Балтийский фактор

В заключение разговора спросил:

— Что теперь будет вместо Центробалта?

— На завтра запланированы выборы Начальника морских сил и совета комиссаров.

— Выберут тебя?

— Выбрать-то, скорее всего, выберут. Но вот согласится ли Петроград с этим выбором?

— А какие тут могут быть подводные камни?

— Происхождение у меня не пролетарское.

— Поясни.

— Отец вышел в отставку генерал-лейтенантом.

— Наследственное дворянство?

— Оно самое.

— Тяжёлый случай. Но решаемый. Ты член партии?

— Пока нет. Сочувствующий.

— Срочно вступай. А я поговорю насчёт тебя в Петрограде.

— Когда туда собираешься?

— Планировал завтра, но теперь не получится. Придётся несколько дней тут покрутиться. Как только разберусь с неотложными вопросами — сразу вылечу. А перед этим заскочу к тебе обязательно. Нам теперь придётся в тандеме поработать: я на суше, а ты на море.

— Чувствую, что сработаемся.

— Взаимно. Ладно, до встречи, я полетел. Если что-то срочное — давай радиограмму в Таммерфорс, мне передадут.

— До встречи.

Выйдя от Щастного, я разыскал Кроуна, вручил ему командировочное предписание и выделил ему час на сборы, предупредив, чтобы после этого заправил самолёт и ждал меня здесь же, около яхты. А сам направился в Главный штаб Красной гвардии. Мне надо было срочно переговорить с Ээро Хаапалайненом.

Разговора не получилось. Ээро был пьян. В зюзю. Как начал вчера отмечать заключение договора, так с тех пор и не просыхал. Хороший он мужик, умный, опытный, но в последнее время слишком часто стал закладывать за воротник. Надо с этим что-то делать.

Объяснил ситуацию офицерам штаба, озадачил их срочными вопросами, которые нужно решить безотлагательно, и сказал, что прилечу завтра. Потом прошёл на радиостанцию и отправил радиограмму Муханову, приказав подготовить и через час осветить (уже стемнело) на льду озера Нясиярви посадочную площадку для самолёта. Он небольшой, но размах крыльев всё-таки двенадцать метров — на улицу его не посадишь. После этого вернулся к "Полярной звезде". Кроун уже был на месте — прогревал двигатель.

Взлетев, мы набрали высоту и взяли курс на северо-северо-запад. Ночной полёт — он совсем не такой, как днём. Сначала кажется, что вокруг одинаковый мрак. Потом, присмотревшись, убеждаешься, что внизу немного светлее — там снег. И кое-где россыпи огоньков. Потом впереди и чуть левее становится ещё светлей. Там разгорается что-то вроде зарева, но слабее. Потом проявляются отдельные светлячки. Это Таммерфорс. Мы доворачиваем влево. Теперь становится видна двойная полоса огоньков сразу за городом. Это костры, зажжённые Мухановым. Заходим на посадку. Резкий толчок, ещё один. Самолёт помчался по снегу, потом покатился, быстро замедляясь, и наконец остановился. Сели. Честно говоря, я не на шутку побаивался лететь ночью. Кроун тоже, но признался мне об этом уже после посадки. Отважный парнишка. Лететь ночью на малознакомом аппарате...

Позже он рассказал мне про пару случаев из своей боевой практики. В частности, как он приводнялся во время одного из боёв с "Фоккерами", чтобы спасти своего сбитого напарника, и потом умудрился не только взлететь под огнём, но и сбить один из немецких истребителей. Это утвердило меня в правильности выбора. На молодого мичмана можно было положиться. Такой не подведёт.

Откатив самолёт в один из пустующих эллингов, мы направились в штаб дивизии. Кроуну я выделил под временное жильё один из свободных кабинетов штабного здания неподалеку от того, который занимал сам. Муханов обеспечил его койкой и поставил на довольствие.

