Ночные тени. Книга 1

— Фаэ... — раздражённо вздохнув, я отпустил кончик пояса от халата, который до того крутил в пальцах. — Кто бы говорил...

На самой фэйри, был только браслет, сплетенный из выгоревшей на солнцепёке травы, да прозрачная дымка, куском тумана небрежно, наподобие индейского пончо, накинутая на плечи.

— И,.. неужели ты была обо мне лучшего мнения?

— Да!.. По крайней мере, пыталась... — девчонка проследила, как я сажусь на стул и придвигаю поближе кружку ещё тёплого, пахнущего смородиновым листом и яблоками чая. — Но, увы, несмотря даже на все твои мороки, разумным зрелым мужчиной, соответствующим своему статусу, ты не выглядишь. Особенно поутру с похмелья! — добавила она с неприкрытым ехидством.

Я лишь пожал плечами. Отпив чай, осторожно подцепил из тарелки один из уже готовых бутербродов — сооружение из овсяного печенья намазанного маслом, мёдом, посыпанного тёртым шоколадом и корицей — с безразличием подумав, что непременно просыплю какую-то часть на стол, на колени, на пол...

— Ты же вроде не хотел есть? — с укоризной буркнула фэйри, передвигая оставшееся в тарелке к себе.

— Я передумал... — из-за прожёвываемого куска ответ получился невнятным.

— А хорошо, что ты любишь сладкое! — облизав пальцы, Фаэ откинулась на спинку стула. — Тот джентльмен, что владел домом до тебя, был без ума от рыбы. И вся кухня,.. да что там кухня! Весь дом! Ты только представь! Провонял рыбьей чешуёй, кишками, всякими подливами и соусами!!! Это было ужасно! Я лет пять после его смерти не могла приблизиться к дому! Даже в саду меня преследовали эти жуткие запахи! Я уж думала поселиться в том колодце, что у северной стены!..

— Совсем как колодезная фея? — откусывая от "бутерброда" и вновь рассыпая повсюду шоколад, спросил я.

— Ты мне не веришь?!

Я неопределённо покачал головой, почти не слушая, что она говорит в ответ. В конце концов, Фаэ выговорилась и в наступившей тишине, стало слышно, как в саду тихо посвистывают птицы. Я вздохнул, рассеянно собирая пальцами шоколадные крошки. Что-то со мной случилось... прошедшей ночью... Что-то странное... И сном это определённо не было. Снов, в общепринятом понимании, я не вижу. Я поднял взгляд на Фаэ, та, задумчиво хмурясь, разглядывала меня, с лёгким позвякиванием размешивая сахар в своей кружке.

— Ответь, пожалуйста, на один вопрос: если бы в твоём саду побывал некто, чистой крови древних родов, смогла бы ты ощутить след присутствия?

— Это в смысле, к тебе кто-то из стародавних знакомцев может наведаться?! — от изумления она упустила ложку из пальцев.

— Так смогла бы, или нет? Меня-то вы почувствовали ещё до того, как бумаги о покупке дома были подписаны.

Фаэ ехидно прищурилась.

— Тебя попробуй не почувствуй! За две ночи, как ты приехал осматривать дом, многие из уснувших на зиму пробудились, и все с нехорошим предчувствием, но снов вспомнить не могли. Да и ночные все как-то разом притихли. Старейшины тогда рассудили — ничего в этом хорошего нет — раз мелочь затаилась, кто-то крупный пожалует. А вот насколько крупный — это был вопрос. А кого ты ждёшь?

Я раздражённо дёрнул уголком губ, уставясь мимо Фаэ в открытое окно. На листьях старой яблони, заглядывающей в кухню, плясали солнечные пятна, едва слышимо касались друг друга ветви — спокойствие и тишина. Никого не было тогда в саду, никто не проходил по залитой туманом дорожке, никто не стоял под оплетенной виноградом аркой... Я ведь и сам это почувствовал!

— Фаэ, — слова падали медленно, едва слышно, — кажется,.. у меня были галлюцинации...

— Ещё бы! — она фыркнула. — Две бутылки, не закусывая! И ты ещё чему-то удивляешься?!

Я поморщился, но уточнять, что вино было уже после, не стал.

— Ладно, оставим это.

