Воспоминания о неисчислимых мытарствах на Дальнем Востоке

Расползаемся по окопам. Неприятель близко. Слышно, кричат: "Ура", — и видно, как они идут тесными рядами и даже колоннами, пьяные. Первые ряды башкир, сзади видны чехи. Наши пулемёты косят их, как траву, но они всё растут и растут, подобно муравьям. Перестал работать пулемёт. Кричат: "Пулемёт сюда!" Тащат, устанавливают, обливают водой — т.к. он нагрелся. Это — левый фланг. На правом безпрерывные крики и трескотня пулемётов. Затем слышно громкое ура, и видим, как наши отступают, в то время как на левом неприятель почти отбит. В своё время неприятель, заметил, что наш правый фланг отступает, вновь бросился на нас. Послышались взрывы бомб ручных, залпы, пулемётная стрельба, "ура", и неприятель вновь левым флангом стоит. [4]

Люди с правого фланга уже отступают по улице. Видно, как с другого конца улицы заезжает неприятельская конница. Стали отступать в право от Челябинского тракта, по просёлочной дороге и совершенно забили сообщить крайнему на левом фланге — четвёртому взводу, что мы отступаем. Так он там и остался. Только когда мы отошли с версту от деревни, тогда догадались по выстрелами и взрывам бомб, которых в 4-м взводе было очень много. Крики, шум, вернуться обратно на помощь 4-му взводу, но уже поздно. Масса парализована, и мало верить в правильную распорядительность командиров, тем более обвиняли командира правого фланга, который будто бы дал распоряжение отступать без особого нажима неприятеля, в то время как на левом фланге неприятель был отбит. Так печально похоронив 4-й взвод, отступили до Куяша, где вновь окопались, также как и в Сарах. Озеро... Правый и левый фланги, окружая село, примыкали к озеру.

На душе было веселее... Питали надежду, что ближе к Екатеринбургу встретим больше наших отрядов, а может и регулярную армию и тогда развёрнутым фронтом поведём наступление на неприятеля. Так шли дни, разнообразясь получением писем и посылок из дома.

Выстрел с противоположного берега озера. Не знаю из лёгкого орудия или бомбомета, но было видно, что новое дело на носу. Неприятель начал наступление с правого и левого фланга, причём, как видно, питая надежду захватить нас целиком, и он зашёл в тыл и сильнее наступал на правый фланг.

В саженях 50-ти от окопов правого фланга торчала мельница, на которую был выслан человек, один из наших-же невьянцев, дабы в случае мог сообщить о происходящем. Но не известно, или он спал, или что другое, но только неприятель мельницу прошел и был вблизи наших окопов, а нашего наблюдателя нет. Как оказалось в последствии, он весь погрузился в воду, так и просидел, пока не пришла возможность выбраться.

Залп, второй, затрещали пулемёты, неприятель открыл орудийную стрельбу, снаряды рвались над головами правого фланга. Наши стали отвечать в свою очередь из орудий. Видно, как неприятель суетится, ползёт по траве, только двое, как видно командиры, безпрерывно на ногах, бегают по цепи и командуют. Новые перебежки. На самом правом фланге отработался пулемёт. Неприятель воспользовался этим, обошёл правый фланг по самому берегу озера, и был уже сажен на пять в тылу. У нас подоспел пулемёт и неприятель был принуждён отойти назад.

Мы палили безостановочно, окопы были полны патронами, окликали друг друга:

— Митька! Жив? Жив, курилка?

— Эй, Колька! Дышешь?

— Как-же! Палю, брат! Винтовка нагрелась.

— У меня тоже.

Лежащий со мною товарищ был убит пулей в лоб. Налево по шоссе командир отряда тов. Жебенёв в бронированном автомобиле выехал навстречу неприятелю, но спала шина и машина двинулась назад. На левом фланге тихо...

Воспользовавшись тем, что неприятель наступал с двух сторон, свободные люди нашего отряда зашли и ударили неприятеля с правого фланга, единовременно мы бросились с криком "Ура!" в штыки. Оба неприятельские командиры были убиты, а неприятель, побросав всё, что было можно бросить, в панике бежал. Мы на сей раз отделались небольшими жертвами, несколько убитых и раненых человек.

