Подвести итог собственным внутренним терзаниям я не успела по вполне прозаичной причине, не вписывающейся в значимость момента — запнулась о выступающий через узкую тропинку каштановый корень:
— Видать, он у тебя лишний, — опираясь на босые пальцы левой ноги, достала я из травы улетевшую сандалию и натянула ее обратно. — Сколько тут хожу, столько спотыкаюсь. Хоть знак на двери рисуй... напоминающий. Так ведь и его не замечу, — и уже зашагала, вполне осмысленно глядя себе под ноги.
Тропинка, поприжимавшись какое-то время подорожниковым боком к деревенским огородам, резко развернулась вглубь леса. И тут же принялась нырять по невысоким, заросшим дубами и каштанами холмам, все дальше уводя от окутанной утренними печными дымами Мэзонруж, притулившейся на берегу Шалбы в трех милях(7) от ремесленного ладменского центра — старинной Либряны. Вычурное название это, если верить многознающему Зигмунду, в переводе с одного из исходных языков(8) означает 'Красные дома', что вполне соответствует действительности — жители Мэзонружа всем остальным строительным материалам предпочитают красный песчаник(9). Все... кроме моей оригинальной тетушки. Потому что дом ее, стоящий на самой окраине и отделенный от остальных, как государственной границей, Юркиным ручьем, сложен был исключительно из дубовых бревен. Да и внутри его, в отличие от традиционных 'клетушных' коморок с маленькими оконцами и узкими коридорами всегда много света и воздуха. И всего три зоны на два этажа: непосредственно нижняя с круглым глиняным очагом в центре и угловой купальней и верхняя, в виде трехстороннего балкона с моей спальней (кроватью и туалетным столиком), рабочим кабинетом (письменным столом и книжным шкафом) и гостевой (тоже кроватью и комодом). Вот и вся нехитрая планировка, украшенная в нужных местах веселыми лоскутными занавесями, заменяющими стены. Но, мне в ней было спокойно, как 'в утробе матери'. Это тоже тетушкино выражение, характеризующее высшую степень взаимного доверия. Конечно, я своему дому всецело доверяла. Впрочем, как и он мне.
Да я и всему вокруг так же доверяла. Даже Чилимскому пруду, пользующемуся у остальных деревенских жителей дурной репутацией... из-за не менее дурной репутации его хозяина — водяного Бухлюя, обосновавшегося там лет пятнадцать назад со своей многочисленной свитой. И данное обстоятельство мне, безусловно, было на руку, так как в пруду этом, как в уникальном заповеднике под стать знаменитому Лазурному лесу(10), росло множество очень полезных в моем ремесле растений. А вот сегодня мне здесь срочно понадобился корень сусака — незаменимого средства для придания увядающей коже вожделенной мягкости и шелковистости.
— Сусак... Сусак, — спустившись меж двух ив-плакальщиц к самой кромке воды, принялась я высматривать зонтичные соцветия нежно розового оттенка. — Ах, вот ты где обитаешься... И как же мне до тебя добраться?.. — делать нечего, прикинув расстояние и предполагаемую глубину, я разулась, кинула в траву холщовую сумку и начала неспешно стягивать с себя легкий сарафан, оставшись лишь в нательном белье. И надо то мне было всего пару корешков для пробного образца, да росли они, как назло не так близко, как хотелось бы.
Берег в том месте, где я сейчас пробовала ногой воду был пологим и песчаным, но примерно в ярде(11) от меня и без того мизерный проход на глубину сужался разросшимся с обеих сторон высоким сочным тростником, а еще подальше и вовсе исчезал под 'чешуйчатым' ковром из желтых кувшинок. И лишь после них небольшими островками призывно помахивал своими длинными стеблями в такт ленивым волнам предмет моих сегодняшних притязаний — гарантированно омолаживающий престарелых клиенток сусак. Вообще, вода — не моя стихия. Даже, прямо противоположная, как магу огня, но я и ее не боялась... Я боялась пиявок. Хотя нет, все же не боялась. Просто, они такие мерзкие, хоть и лечебные до невозможности... Так, о чем бы еще подумать, прежде чем начать погружение?.. Зеня... Зеня и предстоящее мероприятие...
