Ночь четвертая. Большая честь

Мы созданы по памяти трех миллионов лет,

Мы состоим из водки, двухсот тысяч сигарет,

Все променяв на деньги и на глупые мечты,

Мы были просто так, для красоты...

"Високосный год"

Бог устал нас любить.

Бог просто устал нас любить.

Сплин

* * *

Не знаю, что и сказать. Бывает, что нужно просто некое озарение, чтобы все стало

на свои места, а до этого кажется, что и так все в порядке. Я совершила

преступление, и этого никто не в силах изменить. Я осталась жива, и в чьих-то

глазах это тоже преступление, чуть ли не страшнее, чем предыдущее. Моя жизнь

изменилась. Как это расценивать? Как преступление? Не знаю, что и сказать.

* * *

Вся наша жизнь - огромный танцпол

Под музыку высших сфер.

Танцора вперед толкает Господь,

Партнера сует Люцифер...

— Я не могу писать об этом! Да я в жизни не видела ни одного вампира, как вы

себе это представляете?

Пришлось воткнуть наушник плеера поглубже в ухо. Голос у Кэссиди точно как у

новенькой ручной дрели, и прежде чем давать ей какое угодно задание, я бы хорошо

подумала. Блин, да я платила бы ей только за то, чтобы она молчала.

— Что ж, придется открыть тебе глаза на то, что ты так упорно игнорируешь, —

невозмутимо бубнил мой шеф — единственный счастливый человек в этом офисе, чей

слух не воспринимал ультразвуки Кэссиди. — Ты журналист, а журналисты не

обязательно пишут о том, в чем разбираются. Сначала они получают задание, потом

собирают материал, изучают факты, добавляют красок и статья готова. Тебе это что-то

напоминает? Или ты умудрилась листать "Космополитен" на всех лекциях до единой?

— Вы все ко мне несправедливы! — изо всех сил защищалась Кэссиди, так напористо,

что это начинало напоминать нападение. — Моя статья про НЛО обязательно получила

бы премию, если бы вы согласились заявить ее!

— Господь с тобой, Кэсси. Я и в тираж ее пропустил только потому, что Дагни

лежала в больнице и не смогла вовремя закончить репортаж о самоубийцах.

В больнице, ага. Я сломала обе руки и ребра, получила сотрясение мозга, мое

состояние признали тяжелым и чуть ли не запретили посещение. Но моральное

состояние было гораздо хуже всего, что могло произойти. Хорошо, что я была под

морфином, иначе не знаю, как пережила бы это... Пришлось послать заявку на

номинацию только на будущий год. Жаль, статья-то роскошная была. А еще хуже то,

что этот самый будущий год прошел бесславно, да и второй уже на исходе, а вот

достойного материала нет. Хотя кому я голову морочу? Может, и есть. Я просто

потеряла вкус к работе, нужно наконец это признать. С тех пор я пишу нейтральные

ни на что не претендующие статейки, а Брюс так мил и терпелив, что еще не послал

меня с моим кризисом жанра подальше. Может, потому, что нейтральные статейки

тоже нужно кому-то писать? Может, хрень в стиле "Секс и город" — теперь мой

потолок?

А может, потому, что даже в глубинах депрессии я пишу лучше некоторых на волне

вдохновения...

— Вы это специально говорите! — Визг дрели дополнили нотки гнева, и добрая его

часть адресовалась мне. — И где прикажете мне собирать материал?! Ночью на

улицах?! В ночных клубах?! Где мне их искать?

— Кстати, по этому поводу можешь проконсультироваться у Дагни.

Кэссиди фыркнула так энергично, что у любого другого зубы повылетали бы.

— А она что знает?

— Может, что и знает. Ее родственница — Мастер Филадельфии, если не ошибаюсь.

Брюс, ну какая же ты сволочь.

Игнорировать стоящую над тобой почти двухметровую шпалу на каблуках, отравляющую

воздух новыми "экспериментальными" духами, сложно. Я подняла глаза и вытащила

один наушник.

— Слушаю тебя.

— Это правда?

— Что именно?

— Что твоя родственница — Мастер Филадельфии?

— Нет.

Кэссиди расслабилась и снова фыркнула.

— Я так и думала!

— Она моя родная тетка, — мстительно сказала я. — И она — Мастер штата Иллинойс.

Выражение ее лица было не хуже сна о Пулитцеровской премии, который я видела

пару ночей назад. Иногда, когда уверен, что глупее быть не может, реальность

просто обожает тебя удивлять.

— Вау!!!

Я не разделяла ее восторга и добавила:

— Мы не общаемся, поэтому помочь не могу.

Кэссиди скисла. Но Брюс всегда находит выход из положения, не будь он главным

редактором такого непотопляемого издания как наше.

— Над чем ты работаешь, Дагни?

— Новая коллекция моей матери, вы забыли?

— Нет... хм... Вот что, сделаем так. На прет-а-порте поедет Кэсси, мы ведь не

можем позволить ей сидеть сложа руки?

Супер.

— А я?

— Ты отличный журналист, тем более что срок подачи заявок на исходе, а описание

коллекции даже такой звезды как Сью Эллен Сэлинджер не сможет конкурировать с

твоей позапрошлогодней работой. — Он вздохнул, произнося слово "позапрошлогодней".

— Удиви меня. Удиви всех нас, Дагни.

Я вздохнула в ответ. Да уж, легче написать десяток статей про вампиров, чем

объяснить, почему Брюсовой бездарной падчерице у нас до сих пор платят зарплату.

Неужели только чтоб заткнулась?

Не исключено...

* * *

Сестра моего отца Пенелопа действительно Мастер Чикаго, Филадельфии и всего

штата Иллинойс, а я действительно с ней не общалась. Я не разделяла интерес,

который испытывал по поводу подобной родни мой брат, хотя мы с ним и двойняшки.

Просто однажды отец решил, что нам надо это знать, и все рассказал. Мама вела

себя так, будто всегда была в курсе, но я в этом не уверена. Кажется, она просто

не хотела показать, что отец почти тридцать лет семейной жизни мог что-то от нее

скрывать, будь то кардиостимулятор или сестра-вампирша — неважно. У них

счастливый брак, и такого просто не могло быть.

Я не уверена также, что они знают, о том, что Джимми поддерживает с ней связь.

Мой брат всегда был бескрышем, однако никогда не переступал черту, иначе не смог

бы стать мальчиком из ФБР уже в двадцать шесть. Да, я так это и называю, потому

что представления не имею о его работе, и дай Бог, чтобы он сам имел. "Мальчик

из ФБР" — этого достаточно, чтобы спать спокойно. Он единственный откололся от

нашего сборища людей творческих профессий, но это не так страшно, ведь он

занимается тем, что любит. Как и мы все. И вряд ли его работа опаснее, чем

нежная дружба с Мастером штата.

Не знаю, проверяют ли быстроту реакции при кастинге в ФБР, но судя по всему да.

Только вчера вечером за бокалом пива я вяло и вскользь пожаловалась Джимми на

Брюса, его нереальные планы и на то, что состарюсь и умру, не увидев премии, как

уже утром он позвонил мне.

В шесть.

В субботу.

— Даг, я все уладил. Встречаемся в час, я заберу тебя и отвезу.

— Куда? — сонно пробормотала я, пытаясь задержать ускользающий сон изо всех сил.

— Будь готова.

— Вот идиот...

Я рухнула назад в постель и подгребла к себе одеяло, но сон безвозвратно ушел.

Что он еще придумал, а, наш мальчик из ФБР? Он что, нашел кого-то, кто напишет

за меня статью?..

— Кто это? — Поперхнулся он натурально, но последующий получасовой кашель был

чистой воды спектаклем. Имеющие старшего брата да поймут. Дело в том, что

накануне я зашла в первую попавшуюся парикмахерскую подправить прическу. Меня не

смутили ни малые цены, ни обшарпанная мебель, ни юность девицы-руки-ножницы, и

только я привычно произнесла "длину не трогать", как перед носом у меня щелкнуло

и будто по волшебству вдруг появилась челка — от силы сантиметра три.

У меня дыхание перехватило, я только и смогла выдавить:

— Что вы сделали?...

— О, с вашим овалом лица вам так пойдет! Это новая стрижка, сейчас очень модная!

— затараторила эта мерзавка, пока я таращилась то в зеркало, то на нее. Ее

напарница, постарше, только что проводила клиента, бросила на меня взгляд, и в

нем я четко прочитала, что исправить недостаток квалификации, отразившийся у

меня на голове, будет непросто. Скандалить у меня не было сил, и я покорно

позволила "уладить все наилучшим образом". В результате я получила очень

короткую стрижку, на затылке торчащую почти под прямым углом и на моих

естественных светло-русых волосах выглядящую отвратно. Дома в зеркале отразилась

иссиня-черная брюнетка а-ля Миннелли лет двадцати трех максимум, и я слегка

воспрянула духом — можно сказать, все было улажено (или уложено), и неважно

каким образом. Говорят, резкая смена имиджа может изменить даже характер. Пока я

только вздрагивала возле любой отражающей поверхности и выслушивала в самых

разных вариациях "как тебе идет!..". Второе хуже, потому что все как один

считали за долг отчитаться передо мной в выражении своего искреннего/фальшивого

восторга.

— Я, Джимми. Это я, Дагни Бенедикт, твоя единоутробная сестра-двойняшка. И

избавь меня пожалуйста от комментариев. Все равно ты не сможешь соревноваться с

моими коллегами, а в особенности кое с кем, имеющим ученую степень в

просиживании задниц по салонам красоты.

— Ну если инопланетяне тебя не похищали, тогда у тебя еще осталась насущная

проблемка. И поскольку я ее решил, ожидаю, что ты заплатишь за ужин.

— Ты что, нашел кого-то, кто напишет за меня статью?

— Нет, еще лучше. — Он отправил в рот почти сразу все, что было на тарелке —

хороший аппетит. Могу лишь позавидовать. — Я договорился с Пенни, она тебя ждет

сегодня вечером в центральном офисе "Инферно".

Теперь моя очередь. Я закашлялась и схватила стакан с водой.

— Ни За Что.

— Не будь такой занудой, она очень хочет тебя видеть, целый год прошел. Вы тогда

и разобщаться-то как следует не успели. И она тебе поможет. Правда. Ну подумай,

кто, как не она?

Я замотала головой.

— Да не бойся, там ты в безопасности!

— Фу ты. Кто боится-то?

Это была чистая правда. Я не боялась. В том смысле, что я, как и все люди,

опасалась за свою жизнь, но у меня не было панического ужаса, который

большинство испытывает при упоминании о вампирах. В начале любой истории вроде

этой главный герой, как правило, определяет свое отношение к вампирам — так вот,

я боюсь их не больше, чем уличных грабителей. Я не считаю их чем-то

потусторонним и не вижу в них никакой мистики. Я не верю, что люди умирают и

воскресают измененными, мне больше импонирует идея заражения или что-то в этом

духе — то, что можно объяснить с научной точки зрения. Называя их нежитью, как и

все, я на самом деле так не думаю. Я питаю к ним разумную смесь опасения и

отвращения, принимаю как неизбежное и только. Да, у них есть сила, но основной

ее источник, по моему мнению, именно отношение к ним людей, окрашенное мистикой

и священным страхом. То отношение, которого нет у меня. Вампиры долго создавали

себе репутацию, но потрудились на славу — теперь она работает на них почти без

сбоев, и она поистине бессмертнее любого из них. Я знаю о них все, что доступно,

и даже некоторые вещи, скрытые от посторонних глаз, я изучала их политику,

стремления, пути к власти и методы ее удержания, ознакомилась с десятком чужих

мнений, чтобы составить свое, и оно оказалось смехотворно простым. Они

отличаются от людей, но далеко не настолько, как представляется со стороны.

Также я принимаю то, что все они хищники и убийцы и спорить с этим трудно.

Джимми говорит, что у Пенни золотое сердце, но извините, я слабо представляю

себе вампира с золотым сердцем. Я имею представление, что такое Мастер города.

Это огромная власть и над людьми, и над нежитью, замешанная на боли, крови и

терроре, другого пути, увы, быть не может. Теперь представьте себе, что такое

Мастер целого штата. Может быть у такого существа золотое сердце, а? Не мне

судить. В моих силах лишь держаться подальше от этой грязи.

Это было в моих силах еще пять минут назад.

— Курить будешь? — спросил он с самым невинным выражением лица, и меня поймут

только сестры, которым хоть раз хотелось придушить младшего братца во сне.

* * *

И нигде и ни во сколько

Повстречались и забыли.

Брызги, капельки, осколки

Никого не зацепили.

Мы вылетели в Бостон ближе к вечеру, и почти всю поездку я проспала.

Бодрствующую часть времени я посвятила тому, что пыталась понять, как позволила

Джимми уговорить себя. Знаю, Джимми Бенедикт может уговорить беса покреститься,

но я же его сестра, я знаю его с зачатия. Единственное, что меня утешало, это

его искреннее желание помочь мне — не все братья такие, уж поверьте. И если уж я

сама не смогла найти достойный выход из положения и собралась сложить крылышки и

позволить кому-то другому получить мою премию, так должна хотя бы уметь

принимать помощь.

Мне всегда нравилось в Бостоне — если можно так сказать, потому что я была здесь

всего дважды. Нелогичное чувство, ведь по идее я должна была возненавидеть этот

город навсегда. Будучи там впервые по приглашению родителей Алана, я совершила

преступление. Второй раз — в прошлом году, по приглашению моей тетки-кровопийцы

— тоже произошло кое-что, о чем я страстно хотела забыть. И вот теперь я снова

лечу туда безо всякой надежды, что Бог наконец разлюбил троицу.

— Что Пенни делает в Бостоне? Открывает очередное казино? — спросила я у Джимми.

Мальчик из ФБР был так увлечен заоконным пейзажем (небо и облака, облака и небо),

что обрадовался моему вниманию без памяти.

— Нет, донорские пункты. Она уже набила в этом руку и только рада помочь тем,

кто не хочет тратить на это время.

— Прямо мать Тереза...

— Дагни, расслабься наконец. Она все-таки сестра нашего отца и...

— Сводная. И покойная.

— Это ничего не меняет. Признайся, ты же собирала о ней информацию в числе

прочих, и ничего предосудительного не нашла. Она почти святая. К тому же любит

тебя и хочет одного — чтобы ты позволила ей это доказать.

— Ну, считай, ты предоставил ей повод. Ладно, Джимми, я оставлю в покое светлую

память тети Пенни, если ты обещаешь не доставать меня больше. Сестра она отцу

или нет, застраивает мегаполисы донорскими пунктами или нет, отдает миллионы на

благотворительность или нет — это ничего не меняет. Тут ты прав на сто процентов.

Джимми отвернулся, бормоча: "ОК", но в тот момент, когда я меньше всего ожидала,

вдруг щелкнул меня по носу.

— Тебя не беспокоит, что ты сама не меняешься с тринадцати лет, Дагни? Пора

подрасти.

— Кто б говорил.

Хоть я и старалась сохранить достоинство своих двадцати восьми, но все же

ущипнула его. Очень больно. И нельзя сказать, что не получила удовольствия.

Как только стемнело, Джимми повез меня в пентхаус казино "Санрайз", где

остановилась Пенни. Я уже бывала здесь, и это придавало мне уверенности, рядом

был Джимми и вообще опасаться вроде нечего. Я очень надеялась в этот раз

избежать потрясений, что для натуры журналиста абсолютно иррационально, но я

хотела.

Излишне и упоминать, что сбыться мое желание не могло просто по закону жанра.

Пенни обняла меня и провела за собой в комнату. Меня все еще слегка нервировала

эта ее потребность все время касаться, но я не хотела быть грубой и терпела. Тем

более что, насколько я поняла, это свойственно им всем — трогать, пребывать в

постоянном контакте, тактильно ощущать друг друга, это признак комфорта и

безопасности. Не знаю, зачем. Они ведь способны воспринимать и своих, и людей

вообще без участия пяти чувств, но это мне нравилось еще меньше. Пусть уж лучше

трогают, чем лезут в голову.

— Дагни, ты такая красивая, — Пенни усадила меня рядом, с другой стороны сел

Джимми. Они уже успели наобниматься еще на входе, и теперь он выглядел довольным

под завязку. — Подожди... я знаю этот костюм. Он из коллекции твоей мамы,

прошлая весна?

— Угу, — сказала я, не зная, раздражаться мне или расслабиться. — Теперь скажи,

что он мне идет.

— Дагни... — подал голос мой брат.

— Она права, Джимми, ведь вы пришли по делу. Ты, наверное, очень занята, дорогая?

Я сделала усилие и посмотрела ей в глаза. Но прежде чем глаза я вдруг заметила,

что и она в мамином платье — в смысле, из ее коллекции. Прошлой весны. Оно

понравилось мне тогда больше всего, и экземпляр был всего один — его купили без

права на тиражирование. Непередаваемый цвет непалящего огня, открытые плечи и

такая мягкая ткань, что руки с ума сходили... "Кленовый лист" оно называлось.

Любимое мамино платье, и должна признаться, ни на ком оно не сидело бы лучше и

никому не шло бы больше. Пенни в нем была просто осенняя сказка, с волнами

огненных волос по плечам и фарфоровой кожей, а глаза... Они были слишком

светлыми, чтобы угадать цвет, а зрачок слишком крохотным, чтобы концентрировать

внимание. Но главное в них было выражение, нечто такое, что вдруг заставило меня

почувствовать вину.

— Я, наверное, веду себя ужасно, — произнесла я, и глаза у Джимми полезли на лоб.

— Да все в порядке, — Пенни улыбнулась, не разжимая губ, очень естественно. — Я

знаю, ты не хотела.

— Она хотела, — сказал Джимми, и это у него получилось чуть ли не естественнее,

чем улыбка Пенни. — А все потому, что мы мало общаемся. Если бы отец не...

Мое чувство вины как ветром сдуло.

— Джимми, закрой рот. Ты же знаешь, что папа вообще не хотел втягивать нас в это

и рассказал только по одной причине.

— И по какой же?

— Он думал, что мы уже взрослые люди и способны трезво оценивать ситуацию.

Пенни дотронулась кончиками пальцев до кромки моих волос, и я вздрогнула.

— Мне до сих пор больно это слышать, — сказала она тихо. — Больно все это. Я

очень любила Алекса. И люблю. Мы с ним так редко расставались... может, потому

что чувствовали, что однажды расстанемся навсегда?

— Давай к делу, Пенни.

Теперь я надеялась, что мне удалось ее ранить — хотя и близко не так глубоко,

как она ранила отца, когда ушла к Данте. Ее природа тут ни при чем, чисто

человеческие, семейные разборки. Не знаю, что там у них произошло, и знать не

хочу, но я и подумать не могла, что тридцать лет спустя мой папа, крепкий, как

пуленепробиваемый щит, будет говорить о ней и плакать. И то, что она такая

молодая и красивая, в то время как ему сделали уже две операции, а после третьей

он, возможно, не сможет ходить. Я не могла ей это простить, не могла и все.

— Хорошо. — Она поднялась с места, легко, будто газовый шарф, подхваченный

ветром. — На днях в нашем мире состоится одно выдающееся событие, которое тебя

заинтересует. Даже быть свидетелем этому — большая честь, не говоря уже об

участии.

— О чем ты говоришь?

— Дорогая, это слишком долго рассказывать, тем более я не уверена, что смогу

объяснить это адекватно. Оно стоит внимания и тщательного подхода к...

восприятию. Я с удовольствием сопровождала бы тебя сама, но по некоторым

причинам не могу.

Я едва скрыла вздох облегчения. Хотя, возможно, и не скрыла.

— Мне не нужна нянька.

— Дело не в этом. Тебя просто не пустят без сопровождающего. Кто-то должен

привести тебя, показать, ввести в курс...

— Ты даже не представляешь, с каким трудом Пенни удалось найти тебе няньку, —

ухмыльнулся Джимми. — То есть проводника. Почему-то никто не рвется на эту

экскурсию.

— Ты не прав. Просто мало кто имеет право там быть, и я даже не уверена, что вам

позволят. Но ты ведь журналист. — Пенни улыбнулась мне и склонила голову — будто

ветер качнул осенний клен. — Я сама была журналистом. Приехала сюда тридцать лет

назад, чтобы написать статью века. Не боялась ни-че-го...

— Я говорил, это наследственное, — встрял повеселевший Джимми. Замечательно. Я

даже не напомнила ему про наше с Пенни неродство, потому что она вдруг

повернулась к двери, на насколько секунд раньше, чем раздался стук.

— Входи, пожалуйста.

...Пресвятые угодники. Я привстала с дивана только затем, чтобы снова сесть,

грациозно, насколько это возможно. Кажется, куль с мукой управился бы лучше.

Все дело в том, что мой опыт общения с вампирами, не считая Пенни, скромен, но

убедителен. Он-то как раз и вошел в эту дверь.

Когда я его увидела, то чуть в окно не выпрыгнула, даром что там сорок этажей.

Нет, вру, ноги у меня как раз и отказали. Большая удача, что я хоть не заорала

на всю комнату, но боюсь, лицо у меня все же было выразительнее любого вопля.

Утешало то, что у него тоже, кажется, была реакция. Ну, с моей ее равнять было

бесперспективно по причине малой выраженности... проще говоря, он моргнул. Что в

это особенного? То, что они моргают лишь в исключительных случаях, а когда

забывают вести себя как люди или попросту кладут на это, то не моргают вообще.

Пенни моргала, но это был спектакль для меня лично. А он моргнул, потому что не

ожидал меня здесь увидеть. Наверное. Если бы не это, я бы засомневалась, что он

вообще меня узнал.

Через секунду я все равно в этом засомневалась.

— Вы ведь знакомы? — спросила Пенни.

А еще через секунду он шагнул и обнял меня, вполне по-дружески, и даже поцеловал

в висок. Губы такие холодные, что чудом не примерзли. Я только молилась, чтобы

ноги не отказали мне снова, а сделать что-то со внутренним состоянием нечего

было и мечтать.

— Привет, Дагни Бенедикт.

— Привет, Генри, — выдала я голосом, похожим на работу ручной кофемолки. — Как

жизнь?

— Знак бесконечность.

Никогда я еще не радовалась близости Пенни, поскольку предатель Джимми вдруг

схватился за пейджер, скоренько распрощался и исчез по своим делам разной

степени темности. Помните, я что-то говорила о нежных отношениях братьев и

сестер? Забудьте. Хороший брат не оставит сестру одну с двумя вампирами.

Между тем Демон делал вид, что я мало его интересую. Он придвинул к себе

пепельницу и закурил — что-то такое, от чего мне вдруг стало жарко. Казалось,

что никотиновый пластырь зашевелился и впился в кожу, будто пиявка.

Хотя я не уверена, от чего именно. Мне было еще и немножко страшно.

— Антигона, ты сказала, что хочешь ответной услуги.

Антигона?

— Да, Генри. Мало того, в этот раз я останусь тебе должна.

— М-м. — Демон вскинул брови, и вид у него стал довольный. — И что от меня

требуется?

— Ты ведь знаешь, что в течение недели-двух Эркхам сделает выбор.

Он медленно отложил сигарету догорать на краю пепельницы. Все его довольство

стремительно улетучивалось, как этот золотистый прозрачный дымок.

— И что?

— Я хочу, чтобы ты показал это моей племяннице.

— Ты шутишь.

— Нет.

— С чего ты взяла, что я смогу?

Я ни слова не поняла, только то, что Демон не очень рад, а может, и очень не рад,

не знаю. К тому же слово "Эркхам" мне сильно не понравилось. На каком-то

глубинном уровне, таком глубоком, что я и не знала о его существовании.

— Я знаю, что один из твоих детей — номинант.

— Это так.

— Поздравляю тебя, такая большая честь. Уверена, ты очень гордишься.

— Очень.

— Так помоги нам, будь так любезен. Нам обоим известно, что, возможно, Дагни

просто откажут, и в таком случае я просто попрошу привезти ее назад в

сохранности. Но если все будет в порядке, присмотри за ней.

— Это все?

— Это все.

— И ты будешь должна?

— В пределах разумного.

— Антигона, миленькая, то, о чем ты просишь, за пределами разумного. Ты вообще

представляешь, что говоришь — я возьму и просто приведу туда ее?

— Я бы сама это сделала, если бы имела допуск.

— Подожди, — вмешалась я. — Хочешь сказать, тебя туда не пустят? Тебя?

— Именно так, — кивнула она. — Туда допускаются только номинанты и их близкие.

— А я?

— А ты... — Демон посмотрел на меня как на пустое место. — А ты — никто. Если

повезет.

Уходя, я позволила Пенни обнять себя и подумала, что, возможно, мое отношение к

ней не совсем логично. Я отношусь к ней как к монстру, хотя не считаю ее — их —

таковой. Что это, просто предвзятость? Не так уж много времени прошло, прежде

чем я поняла — это лишь старая добрая интуиция...

* * *

- Кто эта леди с поленом?

- Ее здесь называют Леди-с-поленом...

Твин Пикс

Демон открыл передо мной дверцу впереди, когда я уже намылилась влезть на заднее

сиденье. Пришлось воспользоваться его галантностью, а то вдруг она закончится,

так же резко, как в прошлом году.

— Кто тебя стриг? — спросил он.

Я чего угодно ожидала, но не этого, и поэтому пошла еврейским путем.

— Это ведь не комплимент, правда?

— А ты хотела бы, чтобы это был комплимент?

Да уж, еврейские пути он знает не хуже моего.

— Нет, не хотела бы. Я нетипичная женщина, комплиментов не люблю. Их придумали с

единственной целью — влезть под кожу.

Демон коротко засмеялся, будто я его позабавила и удивила одновременно.

— Я это помню. Поэтому и спросил, кто тебя стриг.

— С единственной целью оторвать ему руки?

Он снова засмеялся, и машина плавно тронулась с места. А я наконец расслабилась

и почувствовала себя боль-мень в безопасности.

Обстоятельства, при которых я познакомилась с Демоном, украсили бы любой дамский

роман. Во всяком случае, вначале.

Тогда Джимми чуть ли не на коленях умолял меня прийти на открытие казино, раз я

уже все равно в Бостоне, и наконец я смилостивилась, хоть как мне не хотелось.

Не скажу, что меня не грызло любопытство по поводу Пенни и ее тусовки, но я не

согласилась бы, если бы мне не предоставили знак. А знак был в том, что мы с

Аланом в очередной раз поссорились.

Одному Богу известно, сколько он еще сможет терпеть меня. Я и раньше была не

подарок, а после того, что случилось в мой первый приезд в гостеприимный Бостон,

стала вообще невыносима. Тогда мы приехали к его родителям, чтобы сообщить дату

свадьбы, а потом по понятным причинам я ее перенесла. А потом еще перенесла. И

еще. И так по сей день. Не знаю, как он объяснил это мистеру и миссис Форман и

спрашивать боюсь. Я верю, что Алану мои причины не кажутся такими понятными, как

мне, но ничего не могу поделать. Поэтому он ждет и пытается понять. Два года. И

когда-нибудь у него опустятся руки, и виновата буду только я. Это ведь я

совершила преступление, не он, а страдаем мы оба. Алан говорит, что это и есть

семейная жизнь, и на это вся моя надежда.