За ужином я довёл до Муханова и штабных офицеров приказ о расформировании дивизии. Она и так в последнее время быстро таяла: демобилизовались старшие возраста, участились случаи самовольного покидания части и дезертирства, многие ушли добровольцами в финскую Красную гвардию, другие попали в плен. А сейчас наступил момент, когда выбор надо было сделать всем оставшимся. В том числе и офицерам. Остаться здесь вместе со мной, чтобы поддержать революцию в стране, где они прослужили уже несколько лет, или уехать домой в Россию с первым же поездом. Очень непростой выбор.

Утром довёл приказ о демобилизации до всего личного состава и дал на раздумья неделю. Потом занялся выписыванием документов тем, кто уже определился, и прочими внутрихозяйственными проблемами. Выкроить несколько часов для того, чтобы слетать в Гельсингфорс, смог только после обеда.

Хаапалайнен к этому времени уже протрезвел и привёл себя в более или менее приличный вид. Мы обсудили дальнейшие совместные действия с учётом изменившихся обстоятельств. Теперь на плечи Красной гвардии дополнительно ложились все проблемы, которые раньше решались командованием гарнизонов: комендантская служба, снабжение продовольствием и оружием, взаимодействие с железнодорожниками. В связи с этим надо было срочно увеличивать количественный состав Красной гвардии, но не за счёт создания новых частей, а преобразуя бригады в дивизии.

Я предложил увеличить денежные выплаты красногвардейцам сразу до семисот марок в месяц и выделить штатные хозяйственные подразделения, подчинив их командирам бригад. Нужно было наладить плановое снабжение и регулярную кормёжку бойцов. В общем, крепко озадачил мужика. Надеюсь, что в ближайшее время ему будет не до выпивки.

В этот раз мы вернулись в Таммерфорс засветло. Муханов обрадовал меня тем, что принял решение остаться. Это была очень хорошая новость. Теперь за Таммерфорс мне можно было не беспокоиться. Где бы ещё подыскать таких комендантов для остальных городов? На следующий день из Николайштадта вернулся Али-Баба. Не один, разумеется. Он пригнал целых два эшелона с освобождёнными русскими пленными и финнами, выразившими желание служить в Красной гвардии. Заодно и платформу с мортирой притащил.

С учётом резко изменившейся обстановки я поставил его на вторую Таммерфорскую дивизию, формируемую на основе уже имеющейся бригады Красной гвардии. Алекси Аалтонен, будучи поручиком Российской армии, участвовал в Русско-Японской войне, пользовался огромным авторитетом в Красной гвардии. На первых порах управляться с дивизией ему будет тяжело, но должен втянуться — энергии и предприимчивости ему не занимать.

Пятого марта мы с Романом вылетели на разведку льдов в район Або, намереваясь заодно побывать и на Аландских островах. Очень вовремя это у нас получилось. У входа в Ботнический залив мы обнаружили большую эскадру немецких кораблей, в числе которых было аж три линкора, несколько крейсеров, тральщики и большое количество транспортов с войсками. К счастью для нас, немецкие корабли пока не имели возможности приблизиться к береговой черте — зима выдалась холодной, и оба залива были покрыты толстым ледяным покровом. Но я не сомневался в том, что спустя пару-тройку недель немцы повторят свою попытку.

Три линкора — это немного против Российского флота, но весьма серьёзный аргумент для Финляндской республики, которой нечего им противопоставить кроме стационарных береговых батарей.

У Романа хватило благоразумия не подлетать близко к эскадре. Издали посчитав корабли и идентифицировав их класс, мы полетели в сторону Або-Аландской укреплённой позиции, до недавних пор являющейся одним из ключевых элементов Крепости Петра Великого, запиравшей Финский и Ботнический заливы Балтийского моря. В период Великой войны Россия уже потеряла Моондзундскую позицию, Ригу и Ревель, расположенные на южном берегу Финского залива. Теперь немцы торопились занять и северный его берег, чтобы запечатать Русский флот в так называемой Маркизовой луже.

