Крылатая Змея Сакуры v3.0

— Разные? Ребята, у вас какие?

— Сила.

— Крутые техники!

— Придумывать крутые техники! — я радостно вскинула ручки, а потом добавила: — По мне так вполне смежные интересы...

Сенсей прикрыл лицо ладонью.

— И вообще, общее дело объединяет, а безделье — ссорит. Нет, я понимаю, что мы как бы маленькие...

— Эй!

— ...нам надо не крутые техники учить, а банальные вещи, вроде стратегии, командной работы и обустройства на ночлег. Но можно на учить хоть чему-то? Или мы должны самостоятельно путь находить. Ребята, у меня есть куча идей!

— М-ма... Сакура, это шантаж, — сенсей посмотрел на меня с укором.

— Это не шантаж, а предупреждение. Я ребёнок, если не займёте меня чем-нибудь интересным, я сама это интересное придумаю. И не факт, что оно вам понравится...

Какаши вздохнул.

— Обсудим вопрос крутых техник, когда вернёмся с миссии, хорошо? Сейчас учить что-то нет времени, да и попросту опасно. Как со стороны сокрытия тайны техники, так и со стороны применения. На отработку применения техники уходит времени гораздо больше, чем на её освоение. Давайте так: вы отрабатываете то, что у вас уже есть, но с применением в команде.

— Мы же на миссии, мы нифига отработать не можем, — мрачно напомнила я.

— Вы прекрасно общаетесь с помощью гендзюцу, насколько я заметил.

Узумаки упрямо засопел.

— Э-э-э, то есть... Эх, — Какаши неловко почесал в затылке. — Техники шиноби должны основываться на его индивидуальных особенностях. Гендзюцу для Наруто не самая удачная идея.

— Хотите сказать, что я не смогу-у-у?!

Глаз Какаши приобрёл страдальческое выражение. Кажется, он просто нихрена не умеет обращаться с детьми.

— Сможешь, сможешь, — поспешила заверить я. — Уже смог однажды. Просто... Гендзюцу — это моя крутость, не твоя. Я вот не могу так круто впечататься в стену, чтоб камень в пыль, а здание само жалеет, что его тут поставили. Зато я гендзюцу накладываю без печатей. Понимаешь? Крутость — она разная бывает.

— Ага... Я круче Саске?

— Да, в чём-то, — согласилась я. В воспоминаниях Сакуры был момент, когда Узумаки особо эпично врезался в камень. Не повезло камню. Тогда она думала: «Вот дура-а-ак!», а я вот думаю о том, что было бы, будь на месте булыжника живой человек. — А в чём-то он круче тебя. Перед Какаши-сенсеем вообще-то стоит сложная задача: развить крутость каждого из нас, гармонизировать эту крутость в команду и... научить банальным вещам, вроде обламывания шибко наглых гражданских без применения крутых техник. Ведь так?

— Так, — согласился Какаши, чуть прикрыв глаз.

И ещё смотреть, чтоб как минимум один опасный элемент не натворил бед. Не удивительно, что он не знает, за что взяться. Это тебе не диверсию провести...

— Значит, силы мне не видать? — Саске сложил руки на груди и прищурился.

— Исследований мне не видать, — грустно произнесла я, обнимая подушку.

— Крутых техник... — Наруто, поддавшись общему настроению, тоже скорчил грустную мордочку.

— Так. Крутые техники и сила будут в Конохе. Пока тренируетесь выполнять простейшие миссии. Там же будут и эксперименты.

— Мне даже записывать нельзя? А вдруг я забуду идеи, которые пришли ко мне в голову во время пробежки... жалко же.

— Записывать тоже нежелательно...

— Я буду их шифровать. И вообще, буду делать только самые общие наметки. Честно-честно!

— Хорошо, ладно...

— Какаши-сенсей, а одолжите денег на блокнот!

Саске прыснул, отворачиваясь. Какаши закатил глаза и кивнул, чтобы в следующую секунду оказать захваченным и затисканным. Ура! У меня будет блокнот! В этот блокнот даже можно будет писать!

Нет, конечно, дома у меня была бумага, и даже свободные тетради, но все они были такие хлипкие, чисто для гражданского использования. А мне нужен был настоящий дневник исследователя. С металлическими уголками.

— Ура, обнимашки! — громко объявил Наруто прежде, чем к нам присоединиться.

Саске высокомерно фыркнул и отошёл. Ути-пути, блин. Как будто у него и без нас есть куча возможностей пообниматься.

Ничего... и его поймаем.

* * *

Какаши следил за ситуацией за окном и раздумывал о сложившейся ситуации. В верности своего решения он не сомневался — присматривать за тремя проблемными, не особо стабильными подростками не сильно сложнее, чем присматривать за двумя. И решения такие он принимать имел право, в конце концов джонин, элита, а не маленький бесправный генин. Иноичи предупредил на случай, если сам не справится, и всё, его забота.

Однако что-то его в этой ситуации смущало. Смущало то, что новая Сакура действительно оказалась тем, кем кажется — запутавшимся взрослым в теле ребёнка, в незнакомом мире. Она не пыталась заполучить секретные техники, не пыталась никого убить, украсть какой-либо предмет... Не стремилась убежать, предать, кого-то нагнуть, доказать свою силу или, наоборот, слабость и тупость окружающих.

