Максимовна и гуманоиды

Никогда она не смогла бы затушить его угасающую свечу и не смогла бы простить себе его смерть, если бы он крякнул по ее вине. Максимовна была простой русской женщиной, а это уже обьясняло все.

— Хао, сколько еще протянет ваш Хо? — спросил колхозный инженер Коля Кнусс, склонившись над телом больного гуманоида.

— Хо осталось зыть три месяса! Хо будет умирать! — сказал Хао и его рука коснулась головы Хо.

Тот от прикосновения открыл свои огромные глаза и слеза скатилась по его щеке.

— Я, думаю, за три месяца мы сможем вернуть ему его жизненный кристалл. Найду Машку, где бы она ни была! Я тебе это обещаю!

Кнусс, глядя на потухающий взгляд инопланетянина, нервно курил, глубоко затягиваясь. В эти минуты его душу будто сжало что-то огромное и тяжелое.

Хо, был беззащитен, словно ребенок и это рвало его сердце на части. За это время все деревенские настолько полюбили своих инопланетных гостей, что каждый был готов отдать частичку себя ради жизни этого странного зелененького человечка.

— Хао, я забираю Хо к себе домой. У нас ему будет лучше. Пусть с моей матерью поживет, пока я буду искать его жизненный кристалл, — сказал Коля Кнусс.

— Тсы коросый селовек, — сказал Хао, — Сабирай Хо себе в дом...

Коля Кнусс поднял хрупкое тельце на руки, обернув его в шерстяное одеяло, и словно больного ребенка понес домой.

— Кого ты волокешь, дедушка Мороз, борода из ваты!? Свинку себе купил, что ли ? — спросил Сашка Зек, расплываясь в улыбке, — Хочешь я ее тебе бесплатно разрисую? У меня сейчас на классику большой спрос. Сделаю на ее спине "купание красного коня" Петрова-Водкина...

— Дурак ты, Зек! Гуманоид наш умирает, а ты в душу лезешь со своими наколками. Наколи ты себе на заднице какую классику в виде паровоза с Лениным на вагоне.

— Во я знал! А что ему уже наше земное не в нос? Наши бабы вроде и кормят их, как на убой. Все харчи самые лучшие на ферму сволокли этим гуманоидам, а они тут дохнуть собираються, словно мухи от хлорофоса! Вон даже Бу-Бу им вид на жительство оформил. Живи себе и радуйся! — сказал Зек и, утерев рукавом фуфайки сопли, поплелся в свою свиномастерскую.

— Ты собери наших пацанов, да приходите ко мне! Я сейчас баню истоплю, помою этого лунатика с веником да квасом, а потом и поговорим по душам. Будем Машку искать, чтобы вернуть гуманоиду его кристалл жизни. Мне Хао сказал, что они без этого кристалла умирают очень быстро. Этому три месяца жить осталось!

Сказанное Кнуссом настолько тронуло Зека, что он, не удержавшись, сказал:

— А что Машку искать? Вчера ее по ящику показали, в Москве она, в "Звездном комбинате" поет. Вот только скажу я тебе, Колян, ее еще и махвия бормотухиная ищет. Братва неделю назад наезжала на мой свинокомплекс. Требовали выдать ее с потрохами и кристаллом!

— Не знал я, Санек, у меня телевизор уже две недели не показывает. Надо в район везти ремонтировать, — сказал Кнусс и пошел к себе домой.

— Да, жалко лунатика. Клеевые, блин, пацаны, хоть и гады! — сказал сам себе под нос Сашка Зек и, развернувшись, поплелся в кузницу, где мог поговорить с мужиками на любую тему.

Март брал свое. Солнце источило подтаявший снег и любая соломинка, любой кусочек коровьего или конского навоза, мгновенно нагревался на солнце и создавал на подтаявшем снегу глубокие проталины. Сашка шел, хлюпая своими калошами по талой воде, пока не добрался до кузницы, которая стояла невдалеке от колхозного сада.

