Жандармы слезли с успокоившегося офицера и Владимир Клейнмихель, пунцовый, будто варёный рак, поднялся, отряхивая мундир. На его лице было написано раскаяние напополам со стыдом.

— Простите, Ваше превосходительство, больше не повториться. Я... Я считал себя храбрее...

— Вам ещё удастся проявить свою храбрость, Владимир Константинович, англичане явно не собираются отступать, — Анжей Карлович, сам бывавший под обстрелом, решил поддержать молодого графа, чьи представления о современной войне оказались совсем не в ладах с действительность. Клейнмихель, по прежнему красный от стыда, поспешил собирать разбросанные тряской бумаги.

Игорь Святославович подошёл к снайперам, столь удачно не давшим начаться панике. Грохот разрывов удалялся — похоже, эскадра перенесла огонь на другие кварталы города. Те, заметив приближение начальства, незамедлительно вытянулись во фрунт, что, учитывая тот факт, что боёвки снайпера не снимали, выглядело смешно.

— Благодарю за службу! — Васильчиков прикладывает ладонь к картузу.

— Рады стараться, Вашпревсходитство! — вразнобой отвечают те.

Тем временем, окончательно проснувшийся Василий Фёдорович, подошёл к Анжею Карловичу и что-то зашептал тому на ухо. Полковник согласно закивал и, вытащив из своего стола большую картонную коробку, поспешил к жандармам.

— За своевременное вмешательство, позволившее избежать жертв и иных трагических последствий, а также за доблесть при обороне третьего полигона, в соответствии с Боевым Уставом Корпуса, — Рачинский был предельно торжественен, — полномочиями товарища Шефа Корпуса Жандармов Российской Империи вручаю Вам эти звёзды соответственно присвоенным званиям "секунд-поручик"!

— Ур-ра!!! — неуставной вопль радости на несколько секунд заглушил даже звуки взрывов. Великая Княжна Татьяна Николаевна и Олег Костин, скинув накидки, пытались пришпилить первые звёзды на погоны.

— Знаешь, Олежа, — ухитрившись пробиться сквозь поздравляющую толкучку, громко прошептал неизменный ёрник Протасов, — ты, главное, отцу не забудь написать: так мол и так, разбил нос петроградскому графу, за деяние сие был повышен в звании и таперича ищу царскосельского князя!

За что Алексей, собственно, и получил дружеский тычок локтём в живот.

Партизаны сотника Константинова "вышли на позицию" ещё с самого утра. С учётом того, что ничто на острове более не угрожало британским кораблям, высадку враг устраивал в лучших традициях колониальных войн — или, по крайней мере именно так, как отставной сотник себе оные традиции представлял по интереснейшей книге петроградского издательского дома "История" с весьма говорящим названием — "Британская колониальная война в Китае". Отличие было лишь в том, что, за неимением видимых укреплений, британский крейсер уже с час не торопясь обстреливал будущее место высадки, пуская насмарку всю работу сапёров. Доставалось и подозрительным с точки зрения английских канониров сопкам и кустам.

Впрочем, Павел вовсе не беспокоился по столь незначительному поводу. Нет, он, безусловно, был бы только рад, если бы вся британская пехота полегла на заботливо подготовленных фугасах, а корабли подорвались на так до конца и не протраленных минных полях. Но Константинов знал войну не понаслышке, и не рассчитывал на глупость врага — основной сюрприз должен был ждать морскую пехоту после, когда польстившись на лёгкость начала десанта, они двинутся на город. В холмах, вне прямой видимости с кораблей, заботливо прикрытые кустарником, британцев ждали два заботливо приготовленных сюрприза.

О начале высадки возвестили сами англичане, вернее — прекращение огня корабельной артиллерии. Пузатые, напоминающие карикатурных купцов первой гильдии, баркасы осторожно выбрались на открытое пространство и, не заметив никакого противодействия с русской стороны, устремились к берегу.