— Ну конечно! Оставим! И что я интересно буду делать, если с тобой начнётся что-то похуже галлюцинаций?.. — фэйри скрестила руки на груди, внимательно всматриваясь в моё лицо, словно там уже могли проявиться первые признаки некого ненормального состояния. — Напиши-ка этому своему Велесу, чтобы знал, если что...

— Напишу, — кивнул я. — Если что-то подобное повторится, тогда обязательно напишу.

Фаэ неодобрительно покачала головой, не сводя с меня взгляда. Я же задумался над вторым, что тревожило лишь чуть менее сильно чем видение в саду. Между тем, что со мной произошло и сном, пришедшим под самое утро, явственно была некая связь. — А не происходило ли в последнее время в окрестностях города чего-нибудь необычного?

— Этот твой вопрос как-то связан с... твоими возможными странностями? — насторожилась Фаэ.

— Надеюсь, что всё-таки нет. Ночь, или две назад, было совершено убийство. Больше всего это походило на инкуба — след страсти и наслаждения клубился над телом, но к девушке не прикасались, — я встал и, прихватив с собой кружку, направился к распахнутому настежь окну. Солнечный свет, пусть и просеянный через лиственную завесу, внезапно начал раздражать, и я задёрнул занавески. Кухня погрузилась в полумрак. — И ещё, там было кое-что, не успевшее до конца выветриться. Не знаю, как тебе это точнее описать... — я опустился на широкий подоконник, чуть отодвинув занавеску в сторону. Там, где солнечный свет касался спины и затылка, в тело проникала тёплая сонная усталость. И ещё одна, пока что неощутимая, тихая и свинцово тяжёлая, поднималась ей навстречу. Прошедшая ночь вытянула из меня гораздо больше, чем показалось вначале. — Страх... да, пожалуй, так — страх темноты.

— Темноты?.. — недоверчиво переспросила фэйри, ставя обратно на стол так и не донесённую до губ кружку. — Вот уж не думала, что услышу подобные слова от ночного!

— Да, — я невесело усмехнулся. — Обычно боятся непознанного, того, что невозможно разглядеть и понять. Но и нам во Тьме Изначальной встречается преграда, чужеродная, занесённая туда подобно чуме, пробравшейся на корабль крысой... Слова страж Источника, тебе о чём-нибудь говорят?

Девчонка изумлённо приподняла бровь, затем фыркнула, отмахиваясь от меня, как от назойливой мухи.

— Эн"шэн, да ты, в самом деле, бредишь! Это такая древняя история, как... — она обвела кухню взглядом, подыскивая подходящее сравнение, пока тёмная зелень глаз не остановилась на мне.

— Я и не говорю, что это в точности то существо, что были тогда, хотя ощущения от него остались очень уж знакомые. Да и какой-то инкуб наследил в том же месте, и, надо полагать, в то же время.

— Как-то оно всё странно... — задумчиво покачав головой, Фаэ развернулась ко мне, за одним сметая на пол большую часть крошек. — А где это было?

— На одной из дорог недалеко от города, — в подробности я вдаваться не стал.

— Ну, ни о каком инкубе, промышляющем за городом, да ещё в столь убийственной компании, я точно не слышала, — Фаэ покачала головой. — Да и заговорили бы о таком сразу. Ты уверен, что это тоже не было галлюцинацией? Ночной, в компании древнего стража?

— Уверен, — поставив, уже пустую кружку на подоконник, я прикрыл глаза.

— Спроси лучше у Рыжего. Если в Гатри и его окрестностях началось что-то странное, не поверю, чтоб в "Золотом Усе" об этом не болтали.

Паромобилем я так и не обзавёлся, лошадей не держал, а отправляться в пешую прогулку в столь солнечную и жаркую погоду было бы изощрённой пыткой. Поэтому до городского жилья я добрался только перед закатом. И с удивлением обнаружил, что не появлялся здесь больше месяца. Такая охапка корреспонденции, что вручил мне консьерж, могла вырасти именно за месяц с небольшим.