Мужики крутились возле своих машин, готовя технику к посевной. В кузнице с гулом горел горн, а пневмомолот отбивал ритм, рихтуя раскаленный на углях лемех плуга. Прохор, голый по пояс в брезентовом фартуке, местами прожженный шальной искрой, держал в огромных клещах кусок раскаленного железа и точными ударами ровнял завернувшийся от пойманного камня плуг. Пот тек по его лбу и он раз от разу вытирал его такой же потной рукой. Мужики сидели на снятых с тракторов сиденьях и, глядя на работу кузнеца, курили знаменитый бормотухинский самосад.

— Привет трудовому народу! — сказал Зек, войдя в помещение кузницы.

— Все курите. Все курите, окаянные, а в деревне, между прочим, наш гуманоид Хо со дня на день может сандалии нарезать! Жалко же парня. Я так думаю, Прошка должен ему сковать оградку и крестик! Похороним, как подобает провославным, а они за это обещали с нас свою порчу снять!

Мужики, услышав плохую и хорошую новость, загалдели, что колхозные гуси, увидев прокравшуюся в сарай лису. Прохор бросил в кадушку с водой расклепанный на молоте лемех и, вытерев пот со лба волосатой рукой, сказал:

— Може кровь ему нужна? Так я хоть сейчас литр, а то и два дам!

Сашка Зек сел на оббитый железом верстак, и затянувшись самокруткой, сказал:

— В твоем портвейне, Прохор, крови не обнаружено! Не, крови лунатику не надо! Кришталл жизни ему нужон, мне так ихний Хао сказал. Только с этим кришталлом наша Снегурка Машка до Москвы сквозанула. Вон вчера ее по ящику видел, прыгала на сцене, да выла, что мой кобель на луну. Звезда эстрады, мать яё!

— Так надо ехать в Москву, — сказал Прохор, одевая фуфайку.

— Кнусс Колька седни вечером собирает всих, кто хочет помочь нашим гуманоидам. Я видел, как он Хо на руках к себе в баню волок. Говорит, попарю березовым веником, дам лапешку, квасу с медом и на русскую печь положу. Пусть знает, как истинные земляне могут инопланетного гостя принять.

— Правильно, правильно, — загомонили мужики, — Мы сами на печах лечимся! На что нам, бляха медная, лекари? С той Светки, фельдшерки нашей, какой прок? Сунет таблетку в рот, укол в жопу, и айда, силос трактором тягать. За день так яго, окаянного, натягаешься, что к вечеру спина болить, будто медведь помял. Самогонки стопарь залудишь, да на печь! Вечный кайф! — сказал Шумахер, пуская дым самосада.

Весть о смертельной болезни инопланетянина мгновенно разлетелась по деревне. Народ потянулся к Коле Кнуссу, желая хоть чем-то помочь бедолаге. Кто нес малиновое варение, кто мед, кто сливки, а кто валерьяновые корни, заготовленные еще прошедшим летом.

Сеня Гутенморген не мог оставаться безучастным к судьбе маленького человечка. Хоть и не хотел он расставаться с инопланетной тачкой, но жалость и сочувствие к гуманоидам, перевесили все его алчные интересы.

В большой хате, где жил Коля, уже к вечеру того же дня собралось народу немерено. Мужики вырабатывали план дальнейших действий, а бабы собрались вокруг кровати с больным, прикладывая к его голове компрессы, вымоченные народными рассолами.

— Все, мужики, сдаюсь! — сказал Сеня Гутенморген и со всей силы бросил шапку на пол.

— Что, змий, совесть замучила, крохобор! — ответил на его покаяние Коля Шумахер, — Ихний тазик распилил на металлолом, а теперь каешься, змей! Так бы парни уже давно дома были и лечились в своих больницах!

— Ты же сам мне его приволок, да вместе со всем колхозом пропил! Все тогда пили и никто не думал о том, что вещь-то — чужая!

— А что я, что я!!! — завопил Шумахер, — Во я знал, что корабль инопланетный? Он на корыто худолеевского сыроваренного заводу был дюже схож. А ихний Кулибин мог из того таза любую хреновину спаять. Я же, братцы, думал, что это и есть то самое корыто...

— Ша, мужики, гудеть! Коли надо для дела, то корабль я возвращаю. Он у меня на огороде, под стожком стоить. Полетим в Москву, найдем там Машку и заберем у нее их кристалл жизни.

