| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Ну, меня давно за адекватную не держат и... — заерзала я в кресле. — А, пошли в кухню. Заодно и позавтракаю... постно. Или еще можно...
— Агата?!
— Ну, как скажешь... И свалилась же на мою голову.
— Я спустилась.
— О-о, это кардинально меняет дело... А масло на булку...
— Нет...
______________________________________
19 марта.
В общем, писать эти "истории" буду здесь, в своем дневнике. Зачем? Пока не знаю. Но, раз господин Блинов рекомендовал (это моя вам, уважаемый, месть если вы, все же, решитесь увековечить мою многогранную личность в своем научном труде. Однако, чучело свое завещаю мужу).
А началась самая первая с деревенской свадьбы в замечательной, не побоюсь этого слова, стране под названием Бередня. Потому что главная героиня там жила и творила... думать о светлом... думать о светлом.
Ну, так вот...
Шум над длинными столами стоял такой, что, кажись, бабка Ясна с лавки рухни со своим десятком пудов(1), никто и глазом не моргнет. Разве что она собой лавку надвое расколет. Да и следом скатерть цапанёт со стряпней, бутылями и гусем на блюде. А с другого края утянет тощего Горана с вилкой и ножом в том самом сочном гусе. А Горан прихватит трубача, что уже на изготовке и ждет лишь закуси на вилке... Нет. И тогда, едва ль. Потому как, свадьба. Свадьба в Стожках. Горластая да развеселая по традиции, хоть и со всех других сторон — внеурочна.
Стэнка на эту свадьбу опоздала. Пришла, когда гости уже сидели за столами во дворе. Широком дворе корчмаря, что своим красным напыженным видом был схож с их же корчмовым клопом. Стэнка сама тех "кровопивцев" не видала, а вот Петр, раза три ночевавший в "гостеприимных номерах", вещал: водятся отборные. Она, в общем, из-за него и опоздала. Не из-за клопа, конечно, да не из-за важного отца жениха. Петр стал тому причиной. С ним по перине и катались, разбавляя тишину в садике за окном звонким смехом и стонами. Только жаль, что ненадолго. Да и всего раз в месячину... Стэнка глянула на сидящего поодаль мрачного старосту и усмехнулась: ведь зачасти сюда ее усач с отрядом, первым взвоет он. А за старостой подтянутся и все Стожки. Петр ее — сборщик княжеских налогов. Со всех, кроме своей "жаркой крали"... Две уж годины как. Да ей какое дело до других? Ей о себе думать надо, ибо больше некому. Стэнка — сирота. Хотя сироток в Стожках любят и жалеют, да вот Стэнка еще и травница. Хорошая, в пятом колене, а значит, ведьма. А уж таких здесь "любят" как цепных собак: если надобность созрела, бросят смачный кус, а нет ее, обходят дальней стороной. Так к чему Стэнке хвостом всем вилять? На ее век "кусков смачных" хватит — сами принесут. И девушка вновь прошлась карими глазами по галдящим землякам. Остановила их лишь на одном... Жених, длинный смуглый Гргур, сделал вид, будто у него в глазу сорина... Ха!
— А ты чего припозднилась?
— Ась? — отвела Стэнка оскал от Гргура. — Я тебя не слы...
— Почему поздно?! — проорала ей в ухо златовласая дева.
Ну, как "проорала"? Не в нраве Солены голос свой тужить зря. Для нее он ценен. Солена — плакальщица на похоронах. И тоже — лучшая (хоть в Стожках, как и Стэнка — единственна). Они и сошлись вначале лишь на этой полосе. Долго пялились друг на друга издали и с интересом, а потом сошлись.
— Были у меня дела!
— А-а, — открыла Солена свой пухлогубый рот. — Дела... Венчание ладно прошло.
Стэнка в ответ наморщила нос:
— Что ты мне опять?! Я ничегошеньки не слышу! Ор, как в преиспод...
На этом месте музыка с переливом прервалась. Стэнка заозиралась, но из-за стола медленно поднялся стожковый староста:
— Добрые люди! — оторвал он от зажатой в руке рюмки взгляд. — Добрые люди!.. Что я хотел вам всем сказать?
— Так скажи уж, — пьяненько крякнул с места щуплый дядька Прохор.