Квартира, на последнем, четвёртом этаже, что я снимал в этом доме, встретила тишиной, застоявшимся, нагретым за день воздухом и старым запахом масляных красок пополам с пылью. Шкафы с книгами и оружием, сабли и ятаганы на стенах вперемешку с китайскими веерами, наброски картин, рассохшиеся сундуки, старые рукописи — всё это присыпано курительными трубками, статуэтками, тубами с краской и кистями. Все горизонтальные поверхности, за исключением кровати, парочки диванов и кресла, были загромождены всевозможными, не нужными уже вещами. Большое, пустое и захламлённое за прошедшие двенадцать лет помещение показалось сейчас похожим на склеп, устроенный в вороньем гнезде. А ведь менее года назад мне здесь нравилось. И даже то обстоятельство, что приходилось при этом притворяться человеком — Даниилом Навь тридцати восьми лет от роду, приехавшим неразбери-поймешь откуда, со странным акцентом, и ещё более странным образом жизни — скорее забавляло, чем доставляло неудобства. Но в начале этого лета душные, наполненные жарой улочки города всё больше стали напоминать капкан, в котором не было желания находиться даже ночью.

Вздохнув, я направился к библиотеке, открывая по пути окна. Вместе с лёгкой прохладой августовских сумерек впуская приглушённые поворотом улицы звуки с Вечернего бульвара: голоса гуляющей толпы, шум от проезжающих экипажей, назойливые сигналы машин.

Закинув всю почту на диван, я раскурил трубку и лишь после этого принялся за письма. Несколько посланий оказалось от Стоунов — Эва и Арктур искали меня...

Откидываясь на мягкие подушки, я прикусил губу, чувствуя себя чертовски неловко. Кажется, я попросту забыл сообщить друзьям, что приобрёл дом почти за городом и намеревался прожить там до самой зимы... Арктуру, с его-то связями, ничего не стоило найти меня, при том, достаточно быстро, но время, когда подобные выходки нами обоими воспринимались как игра, уже давно прошло. То, что ни одного послания он не отправил на Озёрную, лишь подтверждало это. Нужно будет зайти к ним на неделе, извиниться за исчезновение и молчание. Да и в последнем, коротком письме, почти записке, Арктур напоминал, что в эту субботу состоится очередное собрание нашего клуба, где будет присутствовать друг Эвы по переписке — Габриэль Сен-Гильерн виконт Л'Атонн, с которым она уже давно хотела всех нас познакомить.

Клуб — "Общество Духов", созданный двенадцать лет назад, после нашего нелепейшего знакомства со Стоуном, был литературным, хотя присутствовали там и художники, и музыканты. Я дёрнул уголком губ в усмешке, вспомнив кафе на площади Золотой пыли и молодого офицера который излишне громко для моего слуха, обсуждал с товарищами забавного иностранца в чёрном. Я тогда просидел около пяти минут, уткнувшись в газету, но всё же не выдержал, резко встал из-за стола и, подойдя к шумной компании, вызвал главного шутника на дуэль. Кто бы мог подумать, что вместо дуэли будет длинный — длинный разговор и отыщутся общие интересы.

Перебрав остальные письма и не найдя там ничего особо занимательного (несколько отзывов о последней моей книге, приглашение на любительское собрание спиритуалистов...), я всё же развернул сегодняшний выпуск "Голоса Гатри". Ещё две штуки их, что нашлись у консьержа, вышли в начале прошлой недели, и вряд ли могли содержать то, что я искал. Впрочем, я не был уверен, что именно хочу там найти. Заметку о странном убийстве некой молодой особы, или же что-то странное вообще? Точно уж не успокаивающие слова в статье какого-нибудь врача, что не всегда галлюцинации возникают у субъектов психически нездоровых. Мыслю, следовательно, существую — для меня это утверждение более верно, чем для людей и многих других, к роду людскому отношения не имеющих. И если сознание начало выкидывать фортели подобные вчерашнему, со мной и в самом деле что-то не так...

Невесело усмехаясь своим размышлениям, я просмотрел главные новости среди которых, до сих пор, значилось празднование трёхсотлетия здания университетской библиотеки и скорое открытие нового завода Уатингтона. В "Вечернем" театре шла пьеса Шекспира "Сон в летнюю ночь".

Гатри не настолько большой город, чтобы газетчики не обратили внимание на смерть девушки. Другое дело, что им могли запретить писать об этом. Ведь неизвестно, из какой она семьи, и при каких обстоятельствах нашли тело. Если нашли...

