Год ворона, книга первая

— День добрый,Петрович, — обменявшись рукопожатием,дипломатично поинтересовался Емельянов,смиряя запал и желание сразу вывалитьна голову собеседника всю историю. — какдела в общем и в частностях?

— Какие тут нахер,дела! — рявкнул в ответ полковник. -Горбачев со своим ускорением задолбална корню! Чтоб вы так летали, как намгорючку подвозят! Середина месяца, а набалансе висят тридцать тысяч тонн! Всеемкости под завязку! А они гонят и гонят,по три эшелона в месяц! Куда мне егодевать?! А девать надо! Заикнешься, чтохватит, мол, ерундой страдать, и слатьне больше, чем для полетов необходимо!Моргнуть не успеешь, в «тормозаперестройки» загудишь. И поскачет звездапо кочкам, замполиты проработкамизадолбают. В общем, сам видишь — проявляем"новое мышление" в полный рост.Земля впитывать не успевает! Летали бывы не на керосине, а на бензине, как«кукурузники», — с нынешним хозрасчетомвся округа на меня бы работала!

Только теперьмайор разглядел, что керосин из открытыхкранов, словно в школьной задачке пробассейн, весело стекает в траншею,исчезающую за колючкой в глубокомовраге.

— Ну да и хрен сним, из земли вышло, в землю и уйдет, — снеожиданным спокойствием подытожилкомандир базы.

— В Красноталовкеуже приспособились из колодцев керосиндобывать, — поддержал «светскую» беседуЕмельянов, — они в низинке, так что засутки тридцать сэмэ набирается…

— Ты, Саня, мозгимне не пудри, — оборвал майора резкий,как обрыв, полковник, — Пришел — говори,с чем. Кота за яйца тянуть не надо. Высесть не успели, а ты ко мне уже примчался.С чего вдруг? Есть подозрение у меня,что тебе что-то очень нужно…

— Прав, как всегда,Петрович! Опыт водкой не зальешь, — нестал увиливать Емельянов и продолжил,очень тихо, чтобы не дай бог не услышалиничьи сторонние уши. — Короче, у меня наборту неучтенка.

Полковник скосилсяна суетящихся прапоров и показал взглядомна поросший травой закуток, расположенныйв двух десятках метров от ближайшихушей.

— И какая же у тебяпосле «Оленьей» на борту может бытьнеучтенка? — Так же тихо вопросилПетрович, как только они удалились отподчиненных на безопасное расстояние.— Не поселок оленеводов, в самом деле,а полигон. Темнишь, сосед …

— Та самая, прокакую ты подумал, — отлично зная, чтокомандира базы можно одолеть лишь влобовой атаке, без обиняков врезалмайор.

— Охренел? Первоеапреля давно прошло.

— Какой тут, кзеленям, апрель! Сам бы не поверил, еслибы не со мной. В общем, полный звиздец …

— Ты не причитай,мля, рассказывай …

Пилот вздохнул,собираясь с мыслями, да и с силами,откровенно говоря. Больно уж вопрос былтемный и неприятный.

— Ну в общем,история такая. Три дня назад мы изВьетнама пришли, с боевого дежурства.Как обычно, сели в Моздоке, там изаночевали. Спозаранку — от винта идомой на Русу. Высоту набрали, легли накурс. Только-только автопилот включилии немного расслабились, как вдруг приказ: без посадки и дозаправки чесатьна Кольский по литерному режиму."Литерный" — это когда нам трассуПВО-шники с диспетчерами вне графикарасчищают. Так правительство летает.Или когда задача особой важности ...

— Да знаю я! Непервый год с вами, оболтусами, вожусь.Дальше что? — полковник, с раннего утрапроторчавший на складах, новостей незнал, и был заинтригован не на шутку.

— Дальше, как вкино. Разворачиваемся на север, чешемна «Оленью», садимся. Там, кроме местных,на спецстоянке наш “Двести тридцатый”.Говорю с Яриком, выясняю. Левый крайнийу них зачихал, моздокский начальникКДП запрос на замену получил, и нас,вместо “Двести тридцатого”, на сбросзарядил. Обиделся, гад, что я его бабутрахнул. Вот и подкузьмил... Да тапрошмандовка разве что под салабонамине лежала, её употребить сам бог велел!