Староста, скосясь на него, потянул длинным носом:
— А и скажу! Жизнь, она полна и добрых дней и смурных. Вот, еще седмицу взад схоронили мы нашего мельника, нашего доброго Житомира Пича, — на этом месте издала кряк уже Солена сбоку, староста тряхнул головой. — А сегодня с вами свадьбу гуляем! — и развернулся к молодым. — Дорогие вы наши мла...мла... — теперь "крякнула" половина из гостей, бабка же Ясна замерла (вдруг, то лавка под ней?). — Младенчики наши! — быком взревел оратор. — Живите в мире да добре многие годины! Не знайте лиха да съурока! Э-эх! На небе Бог — на земле свадьба! Горько!!! — и опрокинул в горло рюмку.
Весь двор радостно его подхватил:
— Го-рько! Го-рько!
"Младенчики", переглянувшись, встали...
Немного погодя начались долгожданные на любом гулянье танцы. Музыканты устроились на высоком крыльце дома. Ребятня облепила собою заборы и хихикала теперь с них на отбивающих бешеный праздничный ритм гостей. Стэнка же с Соленой юркнули под высоченную ветлу в углу двора. И оттуда, как из темной норки, обозревали теперь все гулянье в свете.
— А молодуха то не танцует, — зевая, пропела подружка травницы.
Та зло хмыкнула:
— Оттанцевалась. Месячина и рожать. Вон какой живот.
— Это точно... Стэнка, а чего вы с Гргуром бычитесь друг на друга? Он к тебе солому стелил, а ты его...
— Чего? — скривила Стэнка рот. Еще не хватало: с этим... — Не мужик он, — сказала, как скосила.
— А кто?
— Смердяй и трус. А бычится, потому что я ему отказала. Ой, да не как девка мужику, а отвар один сварить.
— Стэнка, а что ж за "отвар" то такой?
— Из жерухи(2), — выдохнула и округлила на подружку глаза. — Вот так-то.
— О-о-о, — понимающе протянула та.
— Ого. А пусть теперь и живет с тем, что заслужил. Стерпится — слюбится.
— Так ты — назло? — удивилась Солена.
Стэнка дернула плечом:
— А что?
— А я думала, из-за греха на душу... Стэнка?
— Ты о душе моей больше меня не пекись, — вскинулась та на подругу. — Не дала травку Гргуру и всё. И какая теперь разница: почему?.. Давай больше не будем о "младенчиках"?
— Давай, — глядя на Стэнку, вздохнула Солена. — Да и какие они "младенчики"? У них уж свой... на подходе, — и, еще раз выдув носом, развернулась к танцам на дворе. — А венчанье все ж, ладно прошло.
— Ась? — оторвалась оттуда же Стэнка.
— Я говорю: красиво... Не то, что последние похороны.
Ну, в этом Солена, конечно, "специалист", выражаясь по-городскому. Да и похороны те... Не заладились.
А все дело здесь в том, что Стожкам бедственно и давно не везло на священников. Вот и церковь с колокольней свои, кирпичные, и добротный дом сбоку, а Святые отцы селились в нем всё какие-то "безгодные". Может, здешний воздух предгорный их так "отравлял"? Или глушь вокруг не те мысли шептала? Но, не везло Стожкам со священниками и всё тут. Последний, отец Крисп, и вовсе свихнулся. И хоть Стэнка в церковь — не частый ходок, а слыхала, будто помешательство его вышло на почве "говорящих икон". И началось с ночных блужданий вдоль их со свечой, а закончилось... Нет, половину потом из местного озера рыбаки, все ж, достали. В сеть у них же спёртую, замотанными, вперемешку с камнями, но вот спасти уже не смогли: деревянные основы иконостасов разбухли, краски отслоились и Святые лики стали схожи с теми, против кого они и нужны. Но, больше всего стожковцы горевали по списку(3) чудотворного Апостола Луки, и вовсе расколовшемуся в щепы... Отца Криспа вскоре после той "ловли", забрали и увезли на крытой повозке вдаль и навсегда. А церковь в Стожках в который раз опустела.
