Говарды-Норфолки

Томас Говард не был плохим человеком. Он был придворным и политиком, что объясняет его маневрирование в злободневных вопросах. Что делало Говарда человеком нелёгким в быту, так это его консервативность, помноженная на сознание собственной значимости. И вот его угораздило жениться на даме из Стаффордов, тоже преисполненной чувства собственной значимости, помноженной на возмущение замужеством, которое ей навязали. И это возмущение только увеличилось от того, что Томас Говард решил ситуацию с враждебно настроенной женой по-своему. Практик до мозга костей, он просто пошёл туда, где его любили, и где он был желанным, оставив жену бесноваться в одиночестве.

Бесси Холланд, сестра секретаря Говарда, не была, разумеется, "прачкой в детской" герцогини. Как не была она и "дочкой простолюдина без капли благородной крови". Во всяком случае, дядя-то её был бароном, а семья — нормальной дворянской семьей. Во всяком случае, она была назначена фрейлиной при Анне Болейн и Джейн Сеймур, и оставалась с герцогом до самого 1547 года.

Тем не менее, дикие скандалы переходящие в рукопашную, которые закатывала герцогиня, заставили Норфолка то ли всерьёз усомниться в нормальности супруги (её даже пришлось связать однажды), то ли он просто использовал несдержанность Элизабет для того, чтобы избавиться от этой язвы в своей жизни. 20 июня 1529 года он просто вышвырнул благородную даму из своего дома. Не на улицу, конечно. Леди получила назад своё приданое землёй и некоторое содержание. Остальные земли, принесённые этим браком в дом Говардов, сэр Томас отдал под управление брату леди Элизабет и Генри Перси, шестому графу Нортумберленду.

Целых пять лет прошло, пока Говарду удалось разойтись с супругой. Впрочем, это были нескучные годы. Леди Элизабет современники осторожно описывали, как "леди, наделённую великой страстностью, гордостью и сильными мнениями". Можно не сомневаться, что она не стеснялась эти мнения выражать и в ситуации с королевским разводом. В какой-то момент её громогласная поддержка стала неудобной даже самой королеве, когда леди Элизабет переслала ей письмо от английского представителя оппозиции, находящегося в Риме. В конце концов, чересчур эмоциональную герцогиню в 1530 году освободили от обязанностей при дворе.

Они плохо знали леди Элизабет. Дама ухитрялась устраивать скандалы и из своей провинциальной дали. Для начала, она отказалась сопровождать Анну Болейн на церемонии возвышения любовницы короля в маркизу Пемброк в 1532 году. Но, по статусу, кто-то должен был представлять герцогов Норфолка, старших среди аристократии страны, и шлейф Болейн несла дочь герцогини, Мэри. В 1533, леди Элизабет отказалась явиться на коронацию Анны Болейн. На этот раз дом Норфолков на церемонии представляла вдовая герцогиня, Агнес. Не явилась леди Элизабет и на крестины дочки короля и Анны Болейн.

Герцогиня попыталась торпедировать и брак своей дочери Мэри с бастардом Генри, герцогом Ричмондом, но здесь уже восстала сама Мэри. Кстати, в конфликте герцогини с мужем её дети были полностью на стороне отца. Возможно потому, что она всегда говорила о них, как о "его детях".

В августе 1533 года пора было поставить какую-то точку в затянувшемся разладе герцога с герцогиней. Норфолк только что вернулся из Франции, и воспринял повеление короля попытаться примириться с женой довольно угрюмо. Но приказ есть приказ, и к леди Элизабет был послан для переговоров лорд Бергаванни, муж одной из её сестёр. Как и следовало ожидать, герцогиня отказалась возвращаться в замок мужа, "в его постель и к его столу", пока там находилась Бесси Холланд, а герцог вовсе не намерен был жертвовать своим домашним комфортом ради злой и гордой женщины.

