| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Давно дорисовавший уже Гонвельт перевёл свою старую подзорную трубу с пытающегося проехать мимо холма крестьянина на осле на периодически бликующие в Гюрджеве окна, и в этот момент щуплый на фоне цесаревича жандармский ротмистр Стерёгин из конвоя, стоявший позади всех и, оправдывая фамилию, вновь с подозрением оглядывавший окрестности, завопил не своим голосом и попытался в прыжке закрыть собой цесаревича:
— $ЛОЖИСЬ... ТВОЁ ВЫСОЧЕСТВО!!$.
Одновременно раздалось несколько свистящих звуков, что-то звонко защёлкало о камни, потом с разных сторон донесся звук выстрелов, а Стерёгин буквально в полете с ужасом увидел, что цесаревич Александр Александрович Романов, стоявший лицом к раскопу, с булькающим звуком оседает и падает ничком на бруствер с рваной раной в шее сзади.
Гонвельт, скатившись в раскоп, накрыл собой Константина Константиновича, а Павла Александровича сшиб захватом за ногу, не давая подняться. Молодые пластуны метнулись к сложенным в пирамиду винтовкам, лишь Петро Кривошея с ножом в руке нырнул на осыпь, и махом съехал до самой подошвы холма к кустам.
Снова защёлкали пули и загремели выстрелы. Теперь неизвестные стрелки пытались попасть в Стерёгина и Черевина, тщетно старавшихся стащить в раскоп грузного раненого цесаревича.
То ли серб, то ли болгарин Баканич, отчаянно матерясь по-русски, плюхнулся за валун и палил из длинноствольного морского револьвера по ближнему стрелку, прячущемуся за ослом. Наконец, раздались ответные выстрелы и со стороны казаков, а августейшие особы, генералы и офицеры были укрыты за бруствером.
Цесаревич был в сознании, попытался прохрипеть "живой", но из раны фонтанировала кровь, и лицо его заметно бледнело.
— Врача! — завопил кто-то, — Где доктор, мать вашу?!
— Господи, Господи, ваше высочество.., — граф Воронцов поддерживал голову цесаревича трясущимися руками. Иваншин совал ему платок, Черевин рвал рубаху на бинты.
Кривошея быстро полз по направлению к ослу, змеёй прижимаясь к земле.
— Врёшь, бусурман, не уйдёшь, бисов сын! Не таких лавливали...
Саженей с десяти он метнул кинжал в ослиный круп. Животное рванулось, открывая присевшего за ним стрелка, лихорадочно перезаряжавшего карабин незнакомого вида. Со стороны Гюрджева поднялась пыль, взбитая до неба конскими копытами...
Наконец добежавший от кошары фельдшер бинтами и корпией попытался тампонировать рану, но наложенная повязка тут же сползла с бычьей шеи цесаревича. Козлов и Стерёгин подхватили голову раненого из трясущихся рук графа, и чувствовали, как с пульсирующими потоками крови из большого и сильного тела раненого уходит жизнь.
— Может, спиртом залить? — растерянно сказал Козлов, давясь слезами.
— Нельзя, рана открытая, — отмахнул головой снова бинтующий шею раненого фельдшер, — да где ж доктор, я-то что могу...
— Давай, сукин сын, делай что-нибудь, — зашипел Черевин.
— Хо-спо-ди, — выдохнул цесаревич Александр, — от-х-жу... Да-х... Да-хм...
Через минуту или две по склону холма, наконец, взобрались двое казаков из конвоя, сами забрызганные кровью, а за ними есаул Владимирчук.
— Не ушли гады. Того Кривошея достал, второго мы...
— Говорил вам, иродам, живьём... — Владимирчук утёр лицо рукавом, — кого зацепило?
— Я т-тебя, мерзавец! — граф Воронцов тряхнул есаула за газыря синей черкески, — конвоец херов! В Сибирь, на каторгу!
