С заклинаниями дело обстояло похуже. Андин показал пару бытовых — чистку и сушку, и одно общее — обнаружение. С учётом того, что обнаружение делилось на четыре части по типу поиска— жить, нежить, нечисть и всё движимое, почему-то считаясь четырьмя разными заклинаниями, можно сказать, что выучила целых шесть за месяц. Простейшее заклинание истинного зрения за серьёзное заклинание не считали.
Хуже всего было с деньгами. За месяц мы стали богаче всего на пять серебрушек, а сколько стоил проезд через море, никто из нас не знал, но вряд ли меньше сотни. За умертвий много не давали, а нечисть вблизи дорог повыбивали ещё до нас. Мы, хоть и не выходили на дорогу, но держались троп в достаточной близи от неё. Такими темпами быстрее будет пройти весь путь пешком через северный перешеек.
Идти было скучно от однообразия. Кроме тупых умертвий (и чего местные их так боятся?) и мелкой живности, ничего по пути не встречалось. Сначала я удивлялась, потом догадалась спросить. Оказывается, дикие звери чувствуют нежить и не рисковали подходить близко к личу. Лес также не баловал разнообразием пейзажей.
* * *
Я сидела на берегу речки, опустив в прохладную воду уставшие ноги. Стайка мальков пугливо подплывала к притопленным чуть выше по течению портянкам. Тяжёлый камень не давал тряпкам уплыть, и они пугали рыбёшек своим шевелением. Портянки пришлось взять в каком-то селении взамен износившихся носков. Сначала было непривычно, но с нами оказалось намного удобней даже в плотных берцах, а не сапогах.
Андин сидел на старом поваленном бревне и приводил в порядок топор. Этот ржавый инструмент достался нам накануне от упокоенного несвежего мужика. Топор, сделанный из паршивого железа, полностью покрылся густой ржавчиной, пролежав на земле явно не один день. Либо тот мужик нашёл его незадолго до своей кончины, либо подобрал уже будучи нежитью, что не характерно для свежих самовставших. Обычно инструмент или оружие подбирают уже опытные умертвия, успевшие сожрать не одного человека. В любом случае, топор достался нам, и лич пытался привести его в приличное состояние. На мой дилетантский взгляд, этот кусок железа годился только на переплавку. Но я, искоса поглядывая за стараниями Андина, предпочитала помалкивать, небезосновательно полагая, что после первого же комментария почётная обязанность по полировке и заточке ржавой железки перейдёт ко мне. Тем более, что для уборки ржавчины учитель применял уже знакомое мне заклинание чистки, только с дополнительным параметром.
С тропы, жмущейся к реке, на нашу стоянку выбрался какой-то мужичок с длинной кривой палкой. Замерев, он осмотрел открывшуюся ему картину, уделив особое внимание моей куртке и тесаку Андина, лежавшим около рюкзака.
— О как! — мужик глубокомысленно почесал всклокоченную бороду, и убрался тем же путём, что и пришёл.
— Что это было? — я вопросительно посмотрела на лича. Тот невозмутимо пожал плечами, продолжая терзать топор.
Долго ждать объяснения не пришлось. На топоре только-только начала проступать тусклая кромка чистого от ржавчины металла, как произошло второе явление мужика. На этот раз он пришёл с подмогой. Подмога в виде другого мужика выглядела посолидней и поумнее.
— Ну, дык, вон тута! — информативно сообщил первый, тыкая в нашу сторону своей палкой с привязанной к её концу бечевой. Я с удивлением признала в ней удочку, крючком которой служил гнутый гвоздь, по количеству ржавчины могущий поспорить с нашим топором.
Второй мужик ничего не ответил, и, не покидая густой ивняк, окинул оценивающим взором место нашего привала.
