| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
На протяжении исповеди Данко Альхаг оставался спокоен. Однако ветер вокруг колдуна нарастал: бубенцы суматошно тренькали, волосы хлестали по лицу, тонкая ткань рубахи надувалась пузырем.
— Ты столь стремишься вернуть прошлое? У тебя будет возможность испытать его на собственной шкуре, — вынес приговор лейб-маг его величества.
Ночью не спал никто. Ветер пригибал к земле верхушки деревьев и срывал звезды с небес. Печально звеня, ночные странницы катились по склонам гор, чтобы утратить свое сияние и сгинуть во тьме. Тени налились сверхъестественной глубиной, в них боязно было ступить из опасения провалиться во мрак. От костра тянуло окалиной.
Данко ждал своей участи. Браго и Драко отводили взгляды от приятеля. Ариовист молчал. Плотно сжатые губы принца выдавали внутреннюю борьбу, я сам частенько так делал, когда бывал с чем-то не согласен. Ирга до сих пор не вернулся, да никто и не надеялся на его возвращение, ведь он уходил с предателем.
Когда костер прогорел до углей, из темноты появился Альхаг. Выглядел варвар устрашающе: лицо его превратилось в черно-белую маску с узорами по щекам и от переносицы к вискам, глаза казались окнами в ночь. Вместо привычного хвоста волосы варвара рассыпались по плечам множеством мелких косичек, сплошь бубенцы и перья, мельтешение и звон.
— Подменыш, позволь твою саблю! — кивнул мне Альхаг. — Коли с нее все началось, будет справедливо, чтобы ею и завершилось.
Я освободил от ножен клинок и протянул Альхагу. Колдун кивнул на Данко:
— Ему. Призываю собравшихся, стать свидетелями поединка. Правда останется за победителем.
Мы образовали круг, в центре которого очутились придворный рыцарь и придворный колдун. Мерцающие угли разделили их. Данко и Альхаг разулись и босиком заскользили вкруг кострища. Поначалу это выглядело красиво: оба сильные, уверенные в себе и грациозные той смертоносной грацией, что присуща лишь хищникам. Оба похожи и вместе с тем разительно отличаются друг от друга: темноволосый колдун с черно-белой маской на лице был воплощением тьмы, а златокудрый Данко — архангелом, сошедшим с небес. Поминутно то один, то другой ступали на раскаленные угли, и если в исполнении придворного колдуна подобное казалось не более чем занятным трюком, то рыцарю ожоги явно причиняли мучения.
Они не торопились пускать в ход оружие. Первые выпады были медленными и тягучими, словно клинкам приходилось преодолевать сопротивление. Постепенно ритм начал убыстряться, а сила ударов — нарастать. В звоне скрестившейся стали слышались вопли предвестниц беды. Всполохи отраженного света прорезали тьму все быстрее и быстрее. Взгляд не успевал следить за сражающимися, и вскоре видимыми осталась лишь эти светлые росчерки, из-за которых возникало ощущение, будто противники стоят под звездным дождем. Одновременно усиливался ветер. Облака закрыли луну. Раскаленные угли подняло вверх и разметало по земле. Путь их можно было проследить по занимавшейся то тут, то там сухой траве. Но наши взгляды оставались прикованы к Альхагу и Данко.
Конечно, теперь я не вспомню подробностей поединка. Во-первых, было темно, а во-вторых, чтобы по-настоящему понимать бой, следует быть мастером клинка, я же тогда едва мог претендовать на роль подмастерье. Я не увидел, где просчитался Данко, да, как мне кажется, никакого просчета быть не могло. Просто в промежутке между двумя соседними мгновениями меч Альхага вошел ему грудь, рыцарь упал и остался недвижим.
Мы похоронили Данко в расселине между камней. Кем бы он ни был при жизни, смерть сравняла счета. Моя сабля вернулась ко мне. Тогда же я понял, почему воины неохотно расстаются с оружием. После того, как клинок побывал в чужих руках, мне пришлось заново привыкать к нему, словно он был живым существом, покидавшим меня, а после вернувшимся из неизведанных далей. Блеск стали замутился, патиной осели на ней чужие мысли, в мелодию звона вплелись отзвуки чужих голосов.