Заново набив трубку, я принялся внимательно изучать газету. Искомое нашлось, если, конечно, это было оно, в разделе забавных происшествий... Маленькая заметка о пропаже и находке одной из колясок компании "Брик и сыновья". Пропала она вместе с лошадьми 31 июля. Обратно была доставлена констеблем Бэзилом, который обнаружил коляску ближе к полудню первого августа мирно стоящей на площади Старых фонтанов...

Отложив газету в сторону, я задумчиво перевёл взгляд за окно. В густой синеве небес уже плавали первые звёзды. Но шум на Вечернем бульваре даже и не думал стихать. Воздух, текущий в открытые окна, казался чуть влажным, с запахом мокрой земли, дыма, принесённого ветром откуда-то с вокзала, или фабричного района. Ночью будет туман. Мне совершенно не хотелось выходить на улицы, по которым гуляло столь много народа. Город... Кажется, я успел от него отвыкнуть.

Вернувшись к не разобранным журналам и газетам за прошлый месяц, я неспешно пролистал "Комментатор Гатри", рыхло шуршащий "Нью-Телеграф" с обычной их пестрящей рекламными объявлениями передовицей и "Воскресный вечер". Расправив тоненький журнальчик на коленях на какое-то время, погрузился в фотографические достижения общества любителей Гатри и посредственного качества, почти вязнущие мёдом в зубах, рассказы. Большая часть их посвящалась истории и восстановлению пострадавшей недавно от огня старой церквушке Святого Патрика.

Когда шум на ближайших улицах стих, часы показывали без четверти полночь, и в августовской темноте за окнами уже плыл туман. Потянувшись, я поднялся с дивана. Вновь прошёлся по комнатам, закрывая окна, оставив открытой только дверь, выводящую на крышу, на своеобразный балкон, где хотел когда-то устроить зимний сад. Ночь выдалась прохладной и, хотя к холоду я малочувствителен, сегодня плащ накинул не раздумывая. Покрой его, наверно, лет десять как вышел из моды, а чёрная ткань начала выцветать. Но кто меня, в конце-то концов, увидит?

Незаметной тенью проскальзывая по переулкам и дворикам, скрытым за роскошными фасадами домов Вечернего бульвара, я вслушивался в ночь. Туман, вливаясь в узкие гулкие улочки, казался здесь вышедшим из берегов Стиксом. Оседая прохладой в неровностях стен и цепляясь за водосточные трубы, он впитывал в себя все шорохи и запахи и искажённые их отражения отпускал бродить по лабиринтам подворотен и переулков, забрасывая иногда на крыши.

Почти рядом, неразличимые в тумане, проплыли призрачные фигуры, и эхо негромкого разговора переплелось с шорохом листьев — фэйри, или младшие из Ночной Ветви. Больше в тумане, севернее Старого города, мне никто не встретился. Казалось, Гатри опустел, замер в каменном сне домов и мостовых. Здесь, а в особенности в районе Скорбных ворот, селилась лишь всякая мелочь из младших родов.

Над темнотой Тихой улочки, которую пытались развеять мерцающие точки фонарей, выплыла кирпичная тень крепостной стены, уходящей корнями в неразличимую тёмную тушу холма. Поднявшись по самой крутой из ведущих в Старый Гатри дорог, я остановился у перекрытого решёткой тоннеля ворот. У каждого уважающего себя города должна быть граничащая с идиотизмом, но совершенно безобидная традиция. В Гатри, похоже, всегда будут закрывать на ночь Скорбные ворота, чтобы Смерть, случайно, не заглянула в гости. Интересно, как себя при этом чувствуют люди, живущие внизу, вдоль дороги, по которой может прогуляться Смерть?.. Я скользнул взглядом вниз, по крышам спящих домов, по верхушкам деревьев. Скорее почувствовал, нежели увидел, свечение призраков у дальней, игольчатой тьмы леса, что, нехотя, отступал под натиском садов за Вишнёвой речкой. Старое кладбище. На самом деле старое — только призрачный след от памяти усопших. Семейные склепы в окружении печальных каменных ангелов, чугунные ограды...