— Я полагаю, охотник за нечистью не откажется от часта за небольшую работёнку? — он, похоже, не смог определить, кто из нас главный, поэтому обращался в пространство между мной и Андином. Я быстро взглянула на лича. Чтобы скопить част требуется извести штук пять умертвий. С той частотой, что они нам попадались, предложенные деньги получались оплатой примерно дней за семь-восемь. Проделав те же нехитрые расчёты, лич согласно кивнул, и я приступила к выяснению условий работы. По давней договорённости все переговоры вела я. Андин самоустранился в первые же дни, так как поднятая служить нежить, которую он изображал, даже высокого уровня, не способна самостоятельно думать и принимать решения, только выполнять указания, пусть и в весьма большом диапазоне ответственности.
— И что у вас случилось? — мне самой стало интересно. Всё же первая работа по заказу. Раньше только сами приносили сдавать трофеи.
— Дык, это... — начал говорить мужик, с интересом наблюдая, как я обуваюсь. Мокрые портянки вытащила на берег, а накручивала на ноги запасные. — Завелось тут в лесу не знамо что. Орёт и орёт. Мочи уж нет его слушать. Его бы, это, прогнать как-нить, или совсем прибить, — всё красноречие и высокий стиль языка кончились на первой фразе.
— Может, зверь какой? — я принялась за второй ботинок. Процесс шнуровки будто заворожил мужика, он, не мигая следил за этим действием.
— Да мы что, совсем дикие, что ли? — не отрываясь от наблюдения, возмутился он. — Зверя мы тута кажного по голосу знаем. А это орёт и орёт. Нам-то что, мы привыкнем, а скотина, так извелась вся, есть отказывается.
Второй мужик, выполнив свою миссию, приведя переговорщика, активно кивал головой, соглашаясь с каждым словом товарища. Как ещё голова не отвалилась?
— Оно кого-нибудь сожрало? — из нерегулярных, спонтанных и не систематических лекций Андина я помнила классификацию нечисти. Одним из пунктов было узнать, чем питается, и как жрёт — целиком, выбирая куски повкуснее или же понадкусывая где попало. А нежить нападает молча.
— Да не, никого ещё не тронуло. Говорю же — орёт оно. Как с вечера начинает, так до утра не угомонится, окаянный.
Весьма странное поведение. Из тех же лекций я уяснила, что нечисть либо жрёт, либо пакостит, но пакостники ведут себя тихо, им к себе привлекать внимание ни к чему. Хотя, с таким учителем, не удивлюсь, что есть и шумные мирные. Но нет, на лице Андина появилось недоумённое выражение. Видать, тоже не может вспомнить подходящих.
Собравшись, мы последовали за мужиками. Тропа скоро вывела к деревне. Река в этом месте делала большую петлю, и в этой петле, с трёх сторон окружённые водой, стояли дома. С четвёртой деревню охранял традиционный частокол. В саму деревню мужики не повели. У берега, привязанные за камни или тонкие деревца, покачивались деревянные лодки. Одну из них и начал отвязывать наш наниматель.
— Эй! А лодка зачем? — меня сильно смутил вид этого транспортного средства. На дне плескалась вода, одно весло казалось пожёванным.
— Дык, как же на ту сторону переберётесь? — удивился мужик. — Мост-то это... ещё той весной смыло. До следующего, почитай, полдня ходу будет.
— Оно что, на том берегу обитает?
— Дык, а я о чём говорю? Без лодки туды никак.
— На той стороне живёт кто? — в разговор вмешался Андин.
— Бортник там с жёнкой с начала весны живёт. Как снег сошёл, так в избушку и переехал. Давненько я его что-то не видал.
— И вряд ли теперь увидишь, — мрачно отозвался лич. — Давно там орёт?
— Дык, это... скоро с месяц уже будет, — мужик побледнел. — А я-то совсем про косого с бабой егоной забыл. Нет его в деревне, и ладно, они же это, кажный год там с весны по осень живут. Думаешь, сожрало его?
Андин не ответил, но вся его фигура выражала полную уверенность в печальном событии.
— То-то оно сначала вглубях леса орало. Сюда-то, к реке, скоро месяц, как перебралось. Видать, это, как дожрало, так и того... Ну что, изведёте погань енту?
— Минимум пятнадцать частов, — не задумываясь ответил лич.