Откуда-то сзади по рощице раскатился грохот осадной винтовки. Сидящий в хорошо замаскированном наблюдательном пункте (спасибо гусарам, что в декабре учились здесь незаметной высадке, для чего отрыли множество неприметных стрелковых позиций и секретов) Павел Константинов в бинокль увидел буквально вылетевших из одного баркаса англичан — пуля единственной оказавшейся в его распоряжении "недопушки" творила нечто страшное как с людьми, так и с творениями их рук. Мотор поражённого баркаса вроде бы не заглох, но судно стало потихоньку проседать, ежесекундно получая излишнее количество воды.

Дисциплина у британской морской пехоты оказалась на высоте — десант был ещё слишком далеко и никто не стал поднимать бесполезной ружейной стрельбы. Всё новые выстрелы "недопушки" производили в рядах врага некоторое опустошение, но в полной мере воплотить возложенные на осадную винтовку надежды стрелок не смог — лишь два судна англичан лишились моторов, да и то одно из них — в каких-то пяти десятках метров от берега.

Вновь, как и сутки назад, лавина тёмно-синих мундиров выплеснулась на, в общем-то, ничем иным, кроме как своим расположением, не примечательный островок. Наученные горьким опытом, на сей раз они вели себя не так нахраписто, осторожничали, прикрывали друг друга и тех, кто добирался вплавь с остановившегося у берега баркаса с разбитым мотором. Несколько особо горячих молодых парней, видя такое дело, не выдержали и, нарушая приказ сотника, успели подобраться поближе и начали стрелять по берегу. Павлу оставалось лишь скрежетать зубами, наблюдая как хорошо обученные солдаты Империи, над которой никогда не заходит Солнце, довольно быстро справились с этим жалким подобием сопротивления.

Спустя ещё минут двадцать, успокоенные отсутствием русских (но всё же не утратившие осторожности — Русское Средиземноморье успело показать свои острые зубы), англичане построились в походную колонну и направились по неширокой, но хорошо утоптанной дороге вглубь острова — до города им ещё нужно было пройти несколько вёрст.

Первые полчаса англичане прошли спокойно. Отдалённые звуки непрекращающегося боя, то почти полностью затихающего, то яростно разгорающегося вновь в расположившемся на восточной окраине острова городе, наводили тех на мысль о том, что обороняющейся стороне пришлось все силы сосредоточить на обороне порта, за обладание которым и боролась Четвёртая эскадра. Порт и склады Венетики имели решающее значение в плане британского Адмиралтейства, они должны были стать ближайшим тылом осаждающего Имрос Гранд-Флита, чтобы после пополнения припасов линкоры возвращались к осаде не через неделю, а через пару часов. Особой же удачей в этом плане считалось и то, что Венетика не входила в двенадцатимильную зону, простреливаемую орудиями Цитадели, в то время как британские орудия, будучи размещёнными на острове, позволяли полностью контролировать выход из Мраморного моря.

Вторая волна высадки как раз завершалась, когда со стороны дороги, куда ушла первая колонна морской пехоты, до берега донеслись до боли знакомые звуки...

Вовка Лиринов, ещё не так давно безбашеный студент Московского Университета, внимательно глядел на полускрытую за большим камнем дорогу, ведущую через Большие склады к городу. Сейчас ему было глубоко плевать на казавшуюся ещё два дня назад столь несправедливой ссылку из древней столицы — в его представлении одного из немногих современных русских городов, с телефонами, трамваями, и почти европейским свободомыслием — на далёкий остров, где каждые два из трёх встречных представляли ненавистный Корпус Жандармов. Тем более, что и попал-то он в ссылку по глупости, хоть и записано было, что за подрыв устоев Российской Империи — Вовка был вовсе не убеждённым марксистом или социалистом, просто ему очень понравилось чувствовать себя членом тайного заговора. Но это было уже неважно — руки почти привычно лежали на рукоятках передней башни "Ильи Муромца", наравне с "Алёшей Поповичем" являвшимся зримым воплощением последнего слова русской военной инженерной мысли — пулемётного бронеавтомобиля.

