Сербский отряд воеводы Влада Михаиловича Воскара

Здесь распродавался на толкучке. Товару хватало всей горланам-народникам. Вакханалии совершались в правильные периоды — поездки в Харбин и продолжались недели по две, пока гонец не с"ездит и не привезёт новое разрешение от генерала Жанена. Тогда Симич ехал в Харбин со своей командой и отряд принимал "воинский вид". Жена Воскара Стася во время попоек превращалась тоже в предмет спекуляции — Симич запирался на замок во втором отделении вагона с ней и не пускал Воскара. Воскар высокий, бородатый страшный, как зверь, ходил, как зачумлённый. Играл с солдатами, пил водку, спал где попало. Стасю однажды он как вещь выбросил на улицу из вагона. Такова была жизнь в вагоне.

Воскар страшно не любил чехов, у него к ним была глубокая, старая вражда. Когда русское интендантство отказало в выдаче авансов и предложило обратиться в чешское интендантство — Воскар разорвал все требования с этой надписью в мелкие куски и весь день ругал русских, что они хотят подчинить атамана Воскара, который никого не признаёт за начальство, — чехам.

— Ебенти бога русского, — говорил он — официально, — я лучше буду жить на торговлю и сделаю что угодно, только не итти к чехам.

4. "СЛУЖБА" СЕРБОВ.

Главная обязанность сербов была устроить себя получше, для чего прежде всего нужно материальные средства. Отсюда спекуляция. [83] Сшить себе или купить в Харбине костюмчик, завести любов с девицами. Все по очереди ездили в Харбин, для чего вёлся особый список-наряд. Во всех ресторанах и чайных знали сербов. Они вели себя очень свободно. Входили, садились, открыто пили водку, пели и ни кто не подходил. Однажды все сидели за столом — это перед отправлением в Екатеринбург — я был тоже с ними. Все были на веселе. Входит один русский офицер, в погонах, при шашке и шпорах, честь честью. Сел и сел возле вас. Рабочий из железнодорожников, уходя из столовой, стал в двери и произнёс: "Вот бог", — указывая на икону, — "а вот офицер, а вы сидите в шапках и нуль внимания", и скрылся. Этого было достаточно, чтобы все сербы встали и набросились на офицера. "Ебенти бога — матку божию", — кричали они. Тот не знал, что ему делать. Они думали, что офицер сделал замечание. Надо сказать, что они вне службы никого и ничего не боялись.

Пьянство это один род занятий и торговля — это другой. Когда Симич привозил товар и распределял по списку кому сколько — каждый, получивший этот товар, делался своего рода торговцем, открывал лавку и торговал. Так проходила их служба. И понятна их психология — вместо скитания по концетрационным лагерям, распропагандированные до мозга костей большевизмом или вернее анархизмом, ибо они вообще порядка не признавали — они всюду и везде от кашевара до воеводы преследовали цели личные — пожить, вдоволь поесть. Само собой понятно, что существовавший здесь анархический порядок, как нельзя лучше благоприятствовал развитию большевизма. Сюда стекались все коммунистические силы. Эти люди перекочёвывали в другой отряд и обратно, распространяя пропаганду. Особенно отличились Петрович и Валеджия, которые впоследствии были Петрович — начальником инфор. отд. Екатеринбург. губполитотдела, а Валаджия уехал в Москву.

5. ЭКСПЕДИЦИОННЫЙ ОТРЯД.