В общем, я убежала от Алана и созвонилась с Джимми. Он был просто на седьмом

небе и, конечно, взял на себя все, включая мое вечернее платье, так что мне

оставалось только наблюдать. Все оказалось не так страшно, включая платье —

недаром же мать и теща модельеры. Мастер Филадельфии, Чикаго и всего штата

Иллинойс была не по-вампирски мила, просто красивая девочка с рыжими волосами и

теплым голосом, очень похожая на фото, которое однажды показал нам папа. Она

познакомила меня с некоторыми своими друзьями, и они тоже очень старались,

только не у всех получалось. В общем, Пенни так хотела мне понравиться, что меня

это начало пугать, но потом я выпила и жизнь показалась лучше. Началась

вечеринка, я бродила по казино, таращилась на окружающих, абсолютно не способная

разобраться, кто из них люди, а кто нет. И на удивление — без всякой задней

мысли использовать этот опыт для какой-нибудь статейки.

А потом я забрела в бар.

Народу там было немного, и среди прочих Демон баловался спиртными напитками,

поставив перед собой несколько бокалов и пробуя разные сочетания. Конечно, меня

привлекло в нем не поглощение жидкостей, способных проесть обшивку космического

корабля, и не облако золотого дыма от странных сигарет, окружающее его. Он был

красивым и грустным, а вы знаете, как женщины на это западают. При таком

освещении волосы у него были цвета коньяка. Кажется, я так и сказала, когда

влезла на стульчик рядом. А он улыбнулся мне и угостил одним из своих

убийственных коктейлей.

Не уверена, что сильнее шибануло мне в голову, улыбка или коктейль, но через

пять минут мы уже болтали так, будто были знакомы всю жизнь. Во всяком случае,

всю мою жизнь. Не то чтобы я не поняла, что он вампир. Где-то там я поняла это

сразу, но сегодня был такой вечер... его еще называют "пропади все пропадом",

слыхали? Просто парень с кошачьими глазами, слишком зелеными, чтобы быть

человеческими. И мне раз в жизни было наплевать на все, я забыла и про Алана, и

про свое преступление, и про то, что он даже не спросил, как меня зовут. Мы

смылись в его номер, а мне все еще было наплевать — на то, что я в чужом городе,

что где-то недалеко Алан не может уснуть и думает обо мне, на то, что собираюсь

сделать и с кем. Мне было так хорошо. Пока, в то время когда мы танцевали под

что-то медленное, а смешение напитков создавало иллюзию умопомрачения и

левитации, я не сказала ему свое имя.

Не помню, кажется, он спросил, что на мне за платье, когда расстегивал его. А я

сказала, что впервые надела что-то от другого модельера и надеюсь, мама об этом

не узнает. А он спросил, кто моя мать. А я сказала — Сью Эллен Сэлинджер.

А он приостановился и спросил, не родственник ли мой отец знаменитому писателю.

А я ответила, что фамилия моего отца — не Сэлинджер, а Бенедикт.

А потом в его лице что-то изменилось.

Я до сих пор точно не знаю, что именно произошло. Я только почувствовала, что

падаю, зрение у меня почти отключилось, ощущалась только тьма, незнакомая,

непроницаемая. И еще боль. Чужая эмоция, не моя, и такая страшная. Тело

отказывало по кусочку, и по кусочку же собиралось обратно. Я наполовину пришла в

себя в холле гостиницы, платье на мне было полурасстегнуто, по шее текла кровь.

Ничего серьезного — со мной ничего не произошло, а едва я привела себя в порядок,

приехало мое такси.

Меня не слушались ни руки, ни ноги, я была будто оглушена и ни черта не помнила,

позволяя таксисту погрузить меня в салон. Он не задавал вопросов — ну подумаешь,

какая-то шлюха нализалась до неприличия, хоть шею я догадалась обмотать шарфом.

Да это были просто царапины, вскользь. Будто кто-то хотел убить меня, но резко

передумал.

Я приехала к Алану. Он не спал и как обычно, ни о чем не спросил — подумаешь,

одной тайной больше, одной меньше. Еще не протрезвев, я рыдала, просила у него

прощения, но под этим всем остался смутный страх того, что произошло или не

произошло той ночью. И порази меня Боже молнией, если я хотела знать. Я хотела

просто избавиться от этого ощущения, и Алан помогал мне как мог.

Это не значит, что сейчас я собиралась спросить у Демона в лоб, что на него

тогда нашло. Просто пыталась сообразить, как себя вести, а он... Вроде бы плохо

помогал, но у него это выходило лучше, чем у Алана. К тому же определенные

догадки у меня были — возможно, тогда он понял, что я племянница Пенни, и не

захотел проблем. Хотел ли он меня убить до того, как узнал имя? Может быть. А

может быть, и нет. Просто этот вариант меня кое-как устраивал.

Сейчас я сидела, а в голове крутилась праздная мысль — я пыталась вспомнить,

собирались ли у него волосы в хвост в прошлом году или нет.

— Одного не пойму, Дагни. Зачем это Антигоне понадобилось обсуждать все эти дела

при тебе, вместо того чтобы уладить заранее? Она ведь могла договориться со мной

еще до твоего приезда.

Я посмотрела на него искоса, впервые за всю эту поездку. Никаких флюидов. Я не

могла поверить, но так оно и было, и если в этом его заслуга, то я была почти

благодарна. Да нет, сильно благодарна. Ощущение того, что мы сто лет знакомы,

осталось, но в остальном появилось нечто совсем другое — больше всего

напоминающее наши с Джимми отношения. Небрежность и небольшая снисходительность,

так бы я сказала. До этого я и не понимала, как это может быть замечательно.

— Не думаю, что ты не знаешь ответ.

— Просто интересно, совпадут ли наши версии.

— По моей версии, она очень хотела, чтобы я осознала, какую офигенную услугу она

мне оказывает.

— И ты осознала?

— А то. Версии совпали?

— Ну почти. Сколько тебе нужно времени, чтобы собраться?

А мне-то казалось, что говорить без всяких переходов — лично мой талант. Да я

еще и распаковаться не успела, так сказать, с корабля на бал. Мои чемоданы так и

стояли посреди номера — чего меня Джимми не сумел уговорить, так это поселиться

у ближайшей родственницы в этом городе. Про мистера и миссис Форман вообще молчу.

— Нисколько. А сколько времени есть?

— Нисколько.

Он набрал номер, не отвлекаясь от дороги:

— Джоди, лапочка, сгоняй ко мне и привези в аэропорт все необходимое. Полчаса.

Как он? Пусть Энни глаз с него не спускает, иначе... Спасибо, детка. Ты лучшая.

Я откинулась на спинку и выдохнула. Ничего себе ритмы. Только когда мы, захватив

мои вещи, приехали на аэродром и погрузились в небольшой уютный самолетик, удел

звезд шоу-бизнеса и нуворишей, до меня дошло. Я так и не спросила, куда летим.

В принципе, пока чувство безопасности не покинуло меня, это не имело значения.

Тогда, после нашего так называемого знакомства год назад, я решила навести о

Демоне небольшие справки, и у меня просто волосы дыбом встали. Насколько он был

мил в общении, настолько дурная был у него репутация. А это значит очень. В

некоторые вещи и поверить было трудно, не то что представить, и это с учетом

того, что информации оказалось, мягко говоря, немного. Даже о Данте по Интернету

можно было больше узнать, и все благодаря закону о частичной легализации,

приведшем к одному знаменателю разброд и шатание во всех крупных городах страны.

Все пробные правила типа "Бизнес-ланча", когда вампирам давалось право на охоту

в течение трех часов после полуночи (Бостон); частичной легализации с донорскими

пунктами (Чикаго, Филадельфия); культа охоты и истребления (Нью-Йорк, Л. -А.)

были заменены одним-единственным законом. Как в фильме: "Все то, о чем мы так

долго мечтали..." Ко всему прочему "Правило Перл" ограничивало их количество под

страхом смерти, что радовало. Можно сказать, что Пенни и К победили. После этого

информация, конечно, рекой потекла, но во всей этой реке такая большая рыба как

Демон умудрялась прятаться не хуже лох-несского чудовища.

Не скажу, что мне не хватило того малого, что удалось найти. И не скажу, что я

была сильно удивлена, но все-таки — я ничего такого в нем не почувствовала...

Просто прежде я была уверена, что разбираюсь в людях, и то, что Демон — не

человек, мало меня утешало. Я по-прежнему не верила, что люди и бывшие люди так

уж сильно отличаются друг от друга.

В любом случае, это было хоть что-то. Пока я бегала в ванную за зубной щеткой,

всемирная сеть должна была поискать "Эркхам", но поиски закончились ничем. Может,

я неправильно написала? Вряд ли. В общем, не было выбора, кроме как довериться

единственному на данный момент источнику, а доверять ему очень трудно.

— Почему ты зовешь ее Антигоной?

— Я ожидал другого вопроса от журналистки.

— Тебе кажется, что имя Пенелопа не очень ей идет?

— Нет, оно ей идет. И Пенелопа, и Антигона — воплощение верности и жертвенности,

а она такая. Просто в Антигоне есть "анти".

— И что это значит? То есть — я знаю, что значит "анти", но как это относится к

Пенни?

— Вот тебе и пища для размышлений.

— Ладно. Ты ведь ждешь от меня другого вопроса, а я ждала времени его задать.

— Считаешь, оно пришло?

Да, говорить с ним оказалось куда сложнее, чем в первый раз. Но на этот счет у

меня тоже была теория — теперь меня ему почти навязали, а он, вероятно, не очень-то

привык играть по чужим правилам... Уф. Я просто хотела думать, что хотя бы

некоторые мои предположения верны, иначе скоро самообман покроет меня с головой.

А это может быть опасно. Очень опасно.

Я подумала о том, что сигареты оставила дома, и возгордилась сама собой. Неделя

— это много, я бросила сразу, не уменьшая дозу — от пачки в день до нуля. Это

была очень длинная неделя.

— Что такое Эркхам?

— Не что, а кто, — ответил он, и в его голосе мне почудилось легкое раздражение.

— Антигона тебе вообще ничего не рассказала?

— Решила, что у тебя лучше получится.

— Не уверен... Я никогда прежде не пытался объяснить человеку, кто есть Эркхам.

Это не так уж просто.

— Чего проще? Начни так: "Эркхам — это..."

— Она не "это".

— А кто? Существо?

Он вроде даже вздрогнул, будто я вогнала в него иголку.

— Послушай, если ты такая проницательная, то можешь разобраться во всем по ходу.

— Я тебя что, обидела?

— Ты себя сильно переоцениваешь.

— Тогда значит, не тебя?

Я наконец догадалась заткнуться, чтобы почудившееся мне раздражение Демона не

стало реальностью на высоте пять тысяч метров. Но он смотрел на меня с улыбкой,

в которой не было ничего, кроме благодушия и расслабленности — куда что и делось.

Мне бы так уметь.

— Прежде чем получить представление об Эркхам хотя бы в той степени, что тебе

доступна, ты должна понять эмоции, которые она вызывает.

— Значит, все-таки "она".

— Схватываешь на лету. Итак, скажи мне, Дагни Бенедикт, как ты понимаешь, скажем,

"благоговение"?

Я пожала плечами.

— А как еще? Благоговение. Преклонение, восхищение...

— Я знаю, что ты умная девочка, училась в университете и знаешь значение слова.

Я только сомневаюсь, что ты понимаешь смысл.

— Почему это?

— Может, потому, что никогда ничего подобного не испытывала. Но ты на правильном

пути. Преклонение, восхищение... обоготворение, вознесение. Священный...

— Страх?

Не знаю, почему это у меня вырвалось. Это было чисто интуитивно и казалось мне

очень правильным. Но Демон поморщился, будто я сказала пошлость.

— Трепет, Дагни. Священный трепет.

— А это не одно?

Он склонил голову, рассматривая меня, а я только утверждалась в своей правоте.

Что-то в этом было.

— Хочешь, скажу, о чем ты думаешь?

Я в ужасе помотала головой в смысле "нет".

— Ты думаешь, что однажды на миг испытала нечто похожее ко мне. Я имею в виду

страх.

— Непра... то есть... блин. Зачем ты тогда спрашивал, хочу ли я это слышать?

Блин. Ну, может, на миг.

— Страх? Возможно. Восхищение? Твое дело. Но все это лишь подтверждает, что

смысл ты понимаешь неверно.

— Так объясни мне. Найди слово, по твоему мнению, наиболее близкое, чтобы я

поняла.

— Она... Она — зеркало.

— Чем дальше в лес, тем толще партизаны... Зеркало. Зачем вам такое зеркало, вы

ведь и так отражаетесь в любом?

— Это все фигурально. Ты ведь знаешь, что такое фигурально?

— Ха-ха. Я уже не обижаюсь, не пытайся.

— Мы — и есть отражения, мы такие, какими нас видят, представляют, боятся.

Фантазии, кошмары, полумифы. Такой себе собирательный образ. А она — не такая.

Ее все видят одинаково, и она видит нас такими, какие мы есть.

— Значит, она все-таки реальна?

— В смысле — осязаема? Да. Она реальна.

— Уже лучше. Насколько я поняла, Эркхам имеет над вами какую-то власть?

Нет, ему определенно не нравится, когда я произношу ее имя.

— Мы все принадлежим ей, а она — нам.

— Если Эркхам — всенародное достояние, то почему я нигде не встречала ни

упоминания о ней?

— Потому что она наше достояние, а не ваше.

— Знаешь, Генри, я немного читала о вас. Хочешь сказать, что кто-то имеет над

вами такую безраздельную власть, и в вашем отношении к ней нет страха?

— Благоговение — очень светлое чувство, абсолютно позитивное. Мне жаль, что ты

вряд ли сможешь когда-либо ощутить его.

— Похоже на веру?

— Оh. My. God... — Демон с деланным изумлением всплеснул руками. — Ты неверующая.

Точно.

— С чего ты взял?

— А с того. Если бы верила, то сама мысль, что Эркхам — божество, показалась бы

тебе святотатством.

— Глупости. Она ведь ваше божество.

— Бог для всех один, ты должна это понимать и, пожалуйста, не своди разговор к

этой бесперспективной теме. Просто прими как аксиому.

— Я запуталась. Значит, Эркхам — не божество?

— Нет. Но если тебе так проще понять, то пусть будет. Хоть это и изрядное

богохульство.

Самолет тряхнуло, повело на посадку. Я закрыла глаза и почувствовала тошноту —

точно не знаю, от чего.

И с чего это Пенни взяла, что Демон объяснит мне все лучше?

* * *

Не задерживай его, девочка!

Знаешь, сколько стоит его время?

Тысяча фунтов - одна минута!

Маленький аэродром был темным, будто заброшенный — если бы я обратила внимание

на отсутствие ориентировочных огней, то с ума сошла бы от страха. Но мы

приземлились благополучно, и это указывало лишь на то, что нашему пилоту

подсветка ночью не нужна. Да к тому же мне было не до этого, меня так жестоко

мутило, что если бы не Демон, я бы свалилась, едва почувствовав под ногами

твердь.

— Дыши глубоко, — посоветовал он довольно равнодушно, — вот и наш экипаж. Ехать

недолго, через пару минут будем на месте.

Еха-ать... Уф. Я послушно вдохнула, засунула в рот еще две таблетки и поплелась

за ним к экипажу. То есть к машине. Машина была классическим катафалком, но я

предпочла оставить всяческие аллюзии на завтра и думала лишь о ванне и

горизонтальном положении.

Мои незамысловатые мечты скоро сбылись. Луна то появлялась, то гасла, но после

того как за окнами промелькнули с полсотни елей, уходящих верхушками в епархию

НЛО, мы наконец въехали во двор какого-то поместья. Некоторые окна горели, и это

слегка радовало.

— Это что, замок Дракулы? — спросила я, вылезая из машины и кутаясь — холодно

было не на шутку.

— Это отель. — Демон достал из багажника наши вещи, и даже мой замутненный

рассудок уловил, что у него их в три раза больше, чем у меня. — Старый добрый

Охотничий.

— Для охотников? — брякнула я и тут же пожалела, потому что Демон весело

улыбнулся мне — немного шире, чем я предпочла бы.

— Точно. Для охотников.

А этажей там было всего пять — наверное, он казался огромным из-за высоких

потолков. Я сделала шаг и вдруг замерла. Мороз пробежал по всему моему телу, от

кончиков пальцев ног по позвоночнику до мозга, укрыв его ледяной коркой. И виной

была совсем не погода. Демон просто стоял и молчал, глядя на отель, но мне

показалось, что он слушает. Или чувствует, не знаю, как уместнее сказать. Лицо у

него застыло и сверкало в темноте, как маска изо льда, не было никакого

шевеления воздуха, ресницы и волосы оставались неподвижными. Остановись,

мгновенье. Ты... прекрасно, да, но больше так не делай.

И как только я открыла рот, чтобы попросить его показать хоть какие-то признаки

жизни, холод вдруг отпустил, мгновенно, будто окатили теплой водой. Демон

посмотрел на меня, впервые с каким-то интересом, и сказал:

— Ну что, пошли, Дагни Бенедикт. Кажется, нам дали зеленый свет. Пока что.

Пока что — это не очень хорошо, но я предпочла закрыть на это глаза. Пока что.

В холле было пусто и тепло. Демон заглянул в регистрационную книгу, потом снял

со стены пару ключей.

— Номера напротив, не возражаешь? Я же обещал Антигоне присматривать за тобой,

особенно в таком месте.

Поскольку посторонних примесей в его голосе не было, я взяла ключ без пререканий

и позволила отвести себя в номер.

— Что там в книге было?

— Почти все на месте. Финалисты, я имею в виду.

— Финалисты?

— Да, начало отбора мы пропустили, но попали как раз на самое интересное, не

соскучишься. Здесь двое, и завтра я постараюсь познакомить тебя с ними.

— Только не говори, что тебе самому не интересно.

— О, ты уже говоришь так, будто понимаешь, что происходит. Это хороший знак.

— Кто еще?

— Что?

— Я спросила — кто еще финалист? Ты сказал "почти все", а кого еще нет?

Он пожал плечами.

— Ты меня поймала. Понятия не имею.

Отель был настолько же теплым внутри, как холодным снаружи, и сочетал в себе

простоту и роскошь. Как в старые добрые времена, когда еще не было кабельного

телевидения, а на стенах висели головы охотничьих трофеев и в номерах горели

камины. Камин был и здесь, а из чудес цивилизации только ванная комната, и ей я

обрадовалась даже больше, чем бару. Бар я тоже проверила, текила там была. Ма-аленькая

бутылочка. Но я не собираюсь напиваться, я, может, вообще не прикоснусь к ней.

Просто текила — единственный напиток в мире, способный снять мне стресс, так уж

есть. После сигарет, конечно, но с этим покончено. И хотя я очень надеялась, что

нечего будет снимать, по-настоящему в это верилось слабо.

Кстати, учитывая специфику гостей отеля, охотников, головы трофеев могли стать

для меня настоящим стрессом, если бы имели место...

Холл на втором этаже был огромным, там стояло много кожаных кресел, растения в

кадках, на стенах висели интересные картины. Я оставила их на потом, поскольку и

так было на что посмотреть.

Освещение сделали приглушенным, и в то же время достаточно ярким, чтобы не

скрываться за тенями. Сразу я увидела троих, они расположились в другом конце

комнаты напротив нас, и если бы я не наблюдала, то и не заметила бы, как они

обменялись с Демоном взглядами и едва заметными кивками. Человека среди них я

распознала сразу, несмотря на расстояние. Может, потому, что он выглядел

удивленным. Возможно, никто из этой компании не ожидал встретить здесь Демона,

но не скрывал этого только он.

— Это Калеб и Джорджия, — сказал Демон вполголоса, — мои дети.

— Ты их создал? — рассеянно переспросила я, рассматривая одну из самых красивых

пар, которую видела за всю жизнь. Они были темноволосы и темноглазы, только

иногда волосы отливали вином, а глаза — янтарем. Такие роскошные волосы, как у

Джорджии, могли мне разве что присниться, они время от времени занавешивали

безупречное лицо и падали почти до пояса. Платье на ней было глухое, со стойкой,

и длинное до пола — ох, будь у меня такая грудь, я бы ее не прятала... У Калеба

волосы были зачесаны назад, но этим открывали черты лица на миллион долларов —

пожалуй, он был покрасивее подруги. Не потому, что я оценивала его как женщина.

Ну, немножко и поэтому. Он был в одежде, средней между парадной и свободной, и

трудно было представить, какая из этих крайностей пошла бы ему больше.

— А что, считаешь, я не способен создавать прекрасное? — хмыкнул Демон, но без

сарказма — ему самому доставляло удовольствие смотреть на них, хотя он этого и

не демонстрировал. — С ними Уильям. Их сателлит.

Я знала, что такое сателлит, но никогда их не видела. Люди, которые живут с

нежитью, сорри за оксюморон. Честно говоря, в моем представлении это было больше

похоже на... не знаю, на рабство, что ли. Но Уильям... он был, пожалуй, не хуже

их и держался на равных. И если бы не его реакция на Демона и не это свечение их

лиц и глаз, я не признала бы в нем человека. Во всяком случае, с первого взгляда.

У него была парадоксальная "здоровая бледность", если можно это представить, и

тоже темные глаза, неспешно скользящие по холлу, но он не был так закрыт, как

они. И со второго взгляда это казалось все очевиднее, видимо, такой опыт

приходит с годами... А с третьего взгляда мне показалось, что я его где-то

видела. Где-то в привычном для меня месте и не раз. Где же?..

— Они давно вместе? — спросила я шепотом.

— Не шепчи, тебя все равно услышат, если захотят. Не очень давно, несколько лет.

Впрочем, у тебя будет возможность пообщаться с ним, если он пожелает. Уильям не

сильно компанейский парень.

— А почему он с ними?

— У него и спросишь.

Я вдруг поняла, что Демон не хочет об этом говорить, а если он не скрывал эмоции,

значит, сильно не хотел говорить. Это меня заинтриговало. Но ненадолго. Потому

что в следующую секунду я просто проглотила язык.

— А вот и Сидди, — сказал Демон.

Да, Уильям был очень хорош собой, а дети Демона просто неотразимы. Но Сидди...

когда я увидела ее, пересекающую комнату, то почувствовала себя никчемной.

Ничтожной. Нет, вру, это чувство было вторичным. А вначале навалилось восхищение,

почти шок, резкий, как контрастный душ.

Я не подозревала, что такая невозможная красота способна воплотиться в

конкретном существе и принять осязаемую форму. Сидди остановилась в полупрофиль,

сосредоточившись на одной из картин, и каждое ее движение хотелось запечатлевать

— а каждое новое движение казалось выразительнее прежнего. Голова, идеально

посаженная на тонкой и длинной шее, вдруг слегка повернулась, и нам сверкнул

глаз насыщенного цвета стали, того же оттенка, что и ее волосы, небрежно

заколотые длинной серебряной шпилькой. Она просто ослепляла, я боялась смотреть,

чтоб не лишиться глаз. На ней было серебристое платье по фигуре, но одежда

казалась лишь бледной рамкой для ее красоты, и я наконец нашла в себе силы

оглядеться по сторонам. И пришла к интересному выводу. Кажется, Сидди произвела

такое впечатление только на меня.

Нет, опять вру. Только я не смогла его скрыть. Это вероятнее.

— Демон, — произнесла она, и голос ей очень подходил — так крошится лед

специальным ножом. Не сильно приятный звук, но его недостаточно, чтобы испортить

впечатление.

— Сидди.

— Пришел поддержать своих детей?

— Они не нуждаются в поддержке. — Демон улыбался ей и казался мне как никогда

живым. Он ее не боялся, и это меня успокоило. Может, она и не враг. — Поздравляю

тебя с номинацией.

— И тебя. Это большая честь. Ты, вероятно, очень гордишься.

— Очень.

У меня возникло ощущение дежа вю. А также того, что подобный разговор я слышу не

в последний раз.

Сидди скользнула по мне взглядом, будто пропустила электроискру, но ничего не

сказала. Занятно. Пока она уходила, я таращилась ей вслед, и совершенно

неприлично.

— Остерегайся ее, — сказал вдруг Демон, как только Сидди покинула помещение.

— Почему?

— Сидди — Мастер Канады.

Я присвистнула, и Уильям бросил на меня темный внимательный взгляд.

— Да, территория немаленькая, но нашего брата там чуть ли не меньше чем в одном

Новом Орлеане, так что не в этом ее опасность.

— Она очень... Господи, у меня слов нет.

— Я знаю. Приди в себя и выслушай меня. Я не упомянул, по какому принципу

отбираются номинанты?

— По внешности?

Он усмехнулся.

— Да если бы так, то на кастинг не хватило бы и года. Каждый из них имеет

особенность, и эта самая особенность кажется для Эркхам интересной. Настолько,

чтобы ее обладатель был с ней... как это объяснить?.. заботился об Эркхам

неопределенное количество ближайшего времени.

— Чериш, — вдруг вырвалось у меня.

— Что?

— Знаешь такую группу "Адовы отродья"?

— Ты б еще спросила про "Роллинг Стоунз". Кто-то на рубеже этих тысячелетий

может не знать Дэвила Сазерленда и его бешеных чертей?

— В общем, однажды мне поручили взять интервью у детей рок-легенд, — пояснила я.

— Лив Тайлер, Келли Осборн, Элизабет Джаггер и прочие. Среди них и Торн

Сазерленд, ей тогда лет двадцать было. Блин, у меня от нее мороз по коже

продирал, и дело даже не в том, что она была похожа на припанкованную Уэнсдей

Аддамс — увешанную цепями, помешанную на смерти и абсолютно больную на голову.

— А в чем?

— Это было что-то жуткое, из... из глубины откуда-то, не знаю. Как сама смерть,

или... уф. Ты умеешь рассказывать истории лучше меня, так что не издевайся.

— И не думал. У тебя славно получается.

— Короче говоря, не так давно я встретила в поезде одну парочку, наверное,

молодоженов, потому что они друг от друга почти не отвлекались. Эта женщина...

она была в светлом платье и с каштановыми волосами, без косметики и пирсинга,

даже без сережек в ушах... и все равно я готова была поклясться, что это Торн.

Хотя прошло столько лет, и все равно... Но это вряд ли была она.

— Почему?

— Муж называл ее как-то по-другому, не Торн. А вот она — она называла его "мой

Cherish".

Демон не сводил с меня глаз, и я не могла понять, притворяется он или ему

вправду интересно.

— Ну... когда ты сказал, что один из номинантов будет заботиться об Эркхам, мне

пришло в голову это слово.

— Чериш. Мне нравится, — сказала вдруг Джорджия издалека, и я впервые

встретилась с ее чудесными бархатными глазами. В отличие от глаз Сидди, они не

били, как электрошокер, и это было приятно. — В точку, правда, Кейли?

— Да, Джиа, — подал голос Калеб. Не знаю, показалось мне или нет, но я

почувствовала в нем некоторое напряжение — такое бывает в приемном покое больниц.

Они с Уильямом не отходили от Джорджии в той самой постоянной потребности

касаться, но в этом варианте, видно, был иной подтекст. Кроме любви. Я как-то

сразу поняла, что эта Джиа и есть второй номинант.