Казак увидел, что здесь уже все было кончено.
Наследник престола умер на руках у соратников, и лежал, перевёрнутый навзничь, с лицом, накрытым платком. Доктор отделался запорошенными поднятой пулями пылью глазами, почему и плутал долго в траншеях, Александру Стерёгину, порвав штанину, царапнуло по икре ноги то ли пулей, то ли отбитым острым осколком валуна, Гонвельт и другие офицеры и вовсе остались целехоньки, а старый скелет безмятежно взирал в небо пустыми глазницами... История же проложила себе /новую/ дорогу...
Часть первая, вступительная. Освободители.
Глава 1
Военный совет
Вторник, 25 октября 1877
Порадим, императорская ставка
Господи, помилуй душу новопреставленного
раба твоего Александра.
Из молитвы.
Поутру государь молился в болгарском монастыре, чудом не разграбленном
турками при отступлении. После заутрени из церкви, не покрывая голов на
холодном ветру, последними вышли высокий сутулящийся генерал в походном пальто
и длинных сапогах и за ним другой — седой с большими бакенбардами, по
бакенбардам второго их и узнали. Это и были государь и граф Адлерберг,
отстоявшие панихиду по .
Позавтракав с военным министром Милютиным, император долго с ним беседовал,
принял прискакавшего из Горного Студня брата Николая — главнокомандующего,
генерала от кавалерии. После посетил раненых, среди прочих и генерал-
адъютанта Тотлебена, которого на днях лягнула норовистая лошадь, и с коим
также имел длительный разговор; вернувшись в новую, порадимскую штаб-квартиру,
встретил по пути во временное своё жилище двух иностранных военных агентов —
как германский генерал Вердер, так и его австро-венгерский коллега полковник
Бехтельсгейм, посланники всё ещё _союзных_ императоров пытались в разговорах
повлиять на русского государя.
Разбитый дорогой Александр II прилег на полчасика, меж тем, в соседнем
помещении собирались члены Военного совета. В три часа пополудни начался
совет.
Государь в походном генеральском мундире, как обычно, сидел во главе
большого, составленного из двух стола, по правую руку имея великого князя
Николая, а по левую — военного министра. Справа от его высочества заняли
места обложившиеся бумагами начальник штаба действующей армии генерал от
инфантерии Непокойчицкий, канцлер, светлейший князь Горчаков, прибывший
на неделе из Бухареста и начальник штаба Рущукского отряда генерал Ванновский,
традиционное место Эдуарда Ивановича Тотлебена между ними осталось свободным.
Напротив императора расположился исполняющий в эти дни должность командующего
Рущукским отрядом тридцатилетний великий князь Владимир Александрович, старший
из оставшихся в живых сыновей государя, рядом с ним были генерал-адъютанты
Рылеев и светлейший князь Суворов. Ближе к государю поместился министр двора
граф Адлерберг, а между министрами Адлербергом и Милютиным скромно размещался
вечно озабоченный делами Империи Николай Владимирович Мезенцев, генерал-
адъютант, шеф корпуса жандармов и главноуправляющий III Отделением Собственной
Его Императорского Величества Канцелярии. Также присутствовали писаря, флигель-
и прочие адъютанты, не исключая великого князя Николая Николаевича-младшего,
бессменного помошника своего отца-главнокомандующего, стенограф и шифровальщик.
В соседней комнате своей очереди дожидался лейб-медик Боткин, почти не
отходивший в эти дни от государя, кучка денщиков и лакеев вокруг самовара.
Палатка в лагере в отдалении, "украшенная" узкими бумажными лентами, и
связанная с миром посредством добрых двух дюжин телеграфных проводов,
исходящих от стоящих рядом столбов, ожидала результатов совета ничуть не
меньше русских и румынских войск. Там находились иностранные военные
корреспонденты.