Просто женщина в теле ребёнка старательно привыкающая к новому миру. Он сам не раз видел детей со взрослым взглядом, но этот взгляд всегда искал врага и опасность, а не восторженно разглядывал архитектуру. Он видел детей, которые всем видом показывали: «Я слишком взрослый для этой ерунды», — но только настоящие дети или настоящие взрослые могли без ущерба для самооценки восхищённо пускать слюни на блокнотик.

— Какаши-сенсей, у меня не получается, — объект размышлений подошёл к нему, жестами показывая, что пыталась размять руки перед сном.

— Нужно сначала найти особые точки, и от них уже разминать, — вздохнул Хатаке, поворачиваясь к ней. — Сначала тут, между большим и указательным пальцем, самое начало ямочки...

Сакура внимательно слушала и кивала. Другие движения, другая мимика, другой взгляд... такое не скрыть, да она и не пыталась, не знала, чему подражать, наверное. Внимательная, занимающая мало места, но не прущая против течения «глупых мальчишек», а мягко направляющая его.

— Вот так? — она ещё слегка неловко повторила массажные движения.

— Да, примерно. Сама почувствуешь, как лучше.

— А спину как? Туда же я не дотягиваюсь, а ведь тоже нужно!

— Во-первых, дотягиваешься, — вздохнул Какаши, думая о том, что эта женщина точно была гражданской. — Во-вторых, в не тяжких случаях массаж заменяется разминочными движениями... Но это явно не твой случай. Ложись, разомну.

Сакура повторила его вздох и улеглась на футон.

— Так... — Какаши нахмурился, чувствуя, что чакра под пальцами течёт как-то не так. — У тебя сильный перекос в сторону Инь. Позволь чакре течь, как ей удобнее, не отгораживай своё Инь от Ян.

— Они должны быть в равновесии?

— Они должны быть так, как им удобнее, — повторил сенсей. — Представь, что Инь и Ян — это две стенки стакана, а чакра — чистая чакра, энергия, двигающаяся от одного края к другому. Сделай так, чтобы волны поднимались как можно выше к каждой границе и отпусти, пусть чакра сама успокоиться.

— А что две другие стенки квадратного стакана?..

— Их не существует, это же воображение. Давай, действуй. Сначала понемногу, потом всё выше и выше...

Какаши продолжил разминать, с удовлетворением чувствуя, что чакра переходит из одного состояния в другое и все перенапряжённые мышцы сами отхватывают себе кусок жизненных сил.

— Следи, чтобы чакра не выливалась из стакана, — напутствовал он напоследок. — Как только подойдёт к границе — отпускаешь и даёшь успокоиться? Поняла?

— Угу, Какаши-сенсей, — проговорила девушка сонно. — А это всегда так сложно?

— Только в начале. Потом это начинает получаться само собой.

— Это хорошо... Спасибо, Какаши-сенсей.

Хатаке вздохнул, отошёл. Вот бы все его так внимательно слушали и с первого раза понимали!

Глава 17. Абстракция

На следующее утро мне разрешили купить блокнотик, карандаш, линейку и циркуль с условием, что записи я буду шифровать, а делать сами записи — на привалах, после того, как я справлюсь со своими обязанностями. Спорю, Какаши никогда не видел столь быстрого разведения костра без применения специализированных техник. А вот в скорости поглощения пищи мне пришлось ему уступить — у меня в роду всё-таки нет змей, и жевать мне всё-таки желательно.

— У-у-у, сколько цифр! Зачем, Сакура-чан?! Мы же не в Академии! — протянул Наруто, заглянув мне за плечо, что-то ещё с аппетитом пережёвывая.

Я не стала напоминать, что за такие шутки шиноби могут оставить между зубами промежутки. Ибо вдруг там что-то важное и секретное. Вместо этого пояснила:

— У нас с Саске образовался спор насчёт эффективности движения. Вот я и вычисляю её.

— Цифрами? — Наруто скорчил рожу невероятного скептицизма. — Сходите и пробегитесь.

— В таком случае может выйти победителем тот, кто больше чакры вложил. Или тот, кто резиновость использовал. Или тот, у кого трасса проще. Или... Полагаю, тебя больше всего цифры возмущают? Понимаю, этот момент нам в Академии не осветили. Я сама до этого как-то дошла, то ли родители рассказали, то ли вычитала где, то ли сама придумала... Короче. Математика — это язык высшей абстракции. Знаешь, что такое абстракция?

— Умное слово, — пробурчал Узумаки. Учиха тоже насторожил ушки, хотя вида не показывал, и даже не зыркал в мою сторону. Но внимание чувствовалось, чувствовалось...

