Горничная Мей

Не обращая внимания на мое продолжающееся мычание, китаянка чуть откинулась на спину, а ее правая рука оказалась у основания моего возбужденного члена. Я застонал от смеси боли и наслаждения, а Мей... Мей, черт бы ее побрал, вдруг прекратила свои ласки, встала и вновь устроилась в кресле, после чего с откровенной издевкой начала рассматривать меня.

'Вот тебе и маленькая скромная китаянка! Нет, пора прекращать эту слишком далеко зашедшую игру. Но вот только как это сделать?' Я попытался изобразить недовольное выражение лица, но ни мое мычание, ни мимика не произвели на девушку никакого впечатления. Более того, как только Мей увидела, что эрекция начинает спадать, она снова переместилась ко мне на кровать. Указательный палец ее правой руки дотронулся до моего лба, а затем медленно стал продвигаться к гениталиям. Нос... кляп... грудь... низ живота...

— Мей!!! — изо всех сил промычал я, одновременно стараясь показать глазами, чтобы она прекратила.

Однако моя мучительница расценила (или только сделала вид) мое мычание и знаки по-своему:

— Да, мой господин, да! Я чувствую, что вам понравились скромные умения его преданной служанки. И, поверьте, для меня нет лучшей награды, чем осознавать это.

Не обращая внимание на мое мычание примерно поровну состоящее из возмущения и удовольствия, китаянка принялась играть моим членом.

-Мей!

-Какой он большой... И твердый! Мне так нравится прикасаться к нему, Представлять, как он входит в мои покорно распахнутые яшмовые ворота, как изливается в меня божественным нектаром... О, я чувствую, что и господину нравится, как я управляю его жезлом, не так ли?

Я промычал в ответ нечто среднее между "да" и "нет", и в этот момент Мей оставила в покое мой фаллос и снова уселась мне на грудь. "О, бог мой, какие же у нее горячие ягодицы!" Дотронувшиеся до кожи жесткие волосы влагалища заставили мой и без того возбужденный член принять максимально допущенные природой размеры. Затем китаянка снова дотронулась до моего лба, но только на сей раз пальцами ног. Подошвы источающих легкий запах пота миниатюрных ступней, оказались на моем лице...

'Что она себе позволяет? Я все-таки ее работодатель...' Член, в смысле жезл, то бишь меч, или как его там, казалось, старался достать потолка, а яйца, ну, эти какие-то там шары, начали наливаться нестерпимой болью. В попытке хоть немного уменьшить ее я попытался изменить положение тела, но наручники и сидящая на мне девушка не позволили мне сделать это. Возмущенно-удовлетворенные нотки в моем мычании сменились жалобными, но Мей ни на что не обращала внимания.

— Нас с детства учат, что служение мужчине — высшее призвание женщины, и я рада, что сумела доставить вам удовольствие, господин. Если маленькая Мей вам не противна, и вы не прогоните ее, она будет дарить вам радость снова и снова.

Китайская стерва то убирала ноги с моей лица, и, поджимая их по себя, перемещала на грудь, надавливая на соски, то сжимала ступнями мои щеки...

— Вот так, или вот так, а еще я могу вот так — миниатюрные ступни снова накрыли мое лицо, но на этот раз остались на нем. Теперь запах пота чувствовался гораздо сильнее, но, странно, вместо отвращения я вдруг почувствовал внезапное желание поцеловать ноги не пытающейся скрыть, что издевается надо мной женщины. Боже, что же они там у себя на Востоке знают о сексе? Неужели предложенная Мей игра заводит меня? Неужели мне нравится быть в ее власти?'

— Если у господина возникло желание поцеловать ноги его маленькой Мей, то я буду рада услужить ему, — девушка как будто прочла мои мысли и ее пальчики дотронулись до ленты, сковывающей мои губы.

'Господин... Услужить... Как бы не так. Один взгляд китаянки чего стоит. Наполнен чувством собственного превосходства и... Матс, не фантазируй. Тебя элементарно колбасит от вида красивой обнаженной женщины и невозможности удовлетворить свои желания.' Я попытался отвернуться, чтобы не видеть источник сексуального возбуждения, и это не понравилось Мей.