Открывший совет главнокомандующий великий князь Николай Николаевич-старший
первым предоставил слово генералу Тотлебену, рассказавшему о ходе ведения
работ вокруг осаждённой Плевны. Уточнённые данные о подходе свежих сил и о
потерях за последние дни доложил генерал Непокойчицкий, также приведший
последнюю диспозицию сторон.
Почти обычный ход военного совета неожиданно нарушился, когда внезапно
заговорил главный контрразведчик империи.
— По сообщениям наших агентов, турки перебрасывают части из Сербии, — вдруг
добавил к докладу начальника штаба Мезенцев, — меньшей частью через Нови-
Базар в Черногорию, большей — к Пироту, на Софию.
Дремавший, казалось, до той поры Горчаков скаламбурил по-французски:
— Les Turkes detouchet les montenegrettes en de Monte Negro*.
— Что же наш странствующий полководец Редедя, — криво усмехнулся император,
подразумевая опального ныне генерала Фадеева, — делает вид, что только э-э...
пишет?
* "Турки черногорцев в Черные Горы затуркали".
— Ростислав Фадеев делает что может, но может он сейчас немного, Ваше
Величество, — ответил Мезенцев, — черногорцы на ход войны значительно
влиять не способны, им не по силам.
Милютин поморщился.
— Да что он сделает в Цетинье? — вмешался великий князь Владимир. — Надо
было нам из Белграда его не гонять, глядишь, и Сулейман никуда бы не двинулся,
не рискнул бы.
Государь негромко хмыкнул и спросил:
— Есть сведения, где передовые части Сулеймана-паши?
Непокойчицкий привстал, склонился с карандашом над картой.
— Отмечены здесь и вот здесь, Ваше Величество. Куда пойдет Сулейман-паша,
пока не ясно.
— При такой скорости движения через неделю они доберутся до Никополя, а то и
на Плевну могут ударить, — добавил Милютин, глядя на карту.
— Двояко можно считать, — отозвался Николай Николаевич. — Могут и во фланг
нам выйти, или даже на Шипку ударить, а могут и за Балканами стать.
— Османа деблокировать они пойдут, — снова вмешался в разговор царевич, —
досидимся тут у Плевны.
— Осмелюсь доложить, ваше высочество, — заметил Милютин, — что осада идет
по Высочайше утверждённому плану генерала Тотлебена. Направление софийской
дороги, прикрытое гренадёрами Ганецкого, можно усилить как силами отряда
князя Имеретинского, так и частями гвардии.
— Ага. И с двух сторон их будет расстреливать турецкая артиллерия. —
парировал неугомонный Владимир.
Главнокомандующий поморщился. Пора было осаживать зарвавшегося племянника;
он обратился к нему, лелея планы kindermatt'а* и одновременно доставая
табакерку с причудливыми вензелями, в которых угадывались буквы ЧЕ и РН:
— А в Рущукском отряде что творится?
— Застоялись наши. На камешке сижу, на Силистрию гляжу. После горестных
событий войска рвались в бой, а промедлением пыл их мы остудили. Рущук надо
было брать, и Силистрию, а потом, оставив малые силы, двигать по берегу моря
прямо к Босфору. Османы этого не ждут. Гнать в штыки, по-суворовски.
* Мат в два хода в дебюте шахматной партии.
Невольно все оглянулись на внука великого полководца. Светлейший князь
Александр Аркадьевич от неожиданности закашлялся.
Мезенцев побарабанил пальцами по столу, Милютин, сжав губы, вопросительно
глянул на Ванновского, который, потупившись, смущенно пожал плечами, дескать,
"Я не я и воля не моя, за слова его высочества я не в ответе". Адлерберг и
Рылеев искоса взглянули на императора, молча вертевшего в руках массивный
портсигар и с неодобрением поглядывающего на новую игрушку брата.
Главнокомандующий побагровел и с щелчком захлопнул так и не востребованную
пока табакерку.