Встал вопрос, куда сбыть герцогиню, ставшую непомерной обузой. Или превращавшейся в эту обузу. Приличнее всего было бы отправить разведённую даму к её родному брату. Но тот упёрся и взмолился: "её дикие речи, остановить которые не в моих силах, навлекут великую опасность на меня, совершенно этого не заслуживающего". И просил Бога вложить в голову сестры побольше разума. По мнению брата, судьбу леди должен бы устроить её бывший муж, или даже король, "который выказал ей столько милости, что она могла бы смягчить самое ожесточённое сердце".

Тем не менее, никаких признаков смягчения сердца леди Элизабет не проявляла. Герцог Норфолк снял для супруги поместье по имени Рэдбурн, и отправил леди туда, в сопровождении 20 человек прислуги и служащих. Заняла себя герцогиня тем, что начала методично забрасывать жалобами на своего мужа короля, королевский совет, и Томаса Кромвеля, который, кстати, уже в то время начал охотно собирать досье на Норфолка, предвидя время, когда им придётся столкнуться в своих интересах. В основном, леди Элизабет просила. Просила дичь, которую её бывший супруг ей не посылал. Просила деньги. В 1535 году она настигла в Дунстабле самого короля, чтобы попросить его приказать герцогу увеличить её содержание.

Обозлённый и скуповатый король велел ей вернуться к мужу, если ей так уж скудно живётся, но леди, подумав, отказалась: она привыкла к свободе, и не желала видеть неприятного ей мужа ежедневно. В одном её письме проскользнула главная причина ожесточённости: "он выбрал меня по любви, и я моложе его на двадцать лет, но он отослал меня прочь три года с четвертью назад". О да. Леди Элизабет действительно успешно превратила любовь мужа в ненависть. Очевидно, она думала, что Норфолк вечно будет пытаться завоевать её сердце, как он это, несомненно, делал в первое время после женитьбы, а она вечно будет демонстративно вздыхать о несостоявшемся счастьем с Ральфом Невиллом.

"Я всегда была хорошей женщиной, и он это знает. Я провела при дворе 16 лет, причём он оставил меня одну более чем на год, чтобы воевать войны его величества. И его королевская милость знает, что я не навлекла на своё имя плохой славы, потому что была лучшей при дворе. Есть ещё женщины и мужчины, которые помнят, какой я была в свои молодые годы! И какую же неблагодарность получила я за все сделанное мною хорошее!"

Насколько же бедна была в своей одинокой жизни леди Элизабет? Муж выплачивал ей 50 фунтов каждый квартал. То есть, 200 фунтов в год. Бедной Лизой эта Элизабет явно не была. Но её жгла не жажда денег. "Если он возьмёт меня к себе, он сделает это ради других, а не ради любви ко мне". Вот, собственно, источник проблемы. Она хотела, чтобы презираемый и оскорбляемый ею муж продолжал любить её и боготворить. Разве так бывает? Только не в случае с Томасом Говардом, не тот характер.

Главное, чего он не мог простить своей жене, так это россказней о его предполагаемой жестокости. Когда леди Элизабет в очередной раз приехала в Лондон к Кромвелю, и Кромвель, кстати, действительно попытался как-то примирить супругов, Норфолк написал ему всё. "Ноги моей не будет в её компании... Она оскорбляла меня лживыми речами и письмами, как, например, о том, что когда она рожала нашу дочь, я стащил ее с кровати за волосы, и нанес ей удар кинжалом по голове... Мой дорогой лорд, я могу представить вам свидетельства многих уважаемых и известных своей честностью людей, что шрам она получила в Лондоне, за пятнадцать месяцев до рождения моей дочери, и разрез был сделан хирургом, так как у неё образовалась опухоль после удаления двух зубов. Не думаю, что на свете найдётся мужчина, который посмел бы напасть на рожающую женщину, и уж я бы такого не совершил ни за что". Впрочем, он прибавил в конце, что лучше бы лорду Кромвелю не говорить леди Элизабет, где именно находится её муж, потому что уж слишком велико искушение попробовать с "этой змеёй" тот стиль обращения, наконец, в котором она его обвиняла годами.

Кромвелю пришлось выступать буфером между враждующими супругами годами, выслушивать известные ему до мельчайшей подробности жалобы герцогини, успокаивать герцога, не отличающегося, вообще-то кротостью и долготерпением.