Вначале мы посетили город Мариехамн, построенный на главном из Аландских островов, где располагалась одна из баз флота, сейчас практически пустующая. Именно там полковник Ветцер и разместил свой штаб. Цивилизация всё-таки. Кроме этого, остров был неплохо укреплён: четыре батареи шестидюймовых сорокапятикалиберных пушек Канэ, две зенитных батареи. К сожалению, против немецких линкоров эти пушки были, мягко говоря, слабоваты. Повредить можно, но утопить абсолютно не реально. А главный калибр даже одного линкора способен достаточно быстро сравнять их с землёй, находясь при этом на заведомо безопасной для себя дистанции.

Я переговорил с Ветцером и подполковником Боровским, предупредил их о том, что видел у входа в залив немецкую эскадру, и уяснил для себя общую диспозицию. Десант, высаженный на лёд, они, скорее всего отобьют, но против немецкого флота окажутся бессильны. После этого мы втроём прошли к бургомистру. Шведу. Тут почти всё местное население шведы. Но, тем не менее, присоединяться к Швеции местные не желают. Ратуют за автономию в составе Финляндской республики. В идеале — чтобы их не трогали ни те, ни другие. К русским относятся насторожено, но терпимо. Немцев откровенно не переваривают. Но воевать с ними не собираются. В общем, классическое: моя хата с краю.

На других островах архипелага тоже имелись артиллерийские батареи, но из них для меня представляли интерес только четыре двенадцатидюймовки шестидесятой батареи на острове Ере, располагающегося восточнее на траверзе Або, и американские орудия острова Руссарэ в районе полуострова Гангут, который был следующей целью нашего полёта.

В бухте Лаппвик полуострова Гангут (финны называли его Ханко) располагалась маневренная база российского флота. Сейчас она почти пустовала. Там зимовали только дивизион подводных лодок типа "Американский Голланд" и плавбаза "Оланд". Но меня судьба этих кораблей в данный момент не очень интересовала. Пусть за них у Щастного голова болит. Это его епархия. Поэтому мы, немного не долетев до полуострова, приземлились на лёд в северном порту острова Руссарэ, расположенного пятью километрами южнее.

На острове стараниями русских фортификаторов была сооружена маленькая, но зубастая крепость, которая при желании могла дать прикурить даже немецкой эскадре. К сожалению, подобного желания у большей части её гарнизона, уже узнавшего о расформировании российских частей в Финляндии, не наблюдалось. Спустившиеся мне навстречу на лёд командиры батальона и двадцать восьмой батареи после взаимного представления накинулись с вопросами о том, каким именно образом будет осуществляться их эвакуация, а также что делать с пушками, боеприпасами и прочим имуществом, наличествующем на складах.

Я, подпустив резкости в голос, ответил, что не имею времени для того, чтобы по нескольку раз объяснять одно и то же. И приказал собрать на плацу весь личный состав гарнизона.

Спустя полчаса, когда солдаты весьма поредевшего к этому времени батальона и двух батарей, действие которых он обеспечивал, выстроились на плацу, я поздоровался, предварительно представившись и сообщив, что являюсь командующим российскими войсками на всей территории западной Финляндии, и толкнул небольшую речь.

Сначала я озвучил положения мирного договора с Германией, заключённого двое суток назад, и приказа о расформировании войск и выводе их с территории Финляндской республики. Потом рассказал про договор о мире и взаимопомощи между Российской социалистической республикой и Финляндской социалистической рабочей республикой, которая сейчас бьётся с внутренней контрреволюцией. И о приближающейся немецкой экспансии, целью которой является раздавить финскую революцию и вновь поработить её рабочий класс. А заодно и нависнуть с севера над Петроградом, являющимся колыбелью российской революции. Рассказал о том, что мы сегодня уже видели у кромки льдов немецкую эскадру. Три линкора, крейсера и много транспортов. Сегодня они не смогли подойти — лёд толстый. Но когда он растает — обязательно вернутся.

