...Чёрный "ягуар", свернув, затормозил ближе к остановке и остановился. Из машины вышел высокий мужчина в длинном чёрном пальто и без паузы направился к остановочному навесу.

Он стоял в двух шагах от широкой скамьи, от спящей девушки и внимательно вглядывался в неё. Насмотревшись, вышел на улицу, держа в руках мобильный телефон, — и обошёл боковую стену так, чтобы его разговора под навесом не услышали. Говорил он недолго, потом выслушал собеседника и молча кивнул, как будто тот мог увидеть его согласие на что-то.

Затем мужчина вернулся под навес и снова некоторое время смотрел на девушку, едва видимую во внутренней тьме. Та, несмотря на тёплую зимнюю куртку, уже начинала сжимать плечи, борясь с подступающим холодом и засыпая беспощадным зимним сном.

Мужчина подошёл к машине и открыл дверь заднего салона.

Прежде чем взять девушку на руки, он мягко провёл пальцем по её лбу, а затем поднял живую ношу так, словно она ничего не весила, и отнёс в свою машину, в тепло, пахнувшее кожей и сукном, а также лёгким ароматом парфюма. Здесь он застегнул на Лильке ремень безопасности. И закрыл дверь, убедившись, что девушка всё ещё крепко спит. Снова отшагал несколько шагов до остановки и перенёс сумки и рюкзак в машину, но не в багажник, а туда же — на сиденье заднего салона.

Постоял немного, открыв дверь у водительского места...

И вскоре машина вкрадчиво (по впечатлениям, бесшумно) покатилась по заснеженной дороге во тьму...

Крепостная стена, с городскими воротами, пустовала: сторожей на ней в этот глухой ночной час почему-то не было.

Первый "ягуар" легко проник в город через беспечно, казалось бы, открытые, а на деле распахнутые невидимым и неслышным магическим повелением ворота. Под неверным светом факелов на малочисленных столбах и на стенах домов машина спокойно проехала мимо спящих зданий, по мощёным дорогам — почти бесшумно, в тишине, волнуемой разве только редким взлаиванием собак, сухим стуком колотушки городского сторожа да его же размеренным хриплым криком порой.

Следом, спустя минуту, по городу словно проплыл второй "ягуар".

Сам город водителей обеих машин не интересовал. Они проехали его весь и остановились возле ворот поменьше, на другой стороне города, чьи дома почти упирались в глухой лес, если бы не та же крепостная стена, отделявшая их от диких мест. Водители вышли, странно похожие друг на друга — чёрным одеянием и довольно высоким ростом.

— Проверим? — спросил первый.

— Смысла нет, — ответил второй. — Граница смещается постепенно. То, что мы видели вчера, уже сдвинулось примерно на три локтя.

— Всё-таки посмотрим, — спокойно сказал первый.

И оба вышли за ворота.

Крепостную стену от близкого леса отделяла узкая луговая полоса с полёглой травой, словно замёрзшей от весеннего морозца. И выглядела эта полоса довольно странно. Неверное пламя факелов со стен и от ворот освещало лишь ту часть лужайки, которая льнула к подножию крепостных стен. Вторая, ближе к невидимому в ночи лесу, скрывалась в той же сплошной чёрной мгле, сквозь которую трудно увидеть стволы деревьев.

Ровная граница между светом и тьмой на луговой полосе не только поражала воображение, но и вызывала некоторую опасливую оторопь: странно, что живой свет резко спотыкается об эту невидимую преграду.

— Ты прав, — заметил первый. — Ещё несколько дней — и тьма проникнет сквозь крепостную стену в город.

— Понадеемся, что этого не произойдёт, — сухо ответил второй. — Итак, приступаем.