Страдалица пережила своего мужа на четыре года. И смерть их объединила — они похоронены вместе, как подобает добрым супругам.

Что касается его старшего сына и наследника, здесь законы генетики сработали на все 100%. Гордость и незамысловатая грубость Говардов, помноженная на высокомерие, горячность и отсутствие каких-либо дипломатических способностей Стаффордов... К тому же, он вырос вместе с Генри Фитцроем, сыном-бастардом короля, вместе с ним прожил около года во Франции, где оба находились в компании с сыновьями Франциска. Там они развлекались по полной, наводя ужас на мирных горожан. Те же забавы Говард потом повторял и в Лондоне. Как ни странно, лондонцы его, тем не менее, любили. Или, по крайней мере, он был в Лондоне популярен.

Что касается Фитцроя, то он воистину близко связан с семьёй Говардов, и история его короткой жизни даёт неплохое представление о характере развлечений молодёжи. В принципе, парень рос здоровым, атлетичным и ровно настолько безбашенным, насколько был и его лучший приятель. Фитцрой даже женился на сестре своего друга, Мэри Говард. Говорили потом, что этот брак никогда не был завершён (читай — молодые так и не зашли дальше совместного сна в общей кровати), но верится в это так же мало, как в незавершённость брака Катарины Арагонской и принца Артура. Основанием для утверждения стала фраза Чарльза Ризли в его заметках: "он никогда не спал со своей женой, которая была девицей и женой, а теперь стала вдовой. Молю Бога послать ей удачу". Кто его знает, на чем базировалось такое утверждение, в ближний (и даже дальний) круг принца Ризли не входил.

Генри Фитцрой также стал причиной чрезвычайно неприятного для обоих Говардов конфликта с королём. Фитцрой принял участие в открытии парламента 8 июня 1536 года, но через месяц внезапно слег в своём дворце (Сент-Джеймс), и начал явно умирать. Его личный врач, Джон Хьюси, писал в Кале своему начальнику, лорду Лайлу, 18 июля: "милорд Ричмонд очень болен, помоги ему Иисус". Не помог. Юноша умер 23 июля 1536 года от какой-то лёгочной инфекции. Ему было всего 17 лет. Фактически, никто не знает точно, отчего умер принц-бастард. В то время ходило по этому поводу много слухов. Как обычно в случае неожиданной смерти человека молодого, говорили о яде. Чарльз Ризли писал, что "думают, что он был отравлен по приказу королевы Анны и её брата Рочфорда, ибо он чувствовал колики в своём теле задолго до того, как умер. Только Бог знает правду. Он был хорошим молодым лордом, одарённым многими качествами и способностями".

Насколько можно судить по тому, что король Гарри приказал Норфолку похоронить принца тайно, король был не столько поражён горем, хотя сына-бастарда он, кажется, любил, сколько страхом. Он не верил в "предрассудки", но судьба настолько явно не была расположена давать Тюдорам шанс на укрепление династии, что толки относительно смерти сына-бастарда короля могли стать больше, чем просто толками.

Во всяком случае, король распорядился произвести инвентаризацию хозяйства сына, что и было сделано помощником Кромвеля, Гоствиком. В распоряжении графини Ричмонд (Мэри Говард) были оставлены лишь подарки, которые упоминались в брачном контракте. Гоствик был озадачен некоторыми моментами в отношении драгметаллов, найденных у принца. Например, четыре меры золота (слитки?) оказались слишком твёрдыми, настолько, что не поддавались молотку, и специалисты из сокровищницы Тауэра пришли к заключению, что нужна переплавка с облагораживанием. Проще говоря, слитки были отнюдь не государственной чеканки, один даже весил больше нормы. В них было мало золота. Цепь принца, весом в 138,5 унций (почти 3,5 кг), была оценена в Тауэре всего в 40 шиллингов, хотя король был уверен, что она стоит 500-600 фунтов. Очевидно, принц поработал и над цепью тоже, не только над слитками. Действительно, многообещающий был молодой человек.

