу правой. Благо на полдороге кулак разжался и сексуальное оскорбление выродилось в движение 'да пошел ты ... '.


* * *

До встречи с Миллером времени оставалось с избытком и подгонять кучера смысла не было. Под мерное подрагивание брички вспомнилась первая встреча с Поповым. В тот вечер Федотова впервые посетила крамольная мысль о родстве демократов начала и конца ХХ века. Сегодня он нашел очередное подтверждение тому спонтанному выводу, и опять все произошло внезапно.

Как и его Зубр, местный Никитич поддержит любые дикости 'своей' власти и ничего не изменится в этом хороводе самоуничтожения. В последнем водном походе Зубр изрядно доставал всех политическими диспутами. Как и пятнадцать лет назад он проклинал партийных с их копченой колбасой. Получалось откровенно глупо, но Лукич все ярился и ярился, находил новые аргументы, дабы еще раз сплясать на костях прогнившего коммунистического режима, а факт, что его демократы всех обокрали, упоминал с потаенной радостью.

'И-эх! Вот как оно все оказалось! Теперь понятно, отчего старички ленинской гвардии попали под раздачу. Да они же просто не оставили Сталину выбора. Или Виссарионович избавляется от их разрушительной энергии, или они окончательно добьют страну. Так что, Никитич, не дай тебе бог вступить в ряды активных строителей коммунизма — к тридцать седьмому точно загремишь по троцкистскому этапу, зуб даю'.

Мысль о троцкистском этапе подтолкнула к новым извращениям ума.

'Это что же получается? Здешний Троцкий аналог нашего Чубайса? А ведь похоже. За идею оба готовы удавить миллионы жизней, оба любят золотишко, и оба окажутся в опале. Кто же тогда у нас товарищ Сталин? Вова Путин на роль вождя всех народов вроде не тянет. Получается, в РФ сменится лидер или я чего-то не понимаю? Хотя, т.е. если почесать основательно репу, кто сказал, что история полностью повторится? М-да, думать надо. Ладно, завтра приезжают наши европоиды, будет о чем потолковать, а пока переключаемся на встречу с Миллером. Что-то крепко меня эта история с Никитичем шибанула, кстати, а ведь Троцкого легко можно шлепнуть'.

Последняя жизнеутверждающая мысль, как ни странно, перевела размышления в практическое русло, не в том смысле, чтобы шлепнуть, а в том, что предстояло строить предприятие.

В Московском университете Усагин с сыном уже изготовили пять стоваттных ламп, а вчера на прогон был поставлен первый полукиловаттный выходной пентод. Ресурс приборов пока был плохонький, но лиха беда начало. С кредитами так же наметился сдвиг — Московский филиал Deutsche Bank согласился дать кредит под вполне щадящий процент. Взамен дойчи запросили четверть предприятия, вот только в качестве залога потребовали еще пятьдесят процентов акций будущей контры. Естественно со всеми патентами.

— Господин Федотов, помилуйте-с, какой грабеж? Это не Вы рискуете, это мы рискуем. Если Вы потерпите фиаско с Вас, извиняюсь, как с гуся вода. Это прямиком следует из текста договора, а с нас снимут голову.

Начальник кредитного департамента выглядел человеком в высшей степени искренним. В нем все, от темных выразительных глаз брюнета, до дорогого, костюма вопило о неподдельном уважении к клиенту.

'Класс! Вот такого бы в отдел сбыта, — Борис мечтательно представил, как Валерьян Григорьевич раскручивает потенциального покупателя на несусветные бабки. — Я, конечно, кое-что могу, но ... с таким талантом надо родиться'.

— Борис Степановы, Вам непременно надо все взвесить. В таком деле нельзя полагаться на веление сердца, но я в Вас верю. Вы примете единственно верное решение.

