Белый и Черный

— Довольно кривляться, — прервал его Мондрен. — Говори, почему ты решил, что брат Ивена жив.

— Я не знаю, жив ли он сейчас, но тогда его не убили. Во время родов в покоях королевы были двое: повитуха Аселен и высочайший Брес Маур, ныне старший маг, тогда — просто Брес, приближенный королевы.

— Что с того? Почему бы магу не щелкнуть пальцами и не обратить одного из двух мальчиков в пылинки под солнечным лучом? Я подразумеваю, если таков был приказ ее величества.

— Я уже говорил, — терпеливо промолвил Маррок. — Клятва верности и сопряженные с нею чары жестоки. Маг не может нанести вреда своему господину, ниже его братьям и сестрам, родителям и детям. Брес Маур не убивал брата короля и не позволял другим убить его — я знаю это потому, что Брес Маур не умер черной смертью двадцать три года назад, а живет и здравствует... да пошлют ему небеса и впредь всего, чего он заслуживает.

— Но он мог сотворить со вторым что-то иное? Не убийство? Превратить его в мышонка, в цветок у изголовья?

— Прошу прощения, добрый сьер, клятву так просто не обойти.

— А переменить его обличье? Вылепить по-новому черты лица, выдать, к примеру, за сына кормилицы?

Маррок перестал улыбаться.

— Дивлюсь вашим словам. В булле "Совершающим обряды" сказано ясно: "Коль скоро облики человеческие вкупе суть образ Творца, тот, кто посягает на лицо и члены, дабы менять их вид и форму, посягает не только на творение Господне, но на само подобие Его". Такие дела не скрыть от Наблюдающих, дерзкий в тот же миг расстанется с гильдией, и это будет лишь первой и наименьшей его неприятностью. Я могу сделать темноволосую даму рыжей, могу избавить ее от густых бровей или родимого пятна, но изменить лицо, очертания тела... Уверен, что Брес бы не отважился. Даже если бы он посягал не на принца...

— Ну, хватит! Что-то ведь он сделал? Что?

— Мог он немногое. К примеру, отвести глаза людям, заставить их не заметить второго мальчика. Рискованно, ведь неподалеку были и другие придворные маги, но возможно. Затем, ребенку не обязательно менять лицо, чтобы выдать его за сына кормилицы, благородной ли, крестьянки... Маг знал, что родится двойня, знала и ее величество. Они приготовились заранее.

— И как нам теперь отыскать этого юношу?

— Добрые сьеры... если он все еще жив, не помер от чумы или от дурной воды из деревенского колодца; если все предположения наши верны; если, наконец, повитуха открывала исповеднику правду, а не бредила — тогда нам надлежит искать следы двадцатилетней давности. Брес Маур нам не поможет, и я нижайше прошу высокородных сьеров не только не заговаривать с ним о родах королевы, но не думать об этом при нем, а лучше всего — совсем не попадаться ему на глаза. Заметьте, что я не смеюсь.

— Что же прикажете нам делать, господин маг?

— Можно начать с кормилиц. Мне сказали, их было две, и одна звалась ар Ним.

— Кой толк с этого? Любой южанин из Нима, владеющий курятником в окружении трех канав, добавляет к своему имени ар Ним, будто курятник от этого превратится в поместье!

— Плохой след лучше, чем никакого. К тому же позволю себе напомнить о нашем преимуществе. Как только мы встретим юношу, нам нетрудно будет его узнать.

Геран сухо рассмеялся.

...Когда Мондрен и маг остались вдвоем, Маррок тут же спросил:

— Прошу меня извинить, добрый сьер, вы считаете возможной всю эту историю с ребенком, рожденным его женой?

— Подслушивал?

Маррок скорчил гримасу:

— Мне сказало предчувствие, что вам понадобится моя помощь. Для чего же вам утомляться пересказом?

— Этот бедолага прав, — задумчиво сказал Мондрен, — в том, что от белых лошадей не родятся черные. Стало быть, шут и впрямь не отец. Теперь говори: ты можешь?..