Ясно было, что они нас слышат, хоть расстояние и велико, и все равно —

странновато.

— Ну вот, а говоришь, не умеешь рассказывать. — Демон встал и подал мне руку. —

Если уж отвлекла их от проблем, это делает тебе честь. Чериш. Это и правда

хорошо.

— Куда мы идем?

— В номера. В смысле — по номерам. Ты ведь устала.

Что да то да.

— Но ты не закончил, насчет Сидди.

— А... В общем, Чериш, как ты говоришь, всегда обладатель какого-то качества,

выделяющего его среди других. Прежний был человеком, колдуном вуду — это большая

редкость.

— Колдун?

— Человек. Обычно Чериш — редко смертный, они слишком быстро... изнашиваются. Но

он был особенный, раз его выбрали. Умел говорить с духами и останавливать сердце...

Я пожала плечами — не знаю, какой в этом прок. Ну, может, Эркхам виднее.

— А Сидди?

— Сидди — телепат.

— Я думала, вы все...

— В какой-то мере мы все сенситивы, но такие как Сидди — редкость, их всегда

видно, будто звезда во лбу горит. Лично я кроме нее знаю только одного такого,

но он еще очень молод и относительно безобиден.

— И чем сенситив отличается от телепата?

— Сенситив читает чувства, а телепат видит картины.

— Не слова?

— Нет, слава Богу. Телепат лишь интерпретирует картины, но сенситивные

способности, которые есть у любого вампира, дополняют все это эмоциями, и

создается вполне правдивый образ. Хуже всего, что по натуре они настоящие хакеры.

Себя-то я в обиду не дам, но ты будь осторожна.

Я почувствовала приступ страха. Хотя с чего бы — у меня ведь всего одна мрачная

тайна. И вряд ли она шокирует Мастера Канады.

— Как?

— Постарайся не общаться с ней в мое отсутствие. А сопротивляться бесполезно —

Сидди и не такие коды ломала, так что расслабься и получай удовольствие. Думай о

светлячках и бабочках. Иначе можешь запросто очутиться за высокими стенами с

колючей проволокой и еженедельной терапией. Спокойной ночи.

Вот и усни после этого.

Камин хорошо прогрел номер в мое отсутствие, и это был просто невероятный кайф.

Здесь даже оказалась маленькая кухонька с кофеваркой — это для тех, у кого

боязнь доставки в номер, что ли? Вылежавшись в ванне, я была стопроцентно

уверена, что захочу спать, но как только выбралась, сон как рукой сняло. Может,

из-за того, что я с энтузиазмом искала в сумке свой халат. А еще больше потому,

что не нашла.

Махровый халат из ванной был мокрый насквозь, поскольку вытираться я терпеть не

могу. Я поискала взглядом кнопку для вызова обслуги или телефон, но не нашла...

да если бы нашла, не факт, что воспользовалась бы. Бросив тоскливый взгляд в

сторону камина, я робко выглянула и постучалась в дверь напротив.

Она приоткрылась, потому что не была заперта.

— Генри! — позвала я.

— М?

Кратко и ясно, блин.

— Тут обслуга есть?

— Естественно. Это же пять звезд. Тебе что-то нужно?

— Ничего особенного. Халат дома забыла, — стала я объясняться, понятия не имея,

зачем. — Ну ладно, тут так жарко, сейчас и этот высохнет. Прости за беспокойство.

— Мгм.

Я закрыла дверь и села на кровать, не в силах отделаться от странных мыслей.

Перепады настроения Демона меня уже потихоньку начинали пугать, а еще больше то,

что я так и не понимала причину. Но... волею судьбы он был единственным, на кого

я могла полагаться в этом рассаднике монстров, а на нет и суда нет. Я вздохнула.

Только и остается, что подружиться с кем-нибудь еще. Хотя — идея дрянь.

В дверь постучали, но вместо обслуги появился Демон. Я просто обалдела от того,

что было на нем надето. Даже если отвлечься, что это вроде был халат, он поедал

глаза своими красками — вроде бы что-то восточное, и в то же время я не узнавала

ни одного узора. То, что казалось канареечным птичьим пером, от движения

переливалось во вьющийся локон бирюзового цвета, который так же легко

трансформировался в огненно-красный змеиный язык и волну самого синего цвета.

Когда Демон остановился передо мной и ткань перестала колебаться, я осознала,

что неплохо было бы закрыть рот и посмотреть куда-нибудь выше, например, в глаза.

— Держи, — сказал он и бросил мне на колени нечто примерно в тех же красках — на

ощупь оно было еще лучше, чем на вид. Казалось, что вся вещь может пройти через

перстень, как в сказках. — Надеюсь, ты в ней не утонешь. А обслуга здесь бывает

только днем.

Я так сильно хотела отказаться, но мои руки вдруг зажили своей отдельной жизнью

и сграбастали это произведение искусства, а ноги потопали в ванную. Надевая это

на себя, я с трудом вспомнила, что даже спасибо не сказала. Ну, никогда не

бывает слишком поздно, так ведь?

— Не за что, — отозвался он. Ткань укутала меня, как мамины руки, я посмотрелась

в зеркало. Это был не халат, а рубашка, и хотя вырез почти сползал с моих плеч,

а длина, учитывая рост Демона, была мне по колено, впервые за последние

несколько недель я нашла себя потрясающей.

— Тебе идет. Это не комплимент, а факт.

Демон сидел перед камином по-турецки и смотрел на огонь — тем же взглядом он

прошелся по мне, не изменив его ни капельки. Под его халатом оказались такие же

штаны, а верх от этой пижамы, видимо, был на мне. Он курил одну из своих золотых

сигарет, которые я уже видела в нашу первую встречу и у Пенни, от них плыл

сладкий и легкий дым. Рядом лежала начатая пачка без всякого логотипа.

— Спасибо за честность. Что ты куришь?

Он взглянул на тлеющую сигарету.

— Золото инков.

— Я думала, что золото инков — это средство от импотенции.

— Да что ты? — Он снова посмотрел на сигарету. — Не исключено.

— Можно?

Демон кивнул, и я достала одну из пачки. Не курить — посмотреть, хотя от

соблазна сводило скулы. Он вдохнул, и его глаза затянула позолота, ненадолго,

пока он не выпустил дым. Мне показалось, что и в нем сверкали золотые блестки.

— Можно, если хочешь, чтобы у тебя сгорели легкие.

Я положила сигарету назад и открыла ноутбук. Она позолотила мне пальцы, хотя

стряхивалось легко. Демон слегка приподнялся, но я так и не узнала, собирался ли

он уходить или нет, потому что сказала:

— Хочешь, посиди со мной, пока я обработаю информацию. Если, конечно, у тебя нет

других дел.

— ОК, — легко согласился он. — Понадоедаю тебе немного. Тем более что для

экзотической вечеринки у нас полный бар и даже такие стильные шмотки. — Он снова

посмотрел на меня, но в этот раз взгляд был теплее, будто тоже согревался от

камина. — Только знаешь, чего не хватает?

— Чего?

— У тебя косметичка есть?

— Конечно, есть, — почти обиделась я. — Вон, на столике. И вообще, в такой

суматохе я прям только и думала, чтобы...

Демон вытряхнул содержимое косметички на ковер и нашел среди вороха всякой

ерунды подводку для глаз.

— Вот самое то. Ну что, усовершенствуем макияж?

Я от него чуть не шарахнулась.

— Я сама.

— Сама? Готов биться об заклад, ты этой штукой никогда не пользовалась.

— Ничего подобного! Зачем бы она здесь валялась?

— Да тут полно вещей, которыми ты не пользуешься. А этим — сто процентов.

— Ничего подобного. Дай, я сама!

Демон улыбнулся мне так снисходительно, что захотелось выцарапать ему глаз.

— Не доверяешь?

А хоть бы и так.

Он будто мысли прочитал. Протянул мне подводку и приблизился настолько, что

близость огня уже не казалась мне такой опасной.

— Тогда давай первая. Видишь, я тебе доверяю. Давай.

Ох, мне бы уползти куда-нибудь или внятно отказаться со всеми аргументами, но

подводку я взяла. Рука слегка задрожала.

— Не боишься? — спросила я, чувствуя, как в глубине шевельнулся азарт. — А вдруг

я промахнусь? Будешь, как Улисс, ходить в очках до конца времен.

— Я и так в них хожу, — усмехнулся он и придвинулся еще ближе. — Что касается

Улисса, то даже отсутствие обоих глаз не испортило бы его божественной красоты.

— Не могу не согласиться...

Его лицо враз стало мечтой визажиста — абсолютно неподвижным, но в зрачках

играло пламя, на который трудно было не обращать внимания. Я изо всех сил

сосредоточилась и недрогнувшей рукой провела полоску, немного растушевала и

вывела к виску. Второй раз дался уже совершенно без опаски, и я отстранилась,

чтобы полюбоваться результатом.

— Я же говорил, у тебя получится.

Глаза у Демона в черной кайме стали совсем кошачьи, узкие и хищные, а в

естественном бледно-зеленом засверкала холодная лимонная желтизна. Когда он

рисовал мне стрелки, я, наверное, находилась еще под впечатлением, потому что не

помню ни страха, ни напряжения. Помню только результат. Я и не подозревала, что

могу выглядеть так... экзотично. Не Шехерезада, конечно, но тоже ничего.

Мы треснули по бокалу белого вина, и Демон разлегся рядом, пока я полчаса

стучала клавишами, стараясь ввести в память компьютера свои сумбурные мысли. Их

было немного, но сейчас я уже считала это удачей. Все еще впереди. Чем бы ни

было это "все".

— Какие планы на завтра? — лениво спросил он, наконец отвлекаясь от огня и туша

в пепельнице десятую сигарету. К счастью, весь дым утянуло в камин, а то можно

было бы топор вешать. Хорошо, что я такая стойкая.

Я поставила последнюю точку, сохранилась и закрыла крышку.

— Пока вы все спите, хочу пообщаться с Уильямом.

— Почему ты думаешь, что днем он покинет свою семью?

— Мысль есть. Что вы здесь едите?

— То же, что и всегда, — сказал Демон нейтрально, но в сочетании с этими глазами

прозвучало как-то... бр-р-р.

— Да я понимаю. В смысле — где и как?

— Лучше тебе не знать.

Он потянулся, как кот, сжал и разжал пальцами длинный ворс ковра в такт словам,

и я быстренько поверила.

— Но Уильям человек, значит, ест то же, что и я. А обслуга появляется днем.

Значит, мы можем встретиться в ресторане гостиницы — здесь же он есть?

— Ну естественно...

Взгляд Демона все меньше мне нравился, тепло уходило, будто от сквозняка.

Внезапно я поняла, что совсем не контролирую ситуацию, я не могу ничегошеньки,

ни разрядить обстановку, ни сообразить, по какой системе она то накаляется, то

нет.

— Знаешь, Дагни...

— Только ради Бога, молчи, если хочешь сказать, что я молодец, — сказала я

поспешно. — Или что удивлен наличием у меня мозговой деятельности.

Он вдруг поднялся на ноги, и я подскочила следом, потому что стать настолько

ниже его даже в росте было довольно жутко.

— Я хотел сказать, чтобы ты оставила себе рубашку. А твоя идея — с чего ты взяла,

что я вообще захочу ее комментировать? Она примитивна. Ведь еду можно заказывать

в номер. Удачи.

— Спокойного дня, — пробормотала я в унисон с захлопнувшейся дверью. Уф. Надеюсь,

что утро хоть немного мудрее вечера. Хоть чуть-чуть.

А курить все же охота...

* * *

Все, что тебя касается,

Все, что меня касается,

Все только начинается.

Я разодрала глаза часов в десять, не проспав и пяти часов, но у меня был повод.

Я вспомнила, где видела Уильяма. На фотографии в альбоме Алана, я была почти

уверена, а если так, то "круглость" земли меня иногда просто поражает.

Еще до нашей встречи Алан был самым молодым бостонским мародером, то есть

дневным убийцей вампиров, и состоял в элитном отряде Лучших Семи. Тогда ему было

всего восемнадцать. Потом, когда отменили "Бизнес-ланч", закон, позволяющий

вампирам охотиться три часа после полуночи, а людям — убивать их три часа

пополудни, мародерство на время заморозили... и вскоре упразднили, приветствуя

частичную легализацию нежити. Теперь они имели право на собственность, платили

налоги, довольствуясь при этом донорскими пунктами, давно прошедшими закалку в

епархии Пенни и Данте. Частичной легализация называлась потому, что все разборки,

касающиеся вампиров, — и суды, и казни — производились только их верховной

властью, не людьми. И производились неплохо, судя по вполне сносной дисциплине.

Так называемое "Правило Перл", введенное в обиход бывшим Мастером Чикаго еще в

середине прошлого века, ограничивало их численность, а лучшего и желать нечего.

Не знаю, насколько сыты волки, но овцы могут чуть расслабиться.

В общем, до того, как папа все нам рассказал (а еще до того, как Джимми

познакомил нас с родителями своей будущей жены), я считала, что Алан — самый

необычный человек в моей жизни.

— Слушаю, — раздался голос Алана, и у меня заскребло в горле.

— Привет, — еле-еле подала я голос. — Как ты?

— Что-то случилось?

Алан знал меня как облупленную. Неужели? Неужели я не могу позвонить просто так?

Нет?

— Все в порядке, меня... в общем, я в командировке. Слушай, когда ты был в

Лучших Семи, с вами работал Уильям?

— Макбет, — ответил Алан, так тихо, что я не могла оценить, как больно ему

сделала. Блин, не могла позвонить просто так! — Да, он был с нами, друг Джейсона.

Первого из Семи.

— Я помню.

— Там темная история какая-то. В ту ночь незадолго до того, как распустили Семь

Лучших и всех мародеров, много наших пострадало — Джейсон, Сэм, Кэтрин... И Уилл

тоже, говорили, что он был на каком-то задании и не выжил... А почему ты

спрашиваешь?

— Да тут надо, для статьи... Что он был за человек, Алан?

— Нормальный парень. Не фанатик. Не знаю вообще, убил ли он хоть одного... мы

все были под влиянием Джейсона, а он, его лучший друг, — нет. А вообще мы мало

общались.

— Спасибо тебе большое, Алан. Я позвоню.

— Хорошо, — сказал он, а прозвучало это как "не позвонишь". — Ты еще не

сломалась?

— Нет, — сказала я, а потом поняла, что он о сигаретах.

Я повесила трубку. Что я здесь делаю? Вместо того чтобы быть с единственным

человеком, который меня понимает и любит, заботится обо мне, гонюсь за какой-то

сенсацией, сижу в Богом забытом месте на краю географии в окружении чудовищ и

пытаюсь трезво мыслить. Дай Бог, получится.

В одном я могла собой гордиться — Уильям был в ресторане, в полном одиночестве.

За стойкой скучал обычный человеческий бармен, на которого в отсутствие более

важных проблем я с удовольствием обратила бы внимание. То есть не в этом веке.

— Можно сесть, Уильям?

Он кивнул.

— Да, пожалуйста.

Больше всего я опасалась, что сейчас он замкнется в себе, и мне останется только

слопать свой завтрак и уйти восвояси. Но враждебности пока не чувствовалось, и я

приободрилась.

— Меня зовут Дагни.

— Зачем ты здесь? — неожиданно спросил он.

Я не знала, как с ходу ответить, но официант (тоже человеческий) подал мне меню,

и пришлось прерваться. Это дало мне немного времени.

— Пишу статью.

— Правда?

Он отложил вилку, и я заметила, что глаза у него совсем не темные. То есть

темные, но серые, а не карие. И острые. Очень острые.

— Мой жених тебя знает. Алан Форман.

Уильям чуть улыбнулся, но это была не улыбка радости.

— Ты сказала ему, что я жив?

— Нет.

— Это не имеет значения, но... если это и для тебя не важно, то и не говори.

— Я не собиралась. Просто вспомнила твое лицо на фотке у Алана. Вы там с ружьями.

И ты единственный не улыбаешься.

Он едва пожал плечами, мол, чему радоваться, и продолжил есть. Я последовала его

примеру, тем более что желудок просто кусался. А готовили тут роскошно... если

так пойдет и дальше, то любимые джинсы придется выбросить.

— Ты пробовала его кровь? — спросил вдруг Уильям, так же неожиданно, только в

этот раз у меня во рту был кусок отбивной. Не знаю, каким чудом я его проглотила.

— Что?..

— Ты слышала. Кровь Демона.

— Зачем мне это?

Уильям склонил голову к плечу, глядя на меня искоса, и это сразу забрало у него

пятьдесят процентов человеческого.

— Чтобы быть здесь. Да или нет?

— Нет.

— Хорошо. И не делай этого. — Он аккуратно положил вилку и приблизился, положив

руки на стол. — Тебе ведь нужно чистое восприятие происходящего? Если он скажет

тебе, что это необходимо, чтобы здесь оставаться, не верь. Если ты сюда вошла,

то все уже улажено. А если попробуешь — никогда не узнаешь, где твои глаза, а

где — его.

Я тоже медленно положила вилку, не отводя глаз, и он опустил их первым.

— Почему ты это говоришь?

— Просто дружеский совет. Когда-то я тоже оказался на вечеринке у Эркхам. Без

приглашения.

Внезапно до меня начало доходить.

— Они помогли тебе пройти.

Он промолчал.

— И ты попробовал их крови?

— И они моей. Они не хотели, ни проводить меня туда, ни выдавать за своего

сателлита. Но я их заставил. И теперь...

— И теперь не можешь понять, что тебя в них влюбило? Ты сам? Или эта кровь?

— Я ни о чем не жалею, — Уильям снова расслабился и закончил есть. — Это правда,

Джиа и Кейли — самое дорогое, что у меня есть. Но ты права, я никогда не узнаю,

что меня... в них влюбило. А ты еще можешь.

Я вспомнила глаза Демона цвета недозрелого лимона и поежилась.

— Ну нет.

— Тем лучше для тебя. Знаешь, многих из нас приводит сюда жажда информации, но

мало кто знает, что с этой информацией потом делать, и мало кто уходит отсюда

прежним. Это касается и меня, и твоей тетки Пенни. И тебя. Подумай об этом.

— Я всего лишь хочу написать статью, и мне нужна твоя помощь.

— Все так говорят. Но раз хочешь так думать, ладно. Можешь на меня рассчитывать.

— Я здесь уже столько времени, но ничего вразумительного про Эркхам добиться не

смогла. Ты ее видел?

Уильям так наклонил голову, что, казалось, просто ушел в себя. Но он ответил.

— Да. Я ее видел.

— И какая она?

— Как она выглядит, неважно, Дагни. Важно, как она звучит.

Час от часу не легче.

— То есть как это — звучит?

Уильям обнял себя руками, будто от порыва ветра.

— Они ее слышат. Вампиры. Это как наркотик. Она их... будто чистит, что ли.

Знаешь, как чистят фильтры для воды?

Довольно образно...

— А ты, слышишь?

— Что-то такое уже есть. Но я никогда не услышу ее, как они, и это похоже на

ломку. Так бледно... так слабо... что даже мучительно. И страшно. И прекрасно в

то же время.

— Танталовы муки.

— Да, точнее не скажешь. Вряд ли ты хотела что-то так сильно, что готова была

отдать за это жизнь. Иначе ты не поймешь.

Я покачала головой.

— Боюсь, что нет.

— Но если ты любила когда-нибудь так, что готова была отдать жизнь, ты поймешь,

почему я не смогу от этого отказаться. Эркхам дает моим любимым счастье. А я

счастлив это видеть.

— Без нее они несчастны?

— Нет, мы... Мы были... — Руки Уильяма дрогнули, и вилка полетела на пол с

отвратительным звоном. — Мы были очень... Дагни, мне надо идти.

— Еще поговорим?

— Не знаю, будет ли у меня время.

Что-то во всем этом было не так. Я вернулась в номер, настучала еще страничку и

заснула прямо около камина. Как романтично. Если повезет с настроением, завтра

узнаю у Демона, где подвох в этой безупречной сказке.

Вечером, перед тем как вернуться в бар, я на несколько минут вышла на улицу. Уже

смеркалось, и деревья, окружающие отель Охотничий плотной стеной, потянулись

бесконечными тенями вверх. Луна была какого-то нездорового цвета, как старое

серебряное блюдо, но я вышла не луной любоваться. Я хотела еще раз почувствовать

тот холод, который чуть не свел меня с ума в первую ночь приезда. Вернее, не

хотела — хотеть такого совершенно невозможно. Я просто проверяла, говорит ли

Уильям правду, и все больше понимала, что да. Меня здесь приняли, не монстра, не

чью-то собственность, безо всякого отношения к номинантам. Без причины. А если

причина и есть, то вряд ли я хочу ее знать.

Возвращаясь, я столкнулась с Калебом, получив наконец возможность рассмотреть

его ближе. Он неважно выглядел, синь под глазами, поволока — наверное, и вампиры

плохо переносят бессонницу. Но все равно, за такое лицо и умереть не жалко.

Редкая красота, порода, вымирающий тип. Хорошо хоть бессмертный.

— Привет, — поздоровалась я. Он взглянул, будто наводя фокус, и сказал:

— Ты Дагни.

— Да.

— Уильям говорил о тебе. Благодарим, что составила ему компанию.

— Мне было приятно, — сказала я, и это вовсе не дежурная фраза. Но настраиваться

на разговор не стала. Во-первых, он выглядел как собака, которая спокойно

смотрит тебе в глаза, но хвостом не виляет — и понятия не имеешь, укусит ли она,

когда отведешь взгляд. Да к тому же Калебу условности были чужды, он не думал

задерживаться и не стал бы тратить время на слова вроде "с удовольствием

поговорил бы, но..." Он просто кивнул мне и испарился, так быстро, что я едва

заметила. Спасибо и на том, в лучшем случае мог бы меня просто не заметить.

В баре было пусто, но недолго. Как только я села за стойку и заказала "Кровавую

Мэри" (как у меня чувство юмора, а?), что-то прошелестело, мягкое, будто крыло

летучей мыши. Как-то еще в детстве мышь зацепила меня крылом и едва не

запуталась в волосах — я была белокурой и кудрявой. Испугались все, кроме меня,

и сейчас мне довелось узнать, что страх умеет ждать. Сейчас, через двадцать с

лишним лет, я в полной мере ощутила это и едва не завопила, как перепуганный

ребенок.

— Здравствуй, Дагни, — сказала Сидди.

Прекрасный лик Калеба мигом улетучился из моего сознания. Она была в красном

свитере очень крупной вязки с широким воротником, обнажающим плечо, в ушах

поблескивали треугольные платиновые пластинки, а распущенные волосы оказались

очень ровными, с тем же блеском стали, платины и полированного серебра. Я

остановилась взглядом в районе ее подбородка и дальше не поднимала. Хотя какой

смысл? Демон ведь сказал, что я не в состоянии защититься. Тогда будем

расслабляться и ловить кайф.

— Ты знаешь мое имя? — спросила я.

— Если ты его знаешь, то знаю и я, — улыбнулась Сидди, обозначив едва заметные

складки в уголках идеальных губ. — Демон рассказывал обо мне?

— Он советовал держаться от тебя подальше.

— Надо же. То же я могла бы сказать и о нем.

Я все же подняла голову, и это было не так уж страшно. У Сидди были

замечательные глаза, красивейшие, хоть и холодные, будто монетки, вмороженные в

кусок льда. Она улыбалась, и я никак не могла понять, нравится она мне или нет.

Во всяком случае, с тем, что она сказала про Демона, я полностью согласна.

Я проглотила коктейль, и Сидди заказала нам еще.

— Что еще сказал Демон?

— Что ты умеешь читать мысли. Полагаю, он это не придумал?

— Не придумал. Ну да бог с ним, поговорим лучше о тебе. Хочешь написать статью

про нашу Эркхам?

Сидди смотрела почти по-доброму, и я не сразу сообразила, чем она на самом деле

занята.

— Тебе обязательно лезть в голову?

— Поверь, глубоко я не лезу. Это то, что на поверхности. Но при желании, можно и

глубже...

Я быстро спустила ноги на пол, но она удержала меня легчайшим движением пальцев

по руке, от которого у меня по коже побежали слабые разряды тока.

— Не уходи, Дагни. Я не виновата, что ты — открытая книга и сразу вываливаешь

такую тьму информации. Мне просто интересно, что ты на самом деле здесь делаешь.

Если б я знала.

— Ты ведь не сателлит Демона. Хочешь им стать?

О, секунда дела и Сидди уже поняла, чем меня зацепить. Отлично.

— Если ты такой выдающийся телепат, то могла бы понять, что нет.

— Все меняется, все превращается... — произнесла она нараспев. — Оно того не

стоит, Дагни. Или стоит слишком дорого. Кто-то уже заплатил за это высокую цену.

А кто-то платит до сих пор.

Из того малого количества информации о Демоне, что я сумела достать и обработать,

сателлитов у него не было и быть не могло. Он не любил людей. Он вообще почти

никого не любил. Я нашла упоминание лишь о миллиардерше Соне Кортес, но она была

не с ним, а с его другом Монтерросом — ну, тот самый ходячий кошмар, который

устраивает побоища в "Колизее". Алан эти шоу просто обожает, от телевизора не

оттащишь, а в Бостоне пытался заманить меня на прямой эфир. Еле отбилась. Так

что Соня, царствие ей небесное, скорее была деловым партнером... да что говорить,

если даже его дети не с ним? Демон, вероятно, классический одиночка. И даже если

в самом жестоком бреду я захотела бы стать его сателлитом, то с чего Сидди

решила, что у меня есть шанс?

— О чем ты?

— Зная Демона, я ни за что бы не поверила, что он с кем-то ладит. И если бы не

знала его так хорошо, я бы, пожалуй, поверила, что он действительно... Ну, ты

понимаешь.

— Нет, не понимаю, — ответила я наконец. — Наверное, ты не так уж хорошо читаешь

мысли.

— Да ну?

Ох, как я сильно пожалела о сказанном. Но Сидди была спокойна, она только

подвинулась ко мне ближе. А потом еще ближе, будто хотела рассказать тайну, и я

не могла ничего видеть, кроме этих бриллиантов цвета стали прямо у моего лица.

Ее волосы искрили, мне казалось, что я слышу потрескивание. А потом она меня

поцеловала. Нет, скорее прижалась губами к губам, ожидая, впущу я ее или нет. Я

не впустила. Хоть и хотелось.

— Ты совершила преступление... — прошептала она в миллиметре от моих губ. Я

отдернулась, но недалеко. Я была просто в старом добром шоке.

— Неправда...

— Правда. Ты совершила преступление, но... я его не вижу. — Сидди отстранилась,

чтобы посмотреть на меня. — Странно. Твои мысли такие странные... ах да. Я

поняла. Кажется, ты просто не знаешь, в чем виновна. Ты убаюкиваешь совесть

возможностью, что ничего не произошло, но в глубине души — совсем неглубоко — ты

знаешь правду. Ты виновна. И это никуда от тебя не денется.

— Это ты так думаешь.

— Нет, это ты так думаешь. Ты не сателлит Демона, не его любовница, ты никто.