— А кто полетить? Ты, что ли? У них же экипаж был. Чай гуманоиды годами тренируютси. Вон, как наши космонавты! И крутють их, и вертють, и бассейнах мочуть, и даже в тайгу на парашютах бросають. А ты, что, космонавт гребаный. Ты далее Анькиной юбки никуда не летал. В райцентре и то раз в год бываешь, когда металлолом в пункт везешь, — сказал Шумахер, подзадоривая Сеню.

— Я, мужики, на их тазе раз десять уже летал! Я даже в райцентре был, думал там водка, как у нас, не стухла. А привез, так все сорок бутылок дерьмом воняють, что моя Анюта чуть не облевалась, — сказал Гутенморген.

— Тогда, кто полетить? — спросил Шумахер.

— Там, мужики, только три места, — ответил Сеня Гутенморген.

— Вот ты тогда и полетишь. Возьмешь Хао, и валите в столицу искать Машку...

После недолгих дебатов мужики утвердили экипаж. Командиром корабля назначили Колю Кнусса, первым пилотом Сеню Гутенморгена, а штурманом и вторым пилотом гуманоида Хао.

Дабы не привлекать внимание народа и не пугать коров, решено было лететь ночью, чтобы к утру уже быть в Москве. Разве кто из деревенских мужиков мог знать, что инопланетная тарелка на гиперсветовой скорости долетит до Москвы всего за одну секунду?

С каждым часом напряжение возрастало, боевой дух убоговских был на полном подъеме. Все хотели помочь гуманоидам, мечтая только об одном, чтобы они быстрее убрались на свою планету и наконец-то сняли противоалкогольный кордон, который местным мужикам за эти дни вымотал уже все нервы.

Город Бормотухин, казино "Дохлый пингвин" — поздний вечер

Монгол, первоначально потерпев фиаско в поисках бриллианта, затеи своей не оставил. Он, словно Наполеон, на очередном воровском сходняке объявил:

— Братва, пока нами проиграно только одно сражение, но война — нет! Братва, вчера по телевизору в " Комбинате шоу звезд" я своими глазами видел ту мочалку, у которой наш камень. Я предлагаю срочно выехать в Москву и найти эту курицу. С люберецкой босотой я уже созвонился и забил стрелку. Они обещали нам помочь.

— Стволы брать? — спросил Кучерявый, потягивая из банки коктейль под названием "Вертолет".

— На кой черт тебе стволы? Ты что, крендель, хочешь запороть все дело? А вдруг мусора возьмут за попу на трассе, что тогда — зона, срок? Никаких стволов, пацаны! Едем на экскурсию в музэи и театры! У нас культурная программа! Надо будут стволы, нам братки солнцевские подсобят, я с одним из них на зоне чалился.

— Босс, а в казино пойдем? — спросил один из бормотухинских братков.

— У тебя, что, Утю, бабосы лишние есть? Своего казино хватает. И так в нашем общаке ветер гуляет, как в пустыне, все спустили на "одноруких бандюганов"!

— Так ты, Монгол, и спустил, — сказал Кучерявый, вновь прикладываясь к банке.

— Цыц, босота! Я ваш бандитский папа, а папа знает, куда бабосы воткнуть! Я не ради себя, ради нашего общака старался! Я же, пацаны, хотел "капусты нашинковать" для всех нас.

— Нашинковал? — вновь спросил Кучерявый.

— Ты, Кучерявый, лучше вспомни, как от свиней бежал. Первый в штаны наложил! А я остался с "бродягами" до конца, хотя они меня и потоптали малость. А нужно, нужно было бы, чтобы тебя за твой язык, тот Гарри Поттер в хряка превратил! Во, бы ты дал местным девчушкам-свинушкам!

Монгол достал из кармана мобильный телефон и набрал номер. На другой стороне ответили.

— Алло, Димон!? Это тебя Монгол беспокоит. Я сегодня в столицу по делам выезжаю, ты примешь меня в своих апартаментах?

— Я, Монгол, рад старым друзьям! — ответили в трубке.

— Заметано, братела! Буду рад погостить у тебя! Пивка попьем с раками!

— С каких ты пор, Монгол, пиво жопой пьешь? — пошутил Димон, ковыряя в зубах зубочисткой

— Да не сраками, а с раками! Понимаешь, твари такие водятся в реке с клешнями, жопами вперед плавают.