Случилось это за две седмицы до похорон мельника Житомира. События важного, хоть и в большинстве своем, неурочного. Потому что в Стожках, как и по всей Бередне, относятся к подобным щепетильно, считая смерть частью жизни, еще одним ее обрядом, в котором сам покойник — принимающая гостей сторона... Покойнику Житомиру Пичу, как "принимающей стороне", тогда втройне не свезло: умер накануне Дня Святой Троицы. Большого православного праздника, отмечаемого всклад(4) в соседних Бреговинах, да еще, как назло, грозник(5) вышел жарким... В общем, на третий день "принимающая сторона" начала сильно вонять и являться во снах всей своей семье. Естественно, с претензией: ей давно по делам пора (одной части — на Мытарство, другой — на погост), а тут лежи и радуй собой мух. Да и гости стали заметно редеть. Кто внезапно прихворнул (обезножил, засопливел, вариантов было много), кто просто торчать у ворот устал (без причин, зато честно). Хотя, уже потом половина Стожков в полголоса и по углам обсуждала "какие знатные наливки готовят в Бреговинах" и даже менялась рецептами... На пятый день староста, с лицом мрачнее обычного, привез к покойнику похмельного Святого отца именно оттуда, из Бреговин. Отпевание и похороны прошли в спешном ритме (спешили все, включая Житомира). А вот подружке Стэнки, Солене, пришлось отработать по полной: одной у гроба, потому как остальные (самые стойкие) гости и родственники "скорбели" молча, вдали и с подветренной стороны.
В тот же день, уже у свежего холмика, староста Стожков поклялся "выписать" у Синода нового Святого отца. Хорошего. Народ вздохнул и, перекрестясь, разошелся...
— Значит, все ж, "выписал", — покачала Стэнка головой.
Солена, замершая рядом, на длинном брёвнышке, ей кивнула:
— Ага. Отца Зоила... Вроде, нормальный на вид... Бабка Ясна сказала: прибыл вчера верхом через Луговины. А откуда — неизвестно.
— И надолго ль, — хмыкнула ей подружка. Потом, вдруг, вздохнула. — Ты ко мне завтра к вечеру приходи.
— Зачем? — улыбнулась в темени Солена.
— Я колечник собрала. Обветрит в сенях — отвар тебе свежий сварю.
— Благодарствую...
И обе враз замолчали... О чем думала, улыбаясь, Солена, Стэнке постичь было не по силам. Зато сама она, теребя хвост темной косы... загрустила: свадьба эта, шум людской, суета и постоянное стремление куда-то, за чем-то. Как все это от нее самой сейчас далеко. А Солена — вот она. Совсем рядышком, на бревне. С бледностью на лице и слабым сердечком. И ведь никому кроме Стэнки и догадаться не в мочь, что слабость его именно по причине, что каждый свой проплаченный плач у каждого гроба Солена пропускает через сердце. Оттого оно и слабеет.
— Я, наверно, пойду, — подскочила травница и оправила тяжелую юбку. — А ты?
— Я? — глянула на нее снизу вверх подружка. — Еще тут посижу. А как же танцы?
— Танцы? — что правда, то правда — танцевать Стэнка любила. Так, чтоб с душой и всё кружилось вокруг: земля, небо... — Не охота. Завтра приходи! — крикнув напоследок, рванула через двор, по краю освещенного круга, но через миг была схвачена под локоть:
— Куда ты, душа моя?!
— Домой, — дернулась с силой, но тщетно.
Мужчина, лысый, в годах, но еще крепкий, как гриб-боровик, ухватил девушку второю рукой:
— А уважить?
— Кого? — выдохнула ему в лицо Стэнка.
— Младенчиков. Свадьба же, — вмиг нашелся он. — Станцуем с тобой? Вратку?
Девушка беспомощно зашарила глазами, натолкнувшись ими на тянущую из-под ветлы шею Солену. Та ей сочувственно скривилась. Стэнка тоже, эхом:
— Добро... Но, только вратку, господин Новик.
— Как повелишь, душа моя, — и подхватив ее уже за талию, дернул в яркий голосящий свет.
Вдовец, господин Новик, в деревне Стожки — фигура первая, после старосты. Да и то, если по богатству их равнять, и старосту он обошел. А к власти местной не рвался — дружил с ней двумя соседними дворами, пользовался. Поэтому сейчас музыканты на крыльце враз вдарили зажигательный танец — вратку. Стэнка вдохнула по глубже и... земля с небом закружились...