Банкир безусловно ценил свое время. Будучи настоящим профессионалом, он в пять минут сумел разложить свои риски и преференции клиента. Вызывало восхищение предложение постучаться к немецким конкурентам из Русско-Азиатского банка.

'Ведь знает шельма, что 'русско-азиаты' уже отказали, и к гадалке не ходи, — эта мысль вызвала к жизни следующую. — Интересно получается. В Русско-Азиатском банке заправляют французские деньги и по факту в кредите отказали французы. Фрицы дают под нормальный процент, но если мы хоть на копейку пролетим, то у фрицев окажется семьдесят пять процентов акций нашей конторы! Круто, однако. И какой можно сделать вывод? А вывод получается простой, как табуретка — французы пока не пронюхали и дойчи сработали на опережение'.

Придя к таким выводам Федотов взлелеял мечту заложить под стены немецкого банка полтонны динамита. На такой 'подвиг' он был готов пойти задаром, без всякой экспроприации.

Завод встретил привычным шумом машин. Еще только планируя размещение оборудования радиомастерской, Борис наткнулся на сиротливо пылившиеся аэросани. В его времени похожие конструкции лепили многие умельцы, но здесь увидеть такое чудо он не ожидал. Вот, оказывается, откуда росли ноги интереса Миллера к авиации. В глаза бросилась какая-то несуразица в винте, но морочить себе голову Федотов не стал.

В тот день было плодотворное общение о покраске автомобилей. Сам того не ожидая, Борис вспомнил о холодном цинкованни и лаковых покрытиях. Внедрение таких технологий сулило существенную экономию времени, а следовательно и доходов. Скрывать что либо он не собирался, тем паче, что Юлий Александрович уже доказал свою порядочность. В итоге после ряда опытов, Миллер предложил оформить патенты на холодное цинкование и нитролак. Сегодня предстояло подписать договор на использование всех изобретений.

Кроме Миллера за столом сидел нотариус — грузный усатый господин в коричневом костюме, при коричневой рубашке и таких же ботинках.

— Ну-с, господа, коль с текстом все ознакомлены, так и документ следует подписывать. Прошу-с, — нотариус со смешной фамилией Корочкин, протянул первый экземпляр Миллеру.

По выполнении всех формальностей новоиспеченные партнеры получили по экземпляру, а третий исчез в бездонном портфеле нотариуса.

— Ну-с, за сим позвольте откланяться, увы, но мне пора, — 'коричневорубашечник' с сожалением посмотрел на накрытый в углу столик.

— А может?

— Нет, нет, Юлий Александрович, не искушайте. Вы же знаете, — в голосе прозвучала искренняя укоризна. — Кстати, Нинель Александровна приглашала Вас с супругой. В следующее воскресенье непременно ждем-с. Непременно.

Смешно поклонившись, Корочкин удалился, а Миллер, широким жестом пригласил Бориса к столику.

— В прошлый раз вы говорили мне о сухих чилийских винах, а теперь отведайте вина южной Германии. Мой двоюродный дядя содержит виноградник и частенько меня балует.

Федотов пару раз пробовал белые вина из Германии, но особого впечатления они на него не произвели. Сейчас в красном сухом из-под Бадена, слышался выраженный вкус вишни с приятными мягкими танинами. В аромате доминировала черная смородина и лакрица. Представилось, как хозяин старательно отбирает самые чистые листы смородины, как про себя молится, только бы не перестараться.

— А вы знаете, действительно, неплохое вино, не знал, что в Германии есть красные сухие.

Миллер с удовольствием просветил, что Германия страна холодная и красных вин на всех не хватает. На экспорт идут рислинги и белые полусладкие. Под незатейливый разговор Борис почувствовал, как его наконец-то отпустило. От хозяина это не ускользнуло:

— Ну наконец-то вы стали самим собой, я грешным делом начал думать не жалеете ли вы о заключенном договоре.

— Наши прогрессивные либералы кого угодно доведут до поноса, — и заметив, изумленно взметнувшиеся брови, тут же добавил. — Сегодня имел неосторожность познакомится.

