Ночь четвертая. Большая честь

наследнице Кортес на какой-то день рожденья, не знаю. Лет пять назад я была у

Эркхам в Бостоне, и они подвезли меня до гостиницы. Умненькая была эта Барт как

для человека. И Майк чудесный мальчик, такой ласковый. Я бы сама не отказалась

от такого сателлита.

— Сидди, ты можешь уйти?..

— Нет, — сказала она совсем другим голосом. Я посмотрела на нее и увидела совсем

другое выражение лица — куда и подевалась юная сплетница. Ее глаза мягко

светились начищенным серебром, губы были сжаты, а на лице, будто отблеск

кинопроектора, — все ее годы, десятилетия, века. Вся тысяча или сколько их там у

нее. В голове у меня раздался противный звук лопнувшей струны, я только

почувствовала, как рушатся стены и проваливается купол... и больше ничего.

Когда я очнулась, Сидди была рядом. Она не делала никаких попыток причинить мне

вред или привести в чувства, просто сидела и ждала.

— Ой... — сказала она, изумление было в голосе, но не на лице. — Я и представить

не могла. Вот это да... Ничего себе, Дагни.

— Убирайся... — прошептала я. Она провела холодной ладошкой по моему лбу, и это

было даже приятно.

— Ну не думай, что если Демон поставил тебе в мозги сигнализацию, я не смогла бы

ее обойти. Но я этого не делала, ты это сделала сама.

Я постаралась сесть, хотя голова еще кружилась.

— Если ты хоть слово скажешь...

— Не скажу. Меня это не касается, но прости, Дагни, в голове у тебя бардак,

который ты считаешь порядком. И если ты ничего не изменишь, можешь пострадать.

— Какое тебе дело?

— Ты мне нравишься, правда. Я бы предложила тебе уехать со мной, но ты не

согласишься. Это я уже поняла.

Я смотрела на нее, с трудом соображая.

— Ты делаешь мне предложение?

— Нет, не делаю. Мне, как и Демону, ни к чему смертные любовники, и на его

примере я вижу, что это ничем хорошим не закончилось бы. Он дал мне возможность

поучиться на его ошибке, и я благодарна. Просто ты мне нравишься. Прими это.

Сидди приблизилась и коснулась губами моей щеки — горячо, будто упала капля

воска.

— И раз ты не будешь моей, я хочу, чтобы ты кое-что знала. Не дружи с нами. Не

люби нас. Мы совсем другие, и оттого, что так похожи на вас, пропасть не

становится меньше. Только глубже. Ты ищешь в нас человеческое, но его нет и быть

не может, как небо не может стать землей. Это очень опасное заблуждение, и оно

многим стоило жизни. То, что мы были людьми, не имеет значения — бабочка тоже

когда-то была гусеницей, и если это сравнение кажется тебе неубедительным,

просто подумай дважды. Ты пытаешься оценивать наши поступки с точки зрения людей,

потому что сама человек и другого опыта у тебя нет. Но это опасно. И приводит к

непоправимым последствиям. Не делай так, Дагни, я хочу тебе добра. Ты знаешь, о

чем я говорю. Просто держись от нас подальше, насколько это возможно, и бойся.

Очень сильно бойся.

Она встала, чтобы уйти, но вернулась и склонилась снова, в этот раз чтобы

сказать мне на ухо:

— Демон всегда был очень трезвым и рассудочным, но в таких делах ум не помощник.

И если он вдруг захочет повторить свою ошибку или совершить другую, не позволь

ему. Так будет лучше для вас обоих.

От нее остался лишь тонкий и совсем не ядовитый запах олеандра. Да, я знала, о

чем речь. Но Сидди — расхитительница подсознаний, взломщица кодов, королева

ментальных хакеров Сидди и понятия не имела.

Я не плакала, просто тупо смотрела в одну точку очень долго. Потом собралась с

силами — они все понадобились мне, чтобы толкнуть противоположную дверь. И вошла

без стука.