20 февраля от генерала Жанена получена депеша выделить из отряда 250 человек и послать на усмирение восстания в Красноярск. 22 февраля эшалон под командой воеводы Воскара выехал. На ст. Клюквиной им пришлось остановиться. Солдаты пошли в буфет и на толчёк по привычке. Группа передников (по русски унтер-офицеры) Лазич, Попович, Кристич, Велич и др. сошли в буфет пить пиво. Входит русский полковник французской службы с адьютантом и дамой. Сербы не встали. [84] Тогда он спрашивает, кто старший (было военное положение). Они ответили, что за пивом все равны. Он озлился и требует указать старшего. Тогда Кристич встал. Полковник Фрич ему скомандовал: "Руки вверх", — и в упор выстрелил в него. Кристич схватил кинжал, другой рукой за горло Фрича и, храпя от раны, повалился вместе с Фричем, нанося ему раны. Поднялась суматоха. Прибежал Воскар и выстрелом из револьвера хочет убить Фрича. Чехи к нему и заявляют, что если он это сделает, что они весь его эшалон расстреляют. Сербы сейчас же все по местам к оружию, выставили один пулемёт на первом вагоне, второй на последнем и приготовились. Чехов здесь стояло несколько эшалонов. Воскар забрал труп Кристича и сел на поезд. Во избежании схватки комендант станции по настоянию Воскара сейчас же был отправлен с эшалоном обратно в Новониколаевск. Ещё эшалон не прибыл, мы уже получили от Жанена и сербского консула Миланковича большие предписания, требующие объяснения по поводу убийства полковника Фрича (о сербском фельдфебеле не упоминалось). Воскар эти предписания бросил со словами: "Пичкину матери". 10 марта Кристича хоронили с музыкой вопреки воле русского командования: "Вы жертвою пали..." — играла музыка. Это событие произвело сильное впечатление на сербов и тех жителей, которые знали, кого хоронят и как он умер. "Он убил полковника, и его хоронят с музыкой", — говорили русские офицеры и уж открыто считали отряд революционным. Начальником гарнизона был полковник Степанов, который, не смотря на дружбу с Воскаром приказал сдать им оружие и отставил от несения охраны города. Это сильно оскорбило Воскара, и он подал рапорт генералу Гайда, чтобы его отряд перевели в Екатеринбург, где жил тогда и Жанен. Разрешение было получено и отряд в 7 час. веч. 21 марта 1919 г. выехал из Новониколаевска. Наш вагон был номер 418.

6. ЭШАЛОН В ПУТИ.

Зная, что ближе к фонту всякие предметы дороже, сербы нагрузили все вагоны водкой, папиросами и др. предметами спекуляции и поехали в Екатеринбург. В отряде была группа-шайка не то воров, не то нахальных спекулянтов-грабителей — во время больших остановок на каждой станции, перед отходом поезда вскрывали вагоны с товарами и расхищали всё возможное похитить и сбыть. С этим эшалоном ехал и полковник Степанов. Я уже говорил, что после того, как его чехи прогнали от тебя, он приютился у сербов. У него было 2 вагона, в которых [85] возили лошадей. С ним ехал его отец полковник, имевший жалкий вид, и ещё какой то родственник. Жена Степанова и сын. Лошадей он хотел отправить в Уфу, в своё имение Мызовку. Это между прочим интересное их совещание. Один говорит, что можно отправить туда, а другие возражали, говоря, что если большевики придут, то лошади погибнут, и они все вешали носы и думали. Не смотря на то, что они храбрились, не трудно было заметить у них глубокую тревогу. Когда сын их 5 летний мальчик заводил разговор о Мызовке, их коробило, инстинктивно они чувствовали, что Мызовка для них осталась мечтой. Всю дорогу в вагоне Љ510 у Воскара происходило пьянство. Проходя через наш вагон, они дико смотрели на меня и тем более, что я хоть и считался военным чиновником, но погон не носил. Чтобы отвлечь их внимание и создать громоотвод, я заинтересовывал мальчика, и он, несмотря на запрещение отца, постоянно был со мной почти. Играли в телефон, рисовали и проч. На прощанье я написал ему аллегорическое стихотворение "Прощай":

Учись скорее читать.

Тебе буду письма писать.

Вникая же письмам моим,

Ты ангелом будеш святым.

Учися скорей писать,

Серьёзно о всём рассуждать,

Тогда улетим мы с тобой

Не будем знать скорби земной.

Там Богу мы будем служить

И лучше, чем здесь, будем жить.

Жрецами нас сделает он,

Мы будем как утренний звон.

Как звон будем умы будить,

Зачёрствые души мягчить.

Мы будем народ просвещать

И землю от зла очищать.