— Могу! — молодой маг улыбнулся от уха до уха. — И то верно, зачем нам юноша, если есть ребенок? Мне будут нужны волосы Ивена. Столько, чтобы взять в щепоть. Позовите Арно, я научу его, что делать.

* * *

Король и рыцари, удостоенные звания королевских друзей, упражнялись в метании дротиков, и, как дротики, летали шутки — то в цель, то мимо. Здесь был и посол сьер Кларенс. Ларрел сидел на подушке, брошенной прямо на пол, и проглядывал некий свиток, ловко вертя тростинки.

Долг шута — следить неусыпно, чтобы повелитель был в добром расположении духа. Чтобы не осталось к вечеру неоконченных дел, неисполненных обещаний, неоплаченных долгов. Чтобы желания сбывались, а обиды не печалили.

Долг же короля — всегда оставаться первым из рыцарей не на словах, а на деле. Доказывать ловкость и силу, преуспевать на охоте, в беге и в плавании, в битве всякого рода оружием и во всякого рода состязании, не допускать несправедливого гнева, не сдерживать милосердия, будь оно тысячу раз несправедливо, быть сведущим во всем, что пристало высокородному, уметь пристыдить, наставить и позабавить, быть другом мужчине и желанным для женщины... Поистине, не всякий лицедей в базарный день трудится так тяжело, как король — в любой из своих дней!

Ларрел жалел Ивена, еще с тех пор, когда они были мальчишками — принцем и пажом. Все говорят "ваше высочество", и никому нет дела, как болит рука, ушибленная учебным мечом, как муторно после застолья — извольте исполнять свой долг, ваше высочество, сидеть на совете или принимать посольство, притом что отец-король нарочно задаст родному сыну вопрос более каверзный, нежели послу... Когда Ивен валился без сил, ему не нужны были песенки да шутки, шутил он и сам весь день, то вежества ради, то помогая чему-то важнейшему. Ему нужен был негромкий голос, который можно слушать не раскрывая глаз: все идет неплохо, дела на сегодня почти закончились, два прошения и три письма я прочел, сейчас расскажу... Ларрел старался как мог.

— Я попал! — вскричал Арно ар Мондрен.

— В самое средоточие, — вежливо заметил сьер Кларенс.

От хохота отшатнулось пламя светильников, гремящее эхо заплясало под потолком. Ларрел улыбнулся, не отрывая глаз от букв.

Ивен первым совладал с собой, огладил бороду и похлопал посла по плечу.

— Не удивляйтесь, добрый сьер. У нас здесь цель для стрельбы и метания называют мишенью, а средоточием — нечто совсем иное. Нечто, имеющее касательство к другой игре, той, которой покровительствуют Весна и Юность. Я разумею ту вещь, которая есть у каждой дамы, но при даме не может быть названа...

Кларенс ударил себя по лбу и тоже засмеялся.

— Добрый сьер Арно, простите чужеземца! Я не имел в виду ничего непристойного.

— За что вы просите прощения, сьер Кларенс? — ар Мондрен поклонился послу. — Вы не сказали ничего для меня обидного, и я желал бы, чтобы ваши слова сбылись нынче же ночью!

Все снова расхохотались. Никто не заметил движения руки Арно, прошедшего позади короля.

— Кто ловко попадает в средоточие, так это Ларрел! — крикнул Аннаур. Шут привстал и поклонился, подражая Арно.

— Да, добрый сьер, мне это почему-то удается.

Эти простые слова опять вызвали взрыв хохота.

— Поистине так!

— Что ему в этом помогает, хотел бы я знать?

— Как во всяком боевом искусстве, неустанные упражнения, мой добрый сьер, — только они!

— Айе, не только они! Спросить бы у дам...

— А верно ли, что у доброго сьера Герана родился сынок? — с невинным видом продолжал Аннаур. Ивен чуть заметно сдвинул брови, но рыцари не унимались.

— Сейчас декабрь, а прекрасная Альенор прибыла ко двору... да не иначе как в феврале — ее призвали в свиту герцогини Арригаля. Выходит...

