— К королю — так к королю!
Даже не знаю, какая задача была основной для громилы, которого приставил ко мне заботливый портье: проводить меня до дворца и охранять по дороге, или следить, чтобы я никуда не сбежала. Однако банальный побег не входил в мои планы — это было бы слишком неинтересно. Не знаю, что он говорил дворцовым стражникам, но препятствий нам никто не чинил, и сразу же, без предварительных расспросов, проводили к королю. Неужели вот оно, царство победившей демократии, где высочайшей аудиенции может добиться любой?
Тронный зал поражал своими размерами и великолепием — оглядываясь по сторонам, я чувствовала себя кузнецом Вакулой, приехавшим в Петербург за царицыными черевичками, и изо всех сил старалась не показать, какое это производит на меня впечатление. Но самым сильным потрясением оказался сам король: действительно, очень молодой, лет тридцати, что не могла скрыть даже аккуратная бородка, с огоньком в глазах василькового цвета — только этот василек был засушен между страниц романа, на память о прошлой любви... Замечтавшись, я чуть было не пропустила первый вопрос:
— Как вас зовут и откуда вы прибыли?
Предварительные заготовки и рассказы о пережитых по дороге в столицу приключениях, в результате которых я лишилась свиты, кареты, всех вещей и фамильных драгоценностей, тут же вылетели из головы:
— Я... не знаю!..
— Но как такое может быть? — мягко, но настойчиво поинтересовался король. В глазах оттенка волшебного цветка мелькнуло удивление и, кажется, тень интереса. В конце концов, средневековье может оказаться не таким уж мрачным!
— Я очнулась в роще, неподалеку отсюда, и отправилась в город, который увидела на холме, даже не зная, как он называется...
Глава 2.
Я решительным шагом пересекла главную площадь, размашисто и мстительно вбивая острые каблуки в брусчатку. Придворной королевской чародейке позволялось многое: и эти самые высокие каблуки, какие в этом мире разрешалось носить только мужчинам, и косметика на лице, за что любую другую местную женщину в лучшем случае могли обозвать "размалеванной блудницей", а то и закидать камнями. Можно было бы отказаться и от корсета, сменив платье на более свободное и простое по крою (пусть из дорогой, говорящей сама за себя ткани), но мешало женское тщеславие — хотелось похвастаться тонкой талией. Вот только тот, ради кого я так страдала, ежедневно позволяя заковывать себя в это подобие испанского сапога на ребрах, не обращал никакого внимания ни на привлекательную со всех сторон фигуру, ни на прекрасный цвет лица, ни на мелодичный голос. Помноженное на невозможность вдохнуть полной грудью, это приводило меня в мрачное, поистине ведьминское расположение духа.
Каждое утро, пока плечистая горничная Настасья затягивала тугую шнуровку на спине в стремлении превратить мою фигуру в подобие перевернутой рюмки, даже если это будет стоить мне жизни, я невольно вспомнила, как в начальной школе мы с лучшей подругой Наташкой, оставшись дома одни, надевали длинные, до полу, материнские платья, и воображали себя принцессами и королевами. С каким восхищением смотрела на нас свита придворных плюшевых медведей! А мы мечтали, как здорово было бы жить "в стародавние времена"...
Наташку бы сюда! Воплотившись в реальность, мечта оказалась далеко не столь привлекательной: чтобы с гордостью носить красивое платье, стоило изрядно пострадать, а длинный подол собирал с пола весь мусор. Если простолюдины еще устраивали себе раз в неделю банный день, то представители высшего общества стиркой и мытьем не злоупотребляли, считая, что они не занимаются тяжелым физическим трудом, не пашут землю — а, стало быть, и не мараются. С запахом пота не боролись, а маскировали сильными духами, так что в жаркий день на каком-нибудь великосветском приеме запросто можно было хлопнуться в обморок от простой нехватки чистого воздуха, что закрепило за придворными дамами славу чувствительных тонких штучек.
Миновав площадь, мы с моим сопровождающим свернули в узенький переулок, где, помимо прочего, располагались несколько лавок с широким ассортиментом лекарственных трав, эликсиров и прочего колдовского товара. Напоминающий трехстворчатый шкаф как телосложением, так и интеллектом, приставленный ко мне лично королем, громила выполнял функции то ли телохранителя, следящего за тем, чтобы меня никто не обидел, то ли сторожа, караулящего, чтобы я сама никого не обидела. По ширине он как раз перегораживал переулок, задевая плечами стены противоположных домов, и вынуждая встречных прохожих прижиматься к стенам наподобие улиток. Обитатели и завсегдатаи Кривого Тупика хорошо знали частых посетителей лавки травницы Тамары, но какой-то бородатый крестьянин с замашками провинциала, разглядев мое лицо с подведенными ресницами и слегка тронутыми помадой губами, скривился и хотел сплюнуть — то ли под ноги, то ли в мою сторону, — так что идущий следом успел остановить его буквально в последний момент:
— Это же госпожа придворная чародейка! — громовым шепотом прошипел он в немытое ухо невежи.
Перекрестившись, тот от души трижды сплюнул через левое плечо — чтобы не пропадало! — и поспешил испариться из поля моего зрения, опасаясь порчи.
