Мои воспоминания

Белые продолжали теснить наших на фронте, а у себя в тылу золотопогонники с особой наглостью и жестокостью расправлялись со своими жертвами.

Оставшиеся на воле одиночки-большевики замыкались в себя. В нашу задачу входило: собрать оставшиеся революционные силы, оформить подпольную организацию, установить связь с организациями других городов Урала и Сибири и наладить связь через фронт с советским ближайшим тылом.

Вскоре была найдены нити. Через родственников заключённых Яков установил связь с тюрьмой, при чём в условиях Колчаковщины приходилось делать отчаянные попытки, чтобы найти своих людей.

Яков под видом заказчика начал бывать в типографиях и, присмотревшись к публике, обратился к одному из товарищей с вопросом, нет ли в их типографии большевиков. В начале такой вопрос огорошил товарища, и он с удивлением ответил тоже вопросом: "Вы... провокатор или сумасшедший?"

Однако, на условленном месте первое свидание состоялось. Постепенно устанавливалась связь и с другими отраслями производства.

С целью большей конспирации решено было организовать самостоятельные ячейки в виде "пятёрок", руководство которой должно было проходить лишь через одного товарища — организатора пятёрки.

Конечно, "пятёрка" могла фактически быть несколько более или менее пяти человек. Полагалось, что при такой системе организации можно было избегнуть общих провалов революционного подполья.

Глубокое недовольство рабочих и возмущение лучшей части интеллигенции и молодёжи кровавыми действиями и политикой колчаковщины — всё это явилось хорошей почвой для развёртывания революционной работы. Нищенские заработки рабочих не покрывали самых минимальных потребностей, несмотря на казавшееся изобилие всего на "вольном" рынке [21] Екатеринбурга.

В феврале месяце [1919 года] большевистское подполье начало оживать, количество пятерок росло, ими были охвачены ряд промышленных и кустарных производств, мельниц, учащаяся молодёжь и... милиция. Тов. Шепелев Владимир вёл работу среди промышленных и кустарных рабочих. Дукельский Илюша и Брагинский вели работу среди учащейся молодёжи. Будзес и Голубь предоставили свои часовые мастерские для конспиративных квартир, где часто собирался актив — организаторы пятёрок, с которыми проводил работу Яков, инструктируя о роли и задачах каждой пятёрки и каждого ее члена. Наладилась связь с тюрьмой. Она установилась через родственников заключённых, через них же были организованы систематические передачи продуктов питания, что особенно требовалось нашим товарищам в тюрьме. Вследствие полуголодного питания в тюрьме наши товарищи [политзаключённые *Л.59] почти поголовно переболели тифом и все без исключения болели цингой в тяжёлой форме. Передаточным звеном с тюрьмой была т. Коковина Лиза, брат которой (Коковин Сергей) сидел там чуть ли не с начала Колчаковщины.

Помимо практически-необходимых передач как поддерживающие силы наших товарищей они служили связью (посредством переписки, запекаемой в хлебе) с участниками прежнего подполья, что давало новые нити к отдельным оставшимся товарищам на воле, а также с освобождёнными товарищами из тюрьмы. Так вскоре после выхода из тюрьмы начали принимать горячее участие в работе партийной организации т.т. Бройдэ, Сушинцева и бежавший из тюрьмы Самков. В конце февраля местная организации была оформлена, был избран Комитет, во главе которого стоял Яков.

Особое внимание уделялось работе военной среди чешских и русских войск. Эту важнейшую работу вели тт. Попов и Барышников, бывшие матросы и мобилизованные Колчаком. Работа в условиях колчаковского режима развивалась медленно, не так как хотелось бы нам, но и то, что удавалось [22] сделать, вскоре давало известные плоды. Послушные ранее чешские части, организованные и опытные кадровики шли на фронт и дрались с большевиками с большими успехами; сейчас всё чаще они отказывались пойти на позиции, и были случаи, когда оголяли фронт, самовольно уходили в тыл [(Кунгур) *Л.60]. В конце февраля и начале марта было арестовано до 700 человек чешских рядовых солдат, отказавшихся пойти драться с большевиками и требовавших отправки их на родину [в Чехословакию *Л.60].