— Ну, я пошла, — зажав в правой руке деревянную лопатку, двинула я в сторону 'ковровой' кромки, разгребла ее в стороны осторожно и решила дальше уже плыть.
Дно оказалось на редкость чистым. Лишь немного в стороне от ближайшего ко мне куста покоилась небольшая, с местами отслоившейся корой коряга да подводные улитки — прудовки, 'спешили' куда-то по своим делам, оставляя на рельефном песке мелкие пересекающиеся борозды... Эта идиллия закончилась, как только я, подхватив рукой нужный стебель в первый раз копнула. Тут же мне навстречу взмыла 'струя' прикрытой верхним донным слоем темной земли и уже, инстинктивно закрывая глаза, я заметила быстрое движение сбоку от себя.
В следующий момент шею мою обхватили чьи-то скользкие холодные пальцы и сильно потянули вниз. Сначала я, конечно, растерялась от такой наглости, но это только сначала. Потом принялась отбиваться, до сих пор не отважившись открыть глаза, а когда все-таки сделала это, то сквозь поднятый со дна песок напополам с травой и илом, прямо перед собой увидела существо, которое всего несколько мгновений назад было опознано мной, как 'коряга обыкновенная': 'Ах, ты ж, гад! Ну, держись!'. Сила заклятия выдернула меня на поверхность вслед за обхватившим мою шею бесом. Коряжник, взмыв на пару ярдов над водой резко заверещал и, наконец, разжал свои длинные кривые пальцы. Я же рухнула обратно в воду, подняв взрыв из брызг, а уже потом вновь вынырнула, и, откашлявшись, протерла глаза, удерживая себя в вертикали интенсивно работающими ногами.
— Ты толь... Кхе-кхе!.. Погоди, никуда не уходи. Я сейчас на берег выберусь, и мы с тобой побеседуем за жизнь, трахикарпус(12) ты недорощенный, — мелкий бес, надежно закупоренный в пузырь заклятия, так и парил на прежней высоте, припав к его стенке и взирая на меня через прозрачную оболочку с диким ужасом в раскосых глазах.
Ждать ему пришлось недолго и, подгоняемая мстительными позывами, я гораздо быстрее, чем в первый раз преодолела тот же путь. Потом подтянула пузырь к себе и приняла соответствующую моменту позу:
— Ты что, недавно в этом пруду?
Существо в ответ утвердительно затрясло 'корявой' головой а, затем вновь прилипло к магической оболочке.
— Все ясно. А я тебе на кой ляд понадобилась?
— Подарок хозяину... за гостеприимность, — проскрипел в ответ коряжник.
— Подарок, значит, — представила я зеленую физиономию Бухлюя, узревшего такой сомнительный дар. — И с каких это пор наш водяной подарки утопленницами принимает?
— Так он жену себе ищет новую. Вот я и хотел тебя ему.
— Жену? — удивленно раскрыла я рот, а потом не выдержала и, уж совсем не зловеще расплылась. — Да ты, никак, совсем на голову деревянный? Наш Бухлюй себе каждый месяц новую жену ищет, в тихушку от нынешней, которая все равно об этом узнает и... К тому же утопленница для этой цели должна быть мало того, что не самоубийцей, так еще и крещеной. А где ты у меня крест нательный разглядел?
— Я не успел... — потерянно растянулся он на дне пузыря и начал подскуливать. — Отпустите меня. Вы, наверное, и есть та самая маг Стася с которой у моего нового хозяина договор. И теперь, если он узнает, что я его нарушил... — еще громче зашелся бес, напоминая сейчас прибитую дождем собачонку.
— Отпустить? — удивленно скривилась я. — Тебя как зовут, идиот ты неместный?.. Своих нам мало.
— Хоун, госпожа маг.
— Вот что, Хоун. Свободу нужно заслужить. А в нашем случае — заработать, — решила я повернуть ситуацию в практичное русло.