Так закончилось третье наступление неприятеля. Собрав все трофеи, мы приятно отдыхали в окопах. Единственно в чём чувствовался недостаток, это в табаке, который заменяли берёзовым листом.

Я забыл упомянуть, что печальной участи 4-го взвода в Сарах избежал, благодаря счастливой случайности, наш общий товарищ, Мишка Шмелёв. Жалея, мы всё таки должны были согласиться, что так должно быть, кто-нибудь должен быть раненым и убитым, как вдруг...

Была приятная, помню, погода, после дождя. Узнаю, что Мишка жив и здесь — только ранен в плечо. Увидал! Как баран в крови. Бегу.

— Здорово! Как! Что! Жив! Как другие?!

— Все убиты... Все!

— А, Ванька Прянишников? Ведуновы и Шарапов!

— Да убиты.

— Ну, а как ты выбрался, давай-ка брат рассказывай, ты сильно ранен, рука не болит?

— Нет! Но к верху поднять не могу. Ребята все погибли. Только. случайно пробрался я, благодаря замешательству башкир, которые в первое время, по видимому, приняли меня за своего. А потом, когда их цепь миновала меня, я мог считать, что я спасся, вдруг предо мной вырастают два башкира, сначала посмотрели на меня — я в этот момент шмыгнул в кусты, но раздался выстрел, и я пал, не столько от раны, как просто инстинктивно. Башкиры, вероятно, подумав, что я убит, ушли, и вот потом, чувствуя слабость, мне пришлось порядочное расстояние ползти на корячках при помощи одной здоровой руки. Так благополучно я добрался до Куяша.

— Ну, Мишка, молодец, что обдурачил башкир. И молодец за то, что жив, а то как-то не того, если-бы тебя убили... Ведь мы особенно близкие товарищи. Ну, а теперь домой валяй, отдыхай, привет там всем; на днях, вероятно, мы тоже без боя займём Невьянск.

Так как было видно, что мы должны отступать. Наша группа "невьянских" находилась между правым и левым флангами. [4об] Ожидалось наступление именно с этой стороны, и наступать должны. были чехи. Надо сказать, что рядом с нами с права часть окопов занимала рота, состоявшая из местных мобилизованных. Откуда неизвестно, но прошёл слух, что эта рота, сговорившись с чехами, должна была незаметно пропустить их через занимаемую ими часть окопов и затем с тыла напасть на нас, как сзади от села, так и спереди. Вблизи самых окопов был лес и кустарник, это облегчало выполнение плана, задуманного местными. Пошли толки и суждения о том, знает ли об этом Штаб, но, как видно, Штаб об этом знал, т.к. нам было приказано сделать насыпь окопов сзади себя так, чтобы одинаково можно было отбивать наступление неприятеля спереди и со стороны села. Рота-же местных под каким-то предлогом поздно вечером, уже темно, была снята. Мы же, кончив свое дело, практиковались, перебрасывая винтовку то в сторону леса, то в сторону, села, воображая, как будем отбивать наступление неприятеля с обоих сторон.

Но вот в селе поднялась суматоха, стрельба, пулемёты затрещали, смотрим туда-сюда, но неприятеля нет, и стрелять не не по ком. Но несколько выстрелов прогремели в сторону села, никак не можно удержаться, когда видишь или слышишь, что где-то что-то происходит, и подобно пешехонцам моя копейка не щербата; обязательно выпалишь. Знай мол наших, а то стреляют где-то, что стреляют не известно, а ну-ка лети туда, может быть, попадешь в кого надо, и пускаешь, а потом, конечно, притворяешься не взначай. Надо сказать, что частенько невзначай брошенной бомбой отхватывало часть мяса с известного мягкого места у человека, что имело место в Куяше.

Но вот крики и выстрелы в селе закончились. Штаб, предлагая местным сдать оружие, своевременно приготовился, разоставив в нужных местах пулемёты. Дело происходило на улице села, около здания Исполкома. Наотрез отказывались от сдачи орудия местные, как я понял из рассказов участников, открыли стрельбу, что значило с их стороны выступлением. Затрещали пулемёты, и через полчаса местных не было, крик, шум и последние стоны восставших умолкли.

