| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Да я ничего... Странно только... В пекарне ночевал, что ли? Очень уж ванилином от тебя прет. Оттого и почудилось мне...
Он поскользнулся на нетвердых ногах, но Игнат вовремя придержал его за ворот. Отчитываться перед пьянчугой он не собирался, а вместо этого сказал:
— Раз уж такое дело, то сначала проспись, а уж потом разговор держать будем. А это, — он указал на откатившуюся в сторону бутыль с мутным содержимым, — я сейчас же выкину за ворота. И если еще хоть раз замечу, что к этой дряни приложился, не обессудь: придется тебя с моей силушкой познакомить. Понял?
— Как не понять, — буркнул мужик, и аккуратно выпростался из богатырского захвата, оправляя свой кургузый пиджак, будто Игнатовы руки могли измять и засалить его сильнее.
— Вот тогда в сенях и ложись, а то весь дом провонял! — поддакнул Сенька. — А я пану у себя постелю, ведь он гость мой.
И вопрошающе поглядел на Игната: верно ли говорит?
— Верно, — вслух согласился тот и ободряюще улыбнулся. — Веди, хозяин.
Сенька с горделивым видом прошествовал мимо отца, явно довольный собой и отведенной ему ответственной ролью, подобрал не разбившуюся бутыль.
— Я лучше это в нужник вылью, — сказал он. — Коли выкину так — найдет.
2.
Званкин отец частенько приходил домой пьяным. Жену поколачивал, а дочь — не трогал. Отчетливо вспоминалось Игнату, как тот, обнимая покосившийся забор, доверчиво изливал душу рыжему и мордатому коту.
— Вот такие дела, Василич, — бормотал он, задумчиво покачивая головой. — Одна она у нас, кровиночка. И не нужен никакой наследник, что мне в наследство-то передавать? Вот разве что гармонь дедову да сапоги. А главное — любовь отцовская! — при этом он бил себя кулаком по широкой груди. — Тут она! В сердце огнем пышет! Ее и передаю всю, до капли. Веришь? Девка-то у меня огненная. Потому что любовью моей полнится.
Кот Василич щурил желтые глаза, надменно глядел мимо хозяина, и только прядал ухом, вслушиваясь в звон сковородок на кухне: не зазовет ли хозяйка на свежие куриные потроха?
Любил Званку отец. Может, и к лучшему, что до ее гибели не дожил. Спалил его огонь без остатка, и бойко вспыхнуло отцовское сердце, пропитанное любовью и спиртом, рассыпалось на искры в ревущем пламене пожара.
— Не спится?
От сиплого шепота Игнат подскочил на постели, вгляделся в ночной сумрак тревожными глазами. Но это был всего лишь Сенька, приподнявшийся со своего лежака на локте.
— Не спится, — признался Игнат.
— Вот и мне, — вздохнул мальчик и сказал без обиняков. — Думы покоя не дают. Ты ведь, пан, батю моего в тайгу зазвать хочешь?
— С чего решил?
— С того, — буркнул Сенька, и подтянул колени к подбородку. — Цацку я твою видал, что ты на шее носишь, да не снимаешь.
Первым делом Игнат хотел схватиться за ключ, но опомнился — чуял, что он и так тут, кожу холодило прикосновение металла.
— Очень уж хитрые на ней узоры, — продолжил Сенька. — В глаза бросаются. Точно такие же, как на часах. Да и на других безделицах. Видел?
Игнат не ответил. Да и что он мог сказать догадливому мальчишке?
Уложив отца отсыпаться, Сенька повел гостя на задний двор — любоваться сокровищами. Сделаны искусно, да только и вправду проку от этого мало. Если бы серебро, а то металл да стекло.
Игнат выгребал из кучи зеркальные рамы, подносы, пресс-папье и штативы с обломанными держателями. Каждый раз, вертя вещицу в руках, он внутренне замирал, ожидая увидеть изображение вещей птицы. Но видел только гравировку латиницей, и откладывал в сторону: чужого языка он не знал.
Потом, улегшись на застеленную маленьким хозяином кровать, Игнат не мог заснуть, а все ворочался, вспоминал...
Думалось, как раз в этот момент поезд увозил на восток плачущую Марьяну, и сердце Игната сжималось тревожно и горько. Встретятся ли они еще?