Учися малютка скорей,

Развей в себе чувство сильней

И всех равномерно люби

И к нищим на помощь иди...

Я чувствую гений в тебе,

И, веря великой судьбе,

Ты будешь учитель поэт,

Природа к тебе снизойдет.

Учися скорее читать,

Скорей чтобы всё понимать,

Все нужды заботы людей

И прелесть КРЕСТЬЯНСКИХ полей

Учися скорее писать,

Стихи на тетрадке слагать

Любовью проникнись, потом

Ты будешь великим творцом

Теперь я прощаюсь с тобой...

Читай сам строку за строкой...

Учися малютка читать

И мир, как он ЕСТЬ, понимать.

Через час после прибытия сербского поезда на станцию Екатеринбург, [86] он был окружён стаей спекулянтов. Из каждого вагона и уносили, и увозили на лошадях разные товары. Сербы сразу себя зарекомендовали. А вечером того же дня во всех чайных и столовых пошло пьянство с участием сербов. Полиция напугалась, к тому ж она имела предупреждение из Новониколаевска, сыскного отделения предупреждение. На другой день генерал Гайда призывает воеводу Воскара и предупреждает его, что так нельзя. Воскар приуныл, ибо это была его последняя ставка, больше ехать некуда, его отряд расформируют. Сербов сначала разместили в художественной школе, на ул. Либкнехта, но скоро перевели в городское училище, где и жили до конца.

7. МОИ ПЕРВЫЕ ДНИ В ЕКАТЕРИНБУРГЕ

В день прибытия нас в Екатеринбург, в музее читала лекцию по теософии Т.Н. Чехлатова. Эта пожилая особа заинтересовала меня своей речью, в которой употребила "красные розы", идеи к хрустальному миру, где будет равенство и братство". Я в этих словах нашёл что то родное коммунизму и на другой день написал ей письмо и вошёл с ней в знакомство. Я на неё надеялся, что в случае недостаточности она окажет мне содействие. Затем я познакомился с проф. Шохатом, когда он читал лекцию в университете о Народных Университетах. В начале апреля. В его словах я тоже сразу уловил слова, что он наш человек. Напр., про офицеров он говорил, что теперь вместо изучения науки астрономии, люди переносят небесные тела себе на плечи, а на погонах образуют целые созвездия, оставаясь с пустыми головами. На другой день я с ним познакомился и убедился в его верности Революции. Он тогда говорил, что ни лига наций (тогда Вильсон организовал её), ни демократический союз (организуется в Екатеринбурге) не удержат старый мир от развала.

Я поместился по Вознесенскому проспекту, 69. В моём удостоверении значилось, что гр. г. Новониколаевска, 34 лет. Нарочно сшил себе с двумя просветами погоны и будьто забыл однажды их у них на виду в столовой, поэтому они ни как не могли меня угадать, хотя из разговоров вывели что то и подозрительно шептались. Штаб Гайды выезжал в Пермь, а потом снова вернулся, и я при всех сказал, что видно Гайде там на даче жарко стало, снова едет сюда — они здорово озлились на меня. Одновременно я готовил себе тайную квартиру. В горном училище были симпатичные сторожа: Иван Брагин, живущий на Харитоновской улице 20, у которого я потом оставил вещи, а сам прятался на огороде и Берёзовского [87] завода Степан и крест. г. Постова.