Ввиду малочисленности нашего отряда, нам невозможно было занимать всю линию окопов и при случае вести бой с сильным неприятелем. В окопах была тишина, когда был получен Приказ о безшумном отступлении. Не знаю, от сильного ли переутомления, ввиду моей физической слабости вообще, да и большинство из нас были тогда мальчишками, как рассказывают товарищи, меня положительно сонного тащили.

— Эй, Федька, ставай, пошли, смотри, все уходят.

Сплю.

— Ставай, Колька, а то останешься, убьют.

— Эй, ребята, Федька-то ведь спит, надо его разбудить или тащите что-ли.

— Митька, давай, пошли, встряхнуть его, может, проснётся.

Встряхивает.

— А! Что? Ну? Да ведь я иду... ай-да! Я сейчас!

На минутку оставляют, оглядываются, сплю.

— Эй, Колька, он опять спит, вот мерзавец.

Колька начинает отчаянно тузить

— Вставай, Федька, ведь все ушли, смотри, а то я уйду, тогда пропадёшь.

От сильных толчков просыпаюсь и припоминаю всё происшедшее. Вот чёрт, как-же я уснул безобразно. Ну, ладно, ребята, может, когда с Вами случится, не оставлю.

Проспал Сысерть, где был большой бой!

По дороге получено было сообщение, что неприятель под Екатеринбургом, и ещё дальше. Екатеринбург взят. Как быть, куда отступать? Командование избрало маршрут на Шадринскую железную дорогу.

Вот поселок Арамиль в 25 верстах от Екатеринбурга. Суконная фабрика, много запасов сукна и проч. материалов выработки местного завода. Останавливаемся на отдых, за это время командование производит эвакуацию сукна. Тянутся погруженные подводы. Недалеко винокуренный завод, предприимчивая публика, воюющая для своего удовольствия, уже там, на улицах пьяные. Не смотря на неудачу нашего похода и безпрерывного отступления, на душе всё как-то веселее. Арамиль село красивое, хотя и грязно было, но в этом виноват дождь. От построек и всего окружающего пахнет культурой. Не то что под Челябинском в деревнях, а тут ещё фабрика. Это уж верх культуры после всех мрачных башкирских деревень с грязными халупами, земляными полами, грязной посудой и т.д. Здесь видишь чистые домики с опрятным хозяйством.

Но вот замечаешь, вверху на балконе, красивенькая барышня, повидимому гимназистка 5-го или 6-го класса, костюм говорит за себя. Она смеётся, вот выбежала на крыльцо, что-то поёт, какой красивый голос. Ах, молодость, молодость. Сердце трепещет, как хотелось бы любить, забыть все эти мрачные походы. Но может быть всё это кажется красивым потому, что в течении месяца-двух ты имел возможность видеть только одно грубое-грязное. Нет, нет, не-то. Здесь действительно красиво и мило. Вот подольше постоять здесь хорошо. Надо сейчас-же познакомиться с ней и несколько приятных минут беседы с ней, это ведь блаженство. А что стоит один чистый поцелуй? Нет, нет, это лишнее, это много при данных обстоятельствах.

Я смотрел на неё, любуясь, но она тоже смотрела на меня, лишь улыбались, а потом перекликались, не знаю, не помню о чём, она с балкона, а я в своей квартире напротив. [5]

Пишу записку и получаю (О! радость) разрешение сейчас-же познакомиться и прогуляться куда-то на холмик.

Только что я приготовился провести несколько счастливых минут, как приказ выступать, это подобно сильному грому поразило меня. Но делать нечего, собрав монатки, выстроились. Я смотрел на неё, и в выражении её лица я видел, что Приказ уходить был несвоевременным для нас. Прощальный взгляд, и она убежала. Потянулись обозы с материалами фабрики, сукно разных сортов и цветов. Увы! Я не знал, что бродячая, полная приключений скитальческая жизнь только что начинается.

Выходили на одну из станций Шадринск. ж.д., с неё идёт ветка на Режевский завод, который и был избран командованием для обхода на Невьянск, т.к. Екатеринбург был взят. Спешно идёт погрузка обозов и людей. Наконец едем.