Подумай, что ты здесь делаешь. И почему тебе разрешено здесь быть. Может,

поэтому?

Надо же, меня уже второй раз назвали никем.

Внезапно будто по волшебству я вдруг увидела где-то в глубине собственной головы

быстро возводящуюся стену. Это было похоже на компьютерную игру, в которую в

детстве играл Джимми. Стена обогнула мой мозг и замкнулась, сверху опустился

матовый купол, а когда строительство закончилось, все засеребрилось мягким

светом. И на миг я почувствовала спокойствие. Абсолютное.

Я сосредоточилась на Сидди и вдруг поняла, что она тоже это ощутила. И ей это

понравилось гораздо меньше. А потом на плечо мне легла рука, я увидела ее

отражение на плече Сидди и наконец выдохнула.

— Леди, вы в курсе, что женский алкоголизм неизлечим? — весело спросил Демон.

Сидди стряхнула с себя его руку и выскользнула из-за стойки с невыносимой

грацией капельки ртути. Я вдруг поймала себя на мысли, что до сих пор думаю, как

она прекрасна. И как может существовать такая красота. И как она может быть

настолько... реальной и ни капли не божественной.

Кажется, моя последняя мысль дошла до Сидди, и она обожгла меня взглядом-искрой,

холодной, как бенгальский огонь.

— Мы просто болтали, — сказала она. — Но мне уже пора, в отличие от вас, я здесь

по делу. Сегодня, возможно, Эркхам захочет видеть нас, меня и твою Джорджию, так

что надо быть к этому готовой.

— Ты ведь не считаешь ее конкуренткой, правда? — спросил Демон с улыбкой.

— Если честно, нет. Разве я не прирожденный... Чериш?

Сидди отзеркалила мне улыбку Демона, охладив ее на пару градусов, и исчезла, а

он сел рядом со мной. Интересно, как долго он за нами наблюдал? То есть... видел

ли он, как ко мне приставала Мастер Канады?

И самое главное — слышал, что она говорила, или нет?

— Ее не было, когда ты рассказывала про Чериш. Это значит только одно.

— То, что она делает, хуже насилия. Тебе следовало меня предупредить... —

проворчала я, содрогнувшись, как от сквозняка. Снова захотелось курить, но я

отбросила эту назойливую мысль.

— Я предупредил. Это и есть насилие, какой бы смысл ты ни вкладывала.

— Она что, думает, если мы на ее территории, так можно без спросу в чужих мозгах

копаться?

Демон закурил свою отраву, и струя плотного золоченого дыма проплыла совсем

рядом, чуть зацепив меня.

— С чего ты взяла, что мы на территории Сидди?

— Тут пейзаж как в Твин Пикс. Эти, ёлки Дугласа, или как их там?

— Может да, а может нет. Разве это важно? У Сидди в любом случае большие шансы,

— Демон обратился к бармену. — Как тебя зовут, миленький?

— Джин, — сказал тот голосом клинической скромняшки, очи долу и все такое. Это

вызвало у меня улыбку — да не только это. Кажется, Демон не читает мысли и

ничего не видел — я бы совсем не хотела обсуждать, почему позволила Сидди зайти

так далеко.

— Джин. Очаровательно, особенно для бармена. Скажи, Джин, ты умеешь делать "Новоорлеанскую деву"?

Он моргнул, будто с трудом соображая.

— Нет, сэр... прошу прощения... но если вы скажете ингредиенты, я...

Демон рассмеялся.

— Спасибо, миленький, я так не думаю. Виски и лед.

Тот со скоростью звука притащил заказ и скорбно замер в углу стойки.

— Ну вот, я расстроил бедное дитя, — вздохнул Демон, придвигая к себе виски и

ведерко со льдом, но не спеша открывать бутылку. — Причем совершенно зря.

— Почему это?

— Потому что "новоорлеанская дева" — это не коктейль. Это... — Он поманил меня

пальцем и сказал на ухо три слова. Убейте меня, четвертуйте заживо, но я никогда

не произнесу эти слова вслух в такой последовательности. У меня была лишь слабая

надежда, что я не сравнялась цветом с барной стойкой красного дерева.

— Прости, ты сама спросила. Что касается его, то может, я дам ему шанс.

— И чего еще я о тебе не знаю? — сказала я, когда вернулся дар речи. — Хотя

прости, я ничего о тебе не знаю.

— Пойдем в номер, поболтаем, — предложил он, прихватив виски и сигареты. — Здесь

ловить нечего, а когда что-то начнет происходить, мы будем там.

— И как мы поймем?

— Может я не телепат, но все-таки сенситив. А это, поверь, будет очень...

эмоционально. А пока используем взаимный шанс... да нет, не на это! — рассмеялся

он снова, когда я вытаращила на него глаза и демонстративно отодвинулась. —

Узнать друг друга лучше.

— Я уже теперь не знаю, хочу ли.

— Как уже было сказано, сенситив здесь я. Мне лучше знать, чего ты хочешь, а

чего нет.

* * *

Напитки покрепче,

Слова покороче -

Так проще, так легче

Стираются ночи.

Мы поднялись на наш третий, и я почему-то не удивилась, когда Демон свернул к

своей двери.

— С тебя визит вежливости, — сказал он, пропуская меня вперед.

— Возьму ноутбук.

Мне бы сейчас закрыться изнутри, но я этого не сделала. Может, потому что он так

хорошо себя вел. Или потому, что помешал Сидди рыться у меня в голове. Я вошла к

нему, хоть и не чувствовала себя в безопасности. Но мандраж был не из этой

реальности, или не из этого времени — просто на мгновение я вспомнила, как вот

так же проходила в его номер год назад. И чем это кончилось.

Номер был почти как мой, с единственным отличием — на столике стояла почти

двухметровая монстера с резными листьями размером с грампластинки. Никогда не

думала, что увижу столько оттенков зеленого. У меня дома есть монстера, но как я

за ней ни ухаживаю, она и на треть не так хороша, как эта.

— Она твоя? — спросила я, когда закончила молча восхищаться.

— Моя.

— Чем ты ее поливаешь?

— Секрет, — ответил он довольно, и невооруженным глазом было видно, как его

радует мой восторг. Так млеют родители, когда хвалят их детей. Почти так же он

реагировал, когда я смотрела на Калеба. Вообще-то странно возить за собой такую

махину, растение Леона-киллера хоть в сумку помещалось... но увидеть хоть что-то,

вызывающее у Демона подобие любви, было занятно. Я как-то не думала, что это

окажется цветок.

Демон притащил стаканы со льдом, и я поняла, зачем он взял бутылку в баре. Его

бар был пуст. Абсолютно.

— Мне чуть-чуть, — сказала я, — так и спиться недолго.

— Угу. — Демон наполнил мою тару. Если это чуть-чуть, то я — испанский летчик...

Я макнула в виски язык, отставила стакан и открыла ноутбук.

— Я все хотела спросить, в отеле только мы?

— А кто еще?

— Ну, там охрана, не знаю. Вашу... Эркхам что, не надо охранять?

Она покачал головой.

— Зачем ее охранять? Разве кто-то может причинить ей вред?

— Это что значит? Значит, что она в состоянии себя защитить? Джимми говорил, что

у Данте сроду не было охраны, нигде, потому что одно его имя отпугивает не хуже

сотни отрядов коммандос.

— Это значит совсем не то. Данте всех просто запугал. А Эркхам — никому не может

прийти в голову ее обидеть, это нонсенс.

— Но все-таки — она же не беззащитна?

— Я понимаю, что ты пытаешься сказать. Ты не представляешь такое, и это резонно,

потому что у людей нет ничего подобного. Ни единого объекта, вызывающего у всех

до последнего человека на земле, одинаковое отношение — всегда найдется человек,

который может убить младенца, растоптать цветок, раскрывающийся раз в сто лет,

сжечь какую-нибудь картину или Божий храм. Да, возможно, Эркхам может себя

защитить. Да, возможно, она в состоянии опустить под воду остров Гавайи и за

секунду пережечь мозги целой армии. Она как само время, у нее есть сила, но ей

незачем пользоваться своей силой. Пойми наконец.

Развивать эту тему вдруг показалось опасным... но можно сказать, я услышала то,

что хотела.

— А то, что Сидди старше, прибавляет ей шансов?

— Я так не говорил и не думаю, что возраст имеет значение. Но в одном ты права —

она старше Джиа.

— Намного?

— Да уж.

— На самом деле я не знаю никого из очень... — я запнулась, чтобы подобрать

слово. — Пенни — она же молодая, ну как... она еще в биологическом возрасте.

Улисс — ему лет триста, и то иногда его трудно понимать. А я слышала, есть такие,

которые... Данте, например. Пенни хотела познакомить меня с ним, но я...

— Испугалась?

— Не то чтобы... ну ладно, да, я испугалась. Я просто не знаю, как вести себя с

существом старше христианства.

— А если я скажу, что ты уже общаешься с такими существами некоторое время?

Я заглянула в его глаза, но внятного ответа они мне не дали.

— Тебе кажется, это сложно, Дагни?

— Непросто...

Демон понимающе вздохнул и снова затянулся.

— А по мне так ничего. Да и с ней у тебя совсем неплохо срослось...

Блин. И почему я надеялась, что он ничего не видел? Теперь следует лишь

надеяться, что он не слышал слов Сидди. На самом деле я очень не хотела об этом

думать — о том, почему я здесь. На моих руках кровь. Может, поэтому?...

— Она сама начала.

— Я знаю. Может, ты и права, что боишься нас.

— Да не вас я боюсь, а вашего возраста. Меня пугают тысячи лет, которые прошли

мимо вас, когда появлялись и вымирали народы, гибли цивилизации, рождались новые

языки и культуры. Я не могу представить, как можно пережить это и уместить все

это в себе.

— Люди недаром живут так мало, это времени вполне достаточно, чтобы взять от

жизни то, что она должна дать... — сказал Демон задумчиво, и сарказм из его

голоса ушел. На какое-то время. — Только насчет нас ты не права. Фокус в том,

что мы остаемся в своем возрасте, и сколько тысячелетий не проходили бы, они

проходят мимо. Это лишь опыт. Когда-то я слышал, что мудрость порождается лишь

близостью смерти, и поэтому мы никогда не познаем мудрости обычного смертного

старика, не достигнем моральной зрелости и не поймем некоторых элементарных

вещей, недоступных молодым. Опыт опытом, но мы будем продолжать делать те же

ошибки бесконечно, и в этом минус вечной юности.

— Ну... ты не выглядишь морально незрелым.

— Мне был тридцать один год, а в те времена до этого возраста и доживали-то

редко. Так что считай, что мне повезло. Данте было двадцать пять, Антигоне —

двадцать восемь. А Сид — лет шестнадцать. Делай выводы.

— Угу, — ответила я в том же тоне, — ты многое прояснил. Но если то, что Сидди

разменяла тысячелетку — не повод ее предпочесть, то что? Ее телепатия? На мой

вкус не ахти какое приятное качество.

— Это на твой, не тебе же нужен Чериш. Дело в том, что Эркхам не общается как мы

с тобой, ее способ коммуникации не имеет аналогов. И Сидди ближе всего к этому

способу. Им было бы легко общаться.

— Ну если это главное... Не уверена, что понимаю, как им должен быть Чериш, но

Сидди это определение мало подходит. Не тот тип.

— А какой она тип?

— Техасская резня без бензопилы, — сказала я тихо, будто боясь, что стены меня

услышат. Демон услышал точно, потому что минут пять смеялся.

— То-очно. Но если тебе кажется, что Джиа больше напоминает Чериш, то ты плохо

ее знаешь. Она — и есть бензопила.

— Джорджия — редкое имя в этих местах. Она что, с Юга?

— Смотря с юга чего. Джиа — дочь одного князя древнейшей фамилии и с грузинскими

корнями, при этом известного радикала и англофила. Однако же ее выдали замуж за

какого-то голландца лет в четырнадцать. Он был стар, уродлив и богат во всех

традициях некоторой литературы.

— И ты во всех традициях той же литературы ее похитил?

— Это может разбить твое романтичное сердце, но я ее купил. У нее десять лет не

было детей. Бесплодна, и к тому же крайне агрессивна — да муж просто рад был от

нее избавиться.

— М-да... неромантично... Но ты так и не рассказал, чем она уникальна. Конечно,

кроме того, что она твое творение.

Что ж, сегодня мне везло, настроение у Демона было просто супер, он реагировал

на шутки и молнии над головой не метались. Надо бы воспользоваться этим, пока

снова не начался сезон дождей.

— О... Georgia in my mind... Песня. Джиа лучшая из моих женщин.

— А у тебя их было тьма, так что это ого какой комплимент.

— Тьма-то тьма... но только у одной в сердце серебряная пуля.

— Что?

Я даже бокал отодвинула, пытаясь понять, серьезно он или издевается.

— Серебряная пуля? Но как же Джорджия...

— С ней живет?

— Ее получила.

Он пожал плечами и снова затянулся. На мгновение его глаза стали как две золотые

монетки.

— В перестрелке. На них напали мародеры. Лучшие Семь, слышала про таких? Хотя

конечно слышала, ты же с одним из них спишь.

Я поверить не могла, что он это сказал, но Демон продолжал, будто ничего не

случилось:

— Все пули удалось достать. Кроме одной. Она застряла в сердце и каким-то

чудесным образом ее не убила. Представь только, уже несколько лет сердце Джиа не

бьется.

— А если стукнет?

— Не знаю. Неизвестно. Может, ничего не будет. Или она умрет, и это может

произойти в любую минуту.

— Не знаю, как бы я смогла жить, постоянно ожидая смерти...

Демон посмотрел на меня так, будто что-то вертелось у него на кончике языка, но

уверена, сказал совсем другое.

— Сейчас это для нее не так важно. Важно то, что Эркхам выбрала ее такой — со

смертью в сердце, и другой такой нет.

Я вдруг подумала про Уильяма. И про то, как, наверное, ему хочется вновь ощутить

биение ее сердца и одновременно очень страшно, что это ее убьет. Как страшно ему

жить, постоянно ожидая ее смерти.

— Уильям знает об этой пуле гораздо больше, но спрашивать его я бы не советовал.

По-человечески. Ему сейчас и так нелегко.

Нелегко... Какой-то дискомфорт насчет Уильяма все не давал мне покоя... пока я

не услышала эти слова. Другой такой нет.

— Кстати, ты нашла его?

— Да. В ресторане, как и думала. — Я сделала ударение на последней фразе, но он

сделал вид, что не заметил. — А еще встретила Калеба, не совсем одетого, и он

уделил мне целых две секунды своей вечности.

— Наверное, хотел скорее вернуться к семье. Они ведь там живут, на первом этаже.

— В одном номере?

— То есть?

То ли это был подкол, то ли Демон искренне был удивлен моему вопросу.

— Ты спросила, живут ли они в одном номере? Или спят ли они в одной кровати?

— Меня не касается, где они спят.

— Это что, тебя шокирует?

— Да ничего подобного. Поверь, Генри, меня это совсем не шокирует. Может, я и

кажусь тебе девочкой из обычной американской семьи с обычными американскими

ценностями, но на самом деле меня окружает вполне достаточно странного.

— Неужели?

— Говорю тебе.

— Например?

— Нет, тебе что, и правда интересны все эти человеческие бредни?

— Мы убиваем время, и я хочу услышать историю. Твоя очередь. Тем более что ты

действительно неплохо рассказываешь.

Это была чуть ли не первая похвала моим литературным способностям, и долго

ломаться у мня не хватило духу. Демон улегся на ковре поудобнее, раскурил новую

сигарету и подпер ладонью подбородок.

— Я весь внимание.

Ладно. Интересно только почему мой бокал почти пуст? Я отпила глоток из его

бокала и начала:

— Мой брат Джимми женат на Маноле уже три года. Но когда он впервые привел в наш

дом ее родителей, это бы настоящий цирк. Джимми познакомился с ней на одном из

маминых показов мод. Мать Манолы тоже модельер, ее зовут Хоши. Знаешь торговую

марку Риоко?

— Стоп. Хочешь сказать, что Манола Кидман-Риз, топ-модель, — твоя золовка?

— Это несущественно.

— Как для кого. Ты нас, конечно, не познакомишь?

— Только через мой труп, дорогой, и не говори, что это легко устроить. Короче

говоря, однажды на ужин в День благодарения Манола привела всех своих родителей.

Всех троих.

— Троих?

— Да, они пришли все. И Хоши, и Риз. И Элис.

— Это значит, что у Риза две жены? — уточнил Демон.

— Это значит, что у Хоши два мужа. Ну ладно Риз, он самый нормальный в этом

сумасшедшем доме, а вот Хоши и Элис — иногда мне кажется, что они и не люди

вовсе. И пошло-поехало. Выяснилось, что папа и Риз учились в одной школе и

закончили один колледж.

— Он почти ровесник твоего отца, и ты зовешь его просто по имени?

— Во-первых, это фамилия. А во-вторых — тебя же зову. Хоть ты и ровесник Цезаря.

Демон усмехнулся.

— Так уж и Цезаря... Ну логично. Продолжай.

— Элис Кидман тоже учился в этом колледже, и папа рассказывал, что он был чуть

ли не легендой, такой себе местной страшилкой. В это легко поверить, когда

смотришь в глаза цвета шато бордо... Там они с Ризом познакомились и больше не

расставались. А Хоши Риз встретил еще в детстве.

— И они действительно такие... странные?

— Не знаю, ты, наверное, за всю жизнь видал вещи и постраннее, но для меня —

более чем. Элис не умеет читать. И боится больших зеркал... А Хоши не ест ничего

желтого. И то, что они иногда говорят, не совсем понятно... И то, как они

говорят. И выглядят они гораздо моложе моих родителей. Но к чем я вела? Манола

понятия не имеет, кто из них ее биологический отец, и ей даже в голову не пришло

бы проверять. Они одна семья, и если после этого ты еще думаешь, что твои дети

шокируют меня, то мне нечего добавить.

— Я думаю, что тебе все-таки пришлось к этому привыкать.

— Не спорю. Просто... у меня действительно по человеческим меркам ОЧЕНЬ

нормальная семья. Мой папа, Алекс Бенедикт, нормальный человек. Сейчас

занимается семейной фотографией. В маме тоже нет ничего богемного, хоть она и

модельер. Коллекции Сью Эллен Сэлинджер потрясающи в простоте и консервативности,

понятия не имею, что ее свело с Хоши, и что у них могло быть общего даже в

профессиональном плане. Но она часто обедает с ней, ходит по магазинам и

приглашает в гости не только по праздникам. А папа действительно обожает и Риза,

и Элиса. И не потому, что они имеют отношение к Маноле.

— И нет никаких страшных секретов?

— В том-то и дело, что есть. И у отца...

— Антигона.

— Да. И у мамы. Таинственный ангел-хранитель, о котором бабушка рассказывала ей

в детстве. В его честь она даже назвала свой первый дом моделей.

— Насколько я помню, он называется "Ноа".

— Однажды я покопалась в сети... и нашла упоминание только об одном экзотическом

Ноа, кроме библейского. И знаешь, кто он?

— Вампир. Крысиный волк.

— Ты с ним знаком?

— Не приходилось, но я о нем слышал. Крысиных волков не так уж много.

— Я все о том, что считала свою семью самой нормальной в мире, островком

спокойствия без мрачных тайн в готическом стиле и скелетов в пыльных шкафах. А

потом выясняется, что папина сестра...

— Мастер Чикаго и штата Иллинойс.

— Да. А бабушка дружила с крысиным волком. А родители жены моего брата вообще не

поддаются классификации. А мой жених — бывший убийца вампиров.

— Получается, ты и есть самый нормальный человек из всей родни?

— Я уже не знаю, что это и значит. Но в любом случае — они моя семья, я люблю их

такими, и ничто не может меня шокировать. Они действительно самое дорогое, что у

меня есть. Семья. Не знаю, поймешь ли ты меня.

Вот что значит расслабилась. Когда я научусь сначала думать, а потом говорить?

Хотя... почему я решила, что это могло его ранить, он ведь одиночка. Почему я

так решила? Или Сидди что-то такое сказала? А если нет, то откуда у меня

очередной раз такое чувство, что язык мой враг?..

Демон не ответил и бросил в рот кусочек льда. Тот растворялся так долго, что мог

показаться искусственным, и я уже не надеялась, что все обойдется. Назовите это

интуицией, пусть я далеко не телепат, и даже не сенситив.

— Кстати, как тебе показался Калеб? — спросил он вдруг. Никогда не думала, что

так обрадуюсь тому, что со мной просто заговорили, пусть и так прохладно.

— Кроме того, что безумно хорош собой? Не совсем поняла. Но вот Уильям... Знаешь,

может, я чего-то не понимаю, но ты сказал... это большая честь. А он совсем не

выглядел счастливым, скорее наоборот. Почему?

— Наконец-то, — фыркнул Демон. — Кто выдавал тебе диплом, Дагни Бенедикт? Ко

всему тебя приходится приводить за руку.

Спасибо, что не тыкать носом...

— Так что с ним такое?

— Да ничего особенного. Им ведь придется с ней расстаться, а это не так уж

весело.

Фраза прокатилась в моем мозгу, обжигая, как ледышка на языке Демона.

— Навсегда?

— Именно так. Чериш принадлежит Эркхам, безраздельно, такова цена.

— А как же они?.. Знают?

— Конечно. И гордятся ею. Это очень большая честь.

— Я уже поняла.

Мне вдруг стало холодно. И захотелось увидеть Уильяма. Просто понять, что он

чувствует, зная, что проводит последние часы со своей любовью. Насчет Калеба у

меня не было никаких мыслей, я его не знала. Но он монстр, и вполне вероятно,

такая большая честь для него вполне приемлема, чтобы не очень-то расстраиваться.

А еще я поняла, что надо поскорее дергать к себе в номер, пока настроение Демона

не упало до нуля.

...Знаете, иногда я думаю, что Демон не зря вечно шпыняет меня некомпетентностью.

Я и правда постоянно ошибаюсь. Но так сильно как в этот раз — никогда...

* * *

Маленькая девочка со взглядом волчицы.

Я тоже когда-то был самоубийцей.

Я тоже лежал в окровавленной ванне

И молча вдыхал дым марихуаны...

Вечером Демон зашел за мной. Я не знала, как себя вести, и предпочла молчать. Он

тоже был неразговорчив, но особого напряжения я не ощущала — возможно, причиной

его задумчивости была и не я.

Комната, где обитала загадка по имени Эркхам, располагалась на верхнем этаже, в

отдалении, с холлом, очень напоминающим тот, где все мы впервые встретились,

только меньше. Те же странные картины на стенах, будто нарисованные безумными

детьми, кожаные кресла и бесконечный диван, только растений не было. И не

мудрено. Здесь было довольно прохладно, не больше двадцати градусов, и я чуть не

сказала Демону спасибо за то, что он посоветовал мне надеть теплый свитер. Нет,

спасибо нужно бы сказать самой себе, что послушалась.

Уильям сидел в углу дивана так неподвижно, что я его не сразу заметила, и

рассматривал одну из картин.

— Сид была? — спросил Демон.

— Она там.

И как только он это сказал, Сидди появилась во всей красе, вышла, аккуратно

притворив дверь. Выражение лица у нее было сумрачное, но наткнувшись на Демона,

улыбка воскресла — тонкая, как лезвие, и такая же острая.

— Прими мои поздравления, — сказала она, произнося слова раздельно, будто боясь

ими подавиться.

— Неужели?

— Ты чувствуешь гордость, что хоть кто-то из твоих детей не только выжил, но и

добился высот? Которых тебе не видать.

— Я испытываю поистине родительские чувства. Спасибо, Сидди.

Уильям смотрел растерянно, будто они говорили на марсианском.

— А как же третий номинант? — спросила я.

— Видели бы вы их вместе, — лучезарно сверкнула зубами Сидди, — какой там третий.

Всего хорошего.

— Идешь собирать вещи?

Сидди не ответила, но взгляд ее был красноречивее стаи голодных пираний.

— Вот о чем я говорил, — сказал Демон вполголоса. — Тысячи лет за спиной не

гарантия исключительности, а всего лишь время. И за этим временем Сидди осталась

девчонкой, которая никогда не научится такому взрослому качеству, как умение

проигрывать.

— Я не пойму, ты доволен или нет? — подала я голос.

— Конечно, доволен. О большем и не мечтают. Уильям! — Демон лишь слегка повысил

голос. — Я рад за вас.

Он кивнул, будто с трудом сгибая шею.

— Калеб тоже там?

Он снова кивнул, так же неловко, и снова воцарилась тишина. Мы с Демоном сели в

другом конце дивана.

— Почему они там оба? — спросила я тихонько.

Уильям не ответил, а Демон сказал, не сводя с него глаз:

— Вероятно, она так захотела...

Мне хватило ума прекратить расспросы. Она захотела — этим все сказано.

Между тем Демон все смотрел на Уильяма, а тот все не реагировал на это. Если бы

меня так настойчиво рассматривали, я бы ей-богу уже взбесилась.

— Да... все хуже. Немножечко хуже, чем я думал... — вдруг сказал он, все еще так

тихо, что я едва расслышала.

Я посмотрела на Уильяма.

— По-моему он в порядке.

— Для журналиста ты по-прежнему безобразно невнимательна. Если человек сорок

минут смотрит в одну точку, это вряд ли нормально.

Я взглянула еще раз и поняла, что Демон прав. Уильям сидел, чуть склонив голову,

и со стороны могло показаться, что он просто задумался или по-прежнему

рассматривает что-то на картине, висящей на противоположной стене. Но это было

не так. Его пальцы были сжаты в кулаки так сильно, что побелели костяшки, и

наверняка это было уже больно. Он не двигался, будто окаменев, и не было даже

каких-то мелких естественных движений. Даже его дыхание можно было заметить с

трудом.

— Я, конечно, не Сидди... но если желаешь, покажу тебе то, что не по зубам

уловить и самому матерому щелкоперу.

Демон поднял руку ладонью ко мне, я машинально повторила его движение, и он

переплел наши пальцы. Вторая ладонь несколько секунд висела в воздухе напротив

Уильяма. Как радар.

Что-то кольнуло меня, разлилось холодом и жжением, я ахнула и отдернула руку.

— Что это было? — спросила я почему-то шепотом.

— Сама знаешь. Страх. И отчаяние. Умножь все это на тысячу и имей представление.

Я снова посмотрела на Уильяма и сжала кулак от снова укусившего меня разряда.

Боже мой. Ничего себе.

— Уильям, — снова вполголоса позвал его Демон. Он не среагировал, будто не

слышал. — Уильям, кто тебе сказал, что слезы — признак слабости? Сильные плачут

ничуть не реже слабых, а то и чаще.

— Я не собираюсь рыдать, — подал он вдруг голос. И этот голос, будучи каменно-неподвижным,

как он сам, все же внушал недоверие.

— Зачем ты его трогаешь? — спросила я подозрительно, но Демона мое мнение

интересовало мало, да и советоваться он со мной не думал. Просто поднялся с

места и подошел к Уильяму, тот поднял на него глаза, скользнув безразличным

взглядом снизу вверх, и вернулся к созерцанию картины.

