Оборотная сторона зверя. Ч.1. Рейнхард

— Нееет! — голос срывается, и я расшибаюсь о воду.

Воздух выбило из меня рваным хрипом. Колючий холод с водой заполняли легкие, высокие волны ударяли сильнее ветра. Я пытаюсь вздохнуть, я пытаюсь вновь закричать, но воздуха не было. Тело дергается, в глазах стремительно темнеет. Холодно, страшно и больно. И так не хочется умирать.

Глава 2. Мужчина моей мечты, или 'Кто ты, чудовище?'

'Мои легкие! В них кислота! Кто-нибудь, помогите...' — если бы я могла заорать, если бы могла шевельнуться, чтобы схватиться за горло.

Тело трясло не только от холода, кто-то с силой давил мне на грудь и повторял так яростно, что страшно было открыть глаза:

— Кара, кара! Сенд энт турроу, сенд энт турроу, ниида! — мужской голос почти рычал, заставляя мои бедные легкие работать в полную силу.

'Нет, нет, просто оставь меня!' — хотелось выть от боли и холода.

— Турроу! — этот мужчина даже не сомневался в том, что имеет полное право приказывать.

Он давил на грудную клетку с такой силой, что если я каким-то чудом не задохнусь, то уж точно не буду щеголять целыми ребрами.

'Пожалуйста, просто дайте мне умереть, я больше не выдержу'.

Будто услышав мои мысли, мужчина рванул ткань на моей груди с такой силой, что я услышала, как пуговицы отскочили в разные стороны.

'Хорошо, что любимый бюстгальтер надела. Сиреневый, с кружевом. Умирать, так красивой!'

Видимо, я отморозила не только тело, но и последние мозги, если это было единственной мыслью, в то время как мужчина зубами пытался разорвать на мне лифчик. 'Он что, впервые белье видит?'

Мне бы ужаснуться, что у него так устрашающе легко все получилось, но у меня не было сил даже вскрикнуть, не то что прикрыться. Огонь охватил мое тело, когда его ладони коснулись обнаженной кожи. Казалось, меня пытали раскаленным железом.

'Но человеческие руки не могут быть... огненными! Что он делает? Кто он? Мне больно, больно!'

Тело, еще минуту назад скованное холодом, выгнулось дугой от охватившего жара, и я закричала. Вернее, попыталась сделать это, но воздуха не было, только что-то булькнуло внутри и с тошнотворным рывком двинулось к горлу.

— Турроу! — казалось, мужские ладони прожигают меня насквозь.

Я упала на спину, и мелкий песок впился в кожу, когда мой мучитель вновь надавил на грудную клетку, а потом прижался горячими губами к моим ледяным и начал вдыхать через них воздух.

'Нет, нет, прекрати!'

Так вот откуда это нестерпимое жжение! Это не кислота, это всего лишь воздух разрывал мои легкие в клочья.

— Турроу, турроу! — рычал мой мучитель так, будто это его жизнь висела на волоске.

'Турроу? О чем он? И на каком языке?' — мысли метались, не давая сосредоточиться, но мне казалось, что я знаю эти слова, хоть они и звучали так странно.

— Дыши! — снова этот голос, только на этот раз я понимала то, что он говорит. — Дыши, черти тебя раздери! Борись! Разве я разрешал умирать?!

'Да что он о себе возомнил? — от возмущения я едва не забыла о том, что мои внутренности разъедал кислород. — И почему воздух так жжет?'

Горло свело в судороге, и я хриплю, не в силах сделать и вздоха, и в тот же миг ощущаю, как меня рывком ставят на ноги.

— Кара, кара, только дыши!

Я согнулась пополам, голова обессилено заболталась из стороны в сторону, и изо рта хлынула соленая вода. Захлебываясь, я начала падать, но сильные руки подхватили меня.

— Шшш, все хорошо, турроу, турроу, — он откинул волосы с моего лица.

'Они же мокрые!' — в этот момент так захотелось выглядеть настоящей красавицей, этакой русалкой, вышедшей из пены морской. Или кто там из пены так эффектно выползал?