Первый просто развернулся и пошёл к машине, часть которой виднелась за воротами. Вскоре он шёл навстречу второму, который, сидя на корточках, копошился с чем-то на границе света и мрака. Первый шёл, держа на руках крепко спящую Лилю. Девушка была одета довольно странно — в длинное, до пят чёрное платье, с деликатно открытым декольте, длинными рукавами, закрывающими руки до пальцев, и с юбкой, которую можно было бы назвать пышной, если бы не грубая и тяжёлая ткань. И при всём при том Лиля оставалась босой. Тем временем второй закончил выкладывать и расправлять ровно на границе света и тьмы широкий и длинный плащ, из толстой ткани, с меховой отделкой по краям и самого плаща, и капюшона к нему.

Первый бережно опустил девушку на плащ, а затем мужчины совместными усилиями закрепили на её ремне, слева, набедренные ножны с мечом. Справа, на бедре же, — ножны с охотничьим ножом. Потом просунули руки Лили в разрезы спущенного плащевого плеча, таким образом надев на неё верхнюю одежду. И натянули ей на голову капюшон, сунув в него тёмную косу девушки и слегка стянув его завязки, чтобы тот не спадал. У горла девушки, подтянув края плаща, скрепили их аграфом, чей выбитый на металле рисунок невольно привлекал внимание каждого: сначала все замечали два изумруда чистой воды, полыхавшие призрачной зеленью, и лишь затем становилось ясным, что оба драгоценных камня вложены в глазницы оскалившегося черепа. Оберег.

Пока первый делал всё, чтобы девушка не замёрзла, второй принёс ещё один плащ. Через несколько минут второй же "упаковал" в него бессознательного Олега, одетого по-зимнему тепло, но неожиданно и отнюдь не современно: на ногах — толстые, с ворсом штаны и меховые сапоги; затем меховая туника, подпоясанная ремнём, из-под туники едва виднелась рубаха из грубого, неокрашенного рядна. А теперь ещё появился и плащ, края которого второй положил так, как будто укрывал парня одеялом. Во всяком случае, кровь из покалеченного аварией тела уже не так была видна... Пока первый оставлял рядом с Лилей небольшие сумки, второй разложил — у левой руки Олега щит и арбалет с болтами, у правой — меч и колчан с дротиками.

И ещё одну котомку второй оставил так, чтобы, встав, Олег сразу заметил её. Котомка эта была довольно вместительная и тяжёлая — даже на вид.

Оба отошли от лежавших на черте между светом и тьмой. Переглянулись.

— Трёх суток хватит? — спросил первый, снова взглянув на Лилю.

— Оба довольно восприимчивы к обучению, — чуть заметно пожал тот плечами. — Разве что, когда проснутся, будут болеть мышцы, но это дело преходящее...

— За это время границы снова переместятся на три локтя...

Постояли ещё немного, глядя в непроглядную мглу леса, и ушли за городские ворота, которые закрыли не только плотно, но и не забыли о засове.

Два "ягуара" вновь промчались через весь город и, выехав за ворота, пропали вдали — с глаз любого наблюдателя, буде таковой нашёлся бы.

...А двое остались лежать на странной границе, которая словно перерезала их от головы до ног светом и тьмой. И каждый видел свой зачарованный сон.

Олег в своём сне активно сопротивлялся какому-то психу. Тот сначала вылечил все его раны — честно говоря, дурацким способом: какими-то травяными отварами и всякой гадостно пахнувшей жидкостью, которую накладывал на раны, приминая мхом!.. А потом, когда Олег сумел подняться на ноги, псих потребовал от него бегать на немыслимые расстояния — да ещё с какими-то дурацким арбалетом и полным дротиков колчаном за плечами, а ещё со странным вещмешком, куда садистски напихали целую кучу булыжников. А с поясного ремня били по ногам парня плохо прикреплённые ножны с мечом. Если Олег отказывался бежать, на него замахивались плетью. В первый раз он решил, что его во сне "на понт берут", и бежать отказался наотрез. Уговаривать не стали. От резкой жгучей боли по лицу он закричал в ужасе, испугавшись, что глаз вытечет. Но плетью лишь разодрало кожу с виска через глаз и нос и облило лицо кровью. Так Олегу преподали урок, после которого он предпочитал выполнять приказы полоумного мужика, нежели быть забитым плетью до смерти. Сбежать от этого полоумного некуда: мир, в который Олег попал, был абсолютно ему неизвестен...