— И оказаться под обстрелом турецкого, чёрт его дери, флота. План ведения
кампании не предусматривает ничего подобного. Каждый мнит себя стратегом...
— и Николай Николаевич многозначительно замолчал.
— План ведения кампании не предусматривал и возможности гибели наследника
Российского престола, а благодаря дяде Косте, твоему, между прочим, брату,
дядюшка, и его удальцам, флот турецкий редко в море нос показывает! —
контратаковал царевич.
Окружающие со страхом взглянули на царя, по щеке которого скатилась слеза,
с осуждением и опаской поглядели на Владимира, который понял, что зарвался;
вот только остановиться было уже выше его сил. Приподнявшись, он достал из
планшета сложенный лист, который, будучи развёрнут, оказался картой с
разноцветными пометками.
— Если Вашему Величеству будет угодно развернуть к югу казачью бригаду,
подкреплённую гвардейской пехотой, а вверенный мне отряд получит
дополнительно осадную артиллерию, прибывающую из России, то через неделю мы
сможем взять Рущук и Силистрию, и двинуть большую часть сил вдоль Чёрного моря
на Царьград. Какие там силы прибывают?
— Сейчас прибыли очередные полки гвардии, — раскрывая блокнот, отозвался
Ванновский, — и на подходе шестидюймовый крепостной мортирный парк из Керчи.
Генерал-фельдмаршал гневно уставился из-под набрякших век на Ванновского и,
уловив боковым зрением лёгкий кивок государя, обратился к штабисту племянника.
— Пётр Семёнович, вы автор сей авантюры?
Ванновский промокнул платком мгновенно взмокший лоб и скромно промолчал.
Владимира же понесло.
— План сей ничуть не хуже июльского марша Криденера на Никополь и Плевну. А
лучше он тем, что не затягивает войну сражением за плевненский нарыв!
Главнокомандующий великий князь, оправдывая имя, контратаковал в лоб.
— Интересно, с каких пор начальники отрядов указывают главнокомандующему,
что ему делать? Ваше высочество решили выиграть войну силами одной дивизии?
Совсем не невпопад Владимир вдруг вспомнил услышанный ненароком разговор
промежду штабными офицерами о том, что на военном совете после третьей
Плевны, перед прибытием Тотлебена, новоиспечённый тогда генерал-лейтенант
Скобелев-второй, вошедший в Плевну и выбитый из неё, не получив подкреплений,
позволил себе в присутствии высочайших особ императора и главнокомандующего
наорать на старших по чинам и должностям — на начальника штаба генерала
Зотова и на пожилого командира гренадерского корпуса генерал-лейтенанта
Ганецкого, и августейшие особы дескать, морщились только при самых матерных
пассажах, ибо Скобелев прав был на все сто; впрочем, большая часть
ответственности за просчёты на самом деле была на брате императора. Об этом
инциденте уже полтора месяца шёпотом говаривали по всей балканской армии, и
слава Богу, что громкий тот скандал так и не дошёл до журналистов. Сейчас,
похоже, дядюшка-командующий неправ был полностью.
Посчитав свою правоту неоспоримой, Владимир рявкнул, закусывая удила:
— Так усильте её, чёрт побери, гвардейскими полками, которые иначе бестолково
лягут под Плевной!
Грохот брошенного царём на стол портсигара прервал перепалку.
— Довольно! Могу ли я оставить аг'мию на вас, — император от волнения
заметно картавил, — если даже в Моем пг'исутствии вы не единомысленны?!
Великие князья мгновенно замолчали. Бледнеющий Николай Николаевич нервно
поправил бакенбарды. Владимир, взнуздав себя, сел, шумно дыша.
С некоторых пор стоявший в дверях юный великий князь Константин
Константинович, одетый в форму Гвардейского флотского экипажа* и с Георгием на
груди, неожиданно подошёл к царю. Все, кто не принимал участия в перепалке,
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