— Верно. Умное слово, означающее отвлечение, отсечение. Понимаешь, — я уселась поудобнее, — мы же рождаемся совсем тупыми. Мы вообще ничего не знаем, ни головку держать, ни на горшок ходить. Всему, что мы знаем, мы учимся. Но при этом у нас нет и эталонов того, чему надо учиться, что важное, а что неважное, этому мы тоже учимся. Например, стул. Совсем малыш не может знать, что ты называешь этим словом. Предмет? Его текстуру? Материал? Назначение? Степень чистоты? Форма? Цвет? И у малыша совершенно нет никакого повода считать, что стул — это предмет мебели, на котором сидят. Этот набор звуков может означать всё, что угодно! Вот представь, к тебе кто-то подошёл и, указав на неведомую хрень, сказал: «Вакака!»

— Гы-ы-ы-ы, вакака! — заржал Узумаки.

Я подождала, пока он досмакует на языке такое смешное слово.

— И вот как тебе самому, такому взрослому и крутому узнать, что означает вакака? Саму неведомую хрень? Сбрую на нём? Действие, к которому тебя побуждают с этой хренью?.. Вот что? Только жестами уточнять и остаётся. Так вот, маленькие дети. Они видят другие стулья, слышат этот набор звуков и постепенно понимают, что стул не обязательно такой формы, не обязательно такого цвета... он может быть металлическим. Ребёнок постепенно отсекает от образа лишние детали, абстрагирует, обстригает цельный образ, выясняя, что же делает стул стулом. Понятно?

Наруто задумался, покачиваясь из стороны в сторону.

— Если мне покажут разных вакак, я пойму, что такое вакака и без объяснений неприличными жестами? — наконец, уточнил он.

— Именно! Но это, скажем так, первичная абстракция, название реально существующего предмета по его свойствам. Из этого состоит наш язык. А язык высших абстракций, математика, геометрия, физика, над которыми я тут кроплю, так это то, что она абстрагирует абстракции, обрезает неважное, описывая суть процесса максимально кратко, без лишних деталей. Два плюс два равно четыре. И неважно, чего именно были эти два. Два куная, два лимона, две техники, два чиха... Суть явления сложения всегда остаётся одна и та же. От неё отсекли неважные детали, не влияющие на механику процесса. А ведь этих деталей можно добавить сколько угодно: не просто рыбки, а карпы, не просто карпы, а пятнистые карпы, не просто пятнистые карпы, а пятнистые карпы определённого возраста... Казалось бы, чем больше информации, тем лучше. Но разве действительно нужно знать сколько пятнышек на брюшках карпов, чтобы их пересчитать?

— Конечно нет! Раз, два, три, четыре! И пофиг на пятна!

— Именно! Но математика — это как отдельные слова, как бы абстракции, но связи между ними могут быть любые. Можно сказать любые слова так, чтобы грамматически оно было верно, но не несло никакого смысла.

— Вувузела, берехала, ногогогроко?

— Нет, цифры имеют смысл, и слова должны иметь. Скорее как: «Зелёный ворон любил на кухне». Слова имеют смысл, и даже вообразить это можно. Но никакого влюблённого зелёного ворона на кухне нет.

Пару минут Узумаки доставал всех абсурдными фразочками, а потом мне всё же удалось вставить:

— Настоящий язык, который применяет слова математики — это физика. Она не просто берёт какие-то цифры с бухты барахты, она устанавливает реальные взаимодействия между понятиями. Например, формула скорости. Вот как в обычном языке фраза «Наруто любит рамен» имеет смысл, потому что имеется и Наруто, и рамен, и их отношения; точно так же скорость — это расстояние, делённое на время. Но при этом, и Наруто, и рамен у нас вполне конкретные, а вот скорость, расстояние и время могут быть любыми. Хоть шиноби, хоть улитки, хоть летящего куная. Понимаешь? Абстракция абстракции и взаимоотношения этих абстракций.

— Ы. Круто. Звучит круто. Но всё-таки нафига?

— Вот, например, сейчас я вычисляю, какое положение оптимально для прыжка. Силу я отметила просто как силу, какова она — неважно, абстрагирую. И теперь исходя из длины рук-ног, центра масс, получающихся геометрических фигур и воздействующих сил, смотрю, какое положение даёт прирост силе, а какое — уменьшает её. И насколько. Обычным языком это бы вряд ли получилось сказать. Ну что там скажешь? «Я прав!», «Нет, я права!»? Так можно до бесконечности. Проверить на практике? Мешают практические факторы. Зато на языке математики можно объясниться. Я вот почти выяснила, что как минимум в одном случае Саске прав. Бе.

— Стой-стой-стой, подожди. Эти все сложные слова служат не только для того, чтобы объяснить что-то кому-то, но и чтобы самому понять? — у Наруто глаза распахнулись широко-широко.

— Ага. То же самое работает с обычными словами. Пока не сформулируешь чётко для себя мысль, не поймёшь, что тебя беспокоило.

— И это язык, позволяющий понимать суть вещей?..

— Ага.

Узумаки зажмурился, не решаясь сформулировать для себя мысль.

— Получается, что эта скучная академическая математика... круче всех крутых техник?

— Крутая техника — это просто крутая техника, а тут, — я похлопала по тетрадке, — ключ к ним всем. Впрочем, математика не единственный выход. Абстрагирование и выяснение взаимосвязей между различными абстракциями — вообще штука хорошая.