— А что это у нее волосья... Полосами? — уже из-за спины донеслось до моего слуха.
— Дык... Это... — горожанин явно не знал, но не хотел ударить в грязь лицом перед деревенщиной, поэтому быстро нашелся: — Значит, ей пятьдесят годочков уже минуло! Ведьма, как первые полста разменяет, кожу сбрасывает, точно змея, и снова молодой, как девушка, становится. А волосы постепенно линяют, и растут уже другого цвета!
Мелирование в этом мире явно было не в чести — волосы красили разве что женщины, чье поведение традиционно считалось ниже средней тяжести. То же самое с косметикой — в обычном магазине невозможно было просто так купить новую помаду или заказать понравившийся цвет по каталогу. Изготовлением декоративной косметики занимались немногочисленные мастерицы, передающие тайные фамильные рецепты из поколения в поколение. Так и получалось, что с высокопоставленной придворной чародейкой можно было столкнуться в самых неожиданных и неприглядных местах.
— Здравствуй, красавица! — как всегда, радушно приветствовала оптовую покупательницу травница Тамара, уже немолодая, но все еще привлекательная черноволосая и темноглазая женщина. — Что на этот раз?
— Как обычно, — вздохнула я, и склонилась над прилавком: — А это что за травка?
— Это шалфей, ты его уже видела, только в сушеном виде, — отмерив обычные дозы желудочных и слабительных сборов (обитатели королевского дворца считали слово "диета" неприличным ругательством, и не ограничивали себя за столом, осаждая затем покои несчастной ведьмы с жалобами на отравление), и получив из рук моего телохранителя условленную сумму, Тамара превратилась из торговки в учительницу.
— А у сухого и свежего свойства различаются? — "прозорливо" догадалась я.
Занимая высокий пост придворной чародейки (с немаленьким, кстати, окладом), к собственному стыду должна признаться, что совершенно не умею колдовать, варить зелья и заговаривать зубы. Ну, разве что зубы... Как при этом удалось получить и упрочить свое положение? Как и все в этом мире — совершенно случайно...
...— Спрашивала у меня, где оказалась и что это за город, — опасливо оглядываясь на Инквизитора, признался мужичок, встреченный мной в Межреберье — переулке городской бедноты. — Попросила проводить к лучшему постоялому двору.
— Среди бела дня велела приготовить горячую ванну и подать к белому вину какую-то неслыханную закусь! — поддержал мужичка в потрепанной одежке другой, одетый, напротив, слишком пестро — портье гостиницы "Корона".
Машенька — девушка, помогавшая мне переодеваться и принимать ванну, — краснея, как маков цвет, прошептала что-то на ухо святому отцу. Нахмурившись, тот покосился в мою сторону:
— Подними руки, дочь моя!
Я послушно вскинула растопыренные ладони.
— Полностью, — уточнил Инквизитор.
Священник подошел поближе, чтобы внимательно оглядеть их от запястья до плеча... и ниже.
— Метка дьявола! — с мрачным, как мне показалось, удовлетворением, констатировал он. Крупная родинка в правой подмышке и мне самой доставляла неудобство при эпиляции, но чтобы уж сразу дьявола! Опустив руки, я упрямо сцепила их за спиной.
— Скажи, дитя, есть ли у тебя братья или сестры? — священник прикидывался таким приторно-сладким, что аж челюсти слипались.
И полдня не прошло, как я очутилась в этом мире, представляющем какое-то невероятное, неправдоподобное, никогда не существовавшее славянское средневековье, как уже попала в оборот Святой Инквизиции! Объяснить, каким образом сюда попала, я не могла, потому что не знала сама, а рассказ о прошлой жизни по местным меркам получился бы слишком фантастическим, поэтому в разговоре с местной светской и духовной властью я прибегла к спасительной амнезии. Мол, не помню ничего, очнулась в двух шагах от вашего города, никогда его раньше не видела — видно, кто-то заколдовал. Но Инквизитор настолько ошарашил меня своим неожиданным выпадом и обвинением в ведовстве, что на последний вопрос невольно вырвалось правдивое:
— Есть, младший брат.
— А сестра?
Сказала "А" — говори и "Б":
— Нет, сестры ни старшей, ни младшей нет. И как наша фамилия — тоже не помню!
— Так у вас есть фамилия? — заинтересовался король, до сих присутствовавший на "допросе" исключительно качестве стороннего наблюдателя.
— Не помню!
— А у вашей матушки есть сестры или братья? — продолжал гнуть свою линию священник.
— Нет, она была единственным ребенком.
— А у ее матушки?
— У бабушки было четверо или пятеро братьев. Не помню точно, они умерли еще до моего рождения почти все...
— Значит, вы единственная дочь в третьем поколении, — удовлетворенно заметил Инквизитор и, обернувшись к королю, торжественно доложил: — Ваше Величество, это ведьма!
— Нет! — сдавленно пискнула я. — Какая же я ведьма — даже колдовать не умею!
— Умеешь, — уверенно возразил священник. — Просто не помнишь!
— Ну... А, может, я — белая ведьма?
