Жанна. Глава 4

Ульфин дернулся, пытаясь высвободиться, убедился, что Грейг держит его крепко, и в глазах у него появилось затравленное выражение. Но он все равно просипел:

— Пошел ты, Риу...

Грейг секунду помедлил — и ударил своего противника в уже разбитый нос. Ульфин под ним конвульсивно дернулся — и заорал. Кровь, брызнувшая от удара, долетела даже до лица Грейга, и его замутило. Хотелось подняться на ноги, уйти как можно дальше и умыться. Но вместо этого Грейг схватил Ульфина за шиворот и яростно встряхнул.

— Повторяй!.. — прорычал он.

На сей раз Ульфин сдался — видимо, решил, что еще одного удара в нос ему не выдержать.

— Я лживое трепло... — гнусаво пробормотал он.

— Подонок, — сказал Грейг.

— Подонок...

— Клеветник. И трус.

— Да, клеветник и трус! Все, что тебе угодно. Слезь с меня.

Грейг встал, только сейчас почувствовав резкую боль в рассаженных костяшках. Ульфин злобно смотрел на него.

— Ты ненормальный, Риу. Тебя на цепи надо держать, — выплюнул он, явно почувствовав, что Грейг больше не станет его бить.

Грейг не ответил. Ему совершенно не хотелось о чем-нибудь разговаривать с Ульфином. Кроме того, сейчас он не был до конца уверен в том, что тот неправ. Может быть, он и в самом деле ненормальный. Когда Грейг думал о том, что он только что сделал — это совершенно не казалось ему разумным или нормальным поведением. Но в то же время — Грейг ни о чем не жалел.

Грейг полагал, что этим его стычка с Ульфином и кончится. Сам он не собирался кому-то рассказывать о драке, и не сомневался в том, что Ульфин тоже промолчит. Ему, может быть, и хотелось бы, чтобы Грейг поплатился за его разбитый нос и за то унижение, которое он пережил на глазах у своих друзей, но в его положении он сейчас должен не о мести думать, а молиться, чтобы Грейг не стал болтать о том, что слышал. Иначе разбитым носом дело не окончится. За его наглые слова о королеве с него шкуру спустят, если только сразу же не отошлют домой, подальше от двора.

Однако Грейг ошибся. За обедом, который теперь обычно проходил в покоях регента, Франциск внезапно обратился к Бьянке и сказал, что он получил жалобу на юношу из ее свиты, Грейга Риу, жестоко избившего другого мальчика.

Грейг, стоявший за креслом королевы, ощутил, что у него отвисла челюсть. То, что кто-то жалуется на случившееся королеве, показалось ему таким диким, что он даже не особо удивился, что он оказался "юношей", а шестнадцатилетнего Ульфина назвали "мальчиком".

Бьянка сдержанно сказала, что ей ни о чем подобном не известно. Королева явно не желала углубляться в эту тему, но регент настаивал. Тогда Бьянка, слегка отодвинув свое кресло от стола, подняла голову и спросила у Грейга, что он может сказать об этой истории. Действительно ли он кого-то бил, и если да, то почему?

Грейг посмотрел на королеву, потом перевел взгляд на Франциска — и ему почудилось, что в темных глазах регента застыло нетерпение. Он вдруг подумал, что Франциск, пожалуй, хорошо осведомлен об истинной причине ссоры — и ему не терпится послушать, как Грейг повторяет оскорбительную сплетню королеве Бьянке. Тогда он сказал :

— Я шел с урока фехтования и наткнулся на Ульфина, который был с компанией своих друзей. Мы с ним давно не ладим, так что, когда я услышал, что они смеются, я решил, что они говорили обо мне. Ну вот я и ударил его в нос, а после этого мы просто подрались. Не знаю, кто там говорит, что я его избил, но этот Ульфин на два года старше, так что, думаю, он был вполне способен себя защитить.

Лицо у регента побагровело. Он, должно быть, понял, что его затея провалилась.

— Это неслыханно, — отбросив полотняную салфетку, которую он держал в руках, сказал Франциск. — Этот ваш паж, Грейг Риу, совершенно обнаглел. Мне кажется, вам следует уделить этому особое внимание.