Вскоре он научился совершать длительные переходы по местности — часто полуголодным и мечтающим о полноценном сне. Затем научился бою с мечом и двумя ножами дикого вида. Потом — метанию дротиков и стрельбе из арбалета. Потом — дракам здешнего мира, что было легко, потому как одно время он ходил в своём мире в секцию бокса... А когда сон закончился, Олег увидел собственное отражение в воде, колыхавшейся в громадном ведре, которое кто-то поставил перед ним. И с трудом узнал себя в скуластом мужике с голодной мордой. У этого скуластого и обветренного были слишком длинные тёмные волосы, которые приходилось собирать в "хвост". Рот, который Олег в прошлой жизни любил самолюбиво выпячивать, превратился в напряжённо сжатый. "И зачем мне всё это надо было?" — мысленно вопросил он. И почему-то нисколько не удивился, услышав ответ из ниоткуда: "В этом мире ты личник ведьмы".

Он встал с земли, поднял плащ, оглянулся и подошёл к женщине, которая всё ещё сидела на земле и перебирала свои украшения, приглядываясь к каждому. Обученный, он уже знал: это не украшения — а обереги или артефакты... Не спрашиваясь, Олег поднял её мешок и взвалил себе на спину, благо лямки позволяли. Женщина подняла голову взглянуть на него.

...Лиля, едва закрыв глаза, открыла их в большое, но слишком тесно заставленное старинной мебелью помещение, которое резко провоняло множеством химических и алхимических (откуда она это знала — лучше вопросом не задаваться) запахов. Её тоже гоняли в хвост и в гриву, обучая правилам составления зелий и создания артефактов. А ещё, вместо утренней зарядки, она училась орудовать мечом и ножами, а также всеми женскими штучками самозащиты, начиная с боевых игл, прячущихся в волосах, и заканчивая отравленной булавкой. Жила она в небольшом домике, при кладбище — насколько поняла — в жилище некромантки, потому что частенько уроки проходили среди могил. И какие уроки! Суровая старуха, ходившая в чёрно-красном одеянии, не давала ей спуску в учёбе, так что Лилька на огромной скорости запоминала и практически выполняла такие задания, что становилось, мягко говоря, неуютно. Но, как скоро выяснилось, такая учёба девушке пришлась по вкусу: Лилька быстро усваивала новые понятия, а ещё быстрее проникалась удовольствием от осознания собственной силы. И от осознания власти над тем многим, чему она ранее не придавала значения.

Суровая старуха проводила её за ограду кладбища и молча попрощалась с ней. Лиля взвалила за плечо котомку с уже готовыми артефактами и накопителями, заготовленными во время учёбы, кивнула ей и решительно пошла дорогой, которой не знала, но подозревала, что та должна привести её в определённое место. И этим местом стала крепостная стена незнакомого города, возле которой Лиля присела перебрать своё некромантское добро — в ожидании, когда к ней подойдёт человек, во сне обещанный ей для личной охраны. И он подошёл.

Вторая глава

...И они проснулись.

...Упираясь руками в землю и морщась от мёрзло-мокрой травы, попавшей под ладони, Лиля села. И усмехнулась, глядя на пальцы босых ног, высунувшиеся из-под платья. Взглянула направо. Там было так светло, как обычно бывает только ранним утром: даже высокая крепостная стена из серого камня слегка отсвечивала розоватым, а трава, ближе к её подножию, приятно для глаз ярко зеленела.

Странно было смотреть из нереально кромешной тьмы на светлое утро. Пальцы-то ног видны только потому, что смотрела она на них сбоку, со стороны света... Так, хватит прохлаждаться, валяясь на сырой земле. Пора вставать и узнавать, что здесь происходит. Во сне-то ей сказали, что она должна делать, но... Для начала она развязала бечеву, закрывающую мешок с артефактами, и проверила их наличие — всё ли взяла.

— Госпожа... — почтительно обратились к ней сзади.