— Уильям, посмотри на меня. — Внезапно Демон почти вздернул его вверх, чтобы их

взгляды оказались на одном уровне. От этой встряски Уильям на мгновение проявил

признак жизни, его взгляд сфокусировался на Демоне, а рука вцепилась в его

пальцы, силясь сбросить со своих плеч. Пора бы понять, что это нереально.

— Отстань... — выдавил он наконец, задыхаясь, будто силясь сдержать что-то

сильное и совсем неуправляемое.

— Уильям, ты должен взять себя в руки, — проговорил Демон с расстановкой. — Я

понимаю все, что ты чувствуешь, поверь. Тебе очень больно и страшно. Ты так

боишься, что ваша Джиа теперь будет принадлежать Эркхам и вы ее потеряете

навсегда... Не стану отрицать, ты правильно боишься. — Уильям издал звук вроде

всхлипа и дернулся, но тщетно. — Однако у тебя остается Калеб, и ты должен

подумать, как вам вместе пережить это. Потому что я совсем не уверен, что вы

переживете это по отдельности. Ты ведь не думаешь, что все будет легко?

Уильям качнул головой, он уже перестал сопротивляться, но его начало трясти.

Даже мне это было заметно, хотя слез так и не было, будто они замерзли прямо в

глазах.

— Подумай вот о чем, — продолжал Демон. — А если бы Эркхам выбрала Кейли? Ты бы

чувствовал то же самое?

Он выдержал небольшую паузу и неуверенно кивнул.

— И разве ты не заботился бы о Джиа? Забыл бы о ней? Не помог бы ей пройти через

это?

Уильям промолчал еще несколько секунд и сказал:

— Все могло выйти совсем по-другому...

— И как же?

— Она могла выбрать Сидди... — Вдруг он сорвался на крик. — Почему она не

выбрала Сидди?!! Какого черта?!!!

Демон, похоже, был доволен, что наконец добился осмысленной реакции, но не

показал этого. Он только снова встряхнул Уильяма так, что тот чуть не прикусил

язык, и заговорил знакомым тоном — тем самым, которого я уже раз была удостоена:

— О, вот это не смей. Ты не смеешь обсуждать ее выбор, как и все, что с ней

связано, Уильям. Ты не имеешь права даже предполагать что-то, так что закроем

тему. Принадлежать Эркхам — большая честь. Великая. С этим ничто не сравнится.

Тебе простительно, ты хоть и сателлит, но все-таки еще очень человек... а вот

Калеб должен хорошо это понимать. И поверь, он понимает и гордится ею вместе с

нами. Очень гордится. Между тем он совсем не готов расстаться с Джиа без потерь.

Поэтому если хочешь плакать, Уильям, то плачь сейчас. Когда он выйдет, ему

понадобится поддержка, существенная, серьезная, а кроме тебя у него никого нет.

И если потом ты вздумаешь раскиснуть и позволишь себе уйти в свое горе, я ни за

что не ручаюсь.

Уильям с трудом сглотнул и сделал вдох, потом другой. Демон отпустил его,

убедившись, что он твердо стоит на ногах.

— Все понял?

— Я в порядке, — прошептал он. — Я все понял.

— Ты должен быть сильным, миленький. Я знаю Кейли. В это нелегко с ходу поверить,

но он слабее тебя. Он дольше ее любил и больше от нее зависит. Держись сам и

удержи его, пожалуйста. Ты ему нужен как никогда.

Уильям кивнул.

— Почему ты сказал, что у Калеба никого больше нет? — спросила я тихонько, когда

Демон вернулся ко мне на диван. — А ты?

— Это долгая история, — ответил он рассеянно, наблюдая, как Уильям движется по

комнате, немного механически, но уже без следа прострации. — И у меня нет ни

малейшего желания о ней вспоминать. Во всяком случае, сейчас.

Его поведение слегка не совпадало с тем, что я о нем знала, но это был

действительно неподходящий момент для психоанализа. Дверь открылась, и вышел

Калеб, пошатываясь, как пьяный.

— Кейли, — произнес Уильям негромко и довольно уверенно. Мне так показалось.

Калеб обвел нас взглядом, будто освещал фонарем темную комнату. И ничего не

указывало на то, что он хотя бы кого-то из нас увидел. Я поняла, о чем говорил

Демон, но не думала, что все будет настолько ужасно.

Таким красивым я Калеба еще не видела, может, из-за глаз. За счет темных кругов

и расширенных зрачков они заняли большую часть лица, ставшего похожим на

бестеневую лампу. Его качнуло, и показалось, что он не устоит на ногах, но

Уильям шагнул к нему и удержал. Демон быстро подвинулся на диване, "уехав" меня

далеко в угол, но все равно я ни за какие коврижки не осталась бы там. Я

подскочила и предпочла наблюдать за всем от противоположной стены, если уж

сбежать не было возможности.

Калеб двигался, будто труп, который пролежал в земле так долго, что забыл, как

это делается. Уильям не сводил глаз с его лица, стараясь уловить хоть что-то.

— Что, Кейли? Что ты хочешь?..

Он что-то сказал, едва расцепив зубы, когда Уильям усадил его между собой

Демоном, и я заметила, как дергается его горло и веки. Словно глаза хотят

выбраться наружу и разбиться, чтобы ничего и никогда больше не видеть.

— Воды? — переспросил Уильям.

— Виски, — сказал Демон.

Калеб все еще держался за Уильяма мертвой хваткой, поэтому Демон сделал мне жест.

Я неуклюже, но как можно быстрее налила виски из бутылки в бокал — единственный,

что там стоял. Уильям осторожно поднес его Калебу, и тот сделал глоток из его

рук, потом сжал стакан между ладоней.

Вдруг Демон медленно встал и отошел ко мне. И вовремя. Бокал хрустнул, лопнул в

руках Калеба, он выронил его и прижал ладони к лицу вместе с вонзившимися

осколками, со стоном, тонким и совершенно потерянным. Откуда-то из-под рук

потекла кровь. Я кинула на Демона перепуганный и непонимающий взгляд, но он,

похоже, не собирался вмешиваться.

— Тише, тише... — заговорил Уильям, потом слегка повысил голос. — Кейли! — Калеб

не слышал его, скуля и сползая вниз. Тогда Уильям схватил с пола осколок, на

мгновение встретился с Демоном глазами. И быстрым движением воткнул его себе в

шею.

Я тихонько взвизгнула. Уильям с силой прижал Калеба к себе, почти повалил, тот

попытался встать, но лишь полсекунды. Через мгновение он крепко обнимал Уильяма,

приникнув к ране и только вздрагивая, будто от продолжительной истерики.

— Все хорошо... я здесь... — шептал Уильям, почти укачивая его. Сам он сильно,

до синевы побледнел, глаза блестели, будто мокрое стекло. — Я люблю тебя... и

Джиа тебя любит... А мы как ее любим, да? Это ведь такая честь, правда?.. мы

ведь так за нее рады?.. Она этого достойна, она это заслужила, ведь нет никого

лучше ее, да, Кейли? Мы же надеялись, что ее выберут, мы же в этом не

сомневались?.. А как мы ею гордимся...

Блин. Большие журналисты не плачут. Нет, не плачут. Нет.

"Дагни, если не помогаешь, хотя бы не мешай, — беззвучно сказал Демон. — Здесь и

так сырости хватает". Я быстро вытерла глаза, впрочем, всем было не до меня.

Калеб долго не отрывался от раны, совсем затихнув и не прерываясь даже на вдохи.

Через некоторое время Демон сделал Уильяму какой-то знак, который я не сразу

поняла, но вскоре подошел и осторожно забрал от него Калеба. Это оказалось

нелегко — тот находился то ли во сне, то ли в обмороке, его лицо было залито

кровью, глаза закатились, но руки держались крепко. Мне показалось, что и Уильям

отпускает его с неохотой, просто стало ясно, что это необходимо — кровь все

текла и текла. Я подала Уильяму носовой платок, и он приложил его к ране,

пытаясь остановить кровотечение. Порез оказался глубоким, и скоро платок

пропитался насквозь.

— Я отнесу его, — предложил Демон. Уильям кивнул, и он легко поднял Калеба,

будто тот и не весил все фунтов полтораста. Уильям позволил мне взять себя под

руку, пока мы шли до номера, там мы долго искали ключ и так же долго пытались

открыть дверь. Все это время Демон держал свою ношу без всякого намека на

усталость. Войдя, он бережно и очень медленно положил его на кровать,

склонившись над ним на несколько секунд. А когда выпрямился, на лице Калеба уже

не было крови.

— Спасибо, — сказал Уильям шепотом.

Внезапно Калеб пошевелился в своем глубоком бессознательном сне, перевернулся,

его веки дрогнули. Он резко, со стоном вдохнул, и Уильям тут же обнял его, снова

прижимая к шее. Калеб обхватил его обеими руками, будто боялся упасть, но кровь

потекла и восстановила хрупкое спокойствие.

— Это не опасно? — спросила я.

— Да нет. — Уильям слабо улыбнулся, потом слегка отстранился, и я заметила, что

это уже другая царапина, чуть ниже ключицы, совсем поверхностная. Когда он успел

ее сделать и чем? Та, первая рана оказалась на другой стороне шеи, все еще

залепленная моим платком, хотя кровь, похоже, остановилась. — Все в порядке,

Дагни. Мы не впервые так спим.

— Ты молодец, — сказал Демон.

Губы Уильяма снова сотворили улыбку из моря страдания, он закрыл глаза и оперся

на подушку, не прекращая нежно поглаживать Калеба по волосам. Я поправила ее,

чтобы им было удобнее, потом подумала и прикрыла их покрывалом.

— Положи еще плед, — посоветовал Демон. — Кейли его обескровил, и они до вечера

будут мерзнуть, даже одетыми.

— Он точно не умрет?

— Уильям? Вряд ли. А вот Калеб... даже не знаю.

Я внимательно посмотрела на него.

— Ты немножко отличаешься от всего, что я о тебе слышала.

— А ты не такая безнадежная, как я о тебе думал, — хмыкнул он, и я снова решила

отложить этот разговор на потом. На случай, если мне вдруг просто показалось или

я чего-то не понимаю.

В свете последних событий второе вернее.

* * *

Только ночью - не могу уснуть.

Странный холод в сердце прячется.

Демон пообещал зайти за мной под утро, чтобы вместе проведать мальчиков, но

внезапно сквозь сон я услышала щелчок замка. Я глянула на часы — только четыре,

солнце еще не село. Быстро запахнув халат, я выглянула из номера и увидела

Демона. Вернее, его спину.

— Эй, а про меня ты забыл?

Он нехотя оглянулся.

— Не хотел тебя будить.

— Неправда, ты не хотел меня с собой брать. Почему?

— Я подумал, что хватит с тебя трагедий.

— Мы же просто хотели заглянуть к ним и спросить, как дела.

— Дагни... — Демон вздохнул, будто окончательно во мне разочаровался. — Тебе

мало вчерашнего? Сегодня будет хуже, обещаю. Это очень тяжелый случай, просто

катастрофа, в сравнении с которой вчера — даже не генеральная репетиция.

— Подожди, я оденусь.

Я плеснула водой на лицо, повозила зубной щеткой и быстро натянула джинсы и

свитер. Он действительно ждал — полулежа на моей кровати и разглядывая ноутбук.

— Ничего себе, — возмутилась я. — Это, между прочим, личное. И вообще, я слышала,

что порядочные вампиры не входят в дом без приглашения.

Демон закрыл крышку со взглядом, менее всего выражающим интерес.

— Во-первых, к гостиничным номерам это не относится. А во-вторых, порядочные

вампиры вымерли еще раньше, чем люди вышли из пещер. Ты уверена, что хочешь это

видеть?

Я не знала, чего ожидать после его слов, но он не выглядел озабоченным или

встревоженным. Чего обо мне не скажешь.

Демон остановился у двери. Я только открыла рот, чтобы спросить, не хочет ли он

постучать, как раздался голос Калеба.

— Входи, Генри.

Мы вошли.

— Здравствуй, Дагни, — сказал Калеб.

— Привет... — ответила я, вдруг заметив, что почти прячусь за спиной Демона.

Уильям был полностью раздет и спал вполне объяснимым мертвым сном, свернувшись и

обхватив себя руками. Калеб сидел рядом, обнимая одно колено и глядя на нас

необыкновенно прозрачными глазами. Зрачки снова сошлись в точку, а темные круги

почти исчезли.

— Ты в порядке? — спросила я.

— Нисколько, — ответил за него Демон. Калеб едва заметно улыбнулся и посмотрел

на Уильяма.

— Обычно он спит так, — он раскинул руки в стороны, показывая. — А теперь страх

не покидает его даже во сне. Генри, пообещай, что позаботишься о нем, хорошо? Я

давно ни о чем тебя не просил.

— Вот как, — произнес Демон без эмоций. — А тебе не кажется, что предлагать мне

это при известных обстоятельствах довольно жестоко?

Я понятия не имела, о каких обстоятельствах речь, но просвещать меня никто не

собирался, и оставалось только смотреть и гадать. И попутно жалеть, что я не

послушалась Демона и не осталась в номере.

В глазах Калеба мелькнула осмысленность, но тут же скрылась, как вспугнутая

птица. Да, Демон знал, о чем говорил. "Тяжелый случай"? Если вчера — даже не

генеральная репетиция, то это — премьера, и мне становилось все страшнее и

паршивее на душе.

— Ты обещаешь, Генри? Забрать его? Очень тебя прошу.

Калеб медленно встал и подошел к окну, и тут я сообразила, что ставни ОТКРЫТЫ. И

в моем номере, и, вероятно, в номере Демона окна были задраены по понятным

причинам, а здесь — их открыли. Портьеры были очень плотные, но все же

пропускали достаточно света. Даже в другом углу комнаты Демон вряд ли чувствовал

себя комфортно, а Калеб стоял прямо перед окном. Еще через мгновение он

осторожно взялся за края портьер.

— Что ты делаешь? — спросил Демон устало.

— Уходи, Генри, ты можешь пострадать, — ответил Калеб, не оглядываясь и

продолжая сжимать края портьер напряженными пальцами.

— А ты? Не можешь?

— Я не могу без нее жить.

Это прозвучало так, будто комната слушала эту фразу очень долго, может быть,

много часов, и заучила ее. И теперь откликнулась, привычно, безо всякого эха,

просто отражение эмоций, осевших на стенах и потолке, на безликих вещах

гостиничного номера, у которых никогда не будет постоянного хозяина. "Я не могу

без нее жить". В это легко верилось. Так легко, что я дернула Демона за рукав.

— Он сейчас...

— Да. Именно, Дагни. Он сейчас это и сделает.

На мгновение мне даже показалось, что он повернется и уйдет. Но вместо этого

Демон сделал несколько шагов и остановился у Калеба за спиной.

— Ты помнишь, как мы жили все вместе, Кейли?

Пальцы на портьере дрогнули, пустив по ткани волну. Я затаила дыхание, даже не

пытаясь представить, что будет, если эта портьера сейчас распахнется.

— А помнишь, как ты жил без нее? Вспомни, Кейли. Как ненавидел ее. Как

придумывал самые изощренные пытки, самую медленную из смертей писал, будто

симфонию. И хотел, чтобы я это видел. Помнишь?

Калеб склонил голову, почти касаясь штор. Демон положил ладони ему на спину,

будто собирался толкнуть.

— Давай, убей нас обоих. Открой эти чертовы шторы. Знаешь, это только в кино так

быстро, а на самом деле все долго и больно. Так, как ты хотел когда-то убить ее.

Тебе больно уже сейчас, хотя ткань такая плотная... А ты ведь еще даже не начал.

— Отойди, Генри, — сказал наконец Калеб, с трудом справившись с голосом. — Я

считаю до трех. Если останешься, значит, такой твой выбор. Раз...

Его пальцы на портьере дрожали. Демон посмотрел на меня и вздохнул.

— Дети, дети. Учишь их, что выбор есть всегда, а потом они обращают твои знания

против тебя же.

— Два...

Демон отошел от Калеба, но вместо двери подошел к кровати. Секунду он смотрел на

спящего Уильяма, а потом скользнул на середину и улегся позади него, опираясь на

локоть.

— Три, — произнес он хладнокровно.

Калеб оглянулся. Медленно повернулся, плотнее запахивая штору за спиной.

— Что же ты медлишь? — спросил Демон. Калеб смотрел на него в безмолвном ужасе,

тогда Демон слегка откинул Уильяма на себя и сомкнул руки на его груди. Тот не

проснулся, только немного пошевелился, принимая более удобную позу. Похоже,

теперь ему стало гораздо комфортнее. Его рубашка, пропитанная засохшей кровью,

валялась рядом, разорванная, но сам он оказался более-менее чистым. Рана была

закрыта новой повязкой, а на месте второго пореза красовался огромный сине-багровый

кровоподтек.

— Я не хочу без нее жить, — повторил Калеб жалобно, и у него выступили слезы. Их

красноватый отлив сделал глаза больными и страшными.

— Ну давай, жги нас священным огнем. Погибнем все — кроме Дагни, естественно.

Кто-то же должен рассказать, что здесь произошло. — Голос Демона вдруг стал

жестким. — Ты слышал вообще, что сказал, Кейли? "Не хочу", там, где раньше было

"не могу". Чего ж ты жалеешь Уильяма? Думаешь, лучше бросить его одного? Да нет,

забери уж его с собой, если так жалеешь, а бросать не смей. Сожги нас. Давай.

Калеб моргнул, по мраморной щеке пролегла рубиновая жилка. Потом медленно отошел

в середину комнаты, и тогда Демон ловко, как змея, выбрался с кровати, оставив

Уильяма спать в его любимой позе спокойствия. Он подошел к Калебу почти вплотную,

отрезая его от окна.

— Мой Калеб. — Он приподнял его подбородок, едва касаясь кончиками пальцев. Я

уже слышала равнодушный, раздраженный, ироничный — но теперь его голос вдруг

стал мягким и ласковым. Потрясающим. Таким, что я даже слегка онемела. — Где мой

Калеб, который умел принимать нелегкие и правильные решения?.. Мой Калеб,

который всегда мог разглядеть настоящее? Даже ослепленный страстью? Где он,

скажи мне?

За первой рубиновой жилкой протянулась вторая, третья, и внезапно Калеб сделал

попытку уткнуться ему в шею, так отчаянно, совсем по-детски. Попытка оказалась

тщетной — хоть расстояние между ними и было минимальным, оно таким и осталось.

— Забери меня, Генри, — прошептал он. — Возьми меня назад, я хочу вернуться,

пожалуйста!

— Не могу, миленький. — Демон провел пальцами по его еще мокрым ресницам. — Нет.

Уильяма может и забрал бы, а тебя не заберу. Тебе есть ради чего жить.

Лицо Калеба стало меняться, опять соскальзывая в отчаяние, и голос Демона вновь

приобрел жесткость.

— Приди в себя! Ты помнишь, что было вчера?

Тот нахмурился, потом его губы вздрогнули, будто от резкого удара, и он поднес

ладонь ко лбу.

— Я... нет, не помню. Сначала Джиа... Нет. Не помню.

— Так я тебе напомню! — зашипел Демон и вдруг легонько ударил его по щеке, а

когда он изумленно поднял глаза, дал пощечину по второй — сильнее. — Вчера был

Уильям. С тобой, все время. Ему было так плохо, вон Дагни свидетель, — может,

даже больнее чем тебе. Догадываешься, почему? Он втройне растерян, потому что ни

черта не понимает! Калеб, он не понимает, что это за честь, и как мы гордимся

нашей Джиа. Он никогда не поймет, насколько это важно, и чем можно ради этого

пожертвовать. Он осознает одно — ее у вас забрали. Но он пытается понять,

пытается пережить. И он удержал себя в руках только ради тебя.

— Все... было так плохо? — спросил Калеб неуверенно.

— Все и есть так плохо. Чтобы хоть немного тебя успокоить, он чуть не истек

кровью, потому что некогда было рассчитывать, как глубоко себя ранить. Он

повторял, что вы должны радоваться за Джиа, повторял, едва сдерживаясь, — ради

тебя. Потому что ты был невменяем и не мог ему помочь. И знаешь что? — Демон

вдруг отошел в сторону, открывая доступ к окну. — Я на самом деле заберу Уильяма,

ему незачем видеть твой чертов суицид, а там делай что хочешь. Гори синим

пламенем. Уильям! Проснись!

Калеб бросил на кровать быстрый взгляд.

— Нет, Генри... пожалуйста.

— Нет? Точно? Тогда используй этот шанс. Он любит ее так же сильно, как и ты, но

тебя он тоже любит. Пойми это сначала, а потом убегай — убежать от

ответственности всегда легче всего.

Калеб присел на край кровати и, едва касаясь, поправил прядь, упавшую на лицо

Уильяма. Тот наконец приоткрыл глаза, взглянув на него, потом на нас.

Удивительно, что от такого шума он не проснулся раньше.

— Что происходит? — спросил он почему-то шепотом.

— Скажи ему, Кейли, — произнес Демон ровным голосом. — Скажи, миленький. Что ты

хотел сделать?

Уильям привстал, держась за руку Калеба и не отпуская. Тот притянул его к себе и

коснулся губами шеи.

— Что?

— Я... Я хотел... — Калеб вдохнул, улыбнулся, и у него это вышло так натурально.

— Я хотел сделать кофе, пока садится солнце. Будешь кофе, Дагни?

— Обязательно. Две ложки сахара и сливки.

* * *

Демон ушел с Калебом на импровизированную кухню, оставив меня сидящей на краю

кровати. Уильям свесил ноги на пол рядом со мной, и я потянулась к его повязке.

— Дай посмотрю.

Он разрешил. Видимо, повязку сменил Калеб, когда Уильям спал, потому что она не

была сделана наспех. На удивление, рана выглядела совсем не так страшно, нельзя

было и подумать, что вчера сюда воткнули осколок стекла. Чуть ниже шла цепочка

аккуратных швов, но их я решила оставить в покое и не спрашивать.

— Ты мог умереть.

Уильям пожал плечами.

— Наверное.

— Тебя это не пугает?

Он посмотрел мне в глаза, и я поняла — нет, не пугает. Кое-что другое его пугает

гораздо больше.

— Однажды ради них я убил человека, который когда-то спас мне жизнь.

— Сожалеешь?

— Не в том дело. Это все-таки был человек, он считал меня своим другом. А я уже

так не считал. Так что если я способен принести им в жертву жизнь, то почему не

свою?

— Ты думаешь, кто-то из них умер бы за тебя?

Иногда во мне совсем не вовремя просыпается моя профессия, и приходится жалеть о

сказанном. Но, кажется, Уильяму вопрос показался вполне приемлемым.

— Мне этого не нужно. Мне нужно, чтобы он выжил.

Я погладила его по плечу и подумала, что где-то ему повезло. У него в отличие от

многих есть смысл жизни.

Уильям пошевелил ногой обрывки своей рубашки, покрытые коркой запекшейся крови.

— Пойду приму душ. Хоть Калеб и пытался меня отмыть, проточная вода и мыло

справятся получше.

Подождав, пока не услышу звук душа, я заглянула на кухню. Там витал слабый запах

золота инков. Они стояли, обнявшись, Калеб положил голову ему на плечо, а Демон

перебирал его волосы на затылке, не прекращая что-то тихо говорить. Я сделала

шаг назад — если еще раз сегодня доведется услышать про большую честь, мне

просто станет дурно. Но кофеварка со звоном отключилась, и я все же решила войти,

тем более что они отпустили друг друга. Демон только погладил его по лицу, и

Калеб поцеловал его ладони. Слишком естественно, если вы меня понимаете.

— Мы пойдем, — сказал Демон, — попрощайся, Дагни.

— А кофе?

— В следующий раз.

— Но... — начала я, но договорить у меня не было шансов. Мы были уже в дверях. —

До свиданья.

— Рад был тебя видеть, Дагни, — ответил Калеб, держа в руках кофеварку.

Демон почти вытолкал меня из номера и поспешно закрыл дверь.

— Им надо побыть вдвоем, а ты можешь выпить кофе и в баре.

— Не хочу я в бар, он у меня теперь ассоциируется с Сидди и...

— С чем?

— С "Новоорлеанской девой". — Я сделала "бр-р-р-р", и Демон едва подавил усмешку.

— Может, ты меня угостишь?

— Напрашиваешься?

— Напрашиваюсь, — кивнула я, — без зазрения совести. Но перед тем как ты

согласишься, ответь мне на один вопрос.

— Говори.

— Почему ты так себя ведешь?

Он глядел на меня, и в глазах была невинность и пустота.

— Как — так?

— Будто тебе не все равно. И не говори, что дело только в не сравнимой ни с чем

вам оказанной чести.

— Чувствуешь что-то м-м... меркантильное?

— Вроде того.

— А ты исправляешься, — сказал Демон почти удивленно. — Неплохо. На самом деле

Эркхам дает неприкосновенность не только Чериш, но и ее семье. И пусть морально

я не их семья, но я их создал. И это особое отношение.

— А разве ты в этом нуждаешься?

— Смирись, мы никогда не поймем друг друга. Нет, не нуждаюсь. Мне давно плевать,

что обо мне думают, я никого не боюсь. Никто в здравом уме не заведется со мной,

потому что моя репутация говорит за меня. Это касается элиты, самых сильных, а

про мелочь я молчу. Но иметь отношение к Эркхам — совсем другое, будто часть ее

сияния распространяется и на тебя. Это просто приятно. И ничего расчетливого.

— Ладно. Джорджия станет новым Чериш, это замечательно, но что тебе за дело до

Калеба и Уильяма?

— Честно?

— Насколько возможно.

— А вот это уже расчет. Просто Джиа тоже их очень любит, и нельзя допустить,

чтобы эмоции ей мешали.

— Мешали?

— Отвлекали. Если хоть с одним из них что-то случится, она будет тревожиться, а

это не есть хорошо. Пусть знает, что и без нее они в порядке.

Я замолчала. Если честно, я была немного сбита с толку.

— Дагни, я припоминаю, что-то про кофе. — Демон протянул мне руку, и я вложила в

нее ладонь, впервые без настороженности... и даже почти охотно. Постоянные

перемены не дают сосредоточиться, так что... Возможно, я в нем и ошибалась.

Но возможно ли, что в нем ошибались другие, в таком количестве и задолго до меня?..

Не знаю. Плевать.

Кофе был вкусный, но коньяка в нем было больше. Господи, за эти пару дней я

выпила свою годовую норму, и меня это почему-то совсем не беспокоит. Я поставила

точку по единственной причине — пальцы начали нажимать не те клавиши, отложила

ноутбук и разлеглась на кровати как у себя дома. То, что рядом разлегся Демон,

пуская колечки из позолоченного дыма, меня не смущало. Он тоже выпил

предостаточно, и впервые это было немного заметно.

— Не знаю, какая из этого выйдет статья, но сценарий получился бы убойный.

— Дагни, а это мысль. — Демон перевернулся на живот и подполз, зависнув прямо

надо мной. — Снимете у Данте на "Инферно", он тебе не откажет и денег даст.

Поговори с Антигоной, она ведь сценаристка, и совсем неплохая, так что можно

будет отхватить парочку престижных премий.