— Так, хорош резинутянуть, — невежливо попросил командирбазы. — Отвлекаешься! "На сброс.. это…то самое?

— Да я не отвлекаюсь,— буркнул майор. — То самое, да. Я и раньшев сбросах участвовал, которые три штукив год по квоте2.Дело нехитрое, ракеты вынимают, в барабанконтейнер той же формы засовывают.Считай, что учебный пуск, только тикатьнужно быстрее, чтобы под излучение непопасть… Если бы не этот моздокскиймудак, то были бы дома в плановое времяи горя не знали. Ну, в общем, в “Оленьей” еще о прибытии доложить не успели, каквидим — метётся гражданский. На “Волге”с московскими номерами. Весь из себятакой деловой, и говорит, двадцатькилотонн, надводный подрыв, экспериментальный.Нас от самолета, как положено, отгоняют.Местные извлекают боезапас, потом подбрюхо шайка ихних технарей бежит. Брезентнатянули и вперед. Полчаса прошло — прямпо взлетке еще одна “Волга”, черная, сармейскими номерами из одних нулей. Изнее генерал вылетает, да шустро так, какв жопу клюнутый. Просветы золотыесверкают, шинель развевается, лампасымелькают — глазам больно. Налетел генерална главного у этих ядерных технарей. Итут такой мат пошел, что наш прапорюгаскладской — чистый поэт Есенин в сравнении.Мы, конечно, ушки на макушке. Впитываем.Оказалось, эти гражданские, что первымиподскочили — из Минсредмаша3,а генерал из РВСН. А оно ж ведь, кому мирво всем мире и разоружение, а кому тьмаегипетская. Горбач мораторий на испытанияобъявил, ракетчики с учеными в глубокойзаднице оказались. Одни не могутконтрольные подрывы производить, удругих вообще вся наука остановилась.Ну и кроме науки, не забудем, каждыйвзрыв — разные разности, премии и прочиепоощрения. Язова свои же обложили какбарсука, вот он через Политбюро продавилвременную отмену моратория. Тут все, укого испытания зависли, в “Оленью” ирванули. Минсредмашевцы первымиподсуетились со своей бомбой.

— Ох и нихера себезамес! Немирным атомом швырятьсянаперегонки, кто первым успеет… Новоемышление, мать их… — крякнул Петрович.— И что дальше?

— Дальше вообщепурга в Сахаре. Пока у нас суть да дело,генерал помчался в штаб, вернулся совзводом охраны и телефонограммой.Гражданских чуть ли не прикладами отсамолета отгоняли. Вояки начали своюбомбу вешать. Ветер в нашу сторону дул,краем уха услышал что какое-то “устройствос зарядом сверхдлительного хранения”. Минсредмашевцы кинулись своего министратеребить через вертушку. Пока туда-сюда,к нам командир авиаполка. С личнымраспоряжением начальника ДальнейАвиации — взлетать только с военнойбомбой. Свой генерал страшнее чужогогенсека, так что мы резину не тянули.Вояки дуру прицепили, мы сразу взлетзапросили и в воздух. На высоте чутьотдышались и в зону выброса пошли. Вошли,доложились, получили добро. Бомболюкоткрыли, кнопку вдавили. Как тольколампочка показала сброс, как положено,— на вираж со снижением и бегом из опаснойзоны. Как выровнялись, чую по реакциисамолета — лишний груз на борту остался.Через десять минут от наземного постадоклад — «нераскрытие парашюта». Незнаю, как получилось, но они решили, чтоизделие «пшикнуло» и ушло в океан.

— А там сколько? -спросил Петрович. Чего именно он неуточнил, но летчик понял и так.

— Две с половинойтысячи метров глубина.

— Ясно, давай дальше.

— Я запросилразрешение сразу домой идти, без подскокас дозаправкой.

— И у вас что, такспокойно все пошло после того, как сбросбыл, но без подрыва? — полковник, замного лет познавший всю неисчерпаемостьвоенного бардака, вполне верил в рассказ,но в этом месте засомневался.Перестройка-перестройкой,мораторий-мораторием, но меры безопасностиеще никто не отменял.