Сразу двое принялись считать по пальцам. Ларрел уткнулся в свиток. Кларенсу вдруг стало жаль его. Шут был здесь не как раб среди господ, а как мальчишка в ватаге сверстников — мальчишка с каким-то изъяном, над которым все устали потешаться, но про который никто никогда не забывает. Тот, кто хуже всех и оттого бесправней всех. Посол даже усомнился, так ли уж утонченно исское понимание смешного.

— Все совпадает! Сьер Ивен, — сказал молодой Гай (ибо друзья короля имели законное право на такое обращение), — а что вы ответили великолепному Герану на его жалобу?

— Что она направлена не по назначению, — веселье в голосе Ивена казалось несколько принужденным, — так как послать человеку многочадие, а равно и лишить его этой благодати не во власти короля.

— Верно! — возгласил Аннаур, пока остальные били в ладоши. — Если рыцарь так ревнив, пусть пьет желчегонное, а если ему жаль потерять любовь супруги, пусть отнесет свечу во храм! В чем вина Ларрела?

— Сьер, у вас в волосах что-то застряло, — сказал Гай. Ивен запустил пальцы в черные кудри, подергал слипшийся клочок.

— Клянусь пятницей, это кусочек рыбьего клея!

— Ларрел, чтоб тебе было пусто, это ты клеил свои листки, — пробормотал король. Шут отложил свиток и поднялся с места.

— Пустяки, — ар Мондрен подошел ближе и вынул парадный кинжал, — позвольте мне, сьер. Всего несколько волосков...

Ивен наклонил голову. Арно провел лезвием, скатал отрезанные волоски в шарик и, размахнувшись, бросил в огонь камина.

— Ваше величество, — негромко спросил сьер Кларенс, — а по вашим законам шут может жениться на благородной даме? Я имею в виду, если она потребует развода и муж даст его? Он ведь не увечный, не кривой, а что до знатности...

— Ларрел знатного рода, не самого хорошего, но рыцарского. Его мать была моей кормилицей, мы с ним молочные братья.

Арно ар Мондрен едва не выронил то, что сжимал в пальцах. Давно был его черед метать, но он не брал дротика.

— Я знаю, на одном из ваших наречий "ларрел" — пятно света, солнечный зайчик, — сказал посол. — Славное прозвище, но вряд ли его наименовали так при крещении.

— Разумеется, нет. На самом деле его зовут... — Король рассмеялся и развел руками. — Ларрел, как твое подлинное имя?

— Лавен ар Ним, — ответил шут. — Я и сам отвык от него. Но что до любезного предположения сьера Кларенса, то вряд ли высокородная дама захочет этого. Я мог просить ее о любви, но не о браке. Какое бы ожерелье я ни поднес ей, оно будет похоже на ошейник, — он положил ладонь на свою цепь. — Сейчас вы смеетесь над сьером Гераном, тогда бы смеялись над ней.

Несмотря на юные годы, Кларенс не впервые ездил послом. Он понимал, сколь наивен его вопрос о женитьбе шута. Но теперь он чувствовал, что попал в мишень: наивный вопрос каким-то образом заслужил ему благоволение Ивена.

— Хорошо сказано! — воскликнул король. — А у меня другая беда: с какой бы дамой или девой я ни пошел к майскому дереву и какой бы венок ни надел ей, несчастной тут же кажется, что ее головку отягощает корона! Многие считают, что стать женой короля — великое счастье, потому выходит, что твой отказ от брака в высшей степени вежлив, а мой груб и жесток. Вот такая философия любви, сьер Кларенс.

Посол с готовностью улыбнулся. Разговор наконец-то принял интересный для него оборот.

* * *

— Приветствую добрую госпожу, — Маррок поклонился до земли, весьма смутив хозяйку. — Меня послал король, убедиться, что вы и дитя в отменном здравии.

Альенор ар Геран была совсем юной. Худые плечи, круглые щеки, прямой и в то же время застенчивый взгляд — она выглядела девочкой, зачем-то наряженной в женские одежды. Опрятно повязанный плат скрывал волосы. Впрочем, Маррок мог бы поклясться, что они светлы, светлее, чем золотые брови и еле различимые, хоть густые, ресницы у синих глаз.