Но я прекрасно понимала, что мои явно синюшные губы могли возбудить разве что какого-нибудь третьесортного зомби. Мокрые волосы наверняка висели сосульками или же облепили меня, как вторая кожа. 'О, нет, — застонала я, изо всех сил сдерживая слезы. — Не хватало еще носом перед ним хлюпать!'

Наверное, мой спаситель подумал, что мне стало хуже. Он ведь не знал, что спас шибанутую на всю голову и явно неадекватную меня.

Незнакомец поднял меня на руки и стал укачивать, как ребенка. Мне было стыдно. Почти так же стыдно, как и приятно.

— Тиши, кара, тише... — его губы касались моих волос, губ, лица.

'Хотя кого я обманываю?'

Я тихо млела. Мне казалось, что я умерла и попала в рай, причем проводником был не пухлый крылатый малыш с целлюлитом на оба бедра, а самый порочный и прекрасный из ангелов. Ведь не может у безгрешного быть такого сексуального голоса: такого властного, глубокого, с едва заметной хрипотцой...

Холод стал отступать, и я, наконец, решилась посмотреть на того, кто вытащил меня из ледяного ада. Наверное, с моей стороны это было не самым умным решением. Впрочем, как и большинство решений в моей не такой уж и длинной жизни...

Ресницы так слиплись, что я не сразу смогла разлепить их. Проморгавшись и привыкнув к резкому свету, я прищурилась. И первое, что я увидела — это глаза, такие яркие, серебристые, которые язык бы не повернулся назвать просто серыми. Опушенные густыми черными ресницами, они полыхнули таким торжеством, что краска прилила к моим щекам, и я забыла все, что собиралась сказать.

Был ли мой спаситель похож на мужчину моей мечты? О нет, этот сероглазый бог одной улыбкой заставил бы мой идеал повеситься от стыда на собственных подтяжках.

Так как сероглазый держал меня на руках, я не могла оценить его фигуру. Я лишь видела, что он без рубашки, а потому могла чувствовать, как перекатывались мускулы под его кожей, которые вряд ли могли оставить хоть одну женщину равнодушной.

Сложно сказать, сколько ему было лет. На вид — лет тридцать или же тридцать пять... Но моя интуиция не просто кричала, она уже махала неоновой вывеской перед моим лицом: 'Осторожно: самец из разряда 'Шикарный'. Безжалостен и особо опасен'. И на этот раз я была с ней совершенно согласна. Это действительно был самый потрясающий мужчина из всех, кого я когда-либо видела — под этим я готова была расписаться собственной кровью. Широкий размах плеч, чувственный изгиб губ и острый взгляд чуть сощуренных глаз. 'И почему мне на ум приходят древние короли?' Мне даже почудилась корона из темного серебра на его голове, но через миг наваждение исчезло.

Быть может, из-за того, что волосы его были мокрыми, я не могла точно сказать — какого они были цвета. И разве такие бывают: все оттенки черного и белого. Нет, наверное, это просто вода.

Все то время, что я бессовестно разглядывала его, мой спаситель внимательно наблюдал за каждым моим движением. Когда я поняла это, его губы чуть дрогнули, и я разглядела светлый и едва заметный шрам, который тянулся тонкой линией от левого уголка губ до подбородка. Заметив мой взгляд, сероглазый дернулся, темные брови его нахмурились. В нем снова проявилось что-то хищное.

— Ту эр нуэно? — резко спросил он меня.

— Я... Я не понимаю тебя, — не знаю, расслышал ли он мой каркающий шепот.

Видимо да, так он еще сильнее нахмурился, скривил губы в усмешке и со злостью бросил куда-то в сторону:

— Тррао, сен туре тррао!

Я ожидала, что после такого он швырнет меня на песок, но он вновь удивил меня, когда очень осторожно опустил вниз и нехотя отвел взгляд от обнаженной груди. Я сразу вспомнила, что блузка висит на мне рваными клочьями. И судорожно начала стягивать концы, чтобы прикрыться. Лифчик скатился куда-то в район ягодиц, да его и не было смысла сейчас искать. Мои дрожащие пальцы едва могли держать то, что осталось от блузки.