Танец, он ведь, как душа наша. Полет ее над горем и обыденностью жизни. За мечтой, вечной радостью, любовью. А если твой партнер еще и тот, кто надо, к кому душа эта сама рвется птичкой, то и птички ваши кружат, бьются грудью друг об друга. Здесь все зависит от того, кто твой партнер. Хотя танцевал и этот с душой. Эй-хо-оп! Эй-хо-оп! Земля — небо. Эй-хо-оп! И Стэнка сама не разглядела, как в круженье этом очутилась на другом конце двора.
— Что ж ты все бегаешь от меня? — хмыкнул ей запыхавшийся партнер.
Девушка, пытаясь из кружения вынырнуть, сама ему засмеялась и ненароком качнулась. Господин Новик ее цепко словил.
— Ой... Я от вас не бегаю. С чего и такое?
— Как это, "с чего"? У нас деревня хоть и большая, да каждый — на виду. А ты, как только завидишь меня, так сразу и наутек.
— Вы о себе много возомнили, господин, — уперлась руками Стэнка в твердую мужскую грудь. — Я — женщина свободная и...
— Да какая ты еще "женщина"? — не ослабил он хватки. — И с чего меня боишься?
Вот тут уж ей стало и в правду смешно. Она даже оскалилась в хмельное лицо напротив:
— Боюсь? Я? Вас?
Тот вздернул брови:
— Нет?.. Значит, я тебе не люб. Вот, значит, как?
— Отпустите, господин, мне пора.
— Вот, значит, как? — с расстановкой повторил он. — А я ведь не мальчонка, Стэнка. И толк в бабах знаю. Я тебя давно на здешних лугах пасу.
— Вы меня "пасете"? Я что, телка?.. Да отпустите же! Отпустите, не то...
— Ох, и напугала! — задрал мужчина лысую голову к небу. — Нет, не женщина ты еще. И я тебе сейчас то докажу, — подхватив Стэнку на руки, попёр он ее прямиком в раззявленную чернотой "пасть" хлева.
Вот прав был господин Новик, но, отчасти: Стэнке он точно "не люб", но, чтоб бояться его... а главное — она и "не женщина". Так что "доказательства" эти, явно выплеснутые трехлетней их "беготней", да еще щедрой дозой ракии(6), ей ни к чему. Но, возможно, еще в силах разойтись миром? И Стэнка собрала в голове нужные слова:
— Отпустите, господин Новик. Я вам ни в любавки, ни в жены все равно не гожусь — мне от вас ничего не на-а... — и полетела спиной вперед прямо в кучу сена. — Господин Новик!
— Лежи смирно, — темная тень над ней звенькнула разомкнувшейся бляхой на ремне. — Лежи смирно, душа моя. Я сейчас.
— Да пошел ты.
— Что? — неожиданно замерла тень.
Девушка тихо произнесла:
— Не смей ко мне прикасаться без дозволенья на то. Не смей, — и, метнувшись в сторону, рванула к дверям.
Опомнившийся "кавалер" вслед ей взревел и уже в развороте ухватил Стэнку поперек. Та в воздухе дернула ногами и через миг вновь рухнула назад, на то же место...
То, что произошло потом, Стэнка вспоминала всполохами, когда неслась через всю деревню в направлении озера. И воспоминания эти все быстрее и быстрее гнали ее дальше прочь. Всполох, и мужик отлетает к дальней темной стене. В голове — гул, перед глазами — лишь "цель". Еще всполох, и она уже нависает над выпучившей глаза "целью", смотрит на нее и злорадно сводит в знаке пальцы: "Больше — никогда. Ты меня понял?". "Цель" корчится, не отрывая взгляда от светящихся огнем глаз Стэнки. Девушка распрямляет над ней свою спину. Опять всполох, и вот она уже мчится через огороды и переулки, подхватив свою юбку...
Стожки, действительно, большая деревня. И пока Стэнка добежала до другого ее конца, успела и порядком выдохнуться и, как ни странно, собрать мысли в цепь. Что же произошло сейчас? Предрекаемый исход, лишь оттянутый на три года. Это Стэнка знала давно (потому так и "бегала"). А что будет дальше?.. Господин Новик — фигура важная, но спесивая. Значит, отомстит или сделает вид, будто ничего не было (опять же — из-за спеси). Так что гадать пока?..
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