* * *

Демон находился все в той же позе, что и час назад, изменилась только бутылка с

коньяком, стоявшая рядом, — там осталось едва на дне, и окурков прибавилось.

— И о чем вы говорили? — произнес он, не поворачиваясь.

— В основном о тебе. Кроме тебя и Пенни у нас нет общих знакомых, но о Пенни я и

так все знаю. Так что мы говорили о тебе.

— Я же велел тебе держаться от нее подальше.

— А что мне ее бояться? Сидди может быть очень милой с теми, кто ей нравится...

а вот тебя мне следует бояться гораздо больше.

— Ты о чем?

— И что значит "велел"? Ты посоветовал. Как ты можешь мне приказывать, я же не

твоя любовница и не твоя собственность, я никто. Кстати, о собственности. Почему

ты не сказал, что у тебя был сателлит?

Он впервые посмотрел на меня.

— Ты не спрашивала.

— Перестань, ты понимаешь, о чем я. Ты рассказал мне о своей подруге, о Байле.

Но о нем не сказал ни слова, хотя он был с ней в той проклятой машине. Ты должен

был мне сказать, это ведь естественно.

— Какая разница?

— Скажи, ты все время знал, что я это сделала?

— Ты ничего не делала.

Он все не смотрел на меня, но даже если бы смотрел — я вряд ли увидела бы ответ

в его глазах. Поэтому я могла полагаться только на слова.

— Скажи, что я тут ни при чем.

— Ты пьяна, Дагни. И ты ни при чем.

— Я рада.

— Чему ты рада? Ты их не знала.

Я прижала ладонь ко лбу, собираясь с мыслями.

— Я просто хотела удостовериться, что все по-прежнему. Рада, что не я сделала

тебе больно. И не надо тебя бояться.

— Никто ничего мне не сделал. Иди спать.

Я взялась за дверную ручку, чтобы уйти — это было все, что меня интересовало. Но

Демон этого не знал и сказал немного больше. Больше, чем мне было нужно.

— Это был несчастный случай, вот и все.

Я захлопнула дверь, вернулась, взяла стакан из его рук и изо всех сил хряснула о

стену. Обои украсил сюрреализм в виде светло-коричневых подтеков, по контуру

напоминающих фейерверк.

Демон посмотрел на меня — удивленно. Но не в полную меру. Если бы ко мне кто-то

вошел без стука, взял стакан и разбил о стену, я все же выглядела бы немного

более удивленной.

— Вот и все?.. Вот и все?

Он не отводил глаз, спокойно, и они казались даже светлее, чем обычно.

— А что еще?

Я опустилась на ковер, будто ноги перестали меня держать, но на самом деле мне

нужна была прочная опора. А что может быть прочнее пола?

— Это же не был несчастный случай. Я их убила, Генри.

— Люди умирают каждый день. Прости, если это звучит слишком цинично для тебя.

— Не говори, что это просто люди, черт побери. Для тебя они не были просто

людьми, вот почему ты так себя ведешь.

— Как — так?

— То плачешь, то смеешься, то бьешь, то целуешь... фигурально, конечно, все это

фигурально. Я знаю значение этого слова. Пойми, я просто устала бояться и хочу

понять, что с тобой творится и чем мне это грозит. И знаешь — кажется, я начинаю

понимать. Кажется, все это не так уж сложно.

Он молчал, и это уже не было пассивное молчание, в нем было напряжение,

способное всю ночь освещать целый город. Но мне уже не было до этого дела. Я

сидела, закрыв лицо ладонями, чтобы уйти в себя и увидеть то, что теперь

казалось таким четким. Все сложилось, как головоломка — бывают такие хитрые

устройства, глядя на которые сомневаешься даже, что они из одной коробки.

Вертишь, крутишь, ругаешься, бросаешь... и снова начинаешь, не в силах

прекратить это бессмысленное занятие... а потом вдруг раз — и получаешь

полноценную картину. За две секунды после долгих титанических усилий и

космических перегрузок. А самое ужасное, когда результат тебя совсем не радует.