— Класс! — потянулась я. — Мое имя в титрах. И сама бы провела кастинг из одних

суперзвезд!

— У тебя уже есть идеи?

— А то. Кого бы ты хотел для себя? Джуда Лоу хотел бы?

— В каком смысле?..

— В любом, блин!

— В любом, блин, я хотел бы Анджелину Джоли образца двухтысячного года. Жаль,

что она уже играла девушку по имени Джиа. Она была бы рос-кош-на...

— С тобой невозможно разговаривать.

— А ты пытайся, пытайся. Лоу не хочу — не мой тип ни в каком смысле. Ладно,

тогда для тебя — Кимберли Вильямс.

Я подняла глаза и уставилась на него.

— Откуда ты ее знаешь? Ты что, смотришь такие фильмы?

— Я смотрю все без разбору. А "Десятое королевство" три раза видел.

Одна эта мысль вызвала у меня хохот, и чтобы я заткнулась, Демон кинул на меня

подушку. Это, можно сказать, не помогло.

— Согласись, что никто не сыграл бы Антигону лучше, чем Джулианна Мур. Ей бы

скинуть лет десять.

— Точно. Вот Калеб... трудно найти кого-то такого же красивого, как Калеб. И

Сидди. Хотя и не в красоте дело...

— А Уильям — сто процентов Эдвард Нортон. У него такие же глаза.

— Вау. И как такой талант не угробила ваша система образования?

Я чувствовала себя потрясающе, впервые за долгое время, и дело было не в

спиртном и не в том, что я надышалась золота инков. Больше всего это напоминало

начало нашего с Демоном прошлогоднего знакомства, только без сексуальной окраски.

И впервые я даже в мыслях допустила возможность наконец выяснить, что тогда

произошло. Пока только в мыслях, но это уже прогресс. Сейчас Демон мне нравился.

По-настоящему. Я не знала, что будет через час, но на данный момент мне

показалось, что я начала его понимать.

— Без понятия, Генри. Мы с братом учились в школе, где главным развлечением была

игра "Я знаю, что ты сделал", так что остается только диву даваться.

— Это что за игра?

— Не может быть, чтобы ты не знал.

— Честное скаутское.

— Ты был скаутом?

— Был, но тогда их не так называли. Так что за игра?

— По большинству пошлая. Каждый пишет на бумажке самый ужасный поступок в своей

жизни и бросает в вазу. Потом вытягиваем по одной и угадываем, где чья. Тот, чье

авторство доказано, должен рассказать о поступке в подробностях.

— Давай сыграем? — предложил вдруг Демон. Хотя почему вдруг?

— Я так и знала.

— Нет, правда, давай.

— Мистер, у нас с вами разная шкала моральных ценностей. Любой твой поступок

может показаться тебе безобидным, а мне — ужасным. А если даже ты признаешь что-то

ужасным, как это восприму я? Извини, но вряд ли я хочу услышать что-то по-настоящему

мрачное.

— Обещаю, ты переживешь.

— Ладно, — вздохнула я. — Так что ты такого сделал, что не дает тебе спать?

Он думал всего секунду — уверена, и этой секунды не нужно было.

— Я совратил парня из эмиш.

Если доливать и доливать коньяк в кофе, то кофе рано или поздно закончится. Так

что я поперхнулась чистым коньяком, и он обжег мне горло не хуже напалма.

— Из эмиш?! ИЗ ЭМИШ?!!!

Демон кивнул и замолк, ожидая, когда мне станет лучше.

— Подожди. Мы говорим о тех самых эмиш? О сектантах, которые до сих пор живут в

позапрошлом веке без электричества, не пользуются благами цивилизации, ездят на

лошадях и отличаются повышенной религиозностью?

— Именно так.

— Да есть для тебя что-то святое, а?

— Ты же знаешь, что есть. И если ты закончила праведно гневаться, я продолжу.

Это были тридцатые годы, веселое время и довольно опасное. Община эмиш — на

самом деле я не уверен, что это были именно эмиш, может, менониты или еще какая

хрень,я в них не разбираюсь — короче, община располагалась в нескольких километрах

от одного буйного городка, и просто

удивительно, как им удавалось сохранять тишину и благочестие, когда совсем

недалеко стреляли на улицах и налево и направо продавали спиртное и кокаин. Так

вот, этот парень сбегал ночью из дома и на попутках приезжал в город, в один

популярный кабак, там мы и познакомились. Ты бы его видела — один глаз

зеленый, другой карий, кожа как шелк, и такая вызывающая красота, даже в этих его

кошмарных шмотках. Настоящий инопланетянин. Для него вокруг кипел волшебный

параллельный мир, где люди носят волшебную одежду, пьют волшебные напитки и

ездят на волшебных повозках. Секс был для него вообще чем-то из разряда

божественного откровения. И кокаин. К спиртному он не прикасался, чтобы мать не

узнала, но кокаин — он же не пахнет, так что я его угощал, а он — слушал.

— Слушал что?

— То, что я рассказывал. Эти истории нравились ему больше всего прочего —

истории о жизни, которая проходила мимо него, это было за пределами его

существования и воображения. А мне нравилось рассказывать, потому что в этом был

оттенок садизма, ведь через пару часов ему нужно было возвращаться домой. В свою

унылую самодельную конуру, где пахнет навозом, где все вещи серого цвета, а

каждый день начинается с занудной церковной проповеди. Он был средний среди

одиннадцати детей вдовы местного лекаря и имел возможность наблюдать за жизнью

старших братьев и сестер, никогда не покладающих рук и поднимающих глаза вверх,

только чтобы произнести молитву. И вот однажды он не захотел возвращаться.

— Он решил стать таким, как ты?

— Он хотел стать мной. Всегда хотел, готов был сам вцепиться мне в глотку.

Говорил, что больше жизни хочет быть похожим на меня и тоже рассказывать истории

— много историй. А мне это немножко льстило.

— И ты это сделал.

— А что бы мне помешало? "Правило Перл" тогда распространялось только на Чикаго,

так что я был волен превратить его когда захочу, где захочу и во что захочу.

Пару-тройку дней после его ухода из дома он меня упрашивал — для себя-то я все

давно решил, просто мне это нравилось. Как он упрашивает — это было талантливо...

А потом мы сделали это. И в третью ночь, когда все закончилось, в тот кабак

пришла его мать.

Демон подлил мне еще коньяка, и я позволила — кажется, он мне понадобится.

— Представь, в грязном притоне — женщина эмиш, в своем чепчике и черном платье,

люди просто охренели и не знали, как реагировать. Когда они наконец поняли, кого

она ищет, то послали ее на улицу. Она ходила вокруг кабака и звала своего сына,

который находился в нескольких метрах, в моей машине. Я мог увезти его, дать

бросить свой первый голод на кого-то другого, но мы продолжали сидеть там, а она

кричала: "Закери! Твоя сестра Эстер больна, он хочет тебя увидеть! Пожалуйста,

вернись!" И он не выдержал. Выскочил, обнял ее. И убил.

Демон замолчал, раздавил энный окурок в пепельнице, и я поняла, что уже

несколько минут не моргаю. Золото из его глаз уходило медленнее, чем обычно.

— Почему?...

— Первый голод... он не выбирает. Просто так случилось.

— И... что потом?

— Потом он рыдал в моей машине почти до утра, и слезы были алые. У меня вся

рубашка впереди стала красной. А потом вдруг замолк, вытер лицо и сказал: "Ну

вот и все".

После этого мы расстались, как договаривались — я не собирался с ним нянчиться и

сразу предупредил, что мое внимание очень кратковременно и постигать новую жизнь

ему придется самому. И вот в прошлом году я встретил моего Зака в Нью-Йорке. Не впервые, конечно, но... Весь в татуировках, рваная стрижка, кожаные штаны — короче, порядок. Выпили,

потрепались... и знаешь что? У него получилось.

— Что?

— Он изменился, научился рассказывать истории и еще оч-чень многим другим вещам.

В общем, он стал похожим на меня.

— Как-то ты это сказал... невесело. Тебе что, не сильно понравилось увиденное?

— Нет, просто... теперь я думаю, что и одного меня миру было бы более чем

достаточно.

Я не знала, что сказать, и решила не говорить ничего. История показалась мне

немного более страшной, чем хотела бы — но да, у нас разная система ценностей, и

оставим это.

— Дагни, проснись. И начинай, твоя очередь.

Я глубоко вдохнула. Нет, не может быть. Не может быть, что я это кому-то

расскажу, хоть и спьяну. Я молчала два года, об этом знал только Джимми, но и он

молчал. Может, хватит молчать? Может, сейчас самое время?

— Я совершила преступление.

Демон вскинул брови в полнейшем недоверии.

— Ты? Стащила в магазине чупа-чупс?

— Не смейся, это серьезно. Я виновна... в одной аварии. Выпила, села за руль и

устроила автокатастрофу... Когда очнулась, была в бостонской больнице... а мой

брат никому не сказал, уладил все по своим каналам. Отполировал до блеска, даже

родители мало что знают. Джимми сказал, чтобы я обо всем забыла. А я не могу.

— Считаешь, там кто-то погиб?

— Не знаю... Но это возможно. Было темно. Машина, которую я подрезала... ее

закрутило, а когда я сама перевернулась, то мне показалось... Я не знаю, бред

это был или реальность, но я помню взрыв. И огонь до небес.

Демон очень долго молчал, и я молчала. Поражалась только, как возможно в двух

словах передать то, что мучает меня уже два года.

— И что говорит твой брат? — спросил он наконец.

— Что все в порядке, никто не пострадал. Что взрыв был в моем воображении от

сотрясения мозга. А я вроде бы верю... но проверять боюсь. И это значит, что не

верю. И мне не дает покоя мысль, что я...

— Кого-то убила?

— Я забрала кого-то у тех, кто их любил. Смерть — всего лишь конец чувств, но

для тех, кто остался в живых — это такая боль, что и не передать. Когда умерла

наша бабушка Банни, я была уже взрослой и все же много недель не могла прийти в

себя, хотя в этой смерти некого было винить. А тут... Я причинила кому-то такую

ужасную боль, и это никак не исправить.

Его руки лежали вокруг меня, и я не стала сопротивляться — откинулась на него,

укуталась его руками и почувствовала себя лучше.

— Ты напоминаешь мне одного моего друга, — сказал он у моего уха.

— Подругу?

— В этом слове есть привкус интимности, но он лишний. Она была моим другом.

— Как ее зовут?

— Ее звали Байла... На самом деле Бартола, просто она так здорово танцевала...

— Звали? Ты сказал "звали".

— Мне знакомо это чувство, Дагни. Чувство потери. Я верю, что кому-то это

действительно могло принести боль, и ты не зря страдаешь от своего преступления.

Если ты сделала кому-то так больно, ты это заслужила. Ты заслужила гораздо

большее наказание.

— Ты ее потерял?

Демон снова сделал паузу, такую длинную, что я перестала ждать ответа. Я

осторожно выбралась из его рук — он обнял себя ими и смотрел в зашторенное окно.

Я взяла ноутбук — он не среагировал.

— Пойду прилягу, — сказала я тихо, — кажется, я перебрала.

Он не ответил.

* * *

Это все выключатели,

Это все размыкатели,

И как бы я все ни склеил, ни спутал, все равно пульт у тебя.

И как я сам научил тебя,

Давишь на все кнопки сразу ты.

Но только не эту,

только не главную

и только не сейчас...

Я занесла ноутбук в номер, но не стала ничего писать. По всем признакам после

исповеди должно стать легче, только мне не стало. Мне стало хуже. Возможно, я

хотела услышать что-то такое, что постоянно слышала от Джимми — успокойся, все в

прошлом, не бери в голову, что было то прошло... А Демон сказал то, что я сама

считала правильным. И значит, это не закончится никогда.

В дверь стукнули, я подскочила и распахнула дверь. Но это была Сидди. Вся в

черном, с единственным украшением — массивной свастикой на серебряной цепочке.

— Ждала кого-то? — спросила она дружелюбно.

— Нет, — ответила я. — Чем обязана?

Сидди натянуто улыбнулась, и только сейчас я поняла предназначение серебряной

стены в моем мозгу. Она больше не могла читать мои мысли, и хоть я не знала, как

мне это удалось, чувство было превосходное.

— Хочу поговорить с тобой.

— Теперь мы будем просто говорить?

— Мне хочется пообщаться, и именно с тобой. Больше здесь меня никто не

интересует. Я правда могу быть очень милой с теми, кто мне нравится.

— Ладно. Входи.

Я ее впустила. Блин, она раздражала своими щупальцами у меня в голове, но теперь

— теперь почему бы не пообщаться?

Сидди по-хозяйски пошарила по бару, выбрала мартини и наполнила бокал.

— Нет, — меня аж замутило. — Только не это. На сегодня с меня достаточно.

— У Демона угощалась? — спросила она невинно, подтащив поближе кресло и

забравшись в него с ногами. — Он тебя споит.

Я не могла не любоваться ею, это было бы неестественно, но сейчас Сидди

выглядела чуть ближе и проще, может, из-за демократичной одежды (джинсы и

водолазка) и двух косичек. А может, из-за того, что я перестала ее опасаться.

— Скажи мне, Сидди, для тебя это действительно было так важно?

— Что?

Очаровательный вопрос для телепата с тысячелетним стажем.

— Стать Чериш.

Ее ангельское личико слегка заострилось, она приподняла бокал и осторожно отпила

из него.

— Ты не поймешь. Я не могу придумать для тебя ничего сопоставимого.

— Генри тоже так говорит.

— Вижу, вы отлично поладили.

— Я это от тебя уже слышала, Сидди. Ты повторяешься.

— Тогда, в баре, я сказала, что не поверила бы, что он с кем-то ладит. Но это

было не о тебе.

— Не обо мне?

— О Боже. Ты ничего не знаешь? — Сидди залилась смехом, будто ветер всколыхнул

сотню китайских колокольчиков. — Ты ничего не знаешь!

— Ты тогда сказала: "Если бы не знала его так хорошо, я бы, пожалуй, поверила,

что он действительно..." Действительно что?

Я боялась, что она скажет "влюблен", хотя это было так нелогично. Неужели я

такая дура, что хотела бы это услышать?

— Действительно скорбит. Но я знаю его хорошо, и поэтому не верю. Золото инков —

самый сильный в мире антидепрессант, но его можно курить и для удовольствия, а

не обязательно чтобы заглушать тоску.

— Скорбит о ком?

Сидди откинулась на спинку и наслаждалась произведенным впечатлением, как

ребенок.

— Ты не знала, что у Демона был сателлит?

— У него был... кто?..

— Сателлит, Дагни.

— Это невозможно.

— Да ну. Ты знаешь Демона три дня, а я — целую вечность, и то ничего не могу

утверждать так категорично. Это же Демон, что о нем можно знать точно? Кроме

того, что сателлит у него действительно был, его звали... кажется, Майк. Да,

Майк Норман.

На мгновение я потеряла дар речи. Я, но не Сидди:

— Он что, тебе не рассказывал? Хотя он же не обязан, на самом деле. Но это так.

— Почему... был?

— Потому что его больше нет.

Я тупо смотрела на нее насколько секунд, и она поспешила добавить:

— Ну не то чтобы совсем нет... но вроде того. Он превратился в то, что Демон

любит больше всего на свете, — в растение.

— Как... это произошло?

— Разбился на машине года два назад, в Бостоне, вместе с наследницей Кортес.

— С кем?..

— С Барт, единственной внучкой Сони Кортес, подружкой Демона. Они гоняли по

городу и попали в аварию, точно подробностей не знаю, но говорят, машина сгорела

как петарда. Майку еще повезло, что он не был пристегнут — хотя какая теперь

разница? Через пару месяцев и Соня умерла, а казалась такой железной

старушенцией. Какое совпадение, правда? — они все имели отношение к Демону... ну,

или он имел отношение к каждому из них. А потом — бах! И все. И никого больше

нет.

У меня язык просто замерз, а Сидди все не замолкала:

— Так что с такой гиблой кармой советую тебе держаться от него подальше — вон

Джорджия в свое время от него ушла, и где она теперь? На верхушке мира. А они

все — в могиле.

— Что за машина была?.. — спросила я наконец почти шепотом.

— Машина? Кажется, белый порше, если та, о которой я думаю. Монти подарил ее

наследнице Кортес на какой-то день рожденья, не знаю. Лет пять назад я была у

Эркхам в Бостоне, и они подвезли меня до гостиницы. Умненькая была эта Барт как

для человека. И Майк чудесный мальчик, такой ласковый. Я бы сама не отказалась

от такого сателлита.

— Сидди, ты можешь уйти?..

— Нет, — сказала она совсем другим голосом. Я посмотрела на нее и увидела совсем

другое выражение лица — куда и подевалась юная сплетница. Ее глаза мягко

светились начищенным серебром, губы были сжаты, а на лице, будто отблеск

кинопроектора, — все ее годы, десятилетия, века. Вся тысяча или сколько их там у

нее. В голове у меня раздался противный звук лопнувшей струны, я только

почувствовала, как рушатся стены и проваливается купол... и больше ничего.

Когда я очнулась, Сидди была рядом. Она не делала никаких попыток причинить мне

вред или привести в чувства, просто сидела и ждала.

— Ой... — сказала она, изумление было в голосе, но не на лице. — Я и представить

не могла. Вот это да... Ничего себе, Дагни.

— Убирайся... — прошептала я. Она провела холодной ладошкой по моему лбу, и это

было даже приятно.

— Ну не думай, что если Демон поставил тебе в мозги сигнализацию, я не смогла бы

ее обойти. Но я этого не делала, ты это сделала сама.

Я постаралась сесть, хотя голова еще кружилась.

— Если ты хоть слово скажешь...

— Не скажу. Меня это не касается, но прости, Дагни, в голове у тебя бардак,

который ты считаешь порядком. И если ты ничего не изменишь, можешь пострадать.

— Какое тебе дело?

— Ты мне нравишься, правда. Я бы предложила тебе уехать со мной, но ты не

согласишься. Это я уже поняла.

Я смотрела на нее, с трудом соображая.

— Ты делаешь мне предложение?

— Нет, не делаю. Мне, как и Демону, ни к чему смертные любовники, и на его

примере я вижу, что это ничем хорошим не закончилось бы. Он дал мне возможность

поучиться на его ошибке, и я благодарна. Просто ты мне нравишься. Прими это.

Сидди приблизилась и коснулась губами моей щеки — горячо, будто упала капля

воска.

— И раз ты не будешь моей, я хочу, чтобы ты кое-что знала. Не дружи с нами. Не

люби нас. Мы совсем другие, и оттого, что так похожи на вас, пропасть не

становится меньше. Только глубже. Ты ищешь в нас человеческое, но его нет и быть

не может, как небо не может стать землей. Это очень опасное заблуждение, и оно

многим стоило жизни. То, что мы были людьми, не имеет значения — бабочка тоже

когда-то была гусеницей, и если это сравнение кажется тебе неубедительным,

просто подумай дважды. Ты пытаешься оценивать наши поступки с точки зрения людей,

потому что сама человек и другого опыта у тебя нет. Но это опасно. И приводит к

непоправимым последствиям. Не делай так, Дагни, я хочу тебе добра. Ты знаешь, о

чем я говорю. Просто держись от нас подальше, насколько это возможно, и бойся.

Очень сильно бойся.

Она встала, чтобы уйти, но вернулась и склонилась снова, в этот раз чтобы

сказать мне на ухо:

— Демон всегда был очень трезвым и рассудочным, но в таких делах ум не помощник.

И если он вдруг захочет повторить свою ошибку или совершить другую, не позволь

ему. Так будет лучше для вас обоих.

От нее остался лишь тонкий и совсем не ядовитый запах олеандра. Да, я знала, о

чем речь. Но Сидди — расхитительница подсознаний, взломщица кодов, королева

ментальных хакеров Сидди и понятия не имела.

Я не плакала, просто тупо смотрела в одну точку очень долго. Потом собралась с

силами — они все понадобились мне, чтобы толкнуть противоположную дверь. И вошла

без стука.

* * *

Демон находился все в той же позе, что и час назад, изменилась только бутылка с

коньяком, стоявшая рядом, — там осталось едва на дне, и окурков прибавилось.

— И о чем вы говорили? — произнес он, не поворачиваясь.

— В основном о тебе. Кроме тебя и Пенни у нас нет общих знакомых, но о Пенни я и

так все знаю. Так что мы говорили о тебе.

— Я же велел тебе держаться от нее подальше.

— А что мне ее бояться? Сидди может быть очень милой с теми, кто ей нравится...

а вот тебя мне следует бояться гораздо больше.

— Ты о чем?

— И что значит "велел"? Ты посоветовал. Как ты можешь мне приказывать, я же не

твоя любовница и не твоя собственность, я никто. Кстати, о собственности. Почему

ты не сказал, что у тебя был сателлит?

Он впервые посмотрел на меня.

— Ты не спрашивала.

— Перестань, ты понимаешь, о чем я. Ты рассказал мне о своей подруге, о Байле.

Но о нем не сказал ни слова, хотя он был с ней в той проклятой машине. Ты должен

был мне сказать, это ведь естественно.

— Какая разница?

— Скажи, ты все время знал, что я это сделала?

— Ты ничего не делала.

Он все не смотрел на меня, но даже если бы смотрел — я вряд ли увидела бы ответ

в его глазах. Поэтому я могла полагаться только на слова.

— Скажи, что я тут ни при чем.

— Ты пьяна, Дагни. И ты ни при чем.

— Я рада.

— Чему ты рада? Ты их не знала.

Я прижала ладонь ко лбу, собираясь с мыслями.

— Я просто хотела удостовериться, что все по-прежнему. Рада, что не я сделала

тебе больно. И не надо тебя бояться.

— Никто ничего мне не сделал. Иди спать.

Я взялась за дверную ручку, чтобы уйти — это было все, что меня интересовало. Но

Демон этого не знал и сказал немного больше. Больше, чем мне было нужно.

— Это был несчастный случай, вот и все.

Я захлопнула дверь, вернулась, взяла стакан из его рук и изо всех сил хряснула о

стену. Обои украсил сюрреализм в виде светло-коричневых подтеков, по контуру

напоминающих фейерверк.

Демон посмотрел на меня — удивленно. Но не в полную меру. Если бы ко мне кто-то

вошел без стука, взял стакан и разбил о стену, я все же выглядела бы немного

более удивленной.

— Вот и все?.. Вот и все?

Он не отводил глаз, спокойно, и они казались даже светлее, чем обычно.

— А что еще?

Я опустилась на ковер, будто ноги перестали меня держать, но на самом деле мне

нужна была прочная опора. А что может быть прочнее пола?

— Это же не был несчастный случай. Я их убила, Генри.

— Люди умирают каждый день. Прости, если это звучит слишком цинично для тебя.

— Не говори, что это просто люди, черт побери. Для тебя они не были просто

людьми, вот почему ты так себя ведешь.

— Как — так?

— То плачешь, то смеешься, то бьешь, то целуешь... фигурально, конечно, все это

фигурально. Я знаю значение этого слова. Пойми, я просто устала бояться и хочу

понять, что с тобой творится и чем мне это грозит. И знаешь — кажется, я начинаю

понимать. Кажется, все это не так уж сложно.

Он молчал, и это уже не было пассивное молчание, в нем было напряжение,

способное всю ночь освещать целый город. Но мне уже не было до этого дела. Я

сидела, закрыв лицо ладонями, чтобы уйти в себя и увидеть то, что теперь

казалось таким четким. Все сложилось, как головоломка — бывают такие хитрые

устройства, глядя на которые сомневаешься даже, что они из одной коробки.

Вертишь, крутишь, ругаешься, бросаешь... и снова начинаешь, не в силах

прекратить это бессмысленное занятие... а потом вдруг раз — и получаешь

полноценную картину. За две секунды после долгих титанических усилий и

космических перегрузок. А самое ужасное, когда результат тебя совсем не радует.

Совсем. И так хочется плакать.

— Собираешься сидеть здесь до утра?

— Не говори со мной, Демон. Я все поняла про тебя. Я все-все поняла.

— Что ты поняла?

Я подняла голову и отбросила волосы назад.

— Тогда, в прошлом году, ты выставил меня совсем не потому, что побоялся Пенни.

Ты просто узнал кто я, а что я сделала, ты уже знал. Правда?

Он помолчал, потом сказал:

— Правда. Неужели ты всерьез думала, что твой мальчик из ФБР сможет что-то

скрыть?

— Так почему ты меня не убил? Это было бы так логично. Не хотел проблем с Пенни

и Данте? О, нет. Только отчасти так. Ты ведь на самом деле не боишься Данте, и

дело совсем в другом.

— Ты бредишь. Тебе действительно нельзя столько пить.

— Демон, посмотри на меня и скажи, что они ничего для тебя не значили. Я знаю,

ты можешь смотреть в глаза и лгать, но мы оба теперь убийцы, и почему бы тебе

раз в жизни не быть честным?

Он долго смотрел мне в глаза, и на мгновение я подумала, что он или рассмеется,

или ударит. Но он только спросил:

— Зачем тебе это надо?

— Ты прав, мне незачем, но это нужно тебе. Разве тебе не хочется знать, почему

ты не убил меня на самом деле?

— Думаешь, что знаешь ответ? — В его холодном голосе уже не было снисхождения,

только злость и яд. — Тогда просвети меня. Вижу, общение с Сид пошло тебе на

пользу, теперь ты тоже читаешь мысли.

— Ты хочешь ненавидеть меня, но не можешь. И все это время ты просто не мог

решить, как поступить со мной. Целых два года не мог решить — потому что в

глубине души не хотел мстить. А когда меня увидел, причем случайно, я оказалась

довольно славной и даже напомнила твою подругу — ту самую, которую убила. Только

поэтому ты согласился меня сопровождать, правда? Чтобы еще раз хорошенько

подумать. Знаю ли я ответ? Будь я проклята, если не знаю. Сидди была права — вы

совсем, совсем другие... я просто не думала, что настолько.

— Как сумбурно... — процедил он.

— Как умею. Итак, что перевешивает — боль или облегчение? Облегчение или боль —

что принесла тебе эта потеря, Демон? Ты знаешь. Ты ведь по-своему любил их, даже

если не хочешь это признать. Но любовь — не для монстров, это слишком

человеческое чувство. Почему Уильям так отличается от Калеба? Потому что он

умеет любить, это для него естественно. Он знает, что слезы и утраты — часть

любви. А Калеб и Джиа от этих неестественных чувств только страдают. Для них

Эркхам важна, как ничто другое, но это невероятное горе от разлуки их раздражает

и приводит в недоумение, вызывает страх и досаду, потому что они не могут с ним

справиться. Вы монстры, бессмертные, сверхсильные — и не в состоянии перенести

то, что постоянно переживают люди — слабые и такие хрупкие. Недолговечные. И ты

такой. Будешь спорить?

Демон смотрел на меня со смесью отвращения и чего-то еще, нарастающего и

опасного. Но остановиться я уже не могла.

— Не понимаю, зачем себя мучить? Любовь ведь больше слезы, чем радость, а

плакать вы не любите. Не умеете. Это для вас так же неестественно, как для нас —

пить кровь. Любовь для вас непосильная тяжесть, она не в вашей природе, так

какого черта вы продолжаете испытывать себя? Вам завидно, что ли? Ностальгия?