Режевской завод. Идём умываться на пруд. Женщины полощут бельё.

— Ну, как, что у Вас нового?

— Ничего!

— Что отступаете?!

— Ну — да!

— А куда?

— А кто его знает.

— Ну, а как Вы будете отступать? А?

— Нет уж, отступайте Вы, а нам не куда, семья, скот, дом, да и что с нас взять то, если придут.

— А где работает муж?

— В заводе! Может, он и будет отступать один, а мы останемся, убьют, чёрт с нами, а тащиться с детишками, тогда всё пропадет.

Идём в вагоны.

— Что пожрать?

— Ого, рис есть! Давай, ребята, кашу с сахаром, идёт?

— Одну с сахаром, а другую с маслом!

В вагоне было много сахару и ни одна бочка масла. Поставили варить. Публика откуда то достала карты и давай жарить в очка, выигрывая друг у друга только что полученное жалование. Что-ж, дабы не быть похожим, что говорится, на бабу, сажусь и выигрываю 14 тысяч, в то время сумма порядочная, довольно, ускользаю и больше не сажусь.

— Эй, ребята, каша готова, кто хочет наворачивай.

Желающие окружают котелки, и кто стоя, и кто сидит, а кто с котлом и ложкой в руках, наворачивая, танцует. Полное житейское приволье.

Без особенных происшествий выгрузившись из вагонов, кто на лошадях, кто как двинулись к Невьянску. "Домой!" — как то это радостно звучит после долгого пребывания где-то. Но что-то мутно чувствуешь, что все эти походы, наступления, отступления не могут окончиться так сразу, и что-то страшное, чего ещё до сих пор мы не видали, ждёт нас впереди. Но молодежь не способна предаваться грусти и продолжительным мрачным размышлениям, и мы весело вступили в Невьянск.

Радостная встреча дома; разговоры, расспросы. Сергеев и я получаем отпуск по болезни и документы на выезд до Костромы со всем имеющимся у нас багажём. Но судьбе угодно было обратное, и мы не уехали.

По Горнозаводской линии боя происходили у ст. Рудянка, на которую наступал неприятель. В Невьянске были слышны выстрелы. Гул орудий глухо разносился кругом, мрачная картина, что делать. Наши отступили до Раз"езда Шуралы. Здесь шли боя уже за обладания Невьянского завода.

7-го Сентября 1918 г. показался конный отряд казаков со стороны Цементного завода, что в 4-х верстах от Невьянска. Быстро мчался отряд к вокзалу. Печально загудели гудки паровозов и заводов. Наши отступают — отступают в беспорядке, кто куда. В нерешительном состоянии наблюдал я всю эту картину, стоя у ворот своего дома, моё оружие было сдано.

Под вечер прошли чехи в составе одной роты, направляясь на Тагильскую дорогу. Наши укрепились на ближайших возвышениях Невьянска, и оттуда раздавались орудийные выстрелы по вокзалу и цехам завода. Наши аэропланы летали и спускали бомбы над вокзалом и полотном жел. дороги. Жутко, все попрятались по ямам и погребам. Рядом у соседа в погребе было битком набито старух, стариков и малышей. "Господи Иисусе, Божия матерь", — слышалось из всех тёмных уголков, ям и ямочек.

В самый ураган орудийной пальбы, арестовали мою мать, обвинив её в большевизме, разумеется — по доносу, сын, мол, доброволец, а сестра работала в женотделе. Началось! Посмотрим, что будет дальше.

Осколки снарядов долетают до наших домов. На сарае-сеновале соседа собрались мужики, интересуясь сквозь щели, как рвутся снаряды. Иду к ним. Смотрим, в саженях 20-ти на огороде от сарая показался дымок. Трах!... И в щели посыпалась земля, кубарем по лестнице катятся мужики, кто на голове, кто на четырках, ежеминутно поминая Всевышнего. Удар был силён, у многих повылетали окна, и только когда совсем стало тихо, на другой день осторожно стали показываться, вылезая из всевозможных прикрытий с ежеминутной молитвой на устах, то тут, то там высунется из ворот голова и сейчас же назад. Наши отступили к Нижнему Тагилу.