Совсем. И так хочется плакать.

— Собираешься сидеть здесь до утра?

— Не говори со мной, Демон. Я все поняла про тебя. Я все-все поняла.

— Что ты поняла?

Я подняла голову и отбросила волосы назад.

— Тогда, в прошлом году, ты выставил меня совсем не потому, что побоялся Пенни.

Ты просто узнал кто я, а что я сделала, ты уже знал. Правда?

Он помолчал, потом сказал:

— Правда. Неужели ты всерьез думала, что твой мальчик из ФБР сможет что-то

скрыть?

— Так почему ты меня не убил? Это было бы так логично. Не хотел проблем с Пенни

и Данте? О, нет. Только отчасти так. Ты ведь на самом деле не боишься Данте, и

дело совсем в другом.

— Ты бредишь. Тебе действительно нельзя столько пить.

— Демон, посмотри на меня и скажи, что они ничего для тебя не значили. Я знаю,

ты можешь смотреть в глаза и лгать, но мы оба теперь убийцы, и почему бы тебе

раз в жизни не быть честным?

Он долго смотрел мне в глаза, и на мгновение я подумала, что он или рассмеется,

или ударит. Но он только спросил:

— Зачем тебе это надо?

— Ты прав, мне незачем, но это нужно тебе. Разве тебе не хочется знать, почему

ты не убил меня на самом деле?

— Думаешь, что знаешь ответ? — В его холодном голосе уже не было снисхождения,

только злость и яд. — Тогда просвети меня. Вижу, общение с Сид пошло тебе на

пользу, теперь ты тоже читаешь мысли.

— Ты хочешь ненавидеть меня, но не можешь. И все это время ты просто не мог

решить, как поступить со мной. Целых два года не мог решить — потому что в

глубине души не хотел мстить. А когда меня увидел, причем случайно, я оказалась

довольно славной и даже напомнила твою подругу — ту самую, которую убила. Только

поэтому ты согласился меня сопровождать, правда? Чтобы еще раз хорошенько

подумать. Знаю ли я ответ? Будь я проклята, если не знаю. Сидди была права — вы

совсем, совсем другие... я просто не думала, что настолько.

— Как сумбурно... — процедил он.

— Как умею. Итак, что перевешивает — боль или облегчение? Облегчение или боль —

что принесла тебе эта потеря, Демон? Ты знаешь. Ты ведь по-своему любил их, даже

если не хочешь это признать. Но любовь — не для монстров, это слишком

человеческое чувство. Почему Уильям так отличается от Калеба? Потому что он

умеет любить, это для него естественно. Он знает, что слезы и утраты — часть

любви. А Калеб и Джиа от этих неестественных чувств только страдают. Для них

Эркхам важна, как ничто другое, но это невероятное горе от разлуки их раздражает

и приводит в недоумение, вызывает страх и досаду, потому что они не могут с ним

справиться. Вы монстры, бессмертные, сверхсильные — и не в состоянии перенести

то, что постоянно переживают люди — слабые и такие хрупкие. Недолговечные. И ты

такой. Будешь спорить?

Демон смотрел на меня со смесью отвращения и чего-то еще, нарастающего и

опасного. Но остановиться я уже не могла.

— Не понимаю, зачем себя мучить? Любовь ведь больше слезы, чем радость, а

плакать вы не любите. Не умеете. Это для вас так же неестественно, как для нас —

пить кровь. Любовь для вас непосильная тяжесть, она не в вашей природе, так

какого черта вы продолжаете испытывать себя? Вам завидно, что ли? Ностальгия?

Или вы боитесь потерять последнее человеческое? Да бросьте, не бойтесь. Вам это

не нужно. Вы — монстры, не люди, вы просто не способны. И я в шоке от того, что

учу тебя жить.

Он сделал ко мне шаг, быстрее, чем можно увидеть, и я едва не отступила.

