Империя

— Я готов. А во-вторых?

— Об этом, как и о в-третьих, в-четвертых, в-пятых, и так далее, я сообщу вам дополнительно.

— Вы будете использовать специальные средства?

— Нет, я знаю, что у вас аллергия на один из компонентов того, что в народе называют сывороткой правды. К тому же это и ни к чему — ваши реакции выдают вас без всякого полиграфа.

'Ого, заявочка! Так и хочется сказать фразу из случайно попавшегося в мои руки старого детектива... Черт, нервы, забыл... Что-то вроде 'не бери на понт, мусор.'

— Но приступим. Для начала мне хотелось бы узнать, насколько сильно вы привержены демократии, а, главное, что вы понимаете под этим термином.

— Джоанна, вы не хуже меня знаете, что демократия — это власть народа.

— Власть народа... Какой красивый мем! А можно более подробно? И, желательно, менее академично, то есть своими словами.

— Применительно к нашей теме демократия (власть народа) — политическая система, которая предусматривает: признание народа единственным легитимным источником власти, коллективное и равное участие граждан в управлении государством, территориальными общинами и т. п. назначение лидеров путем честных и состязательных выборов. Без демократии невозможно (или очень затруднено) соблюдение следующих принципов:

а) равенства всех граждан (в том числе и высших должностных лиц) перед законом, а также их политическое, социальное и конфессиональное равенство

б) разделения властей

в) независимости судебной системы

г) соблюдение прав человека.

Демократия...

— Майкл, пожалуйста, остановитесь. Я понимаю, что вы сейчас читаете мне давно заученную лекцию, но я не ваша студентка и у меня сразу же возникло много вопросов к этому красивому тексту. Хочу верить, что после нашей беседы они возникнут и у вас. Но давайте поговорим о демократии по дороге.

— А мы разве куда-то едем?

— Да, я решила включить в программу нашего знакомства короткую экскурсию.

— А что вы понимаете под словом 'короткая'?

— Если все пойдет так, как я запланировала, то всего лишь однодневная. Если же нет... Вам, насколько мне известно, не надо предупреждать никого из домашних.

— Предупреждать не надо — я живу один. Но моя кошка...

— Мы сообщим консьержке, и она покормит вашу Мурлю.

— Ого, Большая Сестра знает даже это...

— Большая Сестра знает о вас гораздо больше, чем вы думаете, но гораздо меньше, чем ей хотелось бы о вас узнать. Надеюсь, во время путешествия этот пробел в ее знаниях будет хотя бы частично ликвидирован.

— Не будь вы наставницей, простите, главной наставницей, я бы тешил себя надеждой, что в ваших словах таится...

— В моих словах ничего не таится. И, если я решу, пообщаться с вами не как с пациентом, которого я должна вылечить от фобий, а как с мужчиной, то скажу об этом прямо.

— Спасибо за откровенность и... надежду. Но как консьержка попадет ко мне в квартиру?

— Вы недооцениваете свою Большую Сестру.

— Да? Даже так... Никаких ордеров на обыск, разрешений судьи на слежку...

— Никаких. Вы же сами понимаете, что даже в самой демократической стране в 99% случаев суды удовлетворяют запросы компетентных органов. Но, если вы настаиваете на соблюдении всех юридических процедур, то я пойду вам навстречу. Но только бедная Мурля останется голодной.

— А консьержку не шокирует... Или она не просто консьержка, а по совместительству и...

— Стоп, стоп, а то попадете под статью о госизмене. Выпытывать у сотрудника Управления служебную информацию...

— Каюсь, извините, больше не буду. Так за Мурлю я могу быть спокоен?

— И за свою 'англичанку' Мурлю, и за личные вещи, и за спрятанные в ящике для кошачьего песка деньги вместе с кредитными картами банков враждебных Империи государств. Ладно, ладно, не краснейте. Прекрасно вас понимаю — на дорогой и относительно надежный сейф тратиться не хочется, а государственным банкам вы не доверяете.

— Ну, частные же вы ликвидировали.

— Естественно, мы же не свободное демократическое государство, которое из своего, а точнее общественного кармана платит сотни миллионов кун обманутым вкладчикам, в то время, как банкиры-кидалы жируют на выведенные в оффшоры деньги. Мы — авторитарная империя, предпочитающая тратить деньги с большей пользой для своих граждан.

— Но можно открыть филиалы иностранных банков с безупречной репутацией?

— Можно, — согласилась Джоанна. — Но, во-первых, как показывают кризисы, безупречная репутация не гарантирует банки от краха, а, во-вторых, полученную прибыль эти филиалы будут выводить из Империи.

— Но...

— Все, Майкл, прекращайте дозволенные и недозволенные речи, а то мы уже опаздываем. Извините, но мне надо переодеться, и поэтому я оставлю вас на несколько минут, — Джоанна встала со стола, подошла к дальней стене.

'Они уже научились ходить сквозь стены?!!' Но все оказалось гораздо прозаичнее. Джоанна дотронулась ладонью до скрытого сенсора, открыла замаскированную под панно дверь, и прежде чем скрыться за ней, попросила: — Если вам не трудно, заварите пока чай и налейте его в термос.