Вышедшие из-за камня первые ряды противника "Илью" не заметили. Хорошо спрятанный, он даже не заводил двигатель, ожидая, когда враги подойдут поближе

Рёв переднего "Алёшиного" пулемёта, к которому почти сразу же присоединились оба стрелка с "Ильи Муромца", произвёл ошеломляющее впечатление на остальных партизан. Буквально только что оторванные от мирной жизни, до этой минуты подобное зрелище те могли видеть лишь в газетных фотографиях с полей сражений Европейской войны, совершенно не передававших того, что доводилось видеть самим фотографам. Три пулемёта буквально косили британскую колонну, повергая задние ряды англичан в панику. Редкие винтовочные выстрелы, пущенные отдельными смельчаками не принесли "богатырям" никакого вреда.

Рассеянная колонна, впрочем, не побежала, сказывалась многолетняя выучка. Оставшиеся в живых солдаты (а таковых оказалось большинство), вжались в землю, отползая в хоть какие-нибудь естественные укрытия, пытаясь перегруппироваться. Вспомнив, что, вопреки первому произведённому впечатлению, бронеавтомобили отнюдь не так неуязвимы, как ему того хотелось бы, Константинов жестом отдал приказ об атаке. Через минуту, с холма справа от залёгших солдат, начали стрелять партизаны.

Британцам пришлось отвлечься и, воспользовавшись уменьшением плотности винтовочного огня, оба теперь уже заведённых бронеавтомобиля выдвинулись вперёд. Пули противно тренькали по броневым листам, но экипажи пока что были в безопасности.

Так до конца не поняв обстановку, но осознавая, что вскоре её зажмут в клещи, морская пехота начала отступать через холмы, стремясь уйти от опасных "богатырей". Вовка про себя лишь порадовался, что британцы не снабжают своих солдат осадными винтовками — вообще, насколько он слышал, подобное оружие производилось только в России, а после недавних событий в Китае с небывалым воодушевлением закупалось немцами и французами. Подобное ружьё дырявило насквозь не только бронеавтомобили и катера, но, по слухам, даже и тяжёлые бронированные машины с пушечным вооружением и толстой бронёй, в первые месяцы войны отлично показавшими себя на франко-германском фронте.

Полные решимости на сей раз разгромить врага в пух и прах, водители повели своих стальных рысаков вслед за англичанами. Несколько раз "Илью" ощутимо качнуло, причём самое меньшее единожды — из-за попадания в колесо. С сожалением приходилось признать, что по холмам пехотинцам двигаться проще, тем более что те не стремились собраться в какое-то построение а просто разбегались в разные стороны. В запале Вовка почти сразу отстрелял первую ленту и, наклонившись за следующей, вдруг заметил залитую кровью спину сидевшего за рулём младшего унтер-офицера, формально являвшегося командиром экипажа, в котором каждый просто занимался своим делом.

"Илья Муромец" продолжал катиться вперёд. Внезапно представившего, как никем не управляемая машина подъезжает к краю какого-нибудь обрыва и кувырком отправляется на прибрежные скалы с большой высоты, Лиринова прошиб холодный пот. Кое-как, извернувшись ужом, он вылез из своей башни и попытался вытащить унтера из-за руля. Тот, при жизни отличавшийся большой любовью к плотным завтракам, а заодно и обедам с ужинами, вылезать никак не желал. Вдобавок ко всему, его тело не давало возможности как следует рассмотреть то, что творилось перед машиной, а это вгоняло Вовку в ещё большую панику.