— Благодарю его величество и вас. — И голос был не девичий даже — девчачий, словно заиграла маленькая свирель. — У нас с сыном все хорошо.

— Эта новость его безмерно обрадует.

Альенор почтительно присела. Маррок, будто поправляя прическу, на мгновение поднес к глазу перстень с далеко выступающим граненым камнем.

— Добрая госпожа, я сведущ в целительской магии и хотел бы побыть малое время рядом с вами и вашим сыном. Если мое искусство обнаружит опасность для его или вашего благополучия, я немедленно сообщу, как избежать ее.

— О, добрый сьер! — Альенор сложила руки на груди. — Прошу вас сделать так, как вы говорите. Стыд признаться, но мне так тревожно... служанки все время рассказывают, что маленькие дети легко умирают, а лекари... — подбородок и губы у нее задрожали, она не могла продолжать.

— Ну-ну, — маг бережно коснулся ее щеки кончиками пальцев, — юной матери не должно думать о плохом, или те же лекари вам не сказали? Ну-ка успокойтесь. Как зовут ваших девушек?.. — Не дождавшись ответа, он хлопнул в ладоши. Вбежавшая горничная девка в удивлении уставилась на лиловую мантию мага. — Будь любезна, милая, принеси для госпожи густого красного вина и вели зажарить цыпленка — ей надо есть много мяса птицы. Буду заходить еще, увижу, что госпожа так бледна и плачет — всех выпорю! А тебя... превращу... в кошку! Поняла?

Девица молча закивала, потом выбежала вон.

— Почему в кошку? — Альенор справилась со слезами и даже улыбнулась.

— Потому что у нее глаза желты, нос пуговкой, а уши торчат, — безмятежно объяснил маг. — Меньше менять придется. Вы мне позволите прямо теперь взглянуть на сына?

— Он спит.

— А мы потихоньку.

Над колыбелью, как водится, висел белый полог, но Маррок заметил, что сине-черного герба Герана сверху нет. Младенец крепко спал, положив ручки по обе стороны головы, словно ветви подсвечника. И в полумраке было видно, сколь черны тоненькие густые волосы.

— Прекрасный плод от достойного посева, — с улыбкой прошептал маг. Альенор, как и следовало ожидать, вся залилась малиновой краской, опустила глаза, почти смежив ресницы. И, конечно, не видела, что маг смотрит на нее сквозь камень, напряженно шевеля губами, будто читая полустертый текст. По мере того как он читал, в его лице проступала растерянность.

— Все обстоит наилучшим образом, прекрасная госпожа, — шептал он в то же время. — Ни малейшей угрозы, ни малейшей. Для полного спокойствия позвольте мне его ладошку... не разбужу, не в первый раз...

Маррок разогнул крохотные пальчики и на мгновение приложил к ладони младенца свои пальцы — плотно сжатые средний и указательный. Тут же убрал руки и отошел на шаг от колыбели, не переставая шептать успокоительные слова. Те, кто знал его хорошо, сейчас бы сказали, что Маррок напуган. Но Альенор ничего не заметила и горячо благодарила гостя.

...Желтоглазая прислуга закрыла дверь. Маррок пошарил за поясом и вытащил прядь волос. Теперь она не уместилась бы между пальцами. Черные блестящие волосы отросли почти на пядь и приметно вились. Руки мага дрожали.

* * *

Дом Маррока, младшего из придворных магов, был в торговом квартале у Южной стены. Неподалеку находился Гаргулий Рынок, и это обстоятельство приносило Марроку немалый доход сверх жалованья. В утро после каждого полнолуния его можно было застать там.

Гаргулий Рынок не был рынком. При прапрапрадеде Ивена на этой маленькой площади то ли казнили преступников, то ли устраивали бои, так что в центре ее до сих пор оставался каменный помост. За столетия он обветшал, углы обрушились, в выбоины за ночь намело снежной крупки. Однако нынешних посетителей площади это не смущало.