Омегаверс Истоки

— Ну, получилось?

— Кажется, да. Я и Гордий спрятали в том месте запас вяленого мяса.

— И казначей не заметил, что целый мешок пропал? — удивился Катиэль, растирая спину друга мочалом. Они были в купальне одни.

— Так воруем не только мы. Солдатня уже ропщет — зима наступила, голодно, а им пайку урезают — готовятся к новому походу. Кошек ловят... бедный Звонок... собак тайком пускают под нож, чтобы было что бросить в котёл... — Галлей кое-что вспомнил и широко ухмыльнулся. — И пса Октуса тоже сожрали! Ох, он и обыскался!.. — Улыбка юноши померкла, и он вздохнул. — Только теперь без кошек крысы расплодятся. Не нашли бы и наши запасы! Трое из отряда Грюма вломились на склад и утащили четыре мешка, под шумок и я прихватил. Маловато, конечно...

— Так или иначе придётся экономить — людей уходит много.

— Зато грибов запасли много. Господин Юри говорит, что грибы — это лесное мясо, что они полезные. Может, они и не похожи на мясо и не такие вкусные, но есть можно.

— А я люблю грибы. Мой оми очень вкусно готовил их. Особенно белые и лисички. Если правильно их поджарить, то получится объедение — язык проглотишь. Я скоро научусь их готовить.

— А... там грибы тоже готовят?

— Да. А ещё разводят специально.

— Как это?

— Повелитель Амелиус не просто так спасает умных и мастеровых. Там теперь редко бывает настоящий голод именно потому, что наши люди постоянно что-то придумывают, чтобы вырастить побольше еды.

— А ты это видел?

— Нет, Постром рассказывал. Он ведь вместе с господами приехал... Он рассказывает, что овощи выращивают в больших домах, которые специально обогреваются — называются "теплицы". И если правильно всё делать, то урожай можно снимать круглый год. В полях тоже что-то используют помимо канав, чтобы отводить лишнюю воду.

— Да, я слышал, как мои бывшие говорили между собой, что у вас много еды.

— Кое-как хватает, а те края, где еды мало, получают помощь, — пожал плечами Катиэль. — Наши повелители очень умные. Они знают, что только сообща мы переживём эту напасть. С силой Адама мы работаем, разум Рослина создаёт полезные вещи, милосердие Иво спасает больных и поддерживает в трудную минуту, а чистая кровь сохраняет наше здоровье, чтобы передать его детям. Да, у нас тоже бывают голодные периоды, вспыхивают болезни, наши воины гибнут, защищая границы, но мы всё же живём и радуемся жизни. Когда мастера, спасённые из приграничных городов, приехали сюда вместе со своими семьями, они и здесь кое-что построили, чтобы помочь нам выращивать больше еды. Они учили нас, как правильно со всем этим обращаться, и получился приличный урожай. Мы так радовались... — Катиэль перестал улыбаться. — А потом пришли вы и разрушили почти всё.

Галлей вспомнил, как его бывшие товарищи, напав на окрестности, в ярости боя крушили всё, что только попадалось под руку. Сам "волчонок" мельком замечал диковинные приспособления, которых нигде прежде не видел. Значит, это всё были очень нужные вещи. Что-то местные потом смогли починить, да и сам замок был оборудован очень ловко и остроумно. Узнав, как именно устроена система отопления и подача воды по всему замку, Галлей поразился. Даже отведение отходов было продумано, чтобы не загрязнять замок и не вызывать болезней! А пришельцы, не зная всего этого, загадили всё, что можно. Только теперь, да и то по прямому приказу Октуса, они начали пользоваться кое-какими удобствами, и замок худо-бедно привели в порядок. Покои Пилата и его мужей всё же были самыми чистыми, и Галлей радовался, что ему теперь не надо жить в общей комнате с солдатами, как раньше. Может, детский плач, когда малыши хотели есть или их нужно было купать и переодевать, и будил среди ночи, но это совсем не раздражало. Не то, что храп и вонь солдатни и давление силы Адама, которую чужаки не сдерживали даже во сне.

Галлей уже спал не на полу, а на отдельном топчане, который смастерил Катиэль из того, что выстрогал Гордий в деревне по описанию Пилата. Катиэль потом всё это доделывал сам. Видя, как ловко и умело работает друг, Галлей невольно восхитился его талантом. Постель получилась такая удобная, что хотелось привести сюда кого-нибудь из замковых омег и... Галлей пока не решался удовлетворять эту свою потребность, чувствуя себя виноватым, хотя омеги, видя, как он изменился, и предлагали свою помощь. Галлей, вспоминая, каким грубым был прежде, не знал, как поступать теперь, и только поэтому отказывался.

— Кстати, Постром говорит, ты всё ещё сторонишься наших омег? Почему? Они были бы рады помочь тебе.

— Я... боюсь, — признался Галлей, поворачиваясь к другу лицом. Катиэль уже разбавлял горячую воду, чтобы смыть мыльную пену. Мыло, которое варили до прихода захватчиков, было таким ароматным! Просто чудо, что всё не увезли в Викторан! Галлей быстро полюбил мыться с этим мылом — изрядное его количество досталось только Октусу и семье Пилата, остальные довольствовались самым простым, которое было не самым ароматным. — Они такие хорошие... Я боюсь, что снова сорвусь и сделаю им больно. Я же ещё не полностью излечился от "волчьей отравы".

— А ты... попробуй сначала на мне. — Катиэль замер с ковшом в руках.

Галлей оторопел.

— На тебе? Ты что?!

— А что такого? Я же похож на омегу.

— Но ты же не катамит! Это противоестественно!..

— Что-то раньше тебе это не мешало, — огрызнулся Катиэль и отвернулся.

Галлей выскочил из чана и подошёл к другу, не замечая, как с него стекает на пол вода.

— Так ведь раньше я был не в себе... и я был пьян... а тебя одевали, как омегу, заставляли носить все эти побрякушки... — Галлей виновато смотрел на проколы в ушах Катиэля, которые всё ещё были хорошо видны. — Потом и вовсе начали гонять от омег, сказали, что есть ты...

— И что? — Голос Катиэля задрожал. — Значит, теперь я не могу помочь тебе? Всё равно я уже почти бесполезен. Какая разница?

— Большая. Я не хочу возвращаться обратно.

— Так ведь я всего лишь помогу тебе. — Катиэль обернулся, и Галлей увидел в его глазах слёзы. — А ты... поможешь мне.

— Как? — растерялся оруженосец.

— Господин Пилат помогает нашим омегам, смягчая боль, пережитую от чужаков. И наши держатся, зная, что есть не только боль и жестокость. Что, если... это поможет и мне? Я не могу просить об этом господина Пилата — ему и так тяжело от того, что он зачал ребёнка своему брату. Я могу просить только тебя.

— Но ведь... — Галлей густо покраснел, вспомнив, что с Катиэлем и впрямь было не хуже, чем с омегами, только...

— Я не знаю... может, я совсем болен... но мне это нужно. Я не знаю, как объяснить.

— А что говорит господин Юри?

— Что это последствие надругательства. Что со временем это может прекратиться. Такие, как я, называются ложными катамитами. — Катиэль отвёл глаза. Он тоже краснел. — Я, когда моюсь один, или ночью, когда все спят... помогаю себе пальцами... и мне хочется. А когда ты приходишь навестить меня, мне становится спокойнее. И мне хочется уединиться с тобой. Иногда мне даже кажется, что я чувствую твой особенный запах, и я начинаю хотеть тебя. И не только твой. Знаю, это плохо. Очень плохо. Но мне это нужно. И я прошу тебя — помоги мне пережить это, пока мы не прибудем в Аврорий, а там преподобный Парацельс, может быть, найдёт способ меня вылечить.

— Но ведь...

— А никто не узнает, если тихонько. И я научу тебя, как быть ласковым. Я слышал... и это действительно помогает. — Катиэль снова просительно заглянул другу в глаза. — Пожалуйста, помоги мне.

— С...сей...час?

— Нет, конечно. Ночью, когда все уснут. Я буду ждать тебя здесь. Только не спеши. Мне всё ещё страшно. И я не хочу, чтобы мне снова было больно.

Постром и остальные мужья Пилата заранее собрали всё необходимое, чтобы позаботиться о малышах в пути. Они пустили на тёплые покрывала и пелёнки всё, что смогли найти. Юри старательно упаковал свои лекарства. Галлей и Катиэль уже ждали в условленном месте — побег Галлея с новыми запасами вяленого мяса, с трудом добытого в очередном походе, вызвал немало шума, после чего по замку поползли слухи о призраке, над которыми посмеялся даже Пилат. Для пущего эффекта Катиэль даже обсыпался мукой, украденной Постромом с кухни, и подмазал веки и рот кровью свежевыпотрошенного ягнёнка. Самым сложным было поймать подходящий день. Октус явно что-то подозревал и то и дело вызывал Пилата к себе, якобы обсудить будущие походы, но на деле пытался привлечь на свою сторону по-настоящему — Пилат так и не признал его своим повелителем. Старик всё больше терял авторитет среди своих воинов, старался окружить себя наиболее преданными и разумными людьми, поскольку в замке зрел заговор, о чём Пилат знал точно. Балтус, Антоний и Грюм всё сильнее выражали всеобщее недовольство — Данелий не выполнил часть своих обещаний. Вместо обещанных богатых трофеев его ветераны получили лишь поощрение в виде собственных мужей, которые быстро им надоели, да и детей от них не дождались — два младенца были скинуты, третий родился мёртвым. Солдатня уже откровенно роптала — среди сановников и посланцев Данелиев, что время от времени приезжали в Ранарон, было немало бывших солдат и офицеров, что смогли пробиться гораздо выше, хотя начинали службу все одновременно. Те были одеты богаче, имели самых лучших коней и оружие, им уступали самые лучшие апартаменты, отдавали самую лучшую еду и омег. Бывшие сослуживцы откровенно презирали старых знакомых и позволяли себе бросать в их сторону самые колкие высказывания. От бунта свору удерживал только слабый отголосок авторитета Октуса, приведшего их сюда, но если упадёт хотя бы одна искра... И Пилат решил этим воспользоваться.

В ночь, когда должен был состояться побег, бушевавшая несколько дней подряд метель улеглась, что Пилат расценил как добрый знак. Оставалось только правильно распорядиться этим подарком Зевса.

Наступил решающий день. Все посвящённые терпеливо дожидались условного сигнала.

— Метель улеглась, — сообщил Галлей, сбрасывая с себя меховой плащ, который Катиэль тут же начал отряхивать от налипшего снега. — Господин Пилат скоро подаст условный сигнал. Готовимся к приходу наших.

— Хорошо, — кивнул Катиэль, вешая плащ на крючок, вбитый в стену. — Ты сильно замёрз?

Галлей невольно втянул живот, услышав намекающие нотки. Потом понял, что Катиэль ещё и основательно растопил печку в их убежище. Похоже, что у него снова приступ.

— Ты хочешь...

— Да. И сегодня я хочу... до конца. Скоро мы придём в Аврорий, а там другой возможности не будет. Как и в дороге, скорее всего.

Галлей растерялся, замерев посреди просторной комнатки с довольно низким потолком. Эта землянка оказалась очень удобной, и двум "волчатам" было здесь уютно. Тем более, что Катиэль, поднаторевший в домашнем хозяйстве, окружил своего друга и любовника отменной заботой. Каждый раз, как Галлей возвращался и отогревался у очага, Катиэль садился рядом с ним, терпеливо дожидался, когда друг поест, после чего начинался новый круг "лечения". Галлей уже усвоил науку любви Верных и даже испробовал её на двух омегах из замка, получив в ответ такую же ласку и тепло. Однако он теперь думал не только о том, чтобы поддержать новых друзей. Будучи с этими омегами, он то и дело вспоминал тёплые ласковые руки и губы Катиэля, который уже довольно быстро расслаблялся в его объятиях, переставал дрожать и тянулся навстречу. На какое-то время Галлей даже забывал об увечье Катиэля, вспоминая о нём уже после, когда разглядывал распростёртое рядом с ним худое гибкое тело со следами прежней голодовки. Привыкнуть видеть, что беднягу самым диким образом оскопили, было непросто. Как только раньше не обращал внимания? И теперь, время от времени поглядывая на низ живота Катиэля, Галлей внутренне сжимался, видя жалкие остатки того, что было присуще всем им. Чувство вины в эти моменты было сильно как никогда. Хотелось как-то искупить свою вину, и Галлей старался вовсю, чувствуя, как всё больше привязывается к другу. Оба они остались сиротами, жизнь обоих была сломана, они часто рассказывали о себе друг другу, в том числе и то, о чём молчали перед другими. С каждым днём их взаимная сердечная привязанность только крепла. Галлей понимал, что жить как обычный альфа Катиэль уже никогда не будет. Его увечье стало его проклятием. Может, жить и работать он и сможет, но оставить после себя потомство — нет. Он уже никогда не сможет испытать наслаждения в объятиях какого-нибудь омеги — при том, что опыт у него был — а его принадлежность к потомкам Адама вряд ли позволит им и дальше быть вместе. Может, ложные катамиты и не осуждались Верными, но чувствовать себя ущербным Катиэль не хотел и говорить о возможном будущем не любил. Скорее всего, Катиэля ждала жизнь в одиночестве, пусть и осветлённая друзьями и покровительством дома Амелиусов. А если вдруг снова случится неурожай, то — и Катиэль об этом говорил — юный альфа собирался взойти на жертвенник ради других. От одной только мысли, что Катиэль просто исчезнет из его жизни, Галлея пробирал дикий страх. Он забывал в этот миг про запретность отношений, которые так прочно связали их друг с другом. Если бы только было можно сохранить это всё!

— Катиэль...

— Пожалуйста... возьми моё тело. Сейчас, пока ещё можно.

— Но ведь у тебя нет смазки...

Катиэль загадочно улыбнулся, порылся рядом с печью и достал небольшую склянку, наполненную чем-то густым.

— Это масло. Я отлил немножко для такого случая. И я чувствую, что уже готов снова принять тебя. Только... — Катиэль поёжился. — сделай это... без узла.

Галлей сглотнул, вспомнив, что именно узлом Катиэля несколько раз серьёзно рвали. Всё-таки альфы не предназначены для этого.

— Хорошо.

Катиэль отошёл к топчану и начал неторопливо снимать с себя одежду. Галлей невольно залюбовался им — Катиэль почти полностью оправился после всех мучений, а от взгляда, который он бросал на своего любовника, бросало в жар и дрожь. Дрожь предвкушения, так непохожая на грубую животную страсть, которая раньше туманила голову, всё больше овладевала Галлеем.

Как и всегда, началом стал долгий поцелуй. Порой язык Галлея натыкался на кончики клыков любовника, но это уже не настораживало и не останавливало. Катиэль начал ловко и быстро его раздевать. Ещё немного — и они уже возлегли рядом, сплетаясь в жарких объятиях. Это было очень хорошо!

Улучив момент, Катиэль потянулся за склянкой с маслом и протянул Галлею. Он уже тоже дрожал и тихо постанывал, ожидая момента единения. Юный альфа, отчаянно волнуясь, вылил немного масла себе на ладонь и начал готовить Катиэля. Он сдерживал сильнейшее желание взять его прямо так.

— Как ты хочешь? — шепнул Галлей ему на ухо.

Катиэль шустро перевернулся на спину и раздвинул ноги в беззастенчивом приглашении, подтянув колени к груди.

— Хочу смотреть тебе в глаза.

— Хорошо.

Осторожность оказалась даже слегка излишней — Катиэль лишь чуть вздрогнул, когда почувствовал, как его заполняет. Он только крепче вцепился в одеяло. Галлей на миг замер, не веря своим глазам и ощущением — всего в два толчка Катиэль впустил его до самого разбухающего узла.