— Вот и проверим, от кого тебе дана сила — от бога или от лукавого!
На пару с королем они устроили мне самый настоящий перекрестный допрос — только участвовали в нем не адвокат с прокурором, а два прокурора, — перемежая вопросы о моем прошлом такими, на которые нельзя было односложно ответить "Не знаю" ("Какого цвета небо?"), явно рассчитывая меня запутать и заставить проговориться. И им это удалось. По окончании "разговора" они уже нисколько не сомневались, что кроме собственного имени я не помню абсолютно ничего — чего стоило только это смехотворное утверждение, будто Земля вращается вокруг солнца, а не наоборот! Но испытание на колдовское мастерство, тем не менее, не отменили.
— Рыбак, зовут Васькой, — монотонным голосом, как будто читая по бумажке, пояснил придворный лекарь. Он явно считал ниже своего достоинства общаться с какой-то там ведьмой, но не осмеливался ослушаться приказа короля и Инквизитора. — Пострадал при пожаре. Вернувшись с лова, обнаружил свой дом весь в огне, рядом теща кричала, что внутри осталась его дочка. Бросился в огонь и был придавлен упавшей стеной. Пока соседи залили пламя, верхняя часть успела сильно обгореть, но, как ни странно, выжил. Если это, конечно, можно назвать жизнью...
— А девочка? — переспросила я.
— Незаметно от бабушки убежала поиграть с подружкой, и вернулась уже на пепелище.
В одном лекарь был совершенно прав — принять за живое существо лежащую передо мной человеческую головешку было сложно. От запаха паленого мяса мутило со страшной силой, а взглянув на "пациента" хотелось зажмурить глаза и больше никогда не открывать. Но и с прищуренными веками в уши настойчиво проникало мерное хлюпанье со стоном — звук дыхания обгоревшего.
— И... что же я должна делать? — не хотелось думать, будто Инквизитор, желая самым кардинальным образом прервать страдания несчастного, решил сделать это моими руками. Я не смогу убить человека, даже чтобы избавить от мучений, и всегда была противницей эвтаназии!
— Это уж как госпоже ведьме будет угодно, — хмыкнул лекарь.
— Надо подумать... Может, озарит.
Эскулап снова фыркнул, но задерживать и приковывать к "подопытному" цепями не стал.
Горничная — не Маша, та вернулась в гостиницу, а другая девушка, представившаяся Настасьей, — помогла мне переодеться и облачиться в ночную рубашку, по удобству мало уступающую корсету. Одеяло было слишком теплым, перина — комковатой, но все же мне удалось провалиться в сон...
...Какое это наслаждение — принять расслабляющую ванну, в которой можно нормально вытянуть ноги, а в воде плавают хлопья ароматной пены! Вот только шампунь закончился — вместо него из фыркающего пластикового флакончика мне на ладонь выдавливались только гроздья переливающихся всеми цветами радуги мелких пузырей, слипшихся, как лягушачья икра...
Я проснулась так резко, точно получила удар кулаком под ребра. Ну, при чем тут лягушачья икра? Никогда я не любила этих земноводных и прочих пресмыкающихся, даже на головастиков не ходила смотреть, не говоря уже о такой гадости!
Однако что-то не давало мне спокойно перевернуться на другой бок и снова заснуть, буквально выталкивало из кровати. По принципу "Сама не сплю — и другим не дам", я отправилась будить королевского лекаря.
— Что, осенило? — ехидно поинтересовался он, блудливо косясь на мою ночную рубашку. Ну, не смогла я найти халат, а самостоятельно зашнуровать на себе платье невозможно. Сам тоже хорош, в таком трогательном колпачке — чтобы лысинка во сне не мерзла...
— Где у вас тут можно разжиться лягушачьей икрой? — не реагируя на выпады, задала я встречный вопрос.
— Проголодались?
— Для колдовских нужд!
— Сейчас пошлю мальчишку в магическую лавку...
Очевидно, у мальчишки, как у гонца богов Меркурия, на пятках росли крылья, так что баночка требуемого продукта оказалась в моих руках через считанные минуты. Открыв крышечку, я подцепила пальцем пару икринок, придирчиво осмотрела на просвет и, преодолев брезгливость, понюхала. Как будто чего-то не хватает...
— А шампунь у вас есть? — поинтересовалась я.
— А что это такое? — в один голос удивились лекарь и быстроногий вестник.
— Ну, чем голову моют!
— Мыло?
— Давайте мыло, только измельчите и разведите водой.
Мальчишке не надо было повторять дважды, и вскоре, под неодобрительным взглядом придворного лекаря, я уже помешивала разведенное в глубокой плошке до консистенции жидкой сметаны мыло. Немного поколебавшись, ухнула в миску и лягушачью икру:
— Господи, помоги!
Странная смесь зашипела и бурно вспенилась, почти переплескиваясь через край. Как будто мало несчастному рыбаку уже свалившихся на него неприятностей — дом сгорел, сам при этом пострадал, — с ним приключилось еще и самое страшное: я.
— Надеюсь, не повредит... Помогите его поднять — начнем наносить со спины, а то потом смажется.