Или вы боитесь потерять последнее человеческое? Да бросьте, не бойтесь. Вам это

не нужно. Вы — монстры, не люди, вы просто не способны. И я в шоке от того, что

учу тебя жить.

Он сделал ко мне шаг, быстрее, чем можно увидеть, и я едва не отступила.

— Убьешь меня — и признаешь, что любил их или хоть кого-то из них. И что я

сделала тебе больно. Очень.

Демон едва слышно со свистом втянул воздух сквозь зубы, как от удара. Здравый

смысл вопил в отчаянии, что я уже даже не балансирую — я перешла все мыслимые

границы и мои провокации скорее всего будут стоить мне жизни, но я его

игнорировала. Где он был, здравый смысл, когда я садилась за руль полупьяной?

И в конце концов, раз уж схватила тигра за хвост — рано или поздно придется

отпустить.

— А не убьешь — признаешь, что они ничего для тебя не значили. Те, кого я у...

уничтожила. Твоя подруга, Байла, которая так здорово танцевала. Соня Кортес, не

пережившая смерть единственной внучки. И твой сателлит, это самое главное. Как

Сидди назвала его?.. сейчас...

— Если произнесешь его имя, я оторву тебе голову...

— Майк, — сказала я с наслаждением прямо ему в лицо.

Что-то свистнуло у меня перед глазами, как пуля, но оно рассекло лишь воздух. От

одного этого меня контузило, и я упала навзничь, зажмурившись. Хотя и успела

рассмотреть в его поменявших цвет глазах, чего ему стоило удержаться и не

исполнить угрозу. Да нет, они не поменяли цвет. Просто в абсент плеснули крови.

— Вот почему ты не убил меня тогда, — прошептала я, глядя во тьму. — Нет, они не

были тебе безразличны. Просто теперь ты свободен от ненужных эмоций и счастлив,

даже если иногда кажется, что это неправильно. Я — твоя избавительница. И ты

знаешь, что это правда.

Когда я открыла глаза, его не было. Время шло, а я все лежала, как

парализованная, и смотрела в потолок — в остальном тело мне отказало. Но я не

боялась, хотя находилась куда ближе к смерти, чем весь этот год. Все эти два

года от момента аварии. То, что Демон не убил меня раньше и не убил десять минут

назад, совсем не значило, что не убьет завтра. Просто теперь я была к этому

готова. И пока даже ожидание смерти казалось чуть терпимее, чем чувство вины.

* * *

О тебе узнал я во вчерашнем странном сне,

Все, что я увидел, будет вечно жить во мне.

Днем я наконец поела, обрадовав желудок, который ни на что кроме алкоголя уже и

не рассчитывал, но лучше мне не стало. В номере я свернулась в клубочек на

кровати и попыталась заснуть — безрезультатно. На ноутбук я даже смотреть не

могла. Смирившись с полным отсутствием воли, я залезла в бар, и... текилы там не

оказалось. Она исчезла.

Я обшарила шкафчик сверху донизу, но результат остался тот же. Бутылка исчезла,

и я почувствовала себя совсем плохо. Текила была моей последней надеждой по

одной причине — я вырубалась после первой же стопки. Джимми говорит, что у меня,

вероятно, аллергия на какое-то составляющее и это может быть очень опасно... но

что делать? Один стресс на год — это еще никого не убило. Наверное. И даже если

я не выпью сейчас, когда мне это так нужно, еще не факт, что я доживу до

следующего Рождества.

Поэтому я спустилась в гостиничный бар.

Первое, что мне бросилось в глаза, был труп. Нет, сначала в нос — запах чего-то

паленого и сладкий сигаретный дым коромыслом, а потом уже труп. Он полулежал на

барной стойке со вполне безмятежным выражением лица — впечатление портила кровь,

пропитавшая его рубашку. Демон сидел рядом и развлекался тем, что выдергивал по

волосинке из его кудрявой шевелюры, подбрасывал и поджигал. Я застыла на входе,

и увидев меня, он отложил зажигалку.

— Тебя что-то смущает? — спросил он. — С каких пор тебя смущают естественные

вещи?

Мне сильно захотелось сказать гадость, и я ответила:

— Просто интересно, почему у него такое лицо, будто ему отсосали.

Демон и бровью не повел, просто равнодушно глянул на труп, потом на меня. Глаза

его были мертвыми и золотыми.

— Ну, если учитывать полисемию глагола "отсосать", то ты, пожалуй, права. Так и

было.

Я отвернулась и начала сама шарить по бару. Ни одной бутылки. Все, что угодно,

только не это. Я начала нервничать, кое-что разбила и в конце концов

остановилась, пока не перебила весь бар. Вот дерьмо.

— Это ищешь?

Демон держал в руках то, что я так долго искала, все с тем же скучающим видом.

Не успела я и слова сказать, как он вылил ее на труп и даже потряс, чтобы

убедиться в полной ее опустошенности.

— Везунчик Джин. Если повезет, его сегодня еще и оближут.

Он бросил бутылку и вышел. В эту же секунду "труп" поднял голову — вид у него

был уже далеко не такой счастливый, как пять минут назад. Он привстал и

дотронулся до шеи — рука окрасилась в красное.

— Что со мной?.. — спросил он, уже испуганно.

— Производственная травма, — ответила я резко — и тоже испугалась. Блин. Это же

не мои слова, а чьи-то чужие. А я не такая как они. Я все-таки человек.

Поэтому я промыла водкой то, что не смыла текила, и посидела с ним, пока он не

пришел в себя. За эти три дня у меня уже был опыт накладывания повязок, и не

осталось никакой надежды, что это будет последняя кровь, что я вижу.

Может, последняя будет моей, не знаю.

Я решила подняться на лифте, и на втором этаже ко мне присоединилась

невозмутимая Сидди.

— Наверх? — спросила она.

— В номер.

— Ты разве не хочешь увидеть Эркхам?

Я не ответила, но на своем этаже не вышла — поехала выше. Пусть так. Чем бы ни

закончилась эта ночь, хуже просто некуда.

В холле перед комнатой Эркхам я увидела Уильяма и Калеба. В противоположной

стороне на диване сидел Демон, он даже не взглянул на меня. Сидди села рядом с

ним, и они принялись мило болтать — хотя я не слышала ни слова, уверена, эта

была очень милая светская беседа. Я выбрала место в уголке, подальше от них.

Уильям и Калеб не разговаривали, просто смотрели на дверь, и это оказалось

заразительно. Я тоже уставилась на дверь. И она нас не разочаровала.

В проеме появилась Джорджия, в красивом открытом белом платье с высоким, почти

королевским воротником. А то, что она держала на руках, по-видимому, было Эркхам.

Не могу в полноте передать это странное чувство. Но скажу одно — оно не было ни

светлым, ни позитивным — ни капельки.

Она сидела на руках у Джиа, вцепившись в нее всеми конечностями. На вид Эркхам

было года три-четыре, и она, может, и сошла бы за ребенка, если бы не ее руки,

слишком длинные и болезненно тонкие. Одной она крепко обхватывала Джиа за шею, а

пальцы другой, больше похожие на белесые паучьи лапы, запустила ей в волосы, то

ли играя, то ли держась. Ног не было видно под свободным балахоном, тоже белым,

они смыкались у Джиа на талии где-то сзади; но это были сущие пустяки в

сравнении с ее головой. Эту шейку я могла бы обхватить двумя пальцами, и еще

осталось бы место. Волосы Эркхам были неприятного венозно-красного цвета,

половина заплетена в косу, остальное висело вокруг лица длинными шевелящимися

прядями — да, шевелящимися безо всякого сквозняка, а густая челка закрывала

глаза, оставляя на обозрение очень острый подбородок и губы, две кривые бледные

полоски синюшного оттенка на такого же оттенка коже.

Меня передернуло, хоть я и старалась держать себя в руках. Сидди почувствовала

это и бросила на меня напряженный взгляд, сама я очень хотела понаблюдать за

чужой реакцией, но не могла отвести глаз. Господи, Дагни Бенедикт, дыши глубже —

не знаю, я это себе сказала, или кто другой. Хотя бы не упади в обморок.

С огромным усилием я перевела взгляд выше — на Джорджию. Зрелище было приятнее,

но ненамного. На ее лице блуждала слепая улыбка, улыбка фарфоровой святой,

которые продают по религиозным праздникам на каждом углу, и трудно было понять,

видит она нас или нет. У Калеба, когда он днем раньше вышел из этой двери, был

такой же взгляд. Только полярность другая. А Джиа — я сроду не видела ни на чьем

лице такой одухотворенности и света, и уж подумать не могла, на чьем увижу. Хоть

и тьма стояла за этим светом, а младенец был древнее мадонны на целую вечность.

Эркхам медленно просканировала комнату, и каждый стоял как вкопанный, не

шевелясь и не дыша. Я тоже замерла, хотя у меня не было повода бояться, что на

меня обратят особое внимание. Я же никто, просто убийца, как и все они, и это...

существо, видимо, думало так же. Если этот процесс у нее хоть немного напоминает

нам привычный.

— Эркхам хочет, чтобы я попрощалась, — сказала Джиа, и в ее голосе я услышала то,

о чем говорил мне Демон. Благоговение. Вот оно какое. Надо сказать, я его не

таким представляла.

Она плавным шагом прошла по комнате, и я предпочитала смотреть на них, чем на

Уильяма и Калеба, во всяком случае, пока что. Джиа осторожно посадила Эркхам в

кресло, неподалеку от Демона и Сидди, она молниеносно, как насекомое, подобрала

под себя ноги и застыла с прямой спиной, спрятав руки под балахоном, только ее

волосы продолжали движение, будто наэлектризованные.

— Миленькая, я так тобой горжусь, — произнес Демон таким голосом, будто не

говорил лет двести или ему не хватало дыхания. Он поцеловал Джорджию в лоб и

погладил по волосам, Сидди остро улыбнулась ей и даже слегка поклонилась, но в

общем они вели себя так, будто Джиа стала чем-то другим. Мне это странным не

казалось — ведь невооруженным глазом видно, и я не хотела бы, чтобы она ко мне

подходила, пусть и без Эркхам.

Джорджия двинулась в другой конец комнаты, и я была счастлива повернуться спиной

ко всей той компании, хотя и знала, что увиденное меня расстроит. Но они

держались, чего бы это им не стоило. Я наблюдала за Калебом — пока он был в

порядке. Возможно, из последних сил.

— Я... тебя поздравляю, — сказал он с видимым усилием.

— Большая честь... — добавил Уильям тихо и прикоснулся губами к ее руке. Джиа с

застывшим лицом иконы смотрела на них и сквозь них, пока они одновременно не

сделали шаг и не обняли ее вдвоем.

Это было объятие более крепкое, чем уместно, и длилось оно дольше, чем

полагалось. А потом мне стало очевидно, что они просто не могут отпустить. Я

видела, как вздрогнула Джиа, как попыталась отстраниться, но не смогла. Она

вдруг ахнула, будто от удивления и боли одновременно, обняла Уильяма в ответ и

стала целовать, а Калеб сполз на пол, обхватив ее колени и пряча лицо в складках

ее платья. Они не могли разомкнуть рук и не хотели, и я бы плакала, глядя на них,

если бы не ком в горле и не осознание того, что они делают только хуже. Это

должно было закончиться как можно быстрее, пока что-то не произошло.

А потом произошло.

Внезапно Джиа запрокинула голову и дернулась так резко, что упала бы, не держи

ее две пары рук. Она снова издала какой-то звук, только теперь боли в нем было

больше, и он сразу оборвался. Уильям отпустил ее, Калеб дал сделать шаг назад, и

я увидела, как вверху на ее белоснежном платье быстро расплывается яркое красное

пятно.

Джиа будто в трансе прижала ладони к груди, кровь пропитала ткань и потекла по

пальцам, по запястьям. Она пыталась вдохнуть, но безрезультатно, и глаза уже не

были стеклянными. Они были расширенными и перепуганными насмерть, совершенно

дикими. Возможно, потому, что она понимала, что происходит.

Я не выдержала и оглянулась на Демона. Он сказал лишь слово, одними губами и не

мне, а просто мысль вслух, но я прочитала его. "Пуля". Он сказал "пуля".

Не отнимая руку от очага кровотечения, Джорджия начала падать, ее платье уже

насквозь пропиталось кровью. Она легла головой на колени Уильяма, все еще держа

у груди сжатый кулак.

— Что мы наделали... — прошептал Калеб. В его глазах стоял тот же дикий ужас. —

Боже мой, Уильям, что мы наделали!..

— Помоги мне, — сказал Уильям, задыхаясь, но Калеб, вместо того чтобы помочь,

вдруг начал медленно отползать от них все дальше, пока не уперся в стену, там он

и замер, спрятав лицо в ладонях.

На мгновение стало очень тихо. А потом спина Джорджии выгнулась, изо рта потекла

почти черная кровь, и она замерла на руках Уильяма. Кулак разжался, и из него

выпало что-то твердое, ударившись о пол со стуком.

Тишина никогда не бывает абсолютной, но сейчас мир просто выключил звук. Было

очень тихо, неправдоподобно тихо, и в этой тишине, казалось, зажило, зазвучало

нечто, от чего мне захотелось никогда не родиться. Это был даже не звук, ничего

подобного я и представить не могла. Я бы убежала, если бы ноги меня унесли, но я

их не чувствовала. Закрыла бы уши — но это не помогло бы. Одно я знала точно —

все они это слышат, даже Уильям, и на фоне всей этой невыносимости я ощутила

настоящее облегчение, что не слышу так, как они. Мне такое просто не пережить.

И в тишине Сидди сказала:

— Эркхам хочет уйти.

Господи, да я почти любила Сидди за возможность услышать нормальный звук.

Уверена, все мы. В ее голосе не было звонкого металла, он даже как бы срывался

по понятной причине. Но она нарушила волну, и это стало медленно пропадать,

будто рассеиваться, как теряющийся сигнал. И я наконец посмотрела на Демона, на

мгновение поймав всю гамму впечатлений на его лице. В это время Эркхам вдруг

повернулась и протянула к ним свои тонкие ручонки. К ним обоим. Но Демон стоял

ближе и... в тот короткий момент он ни о чем не думал, он был настоящим. И я

увидела нечто в его глазах. А потом он отступил. Сделал маленький шаг назад,

будто оступился. Но это был шаг назад.

Тогда Сидди нерешительно двинулась и взяла Эркхам на руки. Та сразу вцепилась в

нее, вжавшись в шею, заливая ее кровавыми шевелящимися волосами, и они исчезли

за дверью.

А отпустило не сразу, только через несколько секунд, и я вдохнула — это

оказалось больно.

— Кейли! — позвал Уильям, он все еще растерянно гладил Джиа по волосам,

слипшимся от крови. Но Калеб покачал головой, не поднимаясь.

— Не трогай ее, не шевели, — сказал Демон. Он, уже полностью собравшийся,

подошел, склонился над ней, аккуратно запустив пальцы в ее декольте. — Она жива,

только в обмороке. Ей надо полежать так хотя бы полчаса, а там будет видно.

— Что будет видно?..

— Пуля вышла, Уильям. Будет видно, как закрывается рана.

— Она нам никогда не простит... — сказал Калеб. Он сидел у стены, обняв колени.

— Никогда. Что мы сделали, Уильям...

— Мы ничего не сделали... — Уильям смотрел на него с растерянностью. — Пусть

ничего не вышло, но она осталась с нами, ты разве не рад?

— Уильям, как ты не понимаешь! — голос Калеба был пропитан отчаянием. — Какие мы

с тобой эгоисты, Боже ты мой! Мы думали только о себе! И она не простит, что из-за

нас лишилась такой...

"...большой чести" — это я с ним в унисон повторила. Не думала, что от обычного

словосочетания может быть такая оскомина.

— Разве мы виноваты, что любим ее?

— Да, — сказал Демон. Он не встречался со мной взглядом, и я подозревала, почему.

Я видела его реакцию на Эркхам, и он знал, что я видела.

— Мы ее потеряли... — прошептал Калеб и больше не проронил ни слова.

Минут через двадцать Джиа открыла глаза и шевельнула губами, покрытыми

запекшейся кровью.

— Только не беспокойся... — тихо заговорил Уильям, — я отнесу тебя в номер... а

завтра мы уедем в Бостон... и все будет...

— Генри, — сказала она еле слышно.

— Что? — переспросил Уильям.

— Она сказала "Генри", — раздался голос Калеба, ровный и потухший.

— Что ты хочешь, Джиа?

Но Джорджия даже не смотрела на Уильяма, она нашла глазами Демона и улыбнулась,

совсем по-детски. Демон приблизился к ее груди, лизнул, очищая от крови. Не знаю,

что он там увидел, но остался доволен.

— Все хорошо, миленькая. Все отлично.

И тут она заплакала, потому что не все было хорошо и не все отлично.

— Генри, забери меня отсюда...

Он минуту колебался, потом поднял ее на руки и вышел, не оглядываясь ни на кого

из нас. Когда закрылась дверь, я подошла к Уильяму и села рядом, он смотрел в

пол, будто хотел увидеть будущее в разводах засохшей крови.

— Этого не может быть, — сказал он медленно.

— Может... — Калеб был уже возле нас — уставшее лицо, бледное до прозрачности.

Он уронил голову на колени Уильяма, туда, где прежде лежала Джорджия. — Мы ее

потеряли. Что нам теперь делать?..

Я поцеловала Уильяма в щеку и ушла, оставив их утешать друг друга, впрочем, без

надежды на успех. А в номере наконец разревелась за всё вместе взятое, и не

могла успокоиться, пока не уснула.

* * *

Умирали давно понемножку мы,

И, наверное, было спасением

проститься...

Проснулась я от сладкого запаха — такое впечатление, что дым стелился по

коридору, заползая в мой номер через щели. Потом кто-то стукнул мне в дверь —

один раз.

Я открыла и увидела Демона, он стоял так, будто не собирался входить, вообще не

собирался приходить, и неизвестно, что он тут делает. На нем была эта

невозможная одежка, от которой глаз не оторвать, он запахнул халат и так держал,

молча глядя на меня. В глазах стойко сверкало золото инков, между пальцами тлела

сигарета. Я тоже молчала, и наконец он сказал:

— Мне хочется тебя убить. Довольна?

Я вздохнула и отошла, не предлагая войти и не препятствуя.

— Не могу осуждать. Вот если бы я хотела убить, это было бы неправильно.

Он постоял еще минуту и все-таки вошел. Сел на мою кровать, сделал затяжку и

снова застыл, глядя в одну точку и медленно выпуская дым. Я села рядом, эмоции у

меня давно закончились, и остался один ступор, общий на двоих.

— Ты счастливый человек, Дагни Бенедикт?

— Трудный вопрос. У меня есть все для счастья, так что, наверное, да. Я

счастливый человек.

— Но что заставляет тебя быть счастливой?

— В смысле?

— Твои родители умрут, работа перестанет приносить удовольствие, а друзья могут

погибнуть. Твой любимый может завтра разбиться в аварии. А если и нет, то они

все равно когда-то умрут. Ты знаешь это и счастлива?

— Это до омерзения банально, но — такова жизнь.

— Ты права, банально до омерзения.

— Скажу иначе — у меня нет выбора. Ты можешь завести друзей, детей, возлюбленных,

которые никогда не умрут, а я не могу сделать мою семью бессмертной.

— Думаешь, я могу? Я, оказывается, ничего не контролирую, никогда не мог и

впервые за все время это понял. Те, кто у меня остался — бессмертны: мой друг,

который до сих пор в невменяемом состоянии, и дети, которые меня ненавидят. Но

бессмертие совсем не гарантирует... бессмертие. Всегда имеет место слепой случай,

и никто не может дать гарантий. Даже Эркхам. Можно получить неприкосновенность и

все такое, можно иметь океан силы, власть и держать всех в страхе, но это не

спасет от слепого случая. Мы все смертны. Все. Не только смертные.

— Почему ты так думаешь о своих детях? Калеб целует тебе руки, Джиа, вернувшись

с того света, позвала тебя. Это, по-твоему, проявления ненависти?

— Это зов крови, не больше. Они все-таки мои дети, а даже самые взрослые,

попадая в тупик, вспоминают, что они чьи-то дети.

— А твой друг?

— Монти? Я не знаю, что будет с Монти. Мы всегда болезненно переживаем

преждевременную смерть сателлитов, а Монти... он любил слишком сильно — и долго.

— А ты?

— Что — я?

— Не сильно или не долго?

Я говорила не о Соне Кортес. И он это знал, поэтому сделал паузу, будто

взвешивая каждое слово на весах, как драгоценные камни, когда каждая погрешность

имеет значение.

— Не долго.

— Когда Сидди сказала, что у тебя был сателлит, я ей не поверила.

— Скажи ты мне десять лет назад, и я не поверил бы. Это же была просто идиотская

игра, как множество других. Я просто хотел сломать его, вывихнуть по своему

желанию и потом покинуть... и так увлекся, что не заметил, как он вывихнул меня.

— Как это?

— Заставил почувствовать себя... — он долго подыскивал слово но, в конце концов,

смирился с результатом, -...счастливым. А когда я расслабился и поверил, что

это надолго, все просто закончилось.

— Но ведь он жив? Почему ты так говоришь?

Демон на секунду замолчал, раскуривая новую сигарету.

— Потому, что я не оптимист и никогда им не был.

— И что теперь?

— Сейчас, при нашей частичной легализации и после смерти Сони и Байлы,

наследство Кортес осталось нам, у Монти контрольный пакет, у меня — двадцать

процентов. Но я не думаю об этом. Совсем не думаю. "Колизей" — Сонино детище, и,

боюсь, если Монти не придет в себя, оно погибнет вместе с ней. Если, конечно,

его не перекупит Данте, Улисс или кто-нибудь такой же жадный до крови и денег.

— Нет. Что будет с тобой?

— Ничего. Это лишь дискомфорт, он пройдет. Просто раньше я не терял контроль и

не мог представить, как это... м-м... неприятно.

Я взяла у него сигарету и затянулась, прежде чем он сказал "не делай этого".

Гори оно всё. Дым легко скользнул в меня, золотя все на своем пути и не

задерживаясь вышел обратно туманом и блестками. Не знаю, позолотели у меня глаза

или нет, но Демон забрал сигарету назад и потушил ее.

— Ты же Демон. Ты никогда не теряешь контроля, это для тебя и есть счастье. А то,

другое — оно было человеческое, и если оно тебе не по зубам и не по душе, просто

избегай этого, как делал раньше.

— У тебя такой голос, будто ты нас жалеешь.

— Я вас боюсь. Никогда не боялась, а теперь буду. И не спрашивай, почему.

Такое впечатление, что дым не вышел из меня весь, а осел сладкой позолотой,

миром и покоем. Мне очень хотелось спросить у Демона, почему, распространяясь о

благоговении и светлом-позитивном, он не рассказывал, что Эркхам умеет брать так

же много, как и давать. И почему его лицо было таким бледным и напряженным, пока

Сидди не унесла ее. И почему тогда он не взял ее на руки. Но я удержалась. В

конце концов это их личное дело, и то, что божество монстров — само еще какой

монстр, вполне естественно.

Демон сидел прямо, положив руки на колени. Я взяла его руку и поцеловала — в

пальцы намертво въелась ядовитая золотая пыль.

— Зачем ты это сделала, Дагни Бенедикт?

— Захотела. Но в свете того, что я наговорила, сочла неуместным целовать тебя

куда-то еще.

Демон медленно повернул только голову, все еще не шевелясь.

— Знаешь что? В свете того, что ты наговорила, я поцелую тебя туда, куда захочу.

Он наклонился, но губы только скользнули по губам и прижались к горлу. Я

чувствовала, как они смыкаются, касание языка, остроту зубов... и только

приподняла подбородок, чтобы не мешать.

— Ты так мне доверяешь? — спросил он шепотом.

— Не больше, чем ты сам себе. Просто если ты пожелаешь меня убить, я все равно

не смогу помешать.

Демон выпрямился и снова застыл рядом со мной в неестественной статичности, но в

этот раз она не была похожей на маневр хищника перед прыжком. Это было что-то

совсем, совсем другое.

А потом я обняла его. И он меня обнял.

Мы сидели рядом, обнявшись, так долго, и мне хотелось одного — чтобы это не

прекращалось. Не сразу, через несколько минут, но я заметила — он включил ради

меня сердце, и оно ровно стучало прямо у моего уха, будто рассказывая нечто

такое, чего я никогда не услышу и никто никогда не узнает.

Так сидеть было не совсем удобно, я не могла обнять его крепче, и потому

придвигалась, пока не залезла на колени. Он обхватил меня обеими руками,

уткнувшись мне в шею и даже не дыша, в полной неподвижности и тишине, в которой

я могла ощущать биение его сердца и кровоток. Сама я зарылась лицом в его волосы

как только могла, пока не понадобилось сделать вдох. Со стороны, наверное, могло

казаться, что мы плачем, но мы не плакали. Хотя и хотелось. Я обнимала Демона,

которого еще так не звали, ему был тридцать один год, ни больше ни меньше, а

мужчины даже в сорок иногда еще такие дети. Мне было действительно жаль, до боли.

Плевать на сентиментальную чушь, но сейчас "ты никогда никого не полюбишь"

звучало для меня гораздо страшнее, чем "когда-нибудь ты умрешь". И если бы он

предложил мне поменяться, я бы не стала. Пусть лучше я когда-нибудь умру.

Я сжимала коленями его бедра, но все еще чувствовала себя недостаточно близко,

хотя от объятий уже немели и руки, и ноги, и шея. Его тело реагировало на меня

абсолютно спокойно, лишь когда я вздрагивала от недостатка воздуха, Демон слегка

размыкал руки, давая вдохнуть. Прошло несколько долгих секунд, прежде чем я

почувствовала его руку между нами — меня не волновало то, что он делал, лишь в

той степени, что нам пришлось на мгновение ослабить хватку. Я попыталась

компенсировать это тем, что вцепилась зубами ему в шею и так держалась, пока не

почувствовала его внутри себя.

Ближе было некуда. В этот самый момент начался первый прилив — не могу назвать

это оргазмом, поскольку ничего подобного со мной еще не случалось. Он шарахнул

разрядом тока, но после стал очень, очень медленно растекаться, будто густой яд,

поднимаясь к груди и расползаясь по телу до кончиков пальцев. Слишком медленно...

Я не могла ни двинуться, ни вдохнуть, ни заплакать. Демон не пытался ничего

делать, он все еще обнимал меня одной рукой за талию, другая лежала на моей

спине, даже не стискивая, а просто держась. И лишь слегка дрожала. Коснуться

меня еще где-то у него не было ни возможности, ни, кажется, желания.

Прилив не собирался ускоряться или затихать, я попробовала двинуться, не

отрываясь, немного вверх, выпуская его по миллиметру... но собственное тело было

против и не отпускало. Тогда я резко вернулась назад, и Демон обнял меня крепче,

его зубы сомкнулись на шее. Я подалась едва заметным движением назад, прижалась

снова и наконец вырвала у него едва слышный стон. Я сделала это еще раз, и он

укусил меня, не больно, но прилив вдруг всколыхнулся, поднялся штормовой волной

и утопил нас за считанные секунды. Это были и его эмоции, иначе не было бы так

горячо и горько.