Через 8 дней после смерти, тело принца было положено в повозку, прикрыто соломкой, и отправлено в Тетфорд, где он должен был быть тихонько похоронен среди Говардов. Путь из Лондона в Кеннингхолл был неблизким, так что тело, скорее всего, было перед дорогой набальзамировано, иначе такая транспортировка по летней жаре приобретает совсем уж жуткие черты. Впрочем, два человека конвоя все равно ехали вдали от повозки. Норфолк с сыном поторопились в родные пенаты, и Генри ФитцРрой был похоронен в их присутствии, но "without pomp or ceremony".

Надо отдать должное королю Гарри: услышав о том, как Норфолк выполнил его распоряжение о секретных похоронах принца, он взбесился. Очевидно, у короля, все-таки, было на уме нечто более достойное. Или он, просто-напросто, уже был сыт по горло Говардами на тот момент. Младший брат герцога (сводный), которого звали тоже Томас Говард, ухитрился в том же году, где-то в районе Пасхи, соблазнить родную племянницу короля. И ладно бы просто соблазнил, но ведь ещё и женился на ней, в июле 1536 года. Тайно, конечно. Кто ж ему дал бы разрешение на обычный брак. Парочка и ахнуть не успела, как оказалась в Тауэре — они выбрали для своего романа очень неудачный год: обе дочери короля были объявлены парламентом бастардами (хорошая работа, Томас Кромвель!), его признанный бастард умер, королева Джейн не была даже беременна. Дети старшей сестры короля, тем не менее, жили себе и процветали, несмотря на то, что сама леди Маргарет в своих исканиях абсолютного счастья брату не уступала.

Поэтому лорд Томас Говард, 24, и Маргарет Дуглас, 21, оказались в Тауэре по обвинению в государственной измене. Парламент, который так кстати в тот момент заседал, немедленно издал билль о лишении гражданских и имущественных прав за государственную измену в отношении лорда Томаса, не чураясь сильных выражений: "Соблазнённый и ведомый Дьяволом, не думая о Боге и долге преданности нашему королю и суверену, он презренно и предательски связал себя искусными манёврами и льстивыми словами с леди Маргарет Дуглас", и сделал это "злодейски и предательски думая и воображая посеять раздор в королевстве" и "пресечь, извратить и прекратить передачу короны".

Неизвестно, задумывалось ли что-то подобное молодым человеком. Вряд ли. Скорее всего, он, по молодости лет, как раз ни о чем не задумывался и оценить политическую окраску своего дерзкого брака не смог. В конце концов, в своё время Чарльзу Брэндону точно такой же тайный брак, причём с сестрой короля, сошёл с рук и даже сделал его герцогом. Только в 1536 году времена уже были не те, король купался в чувстве своей неподчиняемости какой-либо ответственности и критике извне, и лорд Томас был приговорён к смертной казни, а женитьбы с членами королевской семьи без разрешения короля были (ещё раз) запрещены.

Хотел король Гарри казнить и свою племянницу, словно чувствуя, что головных болей эта разбитная поэтесса ему ещё доставит. Или не хотел. Обычно, если этот король хотел кого-то действительно казнить, он делал это быстро и эффективно. Не казнил он и Томаса Говарда, тот и сам умер в Тауэре в октябре 1537 года. А леди Маргарет спуталась в 1540-м с ещё одним Говардом, Чарльзом.

В общем, известие о том, что его единственного признанного сына везли к месту захоронения как пук соломы, разозлил короля Гарри неимоверно. Наверняка, ему ещё и со всеми словесными "приправами" расписали, как оно было, потому что 5 августа герцог Норфолк собственноручно и в великой панике писал Кромвелю: "В восемь вечера прибыли письма от друзей и служащих из Лондона. Все сообщают, что король недоволен мной за то, что лорд Ричмонд не был похоронен с почётом. Король хотел, чтобы тело было доставлено секретно в закрытой повозке в Тетфорд и там похоронено. Соответственно, я дал распоряжение обоим Коттонам, чтобы тело было завернуто в свинец и положено в предоставленную им закрытую повозку, но это не было сделано, да и секрет не сохранен. Я надеюсь, король не будет винить меня незаслуженно".