Второй стрелок, тем временем, упоённо продолжал куда-то стрелять, не понимая, в какой ситуации оказался. Это жутко раздражало Лиринова, хотя умом он и понимал, что второй паникующий стрелок вовсе не будет способствовать спасению машины, а, скорее, наоборот. Вовка попытался успокоиться и вспомнить, что ему было известно об управлении "Ильёй Муромцем" — хотя он и числился стрелком, умения худо-бедно управлять бронеавтомобилем требовали от каждого члена экипажа. В конце-концов он сообразил и, хоть и не с первой попытки, спихнул ноги мёртвого командира с педалей, после чего вытянул вверх рычаг тормоза.

— Эй, что там? — подал голос второй стрелок, продолжая бить короткими очередями.

— Командира убило, — ответил Вовка, заменив ленту и залезая обратно в башню. Враг был ещё в пределах видимости и в него можно было стрелять.

— Ч-чёрт! — выругался стрелок. — Жалко! И эти уходят...

— На нашу долю ещё останется... — Лиринов поймал в прицел кого-то из морских пехотинцев и выпустил в него короткую очередь.

Сердце обороны острова более не походило на разворошённый муравейник, с которым принято ассоциировать штабы воюющих частей. Василий Фёдорович Белый знал это по собственному опыту — в конце концов, за его плечами был богатый, хоть и печальный опыт последней (а теперь уже, похоже что предпоследней) войны, в которой довелось участвовать Российской державе. Все не имеющие отношения к непосредственно управлению обороной офицеры и временно располагавшиеся в подвалах части уже успели покинуть их и выйти на предписанные, пусть и довольно расплывчато, позиции. На сей раз в штабе практически сданного врагу острова царила безмятежность, переходящая в уныние. Там, наверху, наверное продолжали героически умирать русские солдаты, вгрызаясь в каждый клочок земли, заставляя врага платить жизнями за каждый метр, проявляли чудеса отваги, доблести и воинского умения; но здесь, в прохладных подвалах крепости этого не чувствовалось, лишь изредка сотрясение пола и отдалённый рокот напоминали о том, что война всё ещё продолжается.

— Итак, — прервал затянувшееся молчание Игорь Святославович, — какова обстановка на нынешний момент?

— Ваше превосходительство, батарея потеряна, противопоставить британскому флоту мы могли бы разве что какие-нибудь брандеры, но их потопят задолго до того, как они сумеют хотя бы приблизиться к кораблям эскадры. Радиостанция острова также выведена из строя два часа назад при обстреле с моря. Насколько нам было сообщено до этого, Российский флот выйти нам на помощь не готов. Цитадель, естественно, держится, но они так же блокированы с моря. Войска и жандармов пришлось отозвать в город в практически полном составе, на самом деле западную часть острова сейчас удерживает только ополчение при поддержке бронеавтомобилей. Один штурм в районе Лапки им удалось отбить весьма успешно, должен отдать им должное, но, тем не менее, сейчас у врага имеется два удерживаемых плацдарма, на которых в любой момент можно начать масштабную высадку. Также противнику удалось занять часть городского порта, но в нём он надёжно блокирован.

Рачинский, взявший на себя неблагодарную роль озвучивать самые неприятные известия, нервно одёрнул китель.

— В общем, число безвозвратных потерь гарнизона составляет от двадцати пять до сорока процентов личного состава, в зависимости от конкретной роты. Потери среди сил Корпуса Жандармов не поддаются точной оценке в связи с большой разобщённостью групп и взводов, но пока что мы их оцениваем примерно в пятнадцать процентов, исходя из общих соображений. Однако, в связи с утратой относительного паритета с противником по части разведки и тяжёлых орудий, в дальнейшем можно ожидать значительного роста числа потерь. С учётом того, что у нас нет сомнений в скором прибытии дополнительных судов с войсками, потеря острова в течение самое большее трёх дней является печальной неизбежностью, и чем дольше будет продолжаться сопротивление, тем меньше наших людей — как солдат, так и обычных горожан — останется в живых.