— В какой из трех?

— В самый большой.

Страх и любопытство... Я с удовольствием никуда бы не поехал, но в то же время мне было интересно узнать, что же такого необычного собирается показать мне 'наставница'. Заварив чай, я начал наполнять термос, и чуть было не обварился кипятком. В это время из-за приоткрывшейся двери показалась голова Джоанны: — Майкл, Майкл, мне нужна ваша помощь, зайдите, пожалуйста.

— Я? К вам?

— Да-да, вы ко мне. Да не бойтесь не съем.

ЭКСКУРСИЯ

Шел второй час полета. Джоанна, выключив автопилот, с упоением управляла небольшим спортивным самолетом, не забывая при этом заниматься моим политвоспитанием.

— Но не будем о грустном, а вернемся к разговору о центрах перевоспитания, и о новом времени. Впрочем, он также будет грустным, поскольку времена, быть может, изменились, но вот люди, даже, несмотря на то, что мы, согласитесь, достаточно успешно решили квартирный вопрос, остались прежними.

— Согласен, успешно. Но почему-то весь новый жилищный фонд находится в собственности государства. Да и нормы для получения жилья предельно жесткие. Нехватка средств или строительных мощностей? Впрочем, чему удивляться...

— Ни то, и ни другое. Средств у нас после сокращения военных и управленческих расходов, а также массовой спецконфискации более чем достаточно. Нет недостатка и в подрядных организациях — заявки на участие в тендерах втрое превышают количество строящихся объектов. Дело в принципе.

— Ага, этот принцип давно и хорошо известен — всех поставить в одинаково жесткие рамки.

— Да, а что в этом принципе плохого? И что вы называете жесткостью? Двадцать пять квадратных метров на человека?! Плату за коммунальные услуги, равную реальной, а не раздутой управляющими и энергетическими компаниями себестоимости, которая, разумеется, включает в себя амортизацию. При этом, заметьте, кроме экстраординарных случаев, государство, чтобы не плодить иждивенцев, не предоставляет дотаций.

— Жесткие в том смысле, что их нельзя ни на йоту нарушить. Даже за официальную, подчеркиваю, официальную доплату. Что же касается уравниловки, то она обезличивает людей. Да и было все это уже. И отбирали, и перераспределяли 'по справедливости', но, в конечном итоге все возвращалось на круги своя — гонка за материальными благами, пусть с нуля, но все равно начиналась.

— Вы по дороге в аэропорт говорили о том, что мы используем приемы социальной демагогии. Но, по-моему, демагогией сейчас занимаетесь именно вы. Мы никому не мешаем быть личностью. Более того, новые школьные программы, предусматривающие с 8-го класса раздельное обучение 'физиков' и 'лириков', направлены в первую очередь на развитие у детей их лучших качеств. Кстати, если вам интересно, то со следующего учебного года в школьные программы в качестве обязательного предмета вводится логика. Но, если вы под словом 'выделяться' понимаете только имущественные показатели, то да — мы за уравниловку, и будем давить частнособственническую большую зеленую лягушку железной рукой.

— Вот-вот, давить и не пущать. В нынешнем государственном устройстве нет даже намека на демократию. Даже выборы отменили.

— Майкл, вы находитесь в плену устоявшихся идеологических схем. Ну, что вам далась эта ваша демократия? Подумайте сами, так ли уж хороша она. Да и для начала было бы неплохо разобраться, что это за зверь такой, и что таится под его шкурой.

— Я могу повторить вам то, что сказал в кабинете.

— И как вы себе представляете эту вашу власть народа в наш постиндустриальный век? Выведем за скобки теряющих связь с реальностью, но сохранивших избирательные права пенсионеров, определяющих будущее страны, в котором им, увы, не жить, бомжей, алкоголиков, другие асоциальные элементы. Возьмем идеального избирателя: какого-нибудь малопьющего обладателя диплома о высшем образовании, который вдобавок регулярно интересуется внутренней и внешней политикой, и не принадлежит ни к одному из экстремистских течений. Что он знает об управлении государством?

— Но ему ведь не надо управлять государством. Его задача лишь сделать правильный выбор и...

— И проголосовать за компетентных честных политиков, которые, придя к власти, назначат компетентных и честных министров, которые, в свою очередь, будут управлять огромной армией столь же компетентных бессребреников низшего уровня — закончила за меня Джоанна. — Вам самим не смешно?! Вспомните вашу Скупщину и бесконечные коррупционные скандалы.

— Ну, зачем брать крайности. Возьмите Великую Заокеанскую республику...

— И возьму, — постепенно усиливала атаку Джоанна. Не знаю, как у них обстоит дело с выбором шерифа (думаю, жители все же избирают на этот пост волевого, прагматичного, умеющего обращаться с оружием, а не страдающего психическими расстройствами человека), но с выборами президента там в последние десятилетия просто беда. Майкл, Майкл, вы меня совсем не слушаете.