— Пятнадцать частов? — мужик отреагировал так бурно, будто ему предложили заплатить не пятнадцать серебряных монет, а, как минимум, продать дом. Впрочем, судя по некоторым поселениям, за иные дома и столько отдать жалко. Но эта деревня вроде не настолько убогая.
— Не нравится, изводите его сами. Не думаю, что кто-нибудь запросит за баньши меньше, — Андин невозмутимо пожал плечами.
— Б.. б.. баньши? — мужик даже начал заикаться. Я напрягла память, но вспомнила только легенды родного мира. Про эту нечисть учитель ещё не рассказывал.
— Да, баньши. Погост же у вас где-то там, за рекой? — Андин махнул рукой в сторону противоположного берега. — Мост, сам говорил, в том году смыло. Лодок у вас мало. Небось, на жалельник да предков день и не ходили туда? Вот и зародилась погань эта.
На все слова мужик только согласно кивал, бледнея всё больше, начиная догадываться, в какую проблему вляпалась деревня.
...
— Надо было запросить с него двадцать монет, — Андин вздохнул, глядя вслед уплывающему прочь мужичку. Переправив нас через реку, он не стал дожидаться выполнения работы и торопливо возвращался в деревню, пообещав вернуться, как только господин охотник заткнёт голосящую по ночам нечисть.
Я тоже смотрела на удаляющуюся лодку, но мысли были совсем не об оплате. Вернее, о ней тоже, но с другой стороны вопроса. Меня интересовало, что за зверь эта баньши, что за неё без торга согласились выплатить большую по меркам местных деревень сумму. Тем более, не из государственных, а из собственных, потом и ещё раз потом добытых денег. Я уже знала, что государство выплачивает только вознаграждение за изничтожение всякой мелочи, к тому же по весьма заниженным ценам, и найм охотников в эту оплату никак не входил.
— Ну, что? Пойдём, посмотрим на кладбище, оно ближе, чем дом бортника будет. До заката ещё два диска, успеем, — предложил Андин, бросив последний взгляд на лодку. Назад она плыла только немногим медленнее, чем когда везла нас сюда. Хоть лодка и облегчилась на двух пассажиров, но выгребать сильного против течения мужику было сложно.
Кладбище располагалось шагах в семистах от реки, и к нему вела утоптанная дорога, успевшая за год порасти короткой мягкой травой. Кладбище она проходила насквозь и продолжалась дальше в лесу. Какой-либо особенности этого куска леса и отличия его от других рощ, я не нашла. Создалось впечатление, что деревенские своего первого покойника хотели унести в совсем глухую чащобу, но им скоро надоело тащить гроб, и они зарыли его в первом попавшемся месте, поспешив вернуться к поминальному столу. Холмики могилок крайне неровными рядами возвышались над лесной травой то кучкуясь, то гордо стоя в одиночестве рядом с деревом. И не лень же было корни рубить. Также не лень было возвести вокруг каждого захоронения забор выше пояса. Даже не все огороды в деревне удостаивались подобных оградок. Я потрогала один из заборов рукой. Крепкий!
— Это на случай, если неправильно захоронили, и встанет умертвие, — пояснил Андин, видя мой интерес. — Свежие глупые, так и будут в ограду тыкаться, пока не упокоят.
— А эта баньши, она из вставших?
— Нет, это нечисть, отелесненный дух, — ответил лич, осматривая кладбище. — Чаще всего перерождается из погостного плакальщика, когда долго никто не приходит поминать. А он на каждом втором имеется, особенно, если есть заброшенные или безымянные могилы. В целом безобидный дух, если так можно сказать о нечисти.
— А баньши?
— Вот она — опасное создание. Днём, как и все духи, исчезает, не выносит солнечного света, а ночью идёт мстить за то, что забросили похороненных. Если дать волю, то каждую ночь будет убивать, хорошо, что за раз не более одного человека. Это не считая тех, кто сам от страха помрёт. Ещё баньши далеко от своего кладбища не отходит, потому погосты ставят подальше. Здесь до деревни могла бы дотянуться, но дальше уже никак.