Тов. Попов, проводя агитацию среди отдельных более сознательных чехов, вскоре в лице их получил верных помощников. Они, поняв свою прежнюю роль как душителей русской пролетарской революции, смело, горячо проводили агитацию среди чешской массы солдат, раскрывая им глаза на то, кто такие большевики, и каким слепым орудием служили они в руках чешского командного состава и русской белогвардейщины.

В начале марта тов. Попов уехал в командировку в Сибирь, в Омск, где он должен был связаться с большевистским подпольем и по приезде обратно сообщить, что он там нашёл. И действительно, из полученной условленной телеграммы было видно, что и в Омске рев. подполье развивается, но на ряду с этим извещалось, что вследствие неудавшегося восстания в Томске, там разгромлено рев. подполье, и погибли лучшие товарищи (Ильмер, Рабинович и др.). Попов задержался в Сибири, и больше видеть его не удалось.

Между тем колчаковская контрразведка начала нас прощупывать. Появилось новое лицо, нам неизвестное, но усиленно добивающееся особого доверия от организации.

София Коробова, местная жительница, выследила одну из наших конспиративных квартир, обратилась к хозяину этой квартиры тов. Голубю с просьбой познакомить её с "самым старшим" руководителем революционного подполья, потому что она хочет, якобы, ему передать весьма важное сообщение из Колчаковского лагеря.

Коробова таинственно сообщила, что имеет связь с колчаковским [23] офицерством и что ей как женщине многое доступно, что она может быть полезна. (Весьма оригинальный метод помощи революции). За ней была установлена слежка, и оказалось, что она просто шпионка, агент контрразведки [и там находится на службе *Л.61].

Видя малоопытность этой шпионки, Яков всё же устроил с ней свидание, об"яснив, что он лишь технический исполнитель, и ему "старший" поручил с ней переговорить и получить от неё обещанные сведения. Коробова была этим не удовлетворена. Ссылаясь на важность материала, она продолжала настаивать на свидании с главным организатором подполья. Цель её была ясна, и вопрос о ней был решён. Одному из товарищей, кажется, т. Самкову, было поручено повести её в лес на свидание со "старшим" и пустить её там в расход. Выполнить это, однако, не пришлось. События нас опередили. Кроме Софьи Коробовой, появились и другие "хвосты". Всё говорило за то, что время сделать передвижку товарищей.

Так работало подполье три месяца. Немного времени. Но эти три месяца в Колчаковском тылу, кто скажет, с каким количеством времени они могут быть сравнены?...

Привычные к положению подпольщиков в период самодержавия, мы здесь чувствовали себя на положении людей, находящихся в пасти дикого зверя, где каждый момент грозил нам быть проглоченными, уничтоженными. По доносу шпиков, которыми фактически заделались многие домовладельцы обоего пола, арестовывались порой люди совершенно случайные, не причастные к политике. Но испытав Колчаковский застенок, они выходили уже не те, они, повидав сами действия белогвардейщины, делались сочувствующими большевикам, Советской власти.