— Убьешь меня — и признаешь, что любил их или хоть кого-то из них. И что я

сделала тебе больно. Очень.

Демон едва слышно со свистом втянул воздух сквозь зубы, как от удара. Здравый

смысл вопил в отчаянии, что я уже даже не балансирую — я перешла все мыслимые

границы и мои провокации скорее всего будут стоить мне жизни, но я его

игнорировала. Где он был, здравый смысл, когда я садилась за руль полупьяной?

И в конце концов, раз уж схватила тигра за хвост — рано или поздно придется

отпустить.

— А не убьешь — признаешь, что они ничего для тебя не значили. Те, кого я у...

уничтожила. Твоя подруга, Байла, которая так здорово танцевала. Соня Кортес, не

пережившая смерть единственной внучки. И твой сателлит, это самое главное. Как

Сидди назвала его?.. сейчас...

— Если произнесешь его имя, я оторву тебе голову...

— Майк, — сказала я с наслаждением прямо ему в лицо.

Что-то свистнуло у меня перед глазами, как пуля, но оно рассекло лишь воздух. От

одного этого меня контузило, и я упала навзничь, зажмурившись. Хотя и успела

рассмотреть в его поменявших цвет глазах, чего ему стоило удержаться и не

исполнить угрозу. Да нет, они не поменяли цвет. Просто в абсент плеснули крови.

— Вот почему ты не убил меня тогда, — прошептала я, глядя во тьму. — Нет, они не

были тебе безразличны. Просто теперь ты свободен от ненужных эмоций и счастлив,

даже если иногда кажется, что это неправильно. Я — твоя избавительница. И ты

знаешь, что это правда.

Когда я открыла глаза, его не было. Время шло, а я все лежала, как

парализованная, и смотрела в потолок — в остальном тело мне отказало. Но я не

боялась, хотя находилась куда ближе к смерти, чем весь этот год. Все эти два

года от момента аварии. То, что Демон не убил меня раньше и не убил десять минут

назад, совсем не значило, что не убьет завтра. Просто теперь я была к этому

готова. И пока даже ожидание смерти казалось чуть терпимее, чем чувство вины.

* * *

О тебе узнал я во вчерашнем странном сне,

Все, что я увидел, будет вечно жить во мне.

Днем я наконец поела, обрадовав желудок, который ни на что кроме алкоголя уже и

не рассчитывал, но лучше мне не стало. В номере я свернулась в клубочек на

кровати и попыталась заснуть — безрезультатно. На ноутбук я даже смотреть не

могла. Смирившись с полным отсутствием воли, я залезла в бар, и... текилы там не

оказалось. Она исчезла.

Я обшарила шкафчик сверху донизу, но результат остался тот же. Бутылка исчезла,

и я почувствовала себя совсем плохо. Текила была моей последней надеждой по

одной причине — я вырубалась после первой же стопки. Джимми говорит, что у меня,

вероятно, аллергия на какое-то составляющее и это может быть очень опасно... но

что делать? Один стресс на год — это еще никого не убило. Наверное. И даже если

я не выпью сейчас, когда мне это так нужно, еще не факт, что я доживу до

следующего Рождества.

Поэтому я спустилась в гостиничный бар.

Первое, что мне бросилось в глаза, был труп. Нет, сначала в нос — запах чего-то

паленого и сладкий сигаретный дым коромыслом, а потом уже труп. Он полулежал на

барной стойке со вполне безмятежным выражением лица — впечатление портила кровь,

пропитавшая его рубашку. Демон сидел рядом и развлекался тем, что выдергивал по

волосинке из его кудрявой шевелюры, подбрасывал и поджигал. Я застыла на входе,

и увидев меня, он отложил зажигалку.

— Тебя что-то смущает? — спросил он. — С каких пор тебя смущают естественные

вещи?

Мне сильно захотелось сказать гадость, и я ответила:

— Просто интересно, почему у него такое лицо, будто ему отсосали.