Если я и издала какой-то звук, то глубоко внутри, под водой, а снаружи была тишь

и полный штиль, когда лунная дорожка кажется твердой, как серебро.

Демон уложил меня на спину, помогая разомкнуть сведенные судорогой конечности. Я

провела дрожащими пальцами по шее — крови не было.

— Как ты?

— Как после электрического стула...

Он засмеялся и лег рядом, глядя в потолок. Золото ушло из его глаз, оставив

только абсентовую прозрачность.

— Да... женщины бывали со мной по разным причинам, но по этой — в первый раз. И

я бы даже оскорбился, если бы то, что было между нами, хоть как-то относилось к

сексу.

Я постепенно пришла в себя. Он был прав. Это было что угодно, но не секс.

— Ты все еще думаешь, что оказала мне услугу, когда в тот день не справилась с

управлением?..

— Возможно, я перегнула палку. Но тебе решать.

— Знаешь, мне впервые не хочется курить.

— Мне тоже.

Его рука скользнула в карман халата и извлекла оттуда пачку золота инков. Затем

он скомкал ее и не глядя забросил в урну.

— Ты никогда не ходила со своим парнем в "Колизей"?

Я подумала, что вряд ли у меня до сих пор есть парень, а вслух сказала:

— Это мужские забавы, а меня туда волоком не затащишь.

— Просто я хотел узнать, видела ли ты Монтроуза. Монти настоящая машина смерти,

Дагни, обладающая огромной физической силой. И вот после смерти Сони я видел,

как он за мгновение просто рушится, как взорванный тротилом дом, и если бы

Винсента и девочки не подкармливали его, он вылил бы со слезами всю свою кровь

до капли. Я должен был остаться с ним, но не смог — я говорил себе, что лишний

раз напоминаю ему о Соне и лучше мне уйти, но суть была не в этом. Мне просто

было жутко его таким видеть. Я говорил себе еще много чего. Что мне надо

радоваться, что потерял Майка через десять, а не через сто лет; что я не истекаю

сейчас кровью и слезами, не смотрю во тьму и не жду смерти как избавления; что

это вообще было мне не нужно, осталось потерпеть совсем немного, и все пройдет.

В общем, все, что ты говорила.

— Чего ж ты чуть голову мне не снес?

— Просто я был в шоке, что ты учишь меня жить.

Я издала смешок и тут же замолкла. Вся грудная клетка отозвалась ломящей болью,

из-за сигарет или задержек дыхания, а может, мы слишком крепко обнимались. Я

думала об Алане, и о том, что скажу ему, когда вернусь. Я точно знала, что скажу

ему. Это давно нужно было сказать.

— Как Джорджия? — спросила я, когда боль поутихла.

— Она у меня. То есть они. Наревелись и спят.

— Все?

Демон повернулся, опираясь на локоть, и я повернулась тоже.

— Все. Они так боялись, что Джиа не захочет их больше видеть.

— Я знаю.

— А она боялась того же. Больше чем от раны, она страдала, что не смогла принять

эту великую...

— Пожалуйста, не говори этого слова.

— Она думала, что такое нельзя простить. И что они никогда теперь не примут ее

назад. Не знаю, может, не будь с ними Уильяма, все так бы и закончилось.

— А для него Эркхам пустой звук, — сказала я тихо, и Демон никак не среагировал

это замечание. Только моргнул — может, и рефлекторно. — Ему плевать, кто станет

или не станет Чериш, и на всю эту хрень. Он любит Джиа, и все.

— Он любит их обоих, и поэтому притащил ко мне Калеба почти силой. Уильям

никогда не хотел, чтобы она выиграла, и просто перестал это скрывать. И когда

все они снова были вместе... я оставил их.

— Завидно было?

— Может быть. Но это вопрос приоритета, с одной стороны — образец такой сильной

привязанности, а с другой... Монти. Образец невыносимых мук. Десять раз

подумаешь.

— У тебя полно времени, Генри.

— Да уж. — Демон снова полез в карман и на этот раз достал оттуда что-то

небольшое и сплюснутое. Я сразу поняла что это. Пуля. — У меня да. Помню, ты

сказала, что не смогла бы жить, постоянно ожидая смерти, но может, в этом смысл?

Может, это меняет качество жизни, если знаешь, что каждая ночь — последняя?

В этом была своя жуткая логика, но я даже думать об этом не хотела. После того,

как узнала, кого убила, я провела всего несколько часов, зная, что эта ночь

может стать последней. А жить так всю жизнь? Не хочу даже думать. Хочу просто

верить, что все уладилось, и Демон ни на что сейчас не намекает.

— Ты позволишь занять твой диван? — сказал он между тем, и это отвлекло меня от

тяжких мыслей. — У меня в номере его нет, а они заняли всю кровать. На

двухспалке четверым будет тесновато.

— Чего уж там, — я махнула рукой. — Спи здесь, на двоих двухспалки хватит.

Он среагировал, будто предвидел это, и снова растянулся рядом, положив голову на

сложенные руки. Как ни странно, заснула я быстро, несмотря на слабую боль в

груди и монстра под боком.

Нет, я не полная дура и не питаю иллюзий, что Демон приоткрыл мне свою темную

душу потому, что я такая особенная. Ничего похожего, скорее, даже наоборот.

Просто я человек и не имею никакого значения. Мне можно рассказывать все, это не

более почетно, чем исповедаться безмозглой мягкой игрушке.

Даже во сне мы не касались друг друга, но проснулась я, держась за его руку, и

не бросила ее, пока он не проснулся. Просто мне стало спокойно, и все. Просто

впервые за все время я не чувствовала близость смерти, хотя сейчас она спала

совсем рядом.

* * *

Если бы можно

в сердце поглубже

вклеить портреты...

Проснувшись вечером, Демон проясновидел, что Сидди с Эркхам в отеле больше нет,

а это значит, что пора собирать вещи. Да я их особенно-то и не разбирала. Пока

он был в душе, я достала из урны скомканную пачку с единственной золотой

сигаретой и спрятала в чемодан. И вернула рубашку — сомневаюсь, что заслужила такой

дорогой подарок.

Поскольку было по пути, а рейсы отменили, то по настоянию Демона его дети и

Уильям полетели с нами. Тем более места было предостаточно. Я толком не знала,

зачем лечу в Бостон, но решила, что разберусь по ходу.

— Ты довольна, миленькая? — спросил Демон с улыбкой, когда мы взлетели.

Я пожала плечами и улыбнулась в ответ. Раньше он называл так кого угодно, только

не меня. Сначала я думала, что это просто слово-паразит, но... все же он называл

так не всех.

— Наверное. Хотя никто из нас не получил того, что хотел. Ты не убил меня,

Джорджия не стала Чериш, ее семья не получила божественного благословения, а я

не написала статью, и Брюс меня на фиг уволит.

— А что со статьей?

Я открыла ноутбук и файл под названием "Охотничий". Секунду смотрела на

аккуратные рядки текста, потом пометила все и нажала "del". Страница снова стала

девственно чистой.

Демон ничего не спросил и не сказал, чтобы я отменила, просто смотрел молча. Я

захлопнула крышку.

— Кроме Сидди, конечно. Она-то получила что хотела.

— С чего ты взяла? — спросил Уильям. Он обернулся ко мне. — Извини, что

подслушиваю, но Сидди уехала ни с чем. Я думал, вы знаете.

Демон выглядел правдоподобно удивленным.

— Кажется, мы с тобой все проспали. Так кто же это был?

— Третий. Мы его не знаем, — сказала Джиа. Ее волосы засыпали все сиденье, когда

она повернулась, опираясь о спинку. — Невысокий, светлые волосы, голубые глаза.

Отличный костюм.

— Просто ангел.

— Кажется, он из Европы, — добавил Калеб. — У него какое-то финское имя.

— Приехал под утро и увез Эркхам. Очень вежливый, но какой-то странный.

— А слуги его знают.

— Они говорили, что уже видели его в Охотничьем.

— Я даже слышал, что он аристократ.

— С ума сойти!!!

— Кто? — переспросила я.

— Аристократ, — пояснил Демон. — Так называют урожденных.

— А разве они еще есть? — спросил Уильям.

— Выходит, есть...

Джорджия вздохнула, и если была в этом вздохе боль, я ее не услышала.

— Настоящий аристократ... Тогда у нас с Сидди совсем не было шансов. Так что

единственное, что ей досталось, это тот лапочка бармен.

— Здорово, Дагни, — сказал Демон весело, — ты оказалась права. Никто не получил

того, что хотел.

— На самом деле я так не думаю. — Я смотрела в черный иллюминатор и представляла,

что сейчас мы прорезаем облака, и они заволакивают самолет клубами белого дыма.

— Думаю, каждый из нас что-то да увез отсюда.

— Что, например?

— Твои дети снова вместе. Я получила новое видение того ужасного мира, что меня

окружает.

— А Сидди — лапочку бармена, — подсказал Калеб. Я уже и не представляла, что его

настроение может быть на десять баллов по десятибалльной шкале, после того как

насмотрелась на минус один. К тому же... все выглядело несколько иначе, и вскоре

я поняла почему — в их тройке посередине всегда была Джиа, а теперь — Уильям.

Она не отнимала от него рук, будто он мог куда-то деться, а Калеб почти ластился

— может, не самое верное, но единственное подходящее слово, пришедшее на ум. Так

они его до обморока зацелуют, пока доберемся.

Хотя если не зацеловали этой ночью, то он крепкий парень и выдержит что угодно.

— Не думаю, что лапочка бармен долетит до Сиэтла живым, — вздохнула Джорджия. Но

это был притворный вздох. Однако меня уже не коробило. Я перестала мерить их

человеческими мерками, а это очень проясняет голову и корректирует взгляд на

вещи.

— А я? — спросил Демон нейтральным тоном. — Что получил я?

— Ты... пришел в норму, верно? И бросил курить свою отраву.

Он усмехнулся и отвернулся к окну. Я все наблюдала за шевелением впереди нас,

там все время смеялись, толкались, обнимались и вообще вели себя как дети. Дети

Демона. Надолго ли это счастье? До следующего раза?

— А что будет, когда умрет Уильям? — спросила я шепотом.

— Он еще не скоро умрет, миленькая.

— Ну а когда...?

— Они все будут знать задолго и будут готовы. Это не страшно. Просто он сам

выберет день, и они убьют его.

— Лучше только смерть во сне... — тихонько пробормотала я.

— Вот уж чего не хотел бы, так это умереть во сне.

— Ну да. Ты же должен все контролировать. Послушай, а если он не захочет? Они

смогут его превратить?

— Боюсь, что нет. Когда столько времени принимаешь нашу кровь пусть

микроскопическими дозами — получаешь иммунитет и никогда уже не сможешь

превратиться. Но, как я уже говорил, Уильям еще очень не скоро умрет. При том

ему не было тридцати, когда он стал сателлитом, и поэтому даже в предсмертный

момент он не будет выглядеть как...

— Как Соня Кортес?

— Да, в общем. Он будет молодым и красивым, почти как сейчас. — Демон вдруг

повернулся ко мне, и я подумала, что не должна была заводить этот разговор, а

тем более вспоминать Соню. Но он, казалось, не обратил на это внимания. — Кстати,

Дагни, сколько лет твоему брату?

— А при чем тут Джимми? — Меня кольнула тревога. — Он что?... Ты хочешь сказать,

он чей-то?

— Нет, он чист. — Демон снова откинулся на спинку. — Он ничей.

Я не произнесла ни слова до самого аэропорта. Мне просто хотелось быстрее

долететь и наконец сделать то, что следовало сделать давно.

В Бостоне они подвезли меня до казино Пенни. В машине я обнялась с Уильямом и

попрощалась с его семьей. Демон сидел за рулем, и ему я могла лишь кивнуть. Не

знаю, у меня было ощущение, что с ним мы не прощаемся. Мысль о том, что сателлит

уже не сможет стать вампиром, не давала мне покоя и не позволяла думать ни о чем

больше. Демон сказал — Джимми чист. А подумал — почему он чист? Я тоже хотела бы

знать.

Меня впустили безо всяких проверок. Кроме Мастера Филадельфии в комнате были мой

брат и Улисс, друг Данте, смуглый и золотоглазый, как в рассказе Брэдбери о

марсианах. Только глаз у него был всего один.

Пенни хотела меня обнять, но я не далась. Джимми даже не попытался. Он хорошо

меня знал и отлично ориентировался в моем настроении.

— Как прошла поездка? — спросила Пенни.

— Охренительно. Просто превосходно. — Я небрежно швырнула ноутбук на пол. —

Одного не пойму, зачем ты туда меня послала?

Джимми смотрел на меня с тревогой и недоумением.

— Ты о чем, Даг?

— А ты не лезь. Послушай, Пенни, я же не идиотка. Это ведь ты заказала статью

моему редактору. И чтобы писала ее именно я. Зачем?

— Я хотела... — Даже не пытаясь отрицать, Пенни улыбнулась своей солнечной

улыбкой, но за ней были острия, я это знала. Она подошла ко мне ближе, и я

отодвинулась. — Я хотела, чтобы ты увидела Эркхам. Свет в нашей жизни. Чтобы

узнала нас лучше и поняла. Я хотела, чтобы мы стали ближе.

— Ближе? Пенни, это хороший ход, но ты добилась обратных результатов. То, что

для вас свет, для меня глубокая тьма. Гораздо более глубокая, чем ты, Демон,

Сидди и прочие. Знаешь, раньше я не считала вас нечистью, чем-то

сверхъестественным, но сейчас... Господи. Я думала, вы все заражены, просто

мутанты, и все можно объяснить физикой, биологией, генетикой и еще фиг знает чем.

Но это не так. Я не знаю, кто вы, если вы сами не знаете, как могу знать я?! И

вся эта большая честь — ерунда! Что бы я ни услышала о благоговении, вы дико

боитесь эту вашу Эркхам, боитесь до смерти и больше смерти — это единственное,

что я усвоила. То, что я чувствовала, было именно страхом. И хотите знать

объективную мысль по этому поводу?

— Нет, — сказал Улисс спокойно.

— Она такая же, как и вы, просто питается не кровью, а негативом. А позитив, от

которого вы впадаете в экстаз — просто продукт ее жизнедеятельности! Она думает

о вас не больше, чем люди — о растениях, когда выдыхают углекислый газ. Такой

симбиоз идеален, да, но в глубине души вы знаете — стоит замахнуться на этот

культ, и последствия ее гнева поразят воображение. Вы это знаете. И боитесь. И

будете обожать ее всю вечность, потому что выхода нет.

А что до вас самих, теперь я даже готова поверить в идиотскую теорию вампиризма

про демоническую сущность, занимающую тело мертвого человека. Вы кто угодно, но

и близко не люди, от людей в вас одна оболочка! Ты ведь только притворяешься,

Пенни, — я смотрела прямо ей в лицо. — Даже моргаешь и дышишь специально для

меня. Да если бы могла, ты бы со мной на пляже загорала! И папа это знает,

поэтому он считает тебя мертвой. Потому что это так и есть.

— Не кричи на нее, девочка, — сказал Улисс, чуть-чуть менее спокойно. — Иначе я

могу забыть, кто ты. У меня ведь уже бывали провалы в памяти.

— Улисс... — сказала Пенни, но я ее перебила:

— Все нормально, дорогая тетя, это нормальная реакция. Я же просто пища. А ты —

Мастер штата. Я ухожу, Джимми, ты идешь?

— Дагни, остынь...

— Ты идешь? Ты еще мой брат? Или ты уже ее собственность?

Джимми попытался остановить меня, но ему мне тоже было что сказать. Это до сих

пор жгло в груди, будто кто-то потушил о мои легкие сигарету.

— Я не ее.

— Вот это меня и беспокоит. Джимми, тебе двадцать девять. Почему ты еще не ее

сателлит?

Такого он не ожидал, отступил, зрачки расширились. Я поймала его за руку.

— Это то, что я думаю? Ты хочешь стать вам... Джимми, да ты что, спятил?!

Господи!

Он попытался вырваться, но я не пускала.

— Черт тебя дери, Джимми! А как же Манола? А мы все?! Подумай, что будет с папой!!

Он молчал, и я врезала ему по морде, от души, так, что он не устоял на ногах. Я

чуть не плакала, на это ушли мои последние силы. Я стала на колени и обняла его,

он обхватил меня, так крепко, как не обнимал уже давно.

— Джимми, дурак ты набитый, не смей этого делать! Пойми, ты станешь совсем

другим, это будешь уже не ты! Все те прелести, которые ты сейчас видишь в том

состоянии, не будут иметь значения и потеряют смысл; ты потеряешь все, что

любишь, а что взамен? Ты и предполагать не можешь, чем станешь, как будешь

думать и жить. Не делай этого, я прошу тебя, ведь ты даже пожалеть не сможешь.

Потому что некому будет жалеть. Джимми уже не будет.

— Почему ты изменила свое мнение? — спросил он, отстранив меня. — Ты ведь раньше

считала их разновидностью людей.

— Это невозможно рассказать в двух словах, верь мне, и все. И не втягивай Манолу,

пути назад нет. Пенни, — я повернулась к ней и встретила ясный взгляд Антигоны,

в которой есть "анти". — Если ты и вправду любишь нас так, как говоришь, если до

сих пор любишь нашего отца, не позволь этому случиться. Оставь нас в покое,

второй раз он подобное просто не переживет.

Я выскочила и стала ловить такси. Еще через минуту появился Джимми.

— Ты что, правда хотел это сделать? — спросила я, без психов, просто спросила,

как взрослый человек взрослого человека. Он не ответил, мы не разговаривали до

самой гостиницы, но перед сном зашел ко мне, чтобы пожелать доброй ночи. Он

никогда этого не делал. И мне стало спокойнее. Я бы простила ему все, как

простила то, что он отпустил меня с Демоном, зная, кто разбился в той аварии.

Только бы он не наделал глупостей.

Потом я набрала номер Алана. Пальцы меня не слушались.

— Привет, Дагни, — сказал он, — ты где?

— Алан, ведь еще не поздно?

— Ты о чем?

— О нас. Я согласна. Я хочу выйти за тебя.

Алан сделал паузу, вполне понятную, но переворачивающую все у меня внутри. Потом

ответил:

— Помню, ты как-то сказала: "Я буду только с человеком, ради которого захочу

сделать что-то, для него важное, даже в ущерб себе. И который не примет этого,

потому что это будет в ущерб мне".

— Забудь о том, что я сказала. Я действительно очень хочу за тебя замуж. Хочу

стать твоей женой. Но я откажусь от этой мысли, если это будет в ущерб тебе.

— Как тебе следующая неделя?

Я уткнулась в трубку, смеясь и заливая ее слезами. Так и заснула, не выпуская из

рук, и спала до вечера, пока Джимми не разбудил и не сказал, что взял билеты на

рейс домой.

Мы договорились встретиться в аэропорту, и я поехала длинным путем. Не знаю

почему, но у меня было чувство, что надо это сделать.

В приемном покое больницы Бригэм было светло, как днем. Я спросила, где

находится нужная мне палата, и поднялась туда.

Не знаю, что я ожидала увидеть — аппараты, трубки и все такое. Но ничего этого

не было. Он просто лежал в постели, будто спал, и два года комы никак на нем не

отразились.

Я подошла ближе. Красивое лицо, такое красивое — бледная кожа в обрамлении

темных волос, настолько длинных, что извивались на подушке пролитым кофе. Мне

почему-то казалось, что и глаза под чуть тронутыми синевой веками тоже темные —

может, из-за тени густых ресниц. У меня вдруг слезы выступили, и от красоты этой,

и от чувства вины, такого острого, что хоть волком вой.

— Как в сказке, м? — раздался голос Демона у меня за спиной.

Вздрогнув, я обернулась — он сидел в углу, скрытый тенью и едва заметный. В

черном пальто, как летучая мышь, глаза скрывали очки.

— Он... хорошо выглядит.

— Да, профессура тоже в шоке. Говорят, это больше похоже на анабиоз, чем на кому

— ему не надо ни есть, ни пить, ни принимать лекарства. Они ни черта не знают о

природе сателлита.

Он подошел и убрал кофейно-черную прядку со лба Майка Нормана легким, почти

ласковым движением.

— Так отросли — я и не заметил... Булавка есть?

Я нашла — всегда ношу приколотой к подкладке сумки на всякий случай. Демон резко

воткнул ее себе в палец с какой-то отрешенной жесткостью, а потом коснулся им

губ Майка, скользнул меж них внутрь. На них осталось едва заметное красное

пятнышко.

— Вот и вся терапия. Как в сказке. Жаль, что в этой сказке недостаточно

поцеловать спящую красавицу, чтобы она проснулась.

— А пробовал?

— А разве не ты читала мне убедительную лекцию, что лучше забыть все как

страшный сон? Что мне это не нужно... что нам это не свойственно... что душевные

терзания не для нас... Что в глубине души я рад тому, что случилось. Говорила,

Дагни Бенедикт?

— Я говорила, что вы никаким местом не люди, и мое представление теперь не

поколебать. Но как жить... ваше дело. Твое дело. — Я бросила быстрый взгляд на

прекрасное лицо Майка, забывшегося таким глубоким сном. — И его. Так что решай

сам, и никто тебе не советчик.

Демон медленно прижал палец к своим губам, словно пробуя на вкус. Потом

склонился над кроватью, ближе — почти целуя — и я хотела отвернуться, и не могла.

Почти — потому что губы соскользнули, так и не коснувшись.

— Ты права, — сказал он шепотом. — Я — не пробовал. Думаешь, поможет?

Я так не думала, но кто я такая? В нашем мире — и в их мире в особенности —

возможно если не все, то многое. Поцелуй — это предельно просто, Демон мог

попробовать давным-давно — и ему виднее, почему он до сих пор этого не сделал. И

чего он больше боится — что не сработает... или наоборот.

Мы вышли в приемный покой. В ярком свете ламп очки Демона выглядели черными, как

космические дыры.

— Что будешь делать?

— Выйду замуж. А ты?

Он улыбнулся, сверкнув зубами, но глаз я по-прежнему не видела.

— Поздравляю. А я займусь Монти, бизнесом и Бостоном, давно пора. Я ведь его и. о.

— ты представления не имеешь, какой геморрой быть Мастером города, пусть даже и. о.

Да и Соня бы не одобрила, что мы развалили то, что она строила сто лет.

— Я не о том... — я глянула в сторону палаты, но Демон избавил меня от

необходимости продолжать.

— Заберу домой. Расколдую... — снова острая усмешка, — или убью. Или оставлю все

как есть. Еще не знаю. Это надо было сделать давным-давно, когда доктора сказали,

что его мозг мертв... но, по крайней мере, я решу это сегодня.

Благодаря тебе, слышалось в его голосе, хотя оттенок был совсем не благодарный.

Я еще раз посмотрела на дверь.

— Берегите себя.

— И ты, миленькая.

Выдохнув, я подошла к нему совсем близко, пытаясь заглянуть за эти стекла.

— Ты ведь больше не хочешь моей смерти?

Он снова улыбнулся и положил руки мне на плечи.

— Нет.

Демон приобнял меня, как в нашу встречу у Пенни, и даже холоднее, но губы,

коснувшиеся моего виска, были теплыми.

Уходя, я еще несколько минут боролась с желанием обернуться. Потом дотронулась

до виска, потерла его, но тепло уже ушло. Только тогда я поняла, что его сердце

не билось.

...Уже на подлете к аэропорту, где меня должен был встречать Алан, Джимми вдруг

спросил:

— Что это у тебя на руках? И на лбу?

Я посмотрела на свои пальцы — на них была позолота.

* * *

Само собой, мы с Аланом поженились. Брюс выслушал меня, но не уволил, и даже

отдал мне на растерзание колонку светской хроники. Хватит с меня сенсаций и

монстров. Правда, он до сих пор считает, что я гроблю свой талант и премия была

лишь вопросом времени, я так не думаю. Не такой уж я хороший журналист в самом

деле.

Наш мальчик из ФБР теперь гораздо больше времени уделяет семье и совсем перестал

летать в Филадельфию. На Рождество мы всей семьей поехали к его приятелю Силу

Маккензи на побережье и отлично провели время. За ту ночь я такого навидалась,

что моя командировка показалась мне утренником в детском саду.

Недавно Манола родила девочку, Наоми, и мы все от нее без ума. Особенно Джимми,

он на малую просто не надышится, и меня это радует особенно.

Кайф от единственной затяжки золота инков стоил мне двух недель на больничной

койке. Больше я не курю, и та сигарета из золотой пачки — лучший страж моего

нового образа жизни.

Да, я узнала, что бои в "Колизее" возобновились, и Монтеррос по-прежнему Мастер

Бостона. Для интереса я даже взглянула одним глазом по телевизору. Кажется, он в

форме.

Разбирая подарки после медового месяца, я вдруг наткнулась на маленькую

антикварную шкатулочку в древнегреческом стиле — глазурованная глина с

орнаментом. В ней лежала та самая серебряная пуля и записка: "Ты по-прежнему

неважно соображаешь, миссис Алан Форман. Я никогда и не собирался тебя убивать.

Если бы я хотел отомстить, то убил бы всю твою семью".

Мне вспомнился его прощальный поцелуй. С губ позолота сходит быстро, а это

значит, что он не бросил курить. Так с чего же я взяла, что он в порядке?..

Почему решила, что все закончилось?

Я так и не знаю, что случилось с Майком Норманом, и узнавать боюсь. Это или

успокоит многие мои страхи — или сделает их невыносимыми, так что решиться я

пока что не могу.

Иногда мне бывает очень страшно, и втайне от Алана я плачу. Мне не с кем

поделиться, приходится справляться самой. Я положила серебряную пулю рядом с

сигаретой, чтобы снова и снова помнить — каждый день ты можешь видеть своих

любимых в последний раз. Нельзя не терять ни одной минуты, всякий раз прощаться

как навсегда, и не делать ничего такого, о чем пожалеешь, но не успеешь

попросить прощения. Я не хочу расставаться с ними даже на миг.

Алан мечтает о ребенке, а я пока боюсь, хотя рано или поздно уступлю. Я хочу

думать, что прощена, но не вполне в это верю. Все-таки я убийца, и не исключено,

что за мое преступление такая цена справедлива. Мне страшно даже представить,

что когда-нибудь мои сын или дочь, моя любовь и гордость, вырастут, а меня уже,

возможно, не будет на свете, в полутемном баре к нему или к ней может подойти

незнакомец с золотом в глазах. Чтобы потребовать долг. Мой долг. Я хочу думать,

что прощена, однако я все еще должна и всегда буду.

Вот уже несколько лет я живу каждый день как последний. И вот странность —

скоро это перестало тяготить меня. Может, Демон прав, так и нужно жить, ничего

не откладывая и не загадывая, просто наслаждаться настоящим?

Ну что ж, значит, его свадебный подарок был не так уж плох...

* * *

энд

Огоньки-фонарики,

Завтра новый день придет.

Что-то нам подарит,

Что-то отберет.

* * *

Тексты эпиграфов принадлежат тем, кому принадлежат.