Видимо, усталость давала о себе знать. Веки отяжелели, и я на одном упрямстве не давала себе упасть. Так хотелось ни о чем не думать и спать, спать, спать...

Воздух через силу поступал в мои легкие. Дышать было тяжело, и я боялась, что, уснув, могу больше и не проснуться. Вот так глупо умереть неизвестно где. И это после падения с самолета, после спасения из ледяного моря. Задохнуться, уже будучи спасенной? Что ж, это было вполне в моем стиле... Глупая смерть. Уже из-под прикрытых ресниц я наблюдала, как в руках незнакомца оказался кинжал.

'Что ж, может, смерть будет не такой уж и глупой. Надеюсь, лезвие у этого бога достаточно острое...'

Высокие волны разбивались о берег, и холодные брызги долетели до лица. Интересно, как там папа с Маришкой? Мама, наверное, поставила на уши не только самолет, но и весь аэропорт. А папа? Бедный, он же себе никогда не простит... А Маришка? И Макс...

Мужчина бросил на меня недовольный взгляд. Одно тягучее движение — и он уже оказывается рядом, садится на корточки и отрывисто говорит:

— Торенто эр камо? Лиэ?

Красиво звучит, вот только я ничерта из этого не понимаю. И только моргаю, ожидая, когда черное лезвие перережет мне горло. Я ожидала боли, ожидала, что он решит порезать меня на клочки, но то, что сделал этот сумасшедший... На это я точно не рассчитывала.

Усмехнувшись чему-то, он молниеносно перехватил кинжал левой рукой и резанул себя по запястью. Я не успела даже вскрикнуть, как он оказался возле меня, встал на колени и прижал окровавленную руку к моему рту.

'Что? Что за?...'

Я замахала головой, плотно сжимая губы и всем своим видом показывая, что не собираюсь пить чью бы то ни было кровь.

— Торе! — глубокий голос впился в мое сознание, подчиняя себе.

'Пей, вот что означает это его 'торе'! Но я не собиралась ему подчиняться!'

— Пей.

'Нет!'

Но мои руки уже вцепились в его запястье, и кровь раскаленным потоком хлынула в горло.

'Нет, нет, не хочу, не буду!'

— Пей, кара.

Я с ненавистью посмотрела в его глаза, которые казались теперь не серебристыми, а будто сделанными изо льда. Не могу оторвать взгляд от алых капель, которые становились все темней и темнее. Они скатывались с мускулистой руки в сероватый песок и впитывались в него, исчезали, даже цвета за собой не оставив.

Сколько прошло времени с того момента, как я очнулась? Минут пять, шесть или же целая вечность? Мне казалось, что во всем мире мы остались одни. Я, он и его кровь, которая врезалась в меня, заставляя дышать, заставляя меняться. Ребра хрустнули, внутри меня что-то дернулось, и стало легче дышать. Вдох, выдох. Не передать, какое это счастье, — просто дышать.

В высоком небе закричала чайка. Покружив над нами, она камнем полетела вниз. Наверное, увидела добычу. А море ревело, и ему было все равно, что какая-то человечка корчилась на его берегу.

А мне казалось, что я умираю. Все мое тело ломило от жара. Синяки и царапины решили заявить о себе разом. Но ток новой густой крови вытеснял слабость, как горные реки с ревом несут за собой ветки и мелкие камни.

— Молодец, вот так. Скоро тебе станет легче. Потерпи, кара, осталось немного.

От боли и ярости я зажмурилась.

'Легче? Да меня словно звери на клочки драли! И все из-за этой крови!' — сбрасывая навязанную мне волю, я изо всех сил вцепилась в его запястье зубами.

Ни одного звука, лишь нежное прикосновение губ к моему виску, и я вновь с жадностью слизываю его кровь и чуть ли не мурлычу, как довольная кошка. Словно это естественно, словно это нормально! О, я все бы на свете отдала, чтобы встать и хорошенько всыпать этому самодовольному типу со всей дури.

'Да он смеется!' — сначала я даже понять не могла, что это за странный звук. Немного хрипловатый, неуверенный, словно этот человек не знал или разучился смеяться.

— Уймись, лиэ. Силы тебе еще пригодятся, поверь мне.