Окончание фразы совпало со взмахом руки, мол, да ну их, не стоят они внимания. Немец не возражал. По крайней мере, так сейчас казалось.

— Борис Степанович, а когда вы решите с дополнительными площадями?

На минимум площадей договор уже был подписан. Аэросанки перебрались в другое место, а в мастерской вовсю шел ремонт. Борису оставалось уточнить позиции Зверева с Мишениным — брать кредит под кабальных условиях или, засучив рукава, годик-другой поработать слесарями.

— Думаю, мои компаньоны скорее согласятся поработать этими вот ручками, чем отдавать миллионы дяде, но темп мы безусловно потеряем.

Перестук пальцев выдал состояние немца, а Федотов в очередной раз подумал, что пора бы сделать библиотеку ритмов немецкого барабанщика, но дальнейшего он ожидал менее всего. Юлий Александрович выразился в том смысле, что наслушавшись федотовского трепа о перспективах радио, навел справки. Отнестись к байкам чилийца со вниманием его заставили участие Федотова в переговорах об электростанции, где тот показал достойные знания. После расспросов 'местных связистов' дело радиофикации предстало более чем перспективным и если уважаемый Федотов сможет подтвердить его, Миллера, предварительные выводы, убедительно подтвердить, то он готов способствовать получению кредита. Не задаром, конечно, а за долю в деле радиофикации всего мира.

'Хм, не задаром, губу раскатал, морда фашистская, — беззлобно поругивался про себя ошарашенный Федотов. — Интересно и сколько акций ты хочешь? Впрочем, а почему бы и не согласиться, тем более, если сбить аппетит нашему немцу?'

— Признаюсь, господин Миллер, подобного предложения я никак не ожидал. Заманчиво. Весьма заманчиво, но надо подумать, — от охватившего волнения Федотов непроизвольно потирал руки, тем самым с головой выдавая свой интерес.

Реакция Миллера последовала незамедлительно:

— Иного ответа я от вас и не ожидал, но прошу не затягивать. Сейчас самое подходящее время брать кредит.

— И то верно, завтра приезжают мои компаньоны после этого и переговорим. Кстати, не желаете увидеть их в непринужденной обстановке, я имею ввиду завтра вечером в ресторации?

 
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
 



Иные расы и виды существ 11 списков
Ангелы (Произведений: 91)
Оборотни (Произведений: 181)
Орки, гоблины, гномы, назгулы, тролли (Произведений: 41)
Эльфы, эльфы-полукровки, дроу (Произведений: 230)
Привидения, призраки, полтергейсты, духи (Произведений: 74)
Боги, полубоги, божественные сущности (Произведений: 165)
Вампиры (Произведений: 241)
Демоны (Произведений: 265)
Драконы (Произведений: 164)
Особенная раса, вид (созданные автором) (Произведений: 122)
Редкие расы (но не авторские) (Произведений: 107)
Профессии, занятия, стили жизни 8 списков
Внутренний мир человека. Мысли и жизнь 4 списка
Миры фэнтези и фантастики: каноны, апокрифы, смешение жанров 7 списков
О взаимоотношениях 7 списков
Герои 13 списков
Земля 6 списков
Альтернативная история (Произведений: 213)
Аномальные зоны (Произведений: 73)
Городские истории (Произведений: 306)
Исторические фантазии (Произведений: 98)
Постапокалиптика (Произведений: 104)
Стилизации и этнические мотивы (Произведений: 130)
Попадалово 5 списков
Противостояние 9 списков
О чувствах 3 списка
Следующее поколение 4 списка
Детское фэнтези (Произведений: 39)
Для самых маленьких (Произведений: 34)
О животных (Произведений: 48)
Поучительные сказки, притчи (Произведений: 82)
Закрыть
Закрыть
Закрыть
↑ Вверх