— О, чем недостойная служанка прогневила своего господина? Почему он отводит от нее глаза? Неужели мое тело не возбуждает вас, неужели я где-то ошиблась и вам не нравятся мои старания?

'Возбуждает, ох, как оно возбуждает! И ты, стерва, прекрасно об этом знаешь. Горячее, как печка, мягкое женское тело. Сколько же еще будет продолжаться эта пытка? И не лучше ли опять провалиться в сон?' Я закрыл глаза, чтобы не видеть китаянку, и тут же резкая боль от укола металлического жала пронзила правый сосок груди, а затем волнами начала растекаться по всему телу.

Естественно, ни о каком забытье теперь не могло быть и речи — Мей сразу вернула меня в реальность. Я открыл глаза, и, когда спал туман от нахлынувших от боли слез, увидел китаянку слизывающую капельки крови с кончика 'спицы'. Вся миловидность слетела с лица внезапно повзрослевшей девушки, и теперь на меня глядела... Я плохо разбираюсь в восточной физиогномике, но Мей теперь смотрелась не на 18-20, а, как минимум, на 25 лет. Но, главное, окончательно исчезла скромная азиатская служанка, мечтающая услужить всеми возможными способами работодателю. Сейчас на мне сидела уверенная в себе властная женщина, привыкшая, что служат ей, а не она. Не вызывало сомнений и то, кого она наметила на роль своего слуги. 'Ну, Матс, ты и попал. Не хуже, чем в том раскладе каре на каре. Вот только непонятно, какими средствами девушка собирается удерживать меня в подчинении. Ведь когда-нибудь ей придется снять с меня наручники. И тогда... Впрочем, не исключено, что дело обстоит еще хуже — она просто садистка-психопатка...'

Мей верно истолковала мой удивленный взгляд:

— Господин удивляется поведению своей домработницы? Более того, мне кажется, что он не узнает меня. Это же я, ваша послушная Мей, всегда готовая удовлетворить любые ваши самые сокровенные желания. Я уже начала учить вас управлять вашей могучей мужской энергией. Как видим, тут нет ничего сложного. Надо только расслабиться и передать бразды правления в руки женщины. А сейчас мы начнем путешествие на вершины блаженства, — и второй мой сосок пронзила нестерпимая боль.

Мои губы едва не разорвали импровизированный кляп, но лента выдержала и единственным выходом моей физической и моральной боли явились громкий стон и вновь выступившие на глазах слезы.

— О, господин плачет. Это очень хорошо. Наши мудрецы говорят, что со слезами выходит темная энергия, душа очищается и, значит, ничто не будет мешать мне вести моего господина к алмазным чертогам блаженства.

Если бы не боль, я бы рассмеялся. Ей богу. Настолько неуместными сейчас казались слова 'господин' и 'блаженство'. А китаянка продолжила то ли свою лекцию о китайской философии, то ли просто издеваться:

— А дорога эта, лежит через боль. Только контраст между болью и наслаждением, между мужской гордыней и полной покорностью наставнице способен подарить моему господину высшее наслаждение. Наслаждайтесь, мой господин!

Мей начала играться воткнутой в меня спицей. Теперь я орал. Орал, вернее мычал, во все горло, но, похоже, своим мычанием только раззадорил китаянку. Последовал еще один укол, после чего Мей начала играть с двумя спицами одновременно. Ее непроницаемое азиатское лицо не выражало никаких эмоций и лишь темно-карие глаза внимательно смотрели на меня. 'Изучает, бесчувственная садистка!', однако уже через минуту я понял, что моя оценка 'бесчувственная' была несправедливой. Мой живот ощутил, как касающиеся его яшмовые ворота внезапно стали мокрыми. 'Кончила, стерва. Она кончила от моей боли!' — и в этот момент третья спица уколола меня в подмышку.