Нервы были напряжены, мы жадно читали, что писалось о красных, о "Совдепии", по выражении колчаковских газет, научились понимать сообщаемое по-своему. В газетах писалось о сплошных победах над большевиками на фронте, о тяжёлом, безвыходном положении последних [24] и на фронте, и в тылу, а мы между строк находили то, что нас ободряло и радовало, давало силы и энергии подрывать, разлагать тыл наших врагов. Помню, с каким под"ёмом мы встретили вести о революции в Германии, о победах спартаковцев. Как немного нам было нужно, чтобы мы, невольники в стране врагов, приходили в восторг от весточки о победе революционной борьбы за границей и достижениях в нашей дорогой и, казалось, бесконечно близкой нам Совдепии, ещё молодой, ещё не окрепшей, истекающей кровью, но стойко героически борющейся. Нас не удовлетворяла медлительность развёртывания работы в подполье. Чувствуя себя в Екатеринбургском подполье отрезанным ломтем, мы действовали совершенно самостоятельно, готовились к решительным выступлениям. Почти закончив оборудование нелегальной типографии, мы закупали оружие, чтобы вооружиться. Между тем, полученные в Перми средства начали иссякать и, не имея постоянной связи с ближайшим красным тылом, мы скорого притока новых средств не ожидали. Приходилось проводить строжайшую экономию впредь до отыскания новых источников и перспектив. Но главное затруднение было не в средствах, конечно. Нам нужно было установить крепкую связь с другими городами Урала и с Сибирью, а [эта связь налаживалась слабо *Л.63] Тов. Попов, которому было поручено связаться с Сибирью, долго не возвращался.

Но вот, наконец, в середине марта к нам прибавились новые силы с информацией из Челябинска, где был создан Ц.К. рев. подполья, возглавляемый известным нам молодым товарищем, но старым опытным революционером тов. Лобковым Залманом (тоболяк и бывший зам. председателя Омского Совета). Посланные из Челябинска тов.тов. Авейде Мария Оскаровна и Вальтер должны были остаться и продолжить работу подолья, Яков же и некоторые др. товарищи по указанию Ц.К. должны двинуться дальше, в Сибирь. Приезд товарищей из ЦК нас буквально окрылил. [25] Казалось, что случилось именно то, что требовалось, что было необходимо: это иметь руководящий центр, который бы координировал движение, направлял и расставлял наши силы. Да и нельзя было нам дольше оставаться в Екатеринбурге по причинам, уже выше сказанным. "Нужно нам убраться раньше, чем нас уберут", — говорил часто Яков, приходя поздно вечером домой, кружа переулками, чтобы сбить с толку не совсем опытных Екатеринбургских шпиков времён колчаковщины.

А работа ширилась и создавались новые связи, охватывались подпольем новые области. Однажды, придя очень поздно домой, Яков сообщил о беседе с товарищем, который будет вести работу среди командного состава — офицерства Колчака. Работа среди колчаковских офицеров, где были и мобилизованные, недовольные политикой колчаковщины, весьма занимала Якова. "В худшем случае от офицерства можно было получить сведения о белой армии, нам полезные при налаживании связи с нашим фронтом", — говорил Яков. Товарищ, который должен был начать работать среди комсостава, был Шепелев Ефим, которая был тоже военный, мобилизованный. Через родственников, кажется, брата, у которого жили на квартире генерал и др. из высшего ком.состава, он имел возможность попасть в их среду. Но и эту работу развернуть не удалось. Колчаковская контр-разведка нас предупредила...

АРЕСТЫ И КАЗНИ.

В последних числах марта "Яков" передавал дела тов. Авейде, чтобы тут-же двинуться в путь — сначала в Челябинск, в ЦК, а оттуда в Сибирь. Но предательство прервало наш план совершенно с неожиданной нам стороны. Ночью на первое апреля бесконечно протяжный звонок у парадного нашей квартиры прорезал ночную тишину. Нашу квартиру знал ограниченный круг товарищей, и ночной звонок сигнализировал о чём-то серьёзном: "Может быть, уже пришли за нами. Рано, рано, чёрт возьми. На всякий случай приготовь "спички" и всё прочее", — [26] шепнул мне Яков, накинув на плечи поверх белья пальто, чтобы открыть дверь. "Спички" — это коробочка с компрометирующими документами: явки, задание Урал.Обл.Ком ВКП(б), отчёты в израсходовании средств и т.д. Накинув шаль, со "спичками" в левой руке, я тоже пошла к парадному и через стеклянные двери при свете фонаря увидела человека, с которым Яков перекинулся несколькими словами, после чего вернулся обратно.