— Все, что скажете, госпожа маг, — встрепенулся бес. — Только, чтобы хозяин...
— А то. Составляем с тобой личный договор, — в задумчивости скривила я набок рот. — Та-ак... С сегодняшнего дня, по первому моему зову будешь являться на это место и доставать мне все, что я тебя попро... тебе прикажу. И еще, мне нужна моральная компенсация.
— Моральная, что?.. — недоуменно замер коряжник. — Я понял, госпожа маг. У меня есть...
— Что есть? — опешила я, под данным выражением имея в виду элементарное извинение.
— Вам понравится. Это как раз... для вас, — радостно закивал головой бес, тем самым разбудив во мне большого ненасытного зверя под названием 'женское любопытство':
— Ну, так тащи сюда, и в придачу три корня сусака прихвати, — отбросив здравый смысл, скомандовала я, вскинув указующий перст. — Только смотри у меня — договор!
— Конечно, госпожа маг, — уже плюхаясь в воду, просиял коряжник и ушел в глубину, выпустив напоследок несколько пузырей.
'Здравый смысл, это, конечно хорошо, но и отказаться от сомнительного подарочка будет не поздно. Потому что привлекать к 'сотрудничеству' такую вот мелкую нечисть — дело для мага привычное, а вот принимать от нее что-то в дар — уже совсем другое. И любой опытный мой коллега скажет, причем, не задумываясь, что опасно это своей непредсказуемостью последствий', — рассуждала я, выжимая тем временем свое мокрое белье и надевая на голое тело блаженно сухой сарафан.
Вскоре, прямо в тростниковом проходе вынырнул и сам даритель, зажимая в одной лапе коренья, а в другой что-то совсем уж маленькое и, уважительно склонив свой мокрый обрубок (ага, проняло, значит), протянул мне обе.
— Положи на песок, — наученная прошлым нашим 'тесным' общением мотнула я головой в нужном направлении. Хоун подчинился беспрекословно и, выполнив требование, задом попятился в воду. — А ну, стоять! Я еще не решила, подойдет ли мне такая... компенсация, — подобрав полы сарафана, присела я рядом с дарами. — Что это и где ты это взял? — через мгновенье вскинула я на беса удивленные глаза.
Потому что прямо передо мной, на развернувшемся листе кувшинки лежала небольшая продолговатой формы бусина из черного агата, вспыхнувшая, вдруг, такой чистой магией, что у меня, даже на расстоянии, мурашки побежали по коже. Сила эта, впрочем, была совершенно безобидной, не обремененной никакими используемыми заклятиями и для меня от этого незнакомой. Хотя, нет. Видела я подобное свечение. Правда, лишь однажды, в одном из либрянских храмов. И исходило оно от иконы, именуемой среди верующих 'чудотворной'.
— Я не знаю, что это такое, и я это нашел, — видя мою реакцию, испуганно проблеял коряжник. — На своем прежнем месте — вверху реки, которую вы называете Шалбой. Я там раньше жил. Вам не нравится, госпожа маг?
— Даже не знаю, что тебе сказать, — в задумчивости, дотронулась я пальцем до бусины. И ничего... То есть, совсем ничего. Она будто продемонстрировала мне свои достоинства и опять 'уснула'. — А, в прочем, я принимаю от тебя такую компенсацию, — наконец, определилась я, решив для себя, однако, оставить данный факт из собственной биографии собственной же тайной. — Пока, можешь быть свободен... Да, и выброси из своей головы эту идею с женой. Иначе, договору нашему придет конец. Ты меня понял, Хоун?
— Я понял, госпожа маг и удаляюсь, — проскрипел коряжник и действительно, тут же исчез, даже не озаботясь нырянием в пруд...
Возвращалась назад я уже под приветственное мычание соседской коровы и радостную улыбку ее сухопарой хозяйки:
— Добрейшего дня, Стасенька! — хворостиной выправляя коровий маршрут, прокричала мне тетка Тиристина еще издали. — Как здоровье уважаемого Зигмунда?
— Спасибо, пока справляемся без посторонней помощи, — многозначительно заверила я.