Бьянка едва заметно повела плечом.

— У Грейга есть отец. Я думаю, сир Ульрик разберется с этим делом лучше, чем кто бы то ни было другой...

— Само собой, Ваше величество, — наклонив голову, заверил его сюзерен.

Грейг попытался поймать его взгляд, чтобы понять, что он об этом думает, но Ульрик старательно избегал смотреть на сына. После обеда Риу грубо дернул его за плечо, чтобы тот следовал за ним, и Грейг почувствовал себя довольно мерзко, выходя из зала под злорадным взглядом регента. Франциск, должно быть, полагал, что, раз уж паж Ее величества нарушил его планы, он, по крайней мере, теперь жестоко поплатится — не за разбитый нос дурака-Ульфина, а за то разочарование, которое его уклончивый ответ доставил регенту.

Пока сир Ульрик быстро и размашисто шагал по лестницам и коридорам, он не сказал ему ни слова и ни разу даже не оглянулся, чтобы посмотреть, идет ли Грейг за ним. Это удивило Грейга, потому что раньше Ульрик, даже сильно разозлившись на какую-нибудь его выходку, все-таки неизменно интересовался тем, почему он поступил подобным образом. Но, с другой стороны, вплоть до сегодняшнего дня Ульрику никогда не приходилось краснеть за него перед всем двором...

Грейг привык думать, что он не боится боли. Ни Саймон, ни Ульрик никогда его не били, но случаев испытать свое терпение у него и без этого бывало предостаточно — разбитый в драке нос, удары тренировочным мечом, вывихи, растяжения... В конце концов, ему хватило силы воли не кричать даже тогда, когда у него загноился нарыв на ступне, и королевский лекарь сперва вычистил гноившуюся рану при помощи бритвенно-острого ланцета, а потом прижег огнем. Останься бы он тогда один на один с тем лекарем, он бы, наверное, орал, как резанный — но Ульрик, как назло, тогда так сильно испугался за него, что торчал над душой у лекаря во время этой жуткой операции, и Грейг, хотя и был в то время на два года младше, чем сейчас, из гордости молчал, хотя ему едва не стало дурно. И сейчас Грейг полагал, что беспокоиться насчет того, что Ульрик способен с ним сделать в наказание за драку с Ульфином, было бы просто глупо. И все-таки в тот момент, когда Ульрик втолкнул оруженосца в свою комнату и с грохотом захлопнул дверь у себя за спиной, Грейгу помимо воли сделалось не по себе.

— Что у вас там произошло — на самом деле? — резко спросил Ульрик.

Грейг заколебался. Отец — это, разумеется, не регент. Но если он сейчас начнет объяснять, что Ульфин оскорблял принцессу Жанну, то не будет ли это выглядеть так, как будто бы он просто испугался и теперь оправдывается, чтобы Ульрик его не поколотил?..

Впрочем, судя по виду Ульрика, который возвышался над своим оруженосцем, скрестив руки на груди, рыцарю не особенно хотелось его бить. Мгновение спустя Грейг понял, почему :

— Он что-нибудь сказал... про твою мать? — спросил Ульрик как будто через силу.

Ну конечно... что еще он мог подумать! Разумеется, если бы Ульфин стал трепаться о его происхождении, Грейг бы ему врезал. И отец, конечно, понимал, что, если бы дошло до разбирательства, Грейг предпочел бы взять всю вину на себя, чем перед всем двором напоминать о том, что он бастард, позорить сэра Ульрика и повторять чьи-то паскудные слова о своей матери.

У Грейга даже на мгновение мелькнула соблазнительная мысль соврать. Ульрик не станет требовать подробностей, достаточно просто кивнуть — и вопрос о его проступке будет закрыт. Но Грейгу стало жаль своего собеседника. Судя по сумрачному выражению его лица, Ульрик сейчас думал о том, что Грейг вынужден расплачиваться за его ошибки.

— Нет, монсеньор. Про мою мать он ничего не говорил, — заверил он.