— Чего же она, такая страшная, до сих пор никого не слопала? — вон, и мужики тоже только на ночной ор жаловались. За месяц, что здесь обосновалась, уже давно в деревне запаниковали бы, если каждый день кто помирал.
— Так моста нет, — как само-собой разумеющееся сообщил Андин. И, добавил, поняв, что мне это ничего не говорит: — Через бегучую воду ни одна нечисть или нежить не полезет. Река тут широкая, баньши не сможет перелететь.
— А ты? — Андин всё-таки нежить. К нему тоже должно относиться это утверждение про воду.
— Что я? Я летать не умею.
— В реку полезешь?
— Если совсем выхода не останется. Я, конечно, ослабну, но не упокоюсь, всё же я лич, высшая нежить. Вода собирает магическую энергию, а такие, как я, за счёт неё живут. Кто послабее, так в реке и сдохнут. Но в стоячих водах магия накапливается, там такие твари могут завестись! Болота, озёра, даже заводи и омуты на реках и те надо сначала проверять на наличие нечисти. А вот в колодцах только если подсадит кто, почему так, не разобрались.
— Понятно, чего в деревне не особо волновались. От нечисти их река защищает.
— Это ненадолго. Мост построят, по нему что хочешь переберётся. А ещё им, не изничтожив баньши, зиму не пережить. Река встанет, лёд нечисть не задержит. Вот и источник, — Андин остановился у длинной общей могилы. Похоже, что её копали одним рвом и также разом засыпали. На потемневшей доске, заменившей каменные надгробия, грубо и с ошибками вырезано, что в таком-то месяце такого-то года, нашли здесь последнее пристанище две семьи переселенцев, имён не назвавших.
— Их не навещали, не оплакивали, потом всё кладбище надолго оставили без присмотра. Идеальные условия для плакальщика и баньши. Посмотри, ничего не видишь?
Я опять оглядела всё кладбище. Истинный взор уже почти никогда не выключала, с ним было как-то спокойней и удобней.
— Вроде ничего, — магический фон почти не отличался от обычного леса. — А, нет! Вон там фиолетовое марево намечается.
Мы подошли к указанному месту. Над свежим холмиком, ещё не успевшем начать зарастать травой, собиралось бледное облачко фиолетовой ауры нежити. Андин одним заклинанием развеял его.
— Баба бортника. Ещё дней пять, и встала бы. А баньши что-то не видно. Видать, в другом месте себе дневку обустроила. Пойдём, навестим пчеловода.
Бортник жил недалеко от кладбища в маленькой бревенчатой хижине, обнесённой высоким, но не сплошным забором из жердин. Сам хозяин дома бродил по двору, бестолково тычась в забор чуть в стороне от ворот и сжимая рукоять тяжёлого колуна. Тело, одетое в одни старые портки, уже начало подванивать. Не приди мы с Андином сюда, в деревню к зиме могло начать наведываться не только баньши, но и злое умертвие с топором. Хотя, к тому времени он уже разложится, ходить не сможет. Ни на первый, ни на второй взгляд, бортник не выглядел жертвой убийства. Хотя на лице и застыло выражение ужаса, но тело выглядело целым.
Дырка в заборе с оставленными на жердях клочками рыжей шерсти намекали на то, что во дворе когда-то жила собака, но сбежала и домой не вернулась. Я её хорошо понимаю — нет никакого удовольствия в соседстве умертвия, которому всё равно, кого жрать, лишь бы живое.
Пока я рассматривала двор через редкую ограду, Андин успел упокоить бортника, перелезть внутрь, отпереть калитку и составить собственное мнение о произошедшем.
— Мужик ушёл в лес на несколько дней, наверно, охотился. В это время созрела баньши и пришла к ближайшему человеку. Баба померла от страха ещё до возвращения мужа. Он её, как мог, похоронил, но в деревню уйти не успел — ночью баньши пришла снова. Он выскочил прогнать, и тут его и зажрали.