...К сожалению, я очнулся. К большому сожалению, поскольку наше путешествие в алмазные чертоги блаженства было незамедлительно продолжено. Как долго оно продолжалось? Слово 'вечность' показалось бы явным преувеличением, по крайней мере, для тех, кто не побывал в 'заботливых' руках Мей. Но к тому времени, когда поздние летние сумерки проникли в спальню, я уже достиг... Но не вершин блаженства, а того состояния, когда все остальное не имеет никакого значения, а хочется лишь одного — чтобы девушка прекратила свои издевательства.

Я перестал извиваться при очередном прикосновении металлического жала и встречал его лишь приглушенным мычанием: 'Мей, Мей, госпожа Мей, прекрати, умоляю тебя, прекрати. Я сделаю для тебя все, что ты только хочешь. Достигну алмазных чертогов, буду целовать твои потные ступни, любоваться яшмовыми воротами, все, все, но только прекрати' — посылал я ей мысленный сигнал. И, о счастье, он был услышан.

Правда, поначалу показалось, что мне предстоит новая разновидность мучений. Мей дотронулась спицей до ленты на моих губах и слегка надавила на нее. Я сжался в ожидании неизбежного укола, но девушка всего лишь задала вопрос: — Если я сниму ленту, господин не станет смущать его маленькую скромную служанку непристойной руганью и издавать, могущие привлечь внимание соседей, громкие крики?

Я изо всех сил отрицательно покачал головой.

— Я могу верить его слову?

— 'Да!' — теперь мои кивки стали утвердительными.

Китаянка наклонилась и внимательно посмотрела мне в глаза, и этот, продолжавшийся всего лишь минуту осмотр, показался бесконечным. 'Поверь мне, поверь, не мучай, не мучай...'

— Я верю вам, господин, и надеюсь на вашу выдержку и трезвый расчет. Не разрушьте мои надежды, — и кончик спицы, словно намекая на возможные последствия, вновь коснулся моих губ. А уже через минуту мои освобожденные от ленты, пересохшие потрескавшиеся губы оказались во власти наполненных страстью влажных губ китаянки.

"Мей, Мей, ты все-таки садистка. Садистка с большой буквы. Ты вся горишь — мои мучения заводят тебя.' Да, Мей мастерски играла на контрастах. Ее большие упругие груди касались моей израненной груди, неся своими прикосновениями удивительную амальгаму боли и наслаждения. Мне вдруг захотелось простить китаянке все ее предыдущие и будущие издевательства, а когда слегка шершавый язычок сначала принес моим губам долгожданную влагу, а затем, раздвинув их, проник в мой рот, мне показалось, что пресловутые алмазные чертоги уже где-то рядом. Не забывала Мей и о нефритовом жезле 'своего господина' — ее правая нога то ли случайно, то ли специально (короткое, но содержательное знакомство с Мей явно заставляло отдать предпочтение второй версии) надавила на него, вызвав очередную волну боли и возбуждения.

Теперь я молил о другом. 'Когда же эта сладкая пытка прекратится? Если бы женщины знали, как болят налитые соком желания эти, ну вы поняли, нефритовые... Мей, сделай так, чтобы он, наконец, излился...'

И, о чудо, моя бессловесная молитва была услышана. Китаянка оторвалась от моих губ, пересела поближе к нефритовому жезлу, и аккуратно, очень и очень нежно, взяла его двумя пальчиками. А еще через мгновение мой стержень (тьфу, жезл) оказался в настежь раскрытых яшмовых воротах неожиданно решившей проявить милосердие 'покорной маленькой Мей'...

— Хозяин очень нетерпелив, — с легким неудовольствием оценила наше соитие девушка.

— Какое, к черту, 'нетерпелив', Мей. Ты же сама довела мой член, извини, нефритовый меч, до такого состояния. Я едва не кончил, как только ты взяла его в руку. И освободи меня немедленно!

'Идиот, попридержи язык. Да, Мей удовлетворила твои желания, но это не значит, что ты можешь командовать. Что на тебя нашло?'