— Ну да, ну да, — глядя на мой 'небесный' раскрас и свежие синяки на шее покачала головой соседка. — Сметанку и молочко я попозже занесу... Стасенька.
— Что? — оглянулась я, уже свернув за угол выпирающего в лес огорода.
— А Зигмунд сегодня принимает? А то у меня поясница что-то...
— К сожалению, нет. Перетеча у него. Дня два — минимум.
— Пере...течка? — удивленно распахнула рот женщина. — Так ведь он, вроде как, мужик? Да и не весна на дворе.
— Мужик... А-а. Это другое — серьезное, — едва сдержавшись, чтобы не прыснуть выдавила я и нырнула за высокую изгородь.
Вот так и рождаются байки про самих баечников. Хотя, Зеню в Мэзонруже обожают и многое ему простят. А вот мне бы точно не простили. Да и не прощали первое время. И даже письма моим родителям строчили в Либряну: 'Примите, мол, к сведению, что дочь ваша, хлебнув самостоятельной жизни, творит невесть что ночи напролет, аж дом ходуном ходит и у соседских коров молоко пропадает'. Мы с мамой потом эти письма вместе читали и вместе же ремонт доделывали, дабы уберечь моих соседей от дальнейших ночных потрясений... Давно это было. И сама тетка Тиристина теперь, наверняка на образах побожится, что не она те письма 'от общественности' писала. Да что уж там. Одно слово — деревня. Здесь, если любят, то до беспамятства, а уж если ненавидят, так тоже со всей душой. И что самое главное, меня это вполне устраивает. Потому что это мой мир, где я — главная своя движущая сила и сама отвечаю за все свои ошибки и горжусь своими маленькими победами... Вот как только что, например. Массируя рукой пострадавшую шею, вошла я в свой тихий дом через заднюю дверь.
Очаг сегодня не разжигали. К чему, когда на улице почти середина лета и спится в прохладе куда приятнее. На стене над секретером щелкали, будто крались куда-то старые тетушкины ходики, а на круглом обеденном столе высился огромный ромашковый букет... Так, стоять! Откуда это чудо? И как я сразу не услышала голоса, доносящиеся с веранды? Один, едва различимый, наполненный страданием за все людские грехи, а второй...Повесив сумку на спинку стула, я на цыпочках прокралась к занавешенному окну.
— ...Да. Так и ушла, бросив практически на произвол судьбы... — бессовестно жаловался на меня кот, почуяв, что ответственность за предстоящий ритуал уже сползла с моих хрупких женских плеч.
— И как давно ее нет? — настороженно произнес второй голос, трогательно-приглушенный.
— Час уже с четвертью. Из окна со второго этажа тропинку не видно — деревья в саду мешают, а от чердачного сегодня кто-то стул отодвинул.
'Та-ак... Для обездвиженного кота ты, умник, уж больно шустрый', — справедливо заметила я из своей засады. Видимо, тоже самое несовпадение выявил и собеседник Зигмунда, потому что следующими его словами стали:
— А навстречу ей ты не выбегал?
— Навстречу? — опомнившись, переспросил его кот. — Ах, о чем ты говоришь, Глеб? В моем-то состоянии...
— Тогда я, пожалуй, сам пройдусь до этого... неспокойного пруда, — скрипнул мужчина старым креслом и затопал к двери, услышав вслед:
— А как же я?
— А ты пока медитируй дальше, — наставительно порекомендовал ему собеседник и вышел вон, чтобы тут же...
— Анис.
— Тише-тише, — прихлопнула я ладошкой рот своему гостю. — Не мешай Зене, — и за руку потащила беззвучно смеющегося мужчину к парадному входу, а потом вдоль дома — в свою личную 'лабораторию', занимающую одно на двоих с банькой приземистое бревенчатое здание в глубине сада. — Глеб, как же хорошо, что тебя сегодня занесла твоя некромантская 'нелегкая'.
— Я уже понял, — усаживая меня к себе на колени, преувеличенно тяжело вздохнул он и сощурил свои фиалковые глаза. — И давно ты такая разноцветная?