— А! С раками!? — ответил Димон и засмеялся.

Монгол выключил телефон и, бросив его в карман, сказал:

— Выезжаем сегодня ночью. Так что, бродяги, сейчас расход. Нас ждет шашлык и много водки с девками и раками.

Финляндия, Хельсинки — конкурс Евровидения.

Алла Борисовна Пугачева, прима российской эстрады, уже через неделю после того, как надела на шею амулет молодости, почувствовала, как какая-то неведомая ей энергетика прямо из космоса проникает в ее организм, заставляя дребезжать каждую клеточку. Перемены, которые произошли за десять дней, были видны невооруженным глазом и это омоложение не осталось незамеченным продюсерами и директором ее сольных концертов. Гастроли, как всегда были удачны и подходили к концу. Оставалось немного времени и прима должна была расстаться с занятым у Балалайкиной амулетом. Делать ей этого не хотелось и она отчаялась на преступный шаг. Найдя в Хельсинки одну из престижных ювелирных мастерских, прима заказала точную копию инопланетного амулета. Местные мастера были настолько виртуозны в изготовлении подобных украшений, что вряд ли кто мог визуально различить фальшивку. Вот с такой фальшивкой и вернулась Алла Борисовна обратно в Россию.

Тем временем Машка Балалайкина значительно прибавила к своему мастерству. Поддержка знаменитой певицы благодатно сказалось на ее карьере, и уже не дожидаясь окончания "Мастерской", многие продюсеры шоу бизнеса предложили Максимовне необычайно выгодные контракты. Душу некогда бывшей старухи распирала необычайная гордость за себя и за всех убоговских баб. Ей так хотелось, чтобы ее деревенские подруги узнали о ее новой жизни, что ее прямо распирало от желания рассказать о своих чудесных метаморфозах даже в прямом эфире.

— Деточка, ты прекрасно выглядишь! — сказала вернувшаяся с гастролей звезда, после очередной репетиции молодых звездочек, — Как и обещала, я возвращаю твой чудный кулончик, — сказала она и преподнесла Балалайкиной фальшивку.

— Как гастроли, Алла Борисовна? — спросила Машка, видя невооруженным глазом перемены в образе своего кумира.

— Ой, все прекрасно, милочка! Я необыкновенно, как никогда свежа и молода! Чудный, чудный вояж по чудной Финляндии! Я верю, что и тебя тоже ждет необычайный успех, — лицемерила прима, прикидываясь эдакой благодетельницей.

Максимовна в тот миг приняла подделку, как свое родное. Она даже не подозревала, что "звезда" подсунула ей совсем не то, что должна была отдать по контракту. Разве она могла предположить тогда, что знаменитая на всю страну примадонна может опуститься до уровня бытовой воровки и присвоит себе чужую вещь? Разве могла она, простая крестьянка из села Убогое, понять, какие страсти и интриги происходят в российском шоу бизнесе, дабы не допустить чужака, способного природным талантом из огромного финансового потока отвести небольшой ручеек в свои закрома. Если бы это был простой амулет, не обладающий никакими свойствами, то бесспорно она бы просто отдала его хозяину и вряд ли вспомнила об этом случае.

Но этот космический амулет! Но это поистине сказочное украшение обладало такими уникальнейшими качествами, с которыми ни при каких обстоятельствах Алла Борисовна расстаться просто не могла. Он продлевал ей жизнь. Жизнь не только физическую. Он, продлевал ей жизнь на сцене. А это означало, что она может, благодаря воскресшей второй молодости, насолить своей извечной конкурентке по советской эстраде Стефании Ротару из солнечной и братской Украины.

Жизнь, жизнь ведь такая штука — или ты на коне судьбы, или ты под его копытами... А он несет — несет тебя сквозь жизнь со всех ног к седой и дряхлой старости и никто в мире не сможет остановить этот бег. Ибо с каждым годом то, что некогда было товарным знаком грандиозного успеха, увядало и предавалось забвению многими поклонниками и фанами. Лишь редкие, более устойчивые фанаты, горячо влюбленные в своего кумира идут с ним до самого конца. А в тот момент, когда кумир уходит, они, преданные ему провожают даже его тело в последний путь рукоплесканиями, которые с моментом погружения в могилу переходят в овации.