Обещанный личник обошёл её и протянул руку, чтобы помочь подняться с земли. Уцепившись за его ладонь, Лиля легко встала на ноги и с минуту, наверное, отряхивалась от мелкого мусора.

И внезапно услышала неожиданное:

— Лиля? Лиля, это ты?!

Она взглянула на личника и с трудом узнала Олега в этом мужчине, чьё лицо изуродовал рубец от виска до носа. Если в его глазах разгоралась радость, то она чувствовала только раздражение: почему и он здесь?!

А Олег быстро освободился от поклажи и шагнуть к ней — явно, чтобы обнять.

Ямку между ключицами ей вдруг словно обожгло, и от аграфа, которым был застёгнут плащ, в Олега резко выстрелили два тонких ярко-зелёных луча.

Он шарахнулся назад.

— Не смей слишком близко подходить ко мне, — холодно сказала она, когда личный телохранитель, оплаченный для неё на время исполнения заказа, ошеломлённо взглянул на неё. — И обращайся ко мне соответственно — госпожа Лилия!

— Да как я могу относиться к тебе по-другому?! — рявкнул Олег, тем не менее опасливо покосившись на её аграф. — Если у нас были... близкие отношения! Если ты носишь моего ребёнка!

Она брезгливо осмотрела его с ног до головы.

— Хм. О ребёнке вспомнил. А то ты не знал, что твоя мамаша дала мне денег на прерывание беременности.

А сама с внезапной для себя и горячей надеждой уставилась в его лицо: а если он и вправду не знал? Ну, пожалуйста, пусть бы он не знал!

Глаза опустил, и Лиля, вспыхнув, чуть не плюнула ему под ноги... Знал!

— Ребёнка не было, — медленно сказала она, откидывая с головы капюшон.

— Но ты...

— Я неловко пошутила. Помнишь, что я сказала, когда ты спросил, не беременна ли я? Я ответила: "Почему бы и нет?" Надеялась, что туманный ответ заставит тебя подумать о будущем — для нас двоих. Понимаю — сейчас, что глупо было надеяться. Но тогда я тебе верила. А ты... — Она добавила презрения в голос: — А ты побежал жаловаться к мамочке!

Он стоял, всё так же опустив голову, и она пожала плечами:

— Если тебе не нравится ситуация, когда ты должен мне служить, то... как только будет возможность — отпущу тебя и возьму на службу другого. Готов к такому?

Между нею и Олегом разница — пять лет. Но сейчас именно она ощущала себя старше его на те же пять лет.

Он зло глянул на неё и ответил:

— Я буду слушаться тебя. Ведь только ты знаешь, кто мы. Мне так легче.

— Что именно тебе легче? — слегка выделив слово "тебе", уточнила она.

— В чужой стране, среди чужих людей, в положении, которое совершенно не соответствует нашим привычкам! — отчеканил он. — Вместе мы выживем!

— Вместе? — снова повторила она. — Я не собираюсь быть с тобой рядом здесь всю жизнь. Как только закончится срок твоего найма, ты вернёшься туда, откуда мне тебя прислали для работы.

— Но у меня здесь нет ни семьи, ни дома! — уже растерянно напомнил Олег.

Лиля внимательно посмотрела на него.

— Тебя эта проблема как-то не заботила, когда дело касалось меня. У меня ведь тоже — ни семьи, ни дома. Ты тогда тоже знал, что мне идти некуда и не к кому. Или забыл? Я растратила деньги, вырученные за дом матери, чтобы доказывать тебе: я не вешаюсь тебе на шею, главное для меня ты, а не твои деньги. А ты знал, что я твоё временное увлечение, но промолчал, пока я тратила те деньги — на которые можно было бы купить крохотную квартирку, останься я одна. Что же ты сейчас-то заволновался? Тебе-то легче даже и здесь. Ты хоть можешь вернуться в ту казарму, из которой тебя наняли. У тебя есть крыша над головой и работа, а значит... — зло ухмыльнулась она, — есть и средства к существованию.