Закончив с прелюдией, я сообщил, что явлюсь первым помощником командующего Красной гвардией Финляндской республики и сейчас от лица этого командующего призываю всех желающих вступить в её ряды на добровольной основе, чтобы дать немцам отпор прямо здесь, на этом рубеже. Добавил, что русские люди несколько лет с огромным трудом строили эту крепость не для того, чтобы она досталась немцам. Потом сказал, что эта служба будет не бесплатной. Правительство Финляндской республики выплачивает каждому красногвардейцу семьсот финских марок в месяц и берёт на себя заботу о его пропитании.

В заключение сказал, что никого не тороплю с ответом. Но прошу с ним не затягивать больше, чем на неделю. За это время каждый должен определиться. Документы о демобилизации будут выданы всем без исключения. После этого те, кто планирует уехать в Россию, могут по льду перебраться на полуостров, откуда их по железной дороге переправят сначала в Гельсингфорс, а потом в Петроград.

Остальные просто остаются на острове, продолжая выполнять свои служебные обязанности. В ближайшие дни я пришлю сюда представителей штаба Красной гвардии, которые оформят красноармейские книжки и выплатят аванс.

Потом я ответил на несколько вопросов и предложил желающим высказаться по существу моего предложения.

Вперёд протолкался немолодой артиллерист с Георгиевским крестом на груди:

— Товарищи! Вы все меня знаете. Я уже бил немецкие корабли. Из старой шестидюймовки Канэ. И у меня это получалось. А сейчас у нас стоят новейшие американские пушки. И я хочу из них пострелять по немецким линкорам. Вы можете поступать так, как считаете нужным, но я остаюсь.

Потом подошёл ко мне:

— Записывайте, Ершов, моя фамилия.

Вслед за ним потянулись остальные: артиллеристы, прожектористы, связисты. Я исписал фамилиями несколько листов бумаги. Потом, когда очередь закончилась, я спросил у Ершова.

— Это случайно не вы тот кондуктор, который в 1915 году снёс трубу линейному крейсеру "Фон дер Танн"?

— Я, — признался артиллерист. — Меня после этого случая аттестовали на подпоручика. Но не срослось. Где-то в штабах замылили бумаги.

— Георгий третьей степени тоже за этот случай?

— Да, я тогда остался на острове Утэ за съехавшего на материк комбата и сам руководил действиями батареи.

— Потери были большие?

— Вообще никаких. Контузило несколько человек и всё. Когда увидел, что у него труба улетела, сразу всех в укрытие загнал. Успели до того, как немец по нам из главного калибра шарахнул. А с кораблей, которые укрылись за островом, доложили в штаб, что линейный крейсер сравнял батарею с землёй.

— Третья степень — это серьёзно. У меня самого только четвёртая. Правда, ещё и Георгиевское оружие в придачу.

— А у вас за что?

— За оборону Осовецкой крепости.

— Это вас немец газом травил?

— Нас. И обстреливал из орудий калибром в шестнадцать с половиной дюймов. Так что я очень хорошо представляю, что вы чувствовали, когда вас пытался сравнять с землёй линейный крейсер.

— У него калибр всяко поменьше. Но тоже неприятные ощущения.

— А у вас есть чем припугнуть линкоры?

— Есть, и не только припугнуть. Пойдём покажу.

Мы поднялись на дальномерный пост.

— Вот наша двадцать восьмая батарея, — Ершов пояснял, показывая рукой направления. — Батарея состоит из трёх двухорудийных блоков. А — на западе, Б — в центре и В — в восточной части острова. Орудия новенькие, американские, пятидесятикалиберные, Вифлеемского завода. Калибр девять целых и две десятых дюйма. Дальность стрельбы девяносто восемь кабельтовых.