И вновь он подхватывает меня так легко, словно я ничего и не вешу, и несет меня на руках. А я слышу, как гулко стучит его сердце. И черт меня раздери, если этот звук я не слышала раньше. Но когда, где? Жмурюсь, чтобы это вспомнить.

— Нужно быстрее убираться отсюда. Скоро на твою ауру слетятся все стервятники Запада.

'На мою ауру? И что за стервятники?' — я уже было открыла рот, чтобы спросить, но все вопросы вылетели из моей головы, когда я распахнула глаза.

Этот сумасшедший бежал. Нет, не просто бежал, он мчался с такой скоростью вдоль берега, с какой ни один спортсмен не преодолеет и стометровки. Зубы мои клацнули, когда он подпрыгнул и перемахнул через высокий валун. Вероятно, решив не терять времени и не оббегать. Конечно, любой человек решит перепрыгнуть камень метра полтора в высоту, да еще и с такой ношей. Ничего особенного!

'Да кто, мать его за ногу, он такой?!'

Солнце уже опускалось в сторону моря, и я повернула голову подальше от его брызг, тогда и увидела, как восходят красавицы луны. Три, три луны одна за другой выплывали с востока! Одна большая серебристая, раза в два, если не в три больше южной земной. Вторая светло-розовая, третья, самая маленькая, — пронзительно-синяя. Они горели на небе, убивая во мне последнюю надежду, что я все еще в своем родном мире.

Наверняка почувствовав, как замерло мое тело, сероглазый еще крепче прижал меня и сказал то, что должно было успокоить меня:

— Не бойся, теперь ты со мной. Я никому не позволю причинить боль собственному сыну.

'Собственному сыну. Сыну? Сыну?!!'

Может, я чего-то не понимаю, но вряд ли это были те самые слова, которые женщина мечтает услышать от мужчины в каком бы то ни было мире.

Глава 3. Паучиха, сосиски и греческий бог

Всю ночь мне снились родители. Они ругались со стюардессой, порывались обыскать багажное отделение и брали штурмом кабину пилота. Папа кричал, что его дочь не могла выброситься из самолета, что она не поступила бы так с ними. Почему-то я видела его в белом халате и без очков. А мама плакала. И это было так странно — до этого я никогда не видела ее слез. Мама всегда казалась мне несгибаемой. Даже если весь мир перевернется, я знала, что эта сильная женщина останется прежней.

А сейчас она плакала. И выглядела еще моложе, еще красивее без этой ее ледяной маски презрения и отчужденности. Это была уже не Снежная королева с прилизанными в пучок светлыми, почти платиновыми волосами и в кипельно-белом брючном костюме. Нет, теперь она казалась растрепанной, потерянной и какой-то домашней, родной. И этот ее вид по-настоящему пугал меня.

'Я же никогда не вернусь домой! Мои родители будут думать, что я покончила с собой. А Маришка! Как ей жить с этим дальше?'

Я застонала, вцепившись в одеяла. Чужая кровь плавила внутренности, тянула жилы, пробираясь в каждую клеточку моего тела омерзительными змеями. И я царапала шею, живот, чтобы вытащить их, пока сильные руки не перехватили мои, слабые, тонкие, и не привязали их к дужке кровати.

— Тэрайа, смотри, чтобы она не покалечилась, — мужчина говорил очень тихо, но мне казалось, что этот голос я узнаю теперь из тысячи.

— Как прикажет мой господин, — старуха при каждом слове наклонялась все ниже и ниже.

Сутулая, смуглая, с мелкими чертами лица и глазами черными, как южная ночь.

'Снова эта Терайа! Господин то, господин се, просто открой окно, я же дышать не могу!'

В спертом воздухе витал резкий и тяжелый запах лекарств, а жар от печки плавил мои кости. Огонь разливался по венам, огонь же потрескивал в недрах печи и врывался в сон, заставляя кричать так, будто я сама сгорала в пожаре. Огонь, огонь, везде этот огонь. Я вновь была там, в самолете, и видела, как горят мои близкие. От вони паленой плоти меня рвало. Казалось, я никогда не смогу избавить от этого запаха. Тошнотворного, сладковатого, горького.