— Освобожу, господин, обязательно освобожу. После того, как закончим наш курс обучения. А пока мы только начали учебную программу, — строгим и одновременно ласковым голосом учительницы младших классов вещала Мей. — Поэтому пусть господин наберется терпения.

'Похоже, она не разозлилась. Попробую развить тему.'

— Мей, я все понимаю, и о ваших азиатских штучках по подчинению мужчин читал в интернете. А одна из моих знакомых во время поездки в Таиланд как бы случайно 'забыла' своего мужа в центре... Черт, забыл название. Но не суть важно. Так через два дня ей вернули не мартовского кота, а примерного семьянина, готового выполнять любые приказы жены.

— Дон Тхан, — сказала Мей.

— Что Дон Тхан?

— Так называется система этих тайских центров. Жалкие любители американских долларов, забывшие заветы древних мудрецов, — голос девушки был полон презрения.

— Не имеет значения, ни как они называются, ни ваши идейные разногласия. Мне эти игры не нравятся. Но и ссориться с тобой не хочу. У тебя есть платежная карточка?

— Да. А зачем она господину.

— Хочу перевести на нее твою зарплату и мои щедрые, очень и очень щедрые чаевые. После чего ты снимешь с меня наручники.

— А потом?

— А потом мы либо продолжим заниматься сексом (не скрою — меня до тебя никто так не заводил), либо ты просто исчезнешь из моей жизни. Идет?!

— Господин, я не сильна в финансах. Можно я подумаю? И, кстати, чтобы мне было легче принимать решение, не могли бы вы рассказать о размерах своей благодарности.

— Тысяча... Нет, полторы тысячи долларов. Думаю, ты и за месяц такую сумму не зарабатываешь. Я не прав?

— Разве может господин ошибаться?!

— Поэтому не торгуйся. А то я могу рассердиться и обратиться в полицию после того, как освобожусь. Ведь не будешь же ты меня так держать вечно?

— Вечно не буду.

— Вот видишь. А полиция — это длительный срок за похищение и изнасилование, или, в самом лучшем для тебя случае, депортация.

— Хозяин умеет убеждать. Хорошо, я согласна.

— Тогда освободи меня.

— Сейчас, господин, только схожу за ключом.

Мей, покинув мой живот, и все той же семенящей походкой вышла из комнаты. 'Она всегда так ходит?!'

За те две-три минуты, что она отсутствовала, в моем мозгу возникло сразу несколько планов мести. Правда, ни один из них не предусматривал обращения в полицию и, к счастью (это я теперь понимаю), ни одному из них не суждено было осуществиться.

Мей вернулась, держа в руке небольшой ключ, но вместо того, чтобы освободить меня, снова уселась на старое место. Мое тело немедленно отреагировало очередной волной возбуждения, а китаянка, словно специально усиливая его, принялась выискивать для своих пышущих жаром мягких ягодиц наиболее удобное положение, ерзая по моему животу.

— Мей, почему ты медлишь? Освободи меня скорее!

— Разве господину не нравится, когда его служанка скромно восседает на нем?

'Скромно??'

— Нравится, Мей, нравится. Даже слишком нравится. Но я опять хочу тебя. Хочу немедленно!

— Ваш нефритовый меч говорит мне об этом лучше любых ваших слов. Однако еще не время.

— Мей, прекрати свои игры. Мы же договорились.

— Договорились, господин. Но...

— Что 'но'?

— Мне стыдно говорить об этом, — и девушка потупила взор.

— Говори скорее, стыдливая ты моя.

— Я не решаюсь, вдруг господин обидится.

— Мей, я не обижусь, а очень сильно разозлюсь, если ты немедленно не скажешь.

— Как изволите, хозяин. Я хочу получить, как там у белых господ это называется, ага, полную предоплату.

— Мей, поверь, я не собираюсь тебя обманывать, но какая, черт побери, предоплата. Как я могу ее тебе заплатить, если по твоей милости прикован к кровати?