Впрочем, однажды Степан всё же подбил меня использовать ловчее заклинание и вытащить из воды крупного леща. Это было, в общем-то, совсем несложно; однако вслед за рыбиной, влажно шлепнувшейся на траву серебристым чешуйчатым боком, из воды полез здешний водяной, до крайности возмущенный тем, что я без спросу поколдовала у него дома. Он, надо сказать, имел на это полное право: порядок везде одинаков. Хочешь ловить рыбу — лови, но по-честному, без магии! Ну, или на худой конец договаривайся с речным хозяином...
Недовольного водяного я задобрила испеченным стрелолистом: вся лесная, полевая, речная и болотная нежить очень уважает людскую пищу, приготовленную на огне. Больше всего для этой цели подходят пироги, но и сладкие горячие клубни, уложенные на плотный круглый лист водяной лилии, тоже не были отвергнуты. Речной дед немедленно сменил гнев на милость, даже разок скупо улыбнулся, и я вздохнула с облегчением: ссориться мне вовсе не хотелось. Впрочем, разговаривать со мной он все равно не пожелал — а жаль, мне было о чем его расспросить.
Кстати, здешние места не переставали меня удивлять тем, что тут практически отсутствовала нежить, которой было немало в Синедолии. Я, конечно, не скучала по упырям или волкодлакам, однако за все эти дни мне не перебежала дорогу ни кикиморка, ни шишига. Ну, хорошо, ладно, для тех же русалок я интереса не представляю, но чтобы любопытный леший никак не обозначил своего присутствия? Странно.
Зверья тоже было маловато. Точнее, становилось всё меньше и меньше по мере того, как мы спускались вниз по реке. За последние сутки мне пару раз довелось наткнуться на лосиные следы, да однажды услыхать, как сквозь подлесок ломится кто-то довольно крупный, скорее всего — кабан. Порой промелькнет в листве белка или пролетит птица. Вот и всё. Словно я шла не берегом лесной реки, а бесплодной пустыней.
Правда, вчера прямо из лесной чащи на нас выскочила крупная рыжая лисица. Обрадованный Степка мигом потерял остатки разума, во всё горло завопил: "Ура, да это же Радош!" и помчался навстречу оторопевшей хищнице. Завидев летящего прямо на неё кошака, бедная зверюга так удивилась, что её глаза едва не вылезли из орбит. Бесшумной молнией лиса метнулась в молодой ельник, а мне пришлось долго доказывать возмущенному Степану, что, во-первых, это желтое, порядком облезлое животное — вовсе не наш друг-оборотень, а во-вторых, настоящий Радош всё-таки до сих пор был мужского пола...
Тем не менее, я решила на всякий случай постоянно поддерживать в активном состоянии чары, позволяющие загодя обнаружить нежить либо хищного зверя. Без привычной защиты амулетов и оберегов, благополучно оставшихся в Преславице, мне было очень неуютно. Необычная пустота леса настораживала меня, а его тишина действовала на нервы.
Ну, вот, мой обед готов. Вытащив из углей испекшиеся корни лопуха и клубни стрелолиста, я оставила их остывать, а сама занялась приготовлением травяного взвара — погода в здешних местах стояла не в пример хуже, чем в Синедолии, было дождливо и довольно прохладно, так что очень хотелось попить чего-нибудь горячего. Котелка я, конечно, удирая из Дыры, с собой не прихватила. Однако любой ребенок, выросший на севере Синедолии, легко может изготовить ложку, ведро и тот же котелок из простой бересты (чего уж говорить о ларях и корзинах?). Такая берестяная посудинка, если сделана правильно, никогда не протечет и даже не сгорит в огне, когда в ней станут кипятить воду.
Что же тогда говорить обо мне, если свою походную утварь я к тому же не поленилась обмазать глиной и укрепить с помощью магии? Да и, в крайнем случае, приготовить травяной взвар или сварить грибную похлебку я запросто могла и без помощи костра...
— Славка, посмотри на меня, я — Люб, я — Люб! — успевший отдохнуть Степка решил порезвиться. Подхватив из кучи стрелолиста мясистый стебель, он зажал его в зубах и заскакал вокруг меня, изображая почитаемого в Синедолии духа-охранителя брачного ложа, являвшегося людям в облике мохнатого большеухого кота с золотистой шерсткой именно со стрелолистом во рту.
— Не-а, — лениво протянула я, сыто потягиваясь, — не похож. Ты уж, скорее, на Нелюба тянешь, грязнуля, — порядком замызганный Степан и впрямь больше походил на черного злого кошака, недоброго духа, приносившего к брачному ложу ветку белены и всяческие напасти. Собственно, Люб затем и являлся, чтобы не дать своему родственнику-недругу подгадить молодоженам.
— А и ладно, — покладисто согласился кот, — пусть будет и Нелюб. Буду, так сказать, един в двух лицах! — Степка насупился и взвыл грозным басом: "Поди прочь, коварный Нелюб, не порочь честного ложа!" — "Не уйду! — ответил он сам себе пискляво-препискляво. — Даже не надейся! Вот сейчас рассую повсюду белену, будете тогда знать, как мне не поклоняться и не возносить хвалу!" — "Да у