— А с нас какойспрос? — искренне удивился Емельянов.— Мы бомбу скинули, а там хоть нерассветай. Это у технарей погоны полетят.Комиссии без разницы, где и когдапоказания приборов снимать. В Русе илив «Оленьей». У нас теплее даже. Да к томуже я из генеральской ругани понял, чторакетчикам как раз и выгоден был неудачныйподрыв. Тогда они госзаказ на сменубоеприпасов попробуют у министра пробить… Я при посадке дезактивацию запросил,чтобы всякий сторонний народ от нас какчерт от ладана … Пробежались по ВПП,глянули в бомбовый отсек. А там этотпрожектор перестройки торчит

— Прожектор? — непонял командир.

— Ну да… изделие.Не утопло оно. Сброса не получилось.

— А приборы какже?!

— Ну вот так вышло…По показаниям сброс, а она вот, как иподвесили…

— Ты что, — перейдяна громкий и выразительный шепот оборвалего полковник, до которого наконец-тодошел смысл сказанного майором. — Соснаряженным специзделием на бортупришел и со мной тут лясы точишь?! Совсембез мозгов, масть твою в плешь?! В особыйотдел беги, пока не поздно! Ты почемуеще в воздухе не доложил?!

— Я же не дурнейтебя, Петрович, — так же, трагическимшепотом, возопил Емельянов, — Так бы исделал. Только у меня неучтенок на бортуоказалась не одна, а две штуки. И втораяпострашнее первой.

— Так гражданскиеи свою хреновину куда-то подвесили? — непонял полковник.

— Да нет, — отмахнулсямайор, — Нинка-буфетчица в Моздоке наборт напросилась. Ее к нам как разпереводят в летную столовую. Вот "наоленях" и решила добираться. Ты жебаб знаешь, Петрович. Им что бомбер, чтотранспортник. А нам и веселее. Тут ввоздухе приказ, и понеслась эта самаяпо кочкам. Ссадить по пути, сам понимаешь,не получилось.

— Так что, когдабомбу вешали, девка на борту была? — уполковника отвисла челюсть. — А особисты что же, не проверили самолет?..

— Не поверишь, нода. Мы Нинку в хвостовой кабине под кошмууложили, приказали мышкой сидеть и недрожать. В общем, такая вот история, —закончил майор.

— Твою ж судьбу…— потрясенно пробормотал командир. -Берии на них нет.

Служить присоздателе ядерного оружия и Дальнейавиации Петровичу не довелось повозрасту, но ничего более подчеркивающегостепень нынешнего раздрая и бардакаему не придумалось.

— Да в той неразберихеслона можно было в самолет запихнуть,они ж там чуть не дрались, средмашевцыс ракетчиками, кому свой груз вешать, -пилот развел руками, дескать, точно, неттоварища Берии, да и товарища Сталина.

— Ну так от меняты чего хочешь? — набычился полковник,хмуро и подозрительно глядя на Емельянова.Теперь в глазах Петровича ясно читалосьожидание больших неприятностей.

— Теперь,как ни признавайся, все едино — постороннийна режимном объекте при выполнениибоевой задачи. Отоспятся на всем экипажепо полной. Это же срок, однозначно.

— И что? Я-тоздесь при чем?

— Помнишь, как мыв позапрошлом году неучтенные фугасы,что после учений остались, в лесноеозеро ссыпали? По твоей просьбе? —требовательно спросил летчик. — Вижу,помнишь. Так вот, я сейчас, как медведьрогатиной к сосне припертый. А за мной— еще пятеро экипажа моего. Выхода,товарищ полковник, у меня нет. Есливозьмут, то размотают по всем «подвигам».Молчать не буду. Так что сядем, какговорится, усе.

— Ну? — мрачнопоинтересовался полковник после долгойи сумрачной паузы.

— …баранки гну, -ответил Емельянов чуть посмелее,чувствуя, что нужная мысль уже прониклав разум собеседника. — Выручай.

— А ты знаешь,Саня, что ты последняя сука? — осведомилсяПетрович с тоскливой, безнадежнойненавистью.

— Не я сука. Жизньв Дальней авиации собачья.

— Объективныйконтроль сняли?

— Конечно. Поленточке все в порядке, бомбы на бортунет.

— Устройствоподрыва демонтировать сможете? Чтобымне тут Хиросима с Нагасакой не вышли?