8. ПОЛИТИЧЕСКАЯ СИТУАЦИЯ СИБИРИ

В Сибири, хотя все газеты и журналы перекрасились в "Народный журнал", "Народная Сибирь" и проч., но все они вели если не меньшевистскую политику, то монархическую. Мне попадался только "Голос Алтая", более подходящий к коммунистическому духу, но за то его закрывали часто. Выделялась в Новониколаевске "Народная Сибирь" иногда своими передовицами. Васильевский, редактировавший газету, однажды пустил статью, что от Омского правительства, от Иртыша так несёт лютым холодом, что кажется, всех скуёт и проч. Резко критиковал он здесь Временное правительство. Михаилов, член министерства, восхвалял монархический строй — тогда Васильевский ответил ему ещё в резчей форме. На другой день газету закрыли, а Васильевского посадили в тюрьму. Через некоторое время разрешили выпуск этой газеты, только под другим названием: "Родная Сибирь". "На" — отрезали. Было два правительства: одно — это комитет учредилки, второе — группа военщины-диктаторства. Они никак не могли ладить. Комитетчики имели полную возможность действий самостоятельно, в разных городах. Это весьма сильно способствовало в пользу большевизма. Масса разлагалась. Для агитаторов — скрытых коммунистов — благодарная почва. 19 ноября части казачьего офицера Красильникова и др. арестовала члена директории. Посадили Колчака. Чернов и некоторые другие из членов бежали. То тут, то там на общежития офицеров делали нападения. В Барнауле взорвали целый дом — школу. Всюду восстания: первое — в Омске 15 октября, [на] станции Коломзино и депо Омска. На 1 ноября в Новониколаевске коммунисты расклеили воззвания о вооружённом восстании с призывом рабочим поддержать. По гарнизону вышел приказ, запрещавший [собрания] в 5 человек. В Томске вооружённое восстание одной роты, к которому присоединились рабочие и коммунисты, открыта тюрьма — начались [...]. У ст. Клюквенной и Красноярска открылся настоящий фронт, в Мариинске газета писала о стихийном восстании более 10000 чел. Посланные экспедиции разбивались одна за другой. В Кустанае сформировался целый отряд для борьбы с белогвардейцами.

В Омске совершился переворот — 2 ноября арестованы члены учредительного собрания. Войска северной группы полковника Степанова в Сибири переименовались в Особую Сибирскую дивизию, после этого переворота снова стали именоваться Сибирской группой. Вся Сибирь билась в агонии. Все ждали приближения чего то, не смотря на то, что фронт был далеко, а между тем чувствовалось, что вся Сибирь в [88] в огне восстаний и конец дряхлому миру недалёк. Сибиряки открыто [...]али беженцев, как хотели.

9. КОММУНИСТИЧЕСКИЕ ЯЧЕЙКИ.

В Новониколаевске был так называемый "Городок", где был лагерь военно-пленных и расположен кадровый полк — здесь в лагере было [ядро] революционных сил. На него всё время были направлены пушки из города и дежурили офицеры.

На углу Семипалатинской Љ11 жил лавочник Кузьма. До 9-ти часов торговал, а после 9-ти у него всегда встретишь каких-нибудь новых людей. И ему всегда надо или револьвер, штык, патроны и проч. К нему приезжали из деревень на разведку коммунисты. У него был своего рода штаб, где происходили с"езды из разных мест для обобщения действий и информации и положении общего дела.

Около Сухарного завода, на Сгоревшей мельнице Акционерного общества был расположен интендантский склад. Здесь же жили и милиционеры (была часть милиции). Жена милиционера Казимира Антоновича Минальто — Мария была открытая большевичка (они были рабочие с Путиловского завода), к ней приходили Петроградские коммунисты, с которыми был знаком и я. Помощник нач. мил. части и старший милиц. братья Гуревич — были на нашей стороне. (Их потом убрали, как мне передавали) На складе были в прикомандировании 25 человек от Чистопольской тяжёлой батареи, все старослужащие ребята. В декабре там была форменная ячейка, работавшая во всю. Знал об этом и управляющий — житель Новониколаевска, но как то всё сходило — власти смотрели как то сквозь пальцев или уж видели неизбежную гибель, отдавшись судьбе: что будет. Впрочем, всё было заражено большевизмом.

10. СЕРБЫ В ЕКАТЕРИНБУРГЕ.