— Я слушаю, наставница, слушаю, — хотя на самом деле Джоанна была права, и мои мысли остались на земле, а, если точнее, в той таящейся за потайной дверью ее кабинета комнате отдыха, убранство которой свидетельствовало об аскетизме хозяйки. Пол, укрытый синтетическим ковром, узкая кушетка, небольшой журнальный столик, прибитая на правой стене вешалка и переносной кондиционер — вот, пожалуй, и все, что можно сказать о более чем скромном интерьере.

— Майкл, как назло, мы спешим, а тут молнию заело, расстегните мне, пожалуйста, платье.

Я подошел к повернувшейся ко мне спиной Джоанне. И в самом деле, несколько ее волосков попали между зубьями молнии, не давая замку опуститься вниз. Осторожно, боясь причинить женщине боль, я высвободил их.

— Это были ваши изумительные волосы... Я не сделал вам больно, когда вынимал их из молнии?

— Нет, вы были аккуратны, спасибо за помощь и за комплимент. Но почему вы остановились?

— Ну...

— Майкл, быстрее, я же сказала, что мы опаздываем.

— Боясь дотронуться до белоснежной кожи, я чуть трясущимися руками расстегнул молнию. Однако полностью избежать прикосновения мне не удалось и мои пальцы...

— Э, алло, вы где?

— Да здесь с вами в кабине самолета. Где мне еще быть?

— А мне показалось, что где-то совсем далеко. Но давайте вернемся к нашему спору. Скоро мы будем на месте, поэтому, я предлагаю не тратить время на обвинения друг друга в демагогии, а подойти к вопросу о преимуществах демократии и авторитаризма сугубо прагматично: сравнить плюсы и минусы двух систем, а затем подсчитать, что же получилось в остатке. Согласны?

— А у меня есть выбор? Да и разве можно не соглашаться с такой женщиной, как вы?

— Можно и нужно. Правда, до определенного момента. Так приступим?

— Раз вы уже разрешили не соглашаться с вами, пусть даже до определенного момента, то у меня сразу же возник в меру каверзный вопрос: по какой методике будем производить сравнение? И гораздо более каверзное возражение против вашего предложения: многие поколения историков, политологов, социологов пытались сравнить две модели, но в итоге к общему выводу о том, что будет лучше для государства и его граждан, они так и не пришли.

— Согласна, но дело в том, как вы правильно заметили, не была создана единая методика оценки.

— Уж, не хотите ли вы сказать, что вашей власти удалось такую методику создать?

— Мой друг, вы опять ставите меня в неловкое положение. Нашей власти, запомните, нашей власти.

— Ох, извините.

— Извиняю, но в следующий раз вы одними извинениями не отделаетесь, и я буду вынуждена вас наказать. Ради вашей же безопасности, а то ляпните что-нибудь похожее не в то время и не в том месте со всеми вытекающими плачевными последствиями. Да, и мой вам совет: особенно будьте осторожны со своими институтскими коллегами.

— Спасибо, принял к сведению. Но хотелось бы полюбопытствовать, а что вы понимаете под наказанием?

— Все, что угодно. От простого выговора до депортации 'вплоть до полного исправления' в один из центров перевоспитания.

— Без суда??

— Без. Моя должность позволяет сделать это без согласования с кем-либо.

— А у кого я или мои родные могут обжаловать ваше решение.

— Обжаловать?! Ни у кого. Спустя некоторое время можно будет лишь заручившись соответствующими характеристиками администрации центров попытаться доказать или тому, кто сменит меня, что ваше перевоспитание полностью удалось.

— Но это же явное пренебрежение элементарными гражданскими правами.

— Не согласна. Суды никто не отменял. Но в их компетенцию входит решение вопросов, где судья может опираться на конкретные материалы: улики, показания свидетелей, документы. Но вот как оценить степень нелояльности человека к системе? В каких единицах? Для этого есть мы...

— Жестко. Такого, если мне память не изменяет, не было ни в одном из самых авторитарных государств.

— Из-за этой мягкотелости они и рухнули.

— Мягкотелости?! Неужели режимы, Сталина, Лао, Талалаева можно назвать мягкотелыми?

— Естественно.

— И в чем же, простите, заключается их мягкотелость?

— Во многом. Но, чтобы не тратить время, скажу одно: в том, что они не удержались у власти. И это, на мой взгляд, главное обвинение, которое только можно выдвинуть в адрес авторитарного правителя.

— Но в этом виноват скорее 'человеческий фактор'. Диктаторы старели, их воля постепенно ослабевала...

— Вот-вот, вы совершенно верно уловили суть вопроса. Все дело в пресловутом 'человеческом факторе'. Но мы ведь не люди! Но, заметьте, и не нелюди, стремящиеся извести человечество под корень, как утверждают наши политические противники.

— И вы считаете, что вам удастся реализовать свои планы по созданию 'нового общества' и провести человечество к счастью? Сколько уже было этих 'новых обществ'...

— Прежде, давайте уточним термины 'счастье' и 'человечество'. Для кого-то счастье — это доза наркотиков или бутылка водки, для кого-то...