"Обязательно, — дал себе зарок Игнат. — Вот только воду мертвую добуду..."
И спросил вслух:
— Откуда же вещицы эти? Не из Загорья?
— Нет, — Сенька потряс лохматой головой. — Батя говорил, что границу не пересекал. Есть место заветное. А где — не знаю.
И, помолчав, попросил:
— Ты его надолго не забирай, ладно? Дел по горло. Скоро надо будет огород засевать, да и у тетки Вилены неохота мне жить.
— Не заберу надолго, — пообещал Игнат. — Если батя твой вообще со мной пойдет.
— Куда ему деваться. Кормиться надо, — вздохнул мальчик. — Теперь-то он ни на что не годен. А вот раньше на селе учителем был. Думаешь, отчего у него имя такое чудное — Эрнест?
— А откуда он про то место знает? — перебил Игнат.
Сенька пугливо огляделся по сторонам: не подслушивают ли? Но за окном лишь взад-вперед качался тусклый фонарь, отбрасывая на облупленную стену желтушные блики, да мягко скреблись о крышу ветви черешен.
— От деда узнал, — подавшись вперед, прошептал мальчик. — Стал быть, четыре поколения эту тайну храним. Только я мал еще, — он вздохнул. — Но вот вырасту — возьмет меня батя в заповедное место. А пока тебе скажу...
Сенька подался еще ближе и облизал губы: тайна жгла его, просилась наружу.
— Дед батин в чистильщиках служил, — доверился он Игнату. — По грязным зонам ходил и многое видел. Так однажды и клад нашел. Батя рассказывал, тогда диковинок еще больше было, а теперь одна труха осталась.
Сенька замолчал, и Игнат молчал тоже. Сердце билось тревожно и гулко, и в ушах звучал надтреснутый голос деда Ермолы: "Приходили чистильщики, все измеряли что-то, да по лесам шастали. Только не дошли они до бурелома..."
Вспомнились и уложенные в крепкую стену деревья, и проволочные заграждения, на которую напоролся Витольдов внедорожник.
"Должно быть, — размышлял Игнат, — там и начинаются места заповедные. Может, простираются они и дальше, до самых Шуранских земель. Только об этом и сама навь не знает. А знает, выходит, только бывший сельский учитель. Для тех мест и ключик предназначен. Доберусь ли туда?"
И призрачный голос Званки успокаивал:
"Доберее-ешься..."
Игнат улегся снова, до подбородка натянул побитое молью покрывало, и стал следить, как желтые пятна света скачут по стенам, словно отблески пламени. Так он и заснул, и сны в эту ночь его не тревожили.
Наутро Игнат не сразу сообразил, где находится, и долго лежал в кровати, вглядываясь сонными глазами в облупленный потолок. Казалось: вот-вот войдет к нему Марьяна, сядет в ноги и похлопает ладонью по его коленям, скажет насмешливо, но не зло: "Конец света не проспи, Игнасик!"
Но Марьяны не было: в эту самую минуту она, должно быть, выходила на платформу родной Новой Плиски. Вспоминала ли Игната? Добрым или худым словом?
Он почувствовал, как щеки начало прихватывать жаром стыда, и, вскочив с постели, побрел умываться во двор. Колонка уже работала вовсю: брызги обдавали скачущего с полотенцем Сеньку, а под тугой струей стоял раздетый до пояса Сенькин отец. Фыркая, поеживаясь от холода, он с остервенением драил лицо, плечи и руки, а потом, широко открыв рот, жадно глотал ледяную воду. Услышав скрип несмазанной двери, мужик распрямился и с неудовольствием посмотрел на Игната. Тот попробовал улыбнуться и сказал как можно дружелюбнее:
— Утро доброе, хозяева.
Сенька заулыбался в ответ, а вот отец сплюнул в кашу под ногами и буркнул что-то невразумительнее. Потом выхватил из рук сына полотенце и, тяжело переступая ноги, двинулся к дому. Поравнявшись с Игнатом, поднял на парня хмурые глаза.
— Мойся, пан, — с показной вежливостью сказал он и картинно поклонился. — А я пока чайник вскипячу. Горло так сухотой и обложило. Твоими стараниями.