— Без вопросов!Мой оператор спецподготовку проходил!— обрадовано зачастил Емельянов. Положаруку на сердце, он сомневался, чтополковника удастся уговорить дажеугрозой шантажа. И, предваряя следующийвопрос, майор добавил, — стукачей вэкипаже нет. Не первый раз бабу на бортберем. Восемнадцать часов на дежурстве — от скуки сдохнуть можно. Проколов небыло.

— Значит так, — ужепрактически призадумался Петрович. — Вы на дезактивации? Там в капониреприныкан гидроподъемник. Как стемнеет,опускайте свой прожектор, разоружайте,и везите свою … хрень... в конец поля. Ккленовой роще. Там, ближе к опушке, вырытаяма. В нее клад свой аккуратненькоспустите.

— На тросах?

— На полотенцах,мля! — злобно огрызнулся полковник. —Опустите — присыпьте землей на полметра.Сверху досок и разного мусора каких-нибудьнабросайте. Остальное — не ваше дело.Эх… не сдюжите, спалитесь…

— Сдюжим! — как можноубедительнее заверил пилот. — Ты же наш"объект" знаешь, вокруг поля,сплошные перелески и отсыпные капониры.Вечером ни летунов, ни технарей, толькобойцы — караульные, так они же тебе иподчинены... Как стемнеет, на дальнейстоянке можно хоть танк гонять.

— Ну… давай…пробуй, — через силу, выдавливая каждоеслово, ответил полковник.

— Так я машинутвою заберу? — чуть дыша, из опаскиспугнуть удачу, спросил Емельянов. -Чтобы скорее обернуться.

— Забирай, — вздохнулПетрович. — Водилу отошли сюда, ко мне.Как закончите, выезжайте через дальниеворота. Там мои дембеля. Молчать будут,хоть десяток баб вывози.

— А особисты?

— Везучий ты,товарищ майор! — осклабился полковник,потирая вспотевший висок. — ИхнийЛукашин сегодня звездочку обмывает.Справляют всем отделом. С обеда у себяна подворье засели, зуб даю, как свиньиуже. Отдельная территория, хоть бабгреби, хоть спиртягу жри — никто незаметит. Это нам с тобой «усиление борьбыс пьянством и алкоголизмом», а им дозадницы.

— Так я пойду?

— Погодь. Еще одно.Когда после… развезешь своих по домам,сам возвратись той же дорогой сюда. Навсе, про все у тебя времени пока мыпоследнюю цистерну не сольем. Не в обрез,но и не волокить. И смотри, майор, насчетболтовни … У таких дел срока давностине бывает.

Емельянов шуганулбойца-водителя от баранки и сам погналпо ухабистому асфальту УАЗик в безбашеннойлетной манере: “Даю газу, ручку на себя,а он не взлетает!”

* * *

Дождавшись сумерек,опустившихся на летное поле, экипажприступил к делу.

Тихо матеря сквозьзубы техников, ядерный щит Родины, РаисуМаксимовну с Михал Сергичем и прочиедостигнутые консенсусы, летчики опустилитреклятое специзделие на тележку дляперевозки авиадвигателей, и откатилина пару сотен метров к роще, где еще собеда была вырыта глубокая, метра три,яма. Рывшие ее бойцы то ли проштрафились,то ли «дембельский аккорд» отбывали,да в общем и неважно. Главное, что ямаоказалась где следовало. Не прошло иполучаса, как бомба легла на дно. Еезакидали хворостом, присыпали землейи от души потоптались сверху. Благо, трисаперные лопаты на спецплощадке нашлись.

Ритуально постоять,скорбя об уделе "хрени" и вытираявспотевшие лбы, не довелось. Емельянов,порыкивая сквозь зубы, затолкал в УАЗиквсех пятерых — второго пилота, бортинженера,оператора вооружений, радиста истрелка-наблюдателя. В корму, на откидноесиденье самолично упаковал Нинку, толкомв себя, так и не пришедшую. Глядя насонную худенькую замарашку, вряд ли ктомог бы поверить, что бесшабашная буфетчицадвадцати лет от роду провела в воздухебольше времени, чем иной пилот. Про еетягу к приключениям, тотальную безотказность и совершенно невероятнуюлюбвеобильность ходили легенды.