— А про кого он тогда говорил? Только не надо врать, что он чем-то задел лично тебя. К тебе цепляются последние два года. Если бы ты был способен сломать кому-нибудь нос из-за простых насмешек, то это случилось бы гораздо раньше, — мрачно сказал Ульрик.

— Он говорил про леди Жанну, — сдался Грейг. — Что она совершенно не похожа на отца... Что покойный король из-за своей болезни вообще не мог иметь детей, а королева-мать вела слишком тесную дружбу с Гвидо Пелерини. Ульфин намекал, что их совместная работа над переложением "Эрминии" стихами было исключительно предлогом, чтобы проводить побольше времени вдвоем... и что недаром у принцессы Жанны, в отличие от ее отца, такие чисто тальмирийские черные волосы и темные глаза. Я сперва думал — да как он посмел?.. Но, когда регент устроил это разбирательство при всем дворе, как будто у него нет других забот, кроме какой-то драки между слугами, мне пришло в голову, что Ульфин вообще-то не такой храбрец, чтобы шутить такие рискованные шутки просто ради собственного удовольствия. Он сплетничал о леди Жанне, потому что ему разрешили или даже приказали о ней сплетничать. И я решил, что, если я скажу, из-за чего случилась драка, то получится, что вышло так, как регент и хотел — Ульфина показательно накажут, но все будут обсуждать эту историю и так или иначе вспоминать о том, что он сказал. Поэтому я решил ничего не объяснять.

— Я смотрю, иногда ты все-таки способен думать головой. Спасибо и на том, — процедил Ульрик. И, что-то прикинув про себя, сказал — К ужину сегодня не выйдешь. И вообще весь остаток дня проведешь в этой комнате. Все должны думать, что я тебя отлупил, и ты отлеживаешься после порки. Завтра, когда будешь выполнять свои обычные обязанности, потрудись изображать человека, которому даже ходить больно. Понял, болван?..

Грейг ясно видел, что, хотя Ульрик и обругал его болваном, он был зол совсем не на него. По правде говоря, Грейг никогда еще не чувствовал себя настолько солидарным с Риу. Теперь он точно знал, что у них с Ульриком есть общий враг, причем — по-настоящему могущественный и опасный враг, а не кто-нибудь вроде его давних недругов.

Почувствовать себя на одной стороне было на удивление приятно. Грейг, не сдержавшись, улыбнулся Ульрику, как будто тот был кем-то из его приятелей, с которыми они задумали какую-то очередную опасную выходку.

— Спасибо, монсеньор, — сказал он рыцарю. И тут же, осознав, что его сюзерен может решить, что он жалеет о своем поступке, упрямо добавил — Но если Ульфин... или кто-нибудь другой... снова посмеет что-нибудь сказать про леди Жанну, я сделаю то же самое, что и сегодня.

Ульрик нахмурился, глядя на своего наглого оруженосца безо всякой теплоты.

— Мне что, действительно тебя побить, чтобы ты понял?

— Думаете, поможет?.. — дерзко спросил Грейг. — Сайм никогда не позволял никому дурно говорить о вас или о моей матери. И я никому не позволю оскорблять мать Её высочества или ее саму.

Сир Ульрик несколько секунд смотрел ему в лицо — так пристально, что Грейг в конце концов не выдержал и отвел взгляд, хотя и не жалел о своей откровенности. Он был уверен в том, что прав, и полагал, что Ульрик тоже это знает, даже если это ему не по вкусу.

— Да, я смотрю, побоями из тебя дурь не выбьешь, — сказал Риу сухо. — Значит, вернешься домой, к отцу... Раз ты считаешь, что принесешь леди Жанне больше пользы, если встанешь в позу и заставишь меня тебя отослать, чем если у нее при дворе будет ещё один сторонник, то можешь идти собирать вещи. Королеве Бьянке и принцессе Жанне пользы никакой, но зато ты сможешь потрафить своей гордости. А это, разумеется, куда важнее. И гораздо легче.

Грейг поморщился. Как это взрослым людям вроде Ульрика удается вечно все вывернуть наизнанку и внушить самим себе, что какой-нибудь откровенно недостойный и дурной поступок — скажем, промолчать, когда кто-нибудь станет оскорблять твоего друга — может быть как раз проявлением заботы о том самом друге? Это же полная чушь...