Для Воскара жизнь в Екатеринбурге стала не выносимой: с одной стороны его жал Гайда, с другой он не мог иначе поступить со своими солдатами: они размещались по частным квартирам, вели себя так, что чуть не каждый день поступали сообщения начальника гарнизона о скандале. Почти все народники — унт.офицеры — имели мандаты от Воскара на право ареста большевиков и случалось, если кого замечали сыскное отделение в большевизме и требовало удостоверения личности — то пред"являли не только личность, но право ареста в свою очередь. Сыщики [...] Почти все сербы ходили в вольных [89] костюмах. Гайда думал, что здесь кроется причина и через неделю одел всех сербов в одинаковые костюмы с сербскими отличиями. Но это не помогло. На занятии они в форме, а вечером — кто в чём хочет. Сербские унт.офицеры сшили себе погоны с красными просветами и звёздочками (у сербов вместо нашивок полагаются белые звёздочки) и русские солдаты и младшие офицеры сыпали им честь, те смеялись. Опять Гайда призывает Воскара. Директор горного училища жаловался на сербских солдат, что они безобразничают до невероятности, что они его оскорбляют. Напр., когда он однажды пришёл к ним за столом, они ему не дали, когда он заявил, что он генерал, но только гражданский — они матерно обругали, говоря, что у сербов есть только военные генералы, а таких они посылают к ... Директор Паукович, один из старых чиновных тайных советников обозлился и писал Гайде обо всех пустяках среди сербов. В это время пришло предписание от сербского консула Миланковича и дежурного генерала ставки на имя Гайды о неблагонадежности сербского отряда Воскара вообще. Основываясь на событиях на ст. Клюквенной и материала сыскного отделения г. Новониколаевска. Всё было прислано сюда. Окончательное определение переписки гласило так, что весь этот отряд, кроме офицеров, спекулянты, грабители и бандиты, среди которых скрываются русские и сербские большевики. Хорошо, что это пришло уже пожалуй тогда, когда Гайде было не до того — удирали. Всё-таки — из наших товарищей стали одного за другим выдёргивать. Мы перепугались. Отряд приказано было разоружить. "Ну и чорт с ним", — говорил Воскар. Полковник Степанов был назначен командиром ударного корпуса добровольцев, и только по его заверениям и ходатайству отряду было оставлено оружие. Снова посыпались рапорты дежурного офицера по гарнизону о том, что сбежал арестованный, и это повторялось очень часто во время дежурства и караула из сербов. Виновных хотя и указывали, но Воскар всегда говорил, что сербы не подсудны русским. Начали собирать справки, дознания, в это время серб или русский, о котором собирались справки, предупреждённый [своими] убывал или в лагерь в Тюмень, или в Челябинский сербский полк. Таким образом дело приостанавливалось. Мы — Петров, Рашевич, Экимед такую переписку складывали в стол, и она на другой день исчезала. Тогда важную переписку и политическую выделили, и ей стал ведать поручик Кекич, носил с собой в портфеле. [...] [91] было то для нас, что из отряда товарищи могли переходить свободно в лагеря или другие части — брал удостоверение об удовлетворении довольствием и уходил, ибо все считались добровольнослужащими. Поэтому люди менялись. Воскар так и остался для меня не вполне определившимся — он, казалось, всё знал, что у нас делается, и вместе с тем ни чего не предпринимал, был как-то на нашей стороне душевно. Это понятно, потому что он и из рабочей среды — лил свечи, а с другой стороны честолюбивое командование атаманство. [Авирович] меня открыто называл "товарищ", но придавал этому форму шутки, и всё проходило. Как то все чувствовали неизбежность смены переворота, и по отношению отдельных личностей предпринимать репрессии было как то безрассудно. Ибо обновление строя являлось стихийным, всеобщим. Все это чувствовали, все почти этим были заражены, и если кто не попадётся на стороне на месте преступления — значит из нашего отряда предателей не было. В конце июня арестовали сразу 4 человек — Смирнова и др. Выдало их письмо отца из Оренбургской станции, писал, что крепись, сынок, ещё не долго ждать, скоро придут большевики, не попадайся, береги себя. Оказалось, что он был здесь под другой фамилией, не Смирнов его фамилия, а Филиппов, об этом проговорился отец и готово. Его взяли, а с ним и тех, с кем он бывал, о кем его видели сыщики. В газете появилась заметка, что за нападение сербских солдат на сербского гражданина с целью ограбления такие-то арестованы. Это конечно было вымышлено, действительность было письмо отца Смирнова.