Он покачнулся, толкнул Игната плечом и скрылся в доме. Тогда только Сенька позволил себе рассмеяться и подмигнул оторопевшему Игнату.
— Не обращай внимания, дяденька. Похмелиться ему нечем, вот и злится. Ничего. Отойдет.
Игнат молча принял из рук мальчика полотенце, подождал, пока тот скроется в доме, затем побрел к колонке. Ежился, поливая плечи и голову ледяной водой, будто пытаясь смыть с себя воспоминания о прошедших днях. Зябко. Свежо. Кожу покусывал утренний морозец. Но ему ли простуды бояться? Ведь на севере рожден, зимою в тайге выжил, оттого закалка богатырская имеется.
Игнат до красноты растер грудь засаленным полотенцем, но плечи и спину не тронул: еще слишком свежа была роспись его мучителей.
"Ответят они, Игнаш, — дохнуло в уши налетевшим ветром. — За каждый поступок надо ответ держать"
Он пугливо обернулся. Но не было рядом шепчущей Званки. Только с черных ветвей падали мутные, как брага, капли оттаявших сосулек.
К возвращению Игната рассохшийся стол стыдливо прикрылся клеенчатой скатертью, и немудреная снедь (баранки да мясная нарезка) были разложены по тарелкам.
— Не брезгуй, пан, чем бог послал. Не знал я, что гости ко мне пожалуют.
Рыжий Эрнест жестом указал Игнату на стул, и продолжил шумно прихлебывать чай из огромной и не очень чистой кружки.
— Нахлебником не буду, за постой заплачу, — спокойно ответил Игнат и подозвал крутившегося рядом Сеньку. — Возьми-ка червонец. До рынка сбегай, хлеба да круп купи.
Мальчишка аккуратно заправил бумажки в карман, играючи отдал честь и пробасил:
— Сделаю, дяденька пан!
— Вот правильно, — поддакнул Эрнест. — Нечего тут уши греть!
Подождав, пока сын скроется из виду, повернулся к Игнату и, отставив кружку, спросил:
— Так откуда, говоришь, ты в наш Сосновец пожаловал?
— Из Солони. Слыхал?
— Как не слыхать! — Эрнест недобро ухмыльнулся, показав желтые зубы. — Сразу надо было догадаться. Места у вас гиблые, а народ дрянной.
— Какой ни есть, а земляки, — сухо отозвался Игнат, и отвел взгляд, сделав вид, что занят размешиванием в кипятке сахара.
Эрнест усмехнулся снова.
— Да ты не обижайся. Я многое повидал, есть, с чем сравнивать. Солонь ваша не на хорошем счету. Поговаривают, нечисти недобитой там бродит много. Не встречал?
— Нет...
— А откуда амулет такой мудреный достал? — сощурился Эрнест. — Только не ври, что на распродаже у заезжего купца выкупил.
Игнат выдержал пытливый взгляд, ответил спокойно:
— Не на распродаже. От бабки мне в наследство перешел.
Эрнест еще какое-то время сверлил его недоверчивым взглядом, потом сдался и кивнул согласно.
— О том и говорю. Не ты, так бабка твоя с нечистым зналась. Только мне своей шкурой рисковать неохота. Случись чего, на кого сына оставлю?
— Так не в первый раз идешь, — перебил Игнат. — Доведи до места заповедного, а дальше я сам справлюсь. Большего не прошу.
— Тогда приезжай, парень, летом, — предложил Эрнест и наклонился над столом, зашептал доверительно. — Сейчас время недоброе, межсезонье. Тайга оживает, болота открываются, грань между мирами истончилась.
Игнат поежился, подумал:
"Видать, не зря такую пору Званка выбрала, да и черт велел к сроку успеть".
А вслух сказал:
— Некогда ждать. До Навьей седмицы поспеть надо.
— Аа... — протянул Эрнест и, осклабившись, откинулся на спинку стула, будто теперь все стало ему понятно. — Так бы сразу и сказал. Тогда не ври, что с чертями не знаешься. В Навью седмицу черти да ведьмы полную силу обретают. Немудрено, что им тайны заповедные к этому сроку понадобились.
— А ты, никак, сам с нечистым встречался? — не остался в долгу Игнат. — Больно уж осведомлен об их обычаях.
— Может, и встречался, — не стал спорить Эрнест.
Помолчал, размышляя. Потом спросил снова:
— Значит, не откажешься от задуманного?
— Не откажусь, — твердо ответил Игнат.
— И не боишься?
— Нет.
— Добро!
Эрнест хлопнул себя по коленям, поднялся из-за стола. И сердце Игната тревожно заколотилось, когда он понял: дело решенное.
— Значит, завтра поутру и отправимся, — сказал Эрнест. — Если, конечно, до того времени не передумаешь.
Он окинул насмешливым взглядом поднявшегося следом Игната, качнул головой.
— Только, боюсь, не передумаешь ты. Дед мой таким же был. Тоже по лесам бродил, искал чего-то, пока сам не сгинул. Такие, как вы, к голосу разума глухи. А сердце и вовсе слушать нечего, оно у вас тоской отравлено. Вижу, что не будет тебе, парень, покоя, если задумку свою не выполнишь. Ведь так?
Игнат не отвечал, молча глядел исподлобья. И чудилось ему, что не маятник отстукивает минуты, а мертвая Званка кивает головой, соглашаясь: "Так, так..."
Но больше на эту тему Эрнест не заговаривал: весь последующий остаток дня они потратили на сборы.
3.
В очередной раз Игнат столкнулся с девушкой, когда набирал кипяток для чая.
Протискиваясь в узком тамбуре, она стрельнула на парня лукавыми зелеными глазами, подпрыгнула одновременно с покачиванием вагона, и ее черные кудряшки подпрыгнули тоже. Игнат посторонился, пропуская девушку, но быстрым взглядом охватил ее ладную спортивную фигуру, пока она окончательно не скрылась за дверями туалета. Вздохнул, снова переводя взгляд на проржавевший снизу кран, из которого тонкой струйкой текла мутноватая водица.
Вторые сутки в пути — достаточно времени, чтобы привыкнуть к новому спутнику и желать как можно скорее сойти с постоянно качающегося состава на твердую землю приграничного Заграда. Именно оттуда (если верить Эрнесту) начинался путь в сердце тайги, в Шуранские земли, куда не ходили и сами пограничники, а только одни чистильщики. И уже в местах заповедных и непролазных предстоит им прикоснуться к тайне вековой давности, оставленной не то чужаками, не то потусторонней силой.
Весь первый день перед глазами Игната стоял образ провожавшего их Сеньки: рыжий мальчонка в безразмерной курточке. Взгляд сосредоточен, брови нахмурены, но губы так и дрожат. И рядом — соседка Вилена, женщина с рыбьими глазами, невыразительными и водянистыми. Голос ее был надтреснут и визглив, и как она не убеждала в том, что в отсутствие отца Сеньке будет житье, как сыру в масле, Игната эти слова не убедили. И он нарочно отвернулся от окна, пытаясь справиться с нахлынувшим чувством вины.
Эрнест в тот день был издерган, но молчалив, и больше не подтрунивал над парнем и не изводил его расспросами. Да и сам Игнат не навязывался тоже, отсыпался в тепле, с головой укрывшись верблюжьим одеялом и сжав в кулаке ключ. Не то, что он не доверял своему спутнику, но все же предпочитал держать с ним ухо востро.
Новые соседи по вагону появились в глубокой ночи.
Игнатов сон был чуток и беспокоен, а потому он сразу поднял голову от подушки, услышав шаги и возню. Но увидел соседей только утром.
Сползая с верхней полки, Игнат едва не полетел головой вниз, когда в купе внезапно просунулась круглая мордаха и сладкий голосок поинтересовался:
— А нет ли у вас, случайно, сахара?
Игнат тяжело спрыгнул на пол, ударился плечом о поручень, скривился и растеряно ответил:
— Сейчас поищу...
И принялся тормошить храпящего, как медведь в берлоге, соседа. Эрнест долго не мог проснуться, отмахивался, потом приоткрыл один глаз, выдохнул вместе с запахом нечистых зубов:
— Черта им, а не сахар!
Повернулся на другой бок и засопел снова. Игнат почувствовал, как его щеки наливаются жаром румянца.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