— Я буду осторожен, — сказал он.

Ульрик прищурился.

— Это не то обещание, которое я хочу от тебя услышать.

— Но это все, что я могу пообещать, — упрямо сказал Грейг.

Рыцарь вздохнул.

— Не будь ты почти точной моей копией, я присягнул бы на Писании, что ты сын Сайма, а не мой, — устало сказал он.

Если бы кто-то слышал их со стороны, он, вероятно, посчитал бы это замечание его отца — свидетельством полного разочарования, но Грейг, знавший, как Ульрик относился к Саймону, почувствовал себя польщенным. Он, в отличие от посторонних, понимал, что это комплимент.

* * *

Ульфином дело не закончилось. Немного погодя в Ньевре появился анонимный памфлет, в котором повторялись те же сплетни про королеву-мать и Гвидо Пеллерини, который якобы был ее любовником. Автора памфлета искали, и на первый взгляд даже усердно, но Грейг нисколько не удивился, что расследование этого дела кончилось ничем. В разгар этих притворных поисков Грейг даже дразнил себя мыслью, что было бы здорово публично обвинить в создании памфлета Ульфина. Сказать, что он, мол, слышал от Ульфина эту сплетню еще до того, как памфлет против Бьянки разошелся в списках — значит, это он, кому еще?.. Вот бы они все поплясали — и сам Ульфин, и его хозяева, и даже регент. Извивались бы, как уж на сковородке.

Грейг поделился этой мыслью с Ульриком, но Риу, немного подумав, отверг этот план.

— Это бессмысленно. Ее Величеству и леди Жанне это не поможет, а делать что-то подобное только ради того, чтобы напугать и разозлить Франциска — просто глупо.

— Ну, а что он сделает?.. — с вызовом спросил Грейг. — Ему же ведь придется делать вид, что он тут ни при чем.

— В том-то и дело — я не знаю, что он может сделать, — парировал рыцарь. — Умный человек на месте регента просто сделал бы вид, что он не верит ни единому твоему слову. Он бы сказал — и был бы прав — что после ссоры с Ульфином ты публично заявил, что вы дрались из-за того, что Ульфин посмеялся над тобой. Ты тогда перед всем двором сказал, что вы давно не ладите. Так что теперь ты просто решил ему отомстить. Как думаешь, чью версию бы поддержали свидетели вашей ссоры?.. Так что тебя выставили бы лжецом, а потом вынудили меня отослать тебя домой. Но это — то, как действовал бы умный и вдобавок хладнокровный человек. Не поручусь за то, умен ли регент — королева, например, считает его редкостным болваном, но я полагаю, что они с ней просто понимают под "умом" слишком разные вещи, чтобы правильно оценить ум друг друга... Но вот хладнокровием и выдержкой Эссо точно не обладает, так что может повести себя непредсказуемо. К примеру, попытаться от тебя избавиться. Или, наоборот, велеть кому-нибудь прикончить Ульфина, пока тот не запаниковал и не выдал имена истинных виновников. На Ульфина мне, если честно, наплевать, но, даже если регент посчитает, что сейчас проще и безопаснее избавиться от Ульфина, а не от тебя — а это далеко не факт, — то ты после такого из раздражающего мальчишки превратишься для Франциска в настоящего врага. И я вместе с тобой. Франциск не может не понять, что я уж точно не считаю, что этот прыщавый Ульфин в состоянии самостоятельно придумать и распространить подобный текст. Тут явно потрудился профессионал — какой-нибудь продажный щелкопер, которому хорошо заплатили за его галиматью.

Грейг вынужден был согласиться с тем, что Ульрик прав. С тех пор, как началась эта история, Риу держался с ним иначе, чем до этого — как будто бы теперь, когда они совместно защищали интересы Жанны против регента, Грейг разом повзрослел в его глазах. Случись это в каких-нибудь более приятных обстоятельствах — Грейг бы, пожалуй, чувствовал себя польщенным тем, что Риу теперь разговаривает с ним, как с равным.