"Это Логинов, в Челябинске провал. Просил выйти, хочет сообщить подробности", — отрывисто шопотом сказал мне Яков, спешно одеваясь. Сообщение о провале в Челябинске, где только что был создан ЦК подполья Уральско-Сибирских организаций под руководством тов. Лобкова, с которым только с приездом тов. Авейде установилась связь, было для нас большим ударом. Тов. Лобков, опытный закалённый большевик, совсем молодой человек, с больший трудом добился разрешения от ЦК нашей партии переправиться через фронт для ведения подпольной работы. В то время, когда противник с помощью чехословаков продвигался быстро вперёд, подходя к Глазову, тов. Лобков как большой организатор-подпольщик, замечательный оратор, решил итти на самый опасный участок борьбы, чтобы разложить тыл Колчака, ускорить этим победу революции, но сделать на этот раз ему удалось мало...

Яков одетый направился к дверям, но не успел он взяться за ручку двери, как последняя раскрылась, и в комнату вошли несколько вооружённых человек, лиц которых в темноте разглядеть было нельзя.

"Руки вверх", — крикнул один из них. — "Ни с места. Вы арестованы". Мы остались на месте. Яков впереди, я за ним со "спичками" в руках.

На требование света квартирная хозяйка Баранова, дрожащая, с бледно-испуганным лицом, крестясь и охая, внесла зажжённую лампу. [27] Её, как громом, поразило услышанное и увиденное. Она, отправившая своего единственного сына, юношу 16 лет, добровольцем на Колчаковский фронт, вдруг служила своей квартирой "большевистскому гнезду". Ей было известно, что её квартирант, Яков Семёнович Богданов — коммерсант, торговал партиями сахара и другими бакалейными товарами. Она была очень довольна получаемому от нас дешёвому сахару, который покупался для неё на рынке значительно дороже, чем ей продавался.

Огонь осветил присутствующих: впереди стоял чешский офицер и русский капитан, позади Логинов под охраной с шашкой на голо. Логинова пропустили вперёд. Посадили, сами занялись нами. Из окна нашей квартиры подвального помещения видно было ряд солдатских ног: мы были оцеплены. Логиков сидел бледный, с потупленными глазами и усиленно курил. Мы терялись в догадках, какова роль Логинова? Что значит его предупреждение о провале в Челябинске? Он арестован. Но кто же предал нас, и почему он с ними? Но... это потом. А пока в моих руках "спички", нужно было с ними разделаться. Подойдя к капитану, я, морщась, попросилась в уборную.

"Пожалуйста", — галантно ответил он, сделав знак часовому, чтобы тот последовал за мной. "Спички" брошены в уборной, но насколько это облегчит нашу участь?

Начался допрос: "Ваша фамилия, имя, чем занимаетесь, откуда и зачем приехали?" — допрашивал нас, как потом узнала, капитан Куржанский и чешский офицер Хорват.

Отвечаем мы ранее условленное: Богдановы, торгуем, по профессии фотографы, подыскиваем дело и т.д. "Всё это неверно. Мы о вас знаем всё. Знаем, что вы не Богдановы, а Валек", — прервал капитан Куржанский Якова. И он тут же довольно подробно рассказал историю нашей нелегальщины за период гражданской войны. Мы были озадачены. Из товарищей, знающих нас сейчас по подполью, никто не знал о нашем прошлом, не знал никто наше легальное имя. Это знал лишь здесь сидящий Логинов. [28]

Семёна Георгиевича Логинова я лично до тех пор не знала, но по рассказам Якова он — молодой член партии, бывший офицер царский армии. В Омске при Советской власти он был на ответственной финансовой работе. Вместе с т.Григорьевым, тоже Омским работником, Логинов по поручению ЦК перебрался из Вятки через фронт для подпольной работы, но за время своего пребывания в Екатеринбурге держал себя в стороне, избегал встреч с нами и, переселившись с прежней квартиры, упорно не сообщал адреса своей новой квартиры. Обо всём этом должен был сообщить уехавший в Челябинск т.Григорьев, который также находил поведение Логинова по меньшей мере странным.