Вернулся и Ирга. Утром, как ни в чем не бывало, проводник вышел из тумана, разулыбался и приветствовал нас.
— Где ты был? — спросил его Альхаг.
— Так тут ночь скоротал, недалече. Доблестный господин рыцарь приказали: мол, надо дела обсудить скрытые да тайные, а глупому Ирге следует держаться подальше, не то придется Иргу убить, да и вся недолга.
— Вот как. Что ж, дела оговорены. В путь!
Возвращение Ирги убедило меня в одном: не бывает такого, чтобы человеческую душу заполнял беспросветный мрак. Иначе не стоило бы ставить церквей, и не нашлось бы в мире места прощению. Многие из тех отбросов общества, с которыми я общался, были куда худшей компанией, нежели уличенный в предательстве воин. Пусть остальные и не отличались подобной снисходительностью, в моей памяти Данко навсегда останется королевским рыцарем, улыбчивым и изысканным.
IX. Клятва на крови
— Поведай мне свои сны!
Всему, знаете ли, положен предел. На этот раз колдун требовал слишком многого. Да и потом, памятуя об отношении его к Сагитте, я был уверен, что мои ночные видения придутся ему не по вкусу. Насчет сопротивления расспросам я не обольщался. Уж если Данко не смог молчать, когда от этого зависела его жизнь, то я не смогу и подавно. Однако попробовать стоило. Главное — понять, что ищет колдун в моих снах. В том, что цель была, сомневаться не приходилось, ибо Альхаг никогда не действовал наугад. У меня имелись на этот счет некоторые предположения.
— После легенды, ну той, которую Ирга рассказал про древнего воина, сон не шел ко мне. Я лежал и глядел на звезды. Глядел и глядел, пока не сморило. А потом мне привиделся поединок — не иначе, рассказом навеяло.
— Подробнее!
— Охоч и другой воин, чернобородый, сражались на холме. Я следил за ними, как вдруг будто расщепился надвое, став одновременно тем и другим. Я знал, что они будут делать, то есть, что будет делать каждый из них. Это то же самое, как если спрятать кости под перевернутыми чашками, а потом самому угадывать, где именно они оказались. Непривычно, но зато при любом раскладе остаешься в выигрыше. Когда на нас напали, чувство раздвоенности вернулось наяву. Я предвосхищал атаки того огромного детины, потому что половина меня была им. Думаю, благодаря этой половине я до сих пор жив.
На самом деле по сравнению с испытанным мною перевернутые чашки были детской забавой. Мне трудно подобрать слова, чтобы описать свои ощущения. Я смотрел на мир двумя парами глаз, я действовал в четыре руки, я просчитывал разом атаки и контратаки — только не каждую в отдельности, а как цельный поединок, исход которого в каждую минуту был разным. Неудивительно, что пророки все поголовно сумасшедшие, ведь они пытаются обрести устойчивость в токе постоянно меняющихся видений!
— Ты не пробовал управлять действиями своего противника?
Я постарался вспомнить, но не смог. Во время боя я мечтал лишь о том, чтобы остаться в живых, остальное происходило само собой.
— Разве возможно такое?
— Всякое бывает.
Пока я рассказывал, Альхаг кружил вокруг меня подобно коршуну. Теперь же, когда настал мой черед задавать вопросы, колдун опустился на замшелый валун. Холод камня не заботил его. Крупный, мощный, с исходившим от него ощущением несокрушимости, Альхаг и сам казался изваянием.
Мы находились неподалеку от лагеря. Над головами нашими нависали поросшие деревьями скалы. Скрученные корни точно змеи оплетали их далекие вершины, голые ветви впивались в небесный свод в попытке удержаться. Я смотрел на эти деревья и думал о странной прихоти судьбы, связавшей воедино меня, придворного колдуна, Сагитту, принца и воинов. Словно уходящие вглубь корни, нас надежно держали вместе привязанности, идеалы, надежды. Готов поспорить, вопреки видимому согласию, они не были едины для всех.
Альхаг рассчитывал продолжить преобразования, начатые королем Максимилианом, и возвести на трон его сына. Лейб-маг опекал наследника престола, знакомил его со страной, которой тому предстоит править. Сагитта разделяла устремления наставника, хотя дело тут было не в устремлениях, а в самом Альхаге. Прикажи он всадить принцу нож под лопатку, колдунья не раздумывая сделала бы это. Драко и Браго хранили верность королевской крови. Ариовист... о, с принцем все было намного сложнее, чем могло показаться на первый взгляд. Он шел к трону, но вела ли его собственная воля, почтение к памяти покойного отца или же он просто попал в сферу влияния лейб-мага, еще предстояло понять.
Как же могло случиться такое, чтобы в компанию благородных господ, увенчанных несомненными доблестями, затесался проходимец, чьи представления о чести не имели ничего общего с кодексом рыцарства и чьей первостепенной заботой была забота о собственной шкуре? Какая роль отводилась в этом грандиозном действе мне?
— Получается, теперь мне отрубят голову? — спросил я и поторопился пояснить, поскольку лейб-маг не обратил внимания на этот весьма волнующий меня вопрос. — Ну, я же убил человека. И использовал для убийства колдовство.
— Не льсти себе. Далеко не все, чему мы пока не способны найти объяснение, следует списывать на магию. Полагая себя причастными тайнам мироздания, сколь мало мы знаем в действительности! Мир устроен гораздо сложнее, чем может вообразить даже самый совершенный человеческий разум. И это наводит на мысль, что церковники, пожалуй, правы.
Его размышления были слишком сложны для моего понимания, и я ухватился за то, что казалось насущным:
— Не магия? А что тогда?
Слова повисли в воздухе. Меня не покидало чувство, будто Альхаг не столько отвечает мне, сколько пытался нащупать ориентиры, важные ему самому. Я попробовал зайти с другой стороны.
— Есть еще люди, которые умеют раздваиваться, как я?
— Насколько мне известно, нет, хотя прежде рождались. Странно, что твои способности проявилась при полнейшем отсутствии образования. Неподготовленному сознанию тяжело сводить воедино разрозненные части бытия.
— И что мне с этим делать?
— Живи и радуйся жизни.
Давая понять, что разговор окончен, колун поднялся с камня и направился в сторону лагеря. Я заторопился следом. Мое умение безошибочно находить дорогу в лабиринте городских улиц в горах оказалось бесполезным. Никогда не плутавший среди творений рук человеческих, я в два счета мог затеряться среди деревьев и скал. Я шел за Альхагом по заиндевелой траве, по камням, по опавшей сухой листве. Под ногами хрустели хрупкие от мороза веточки, да в тон им едва слышно переливались бубенцы. Древние верили, будто ступая по чьим-то следам, ты забираешь силу у их владельца. Полагаю, будь оно действительно так, Альхаг остановил бы меня.
Шум мы заслышали издалека. Спорили воины. Не сомневаюсь, что спор затеял Браго, который дня не мог прожить, не воюя хотя бы на словах. Раскрасневшийся от возбуждения, он кричал и отчаянно жестикулировал. Рука его то и дело тянулась к поясу, где висел меч в потертых кожаных ножнах. Драко, не обращая внимания на нависавшего над ним приятеля, мерно бубнил свое:
— Откажет.
— А как нет?
— Откажет.
— Не каркай!
— Каркай — не каркай, только все едино откажет.
Едва завидев Альхага, Браго подался к нему:
— Рассуди нас! Я слышал о заклятьях, обращающих воду в чистейшую брагу. Неужели такие есть взаправду? Или брехня? Фляга-то совсем опустела, так от жажды помереть недолго!
Альхаг взмахнул рукой. Браго отодвинулся на безопасное расстояние, заговорил торопливо:
— Полно тебе! Я только спросил. Я же мало смыслю в этих ваших колдовских штучках. Вот коли подраться с кем...
— Дай флягу.
— Зачем отбираешь? Ну, увлеклись малость, с кем не бывает.
— Насчет заклятья раздумал?
Положительно, с колдуном творилось нечто странное. Чтобы придворный маг обратил свое высокое искусство на такую мелочь, как превращение воды в брагу! Я с интересом ждал, что будет дальше.
Альхаг принял флягу от Браго, открыл ее и под напряженным взглядом воина осушил до дна. На лице Браго проступила обида.
— Но как же... там оставалось на донышке...
— Коли только доблестный рыцарь доверится, старый горец спустится до ручья. Благородным господам не пристало бить ноги о камни, а у Ирги ноги крепкие, даром уже почитай полвека землю топчут! — Горец был сама услужливость. Лишь блестевшие глазки-бусинки выдавали его заинтересованность.
Браго обреченно вздохнул.
— А и ступай! Что теперь делить.
Насвистывая незатейливый мотивчик, Ирга канул во тьму. Пользуясь его отлучкой, колдун завел разговор о цели нашего путешествия.
— Мы в считанных днях пути от Клекретя. Там в условленном месте нас встретят доверенные люди арла къертанов, чтобы сопроводить до Къертан-Къярна. Годерикт обещал поддержку золотом и войсками.
— Правитель къярнов тоже поддержит его высочество? — уточнил Драко. На моей памяти он редко участвовал в разговорах, предпочитая отмалчиваться да следовать чужим решениям.
— Теодорикт даст вдвое больше, как только его шпионы донесут, что къертаны на нашей стороне, — хохотнул Браго. — На вопрос: где должен къярнский воин носить кинжал, любой къярн вам ответит: в спине у къертана.
Драко кивнул:
— А къертаны говорят ровно также о къярнах.
Сагитта тихо пояснила для меня:
— В Къертан-Къярне издревле соседствуют два племени — къертаны и къярны. Чем они отличаются, никто не в силах разобрать, мне кажется, они и сами давно позабыли о различиях, но тем рьянее отстаивают свою самобытность. Поразительный народ, ни пяди не уступят соседу! Иные давно бы передрались, а эти осели по берегам реки да так и живут в состоянии худого мира. Каждым из племен правит король, они называют его арл, королевские дворцы стоят друг против друга — с утра къертаны оказываются в тени къярнов, с вечера къяры в тени къертанов. Но, впрочем, ты увидишь все своими глазами.
Я наслаждался мелодией голоса Сагитты и той близостью, что возникала, когда она склонялась ко мне, создавая тайну для нас двоих. Этой тайне я готов был причащаться вечно, как вечно мог следить за румянцем на щеках колдуньи, за дрожью ее ресниц, за быстрыми движениями тонких и гибких пальцев. Я завидовал ветру, который невозбранно касался кожи колдуньи и перебирал пряди ее волос, завидовал огню, отражавшемуся в глубине ее глаз, я сосчитал каждую каплю воды, что на себе испытала сладость ее уст.
На землю меня вернул голос Браго:
— Наконец-то эти треклятые горы закончатся! Еще немного, и у меня копыта вырастут, как у горного козла!
Данко нашелся бы, что ответить воину. У меня чесался язык, но я поборол искушение. Кто знает, как отнесется Браго к подначкам с моей стороны? Что дозволено собрату по оружию, то заповедно для уличного воришки.
Ариовист, который больше прочих должен был обрадоваться новости, молчал. Казалось, внутренние переживания занимают принца куда больше, нежели происходящее вокруг. По моим наблюдениям, ему вовсе не хотелось покидать суровую защиту Кобальтовых гор и устремиться в неизвестность. Взгляд принца был прикован к языкам пламени.
Огонь стал для нас обязательным ритуалом, который мы старательно отправляли каждый вечер. Он дарил нас теплом и светом, служил надежной защитой от хищников, но главное — огонь сближал нас не меньше, чем проведенные в пути дни, преломленный хлеб, препятствия, что мы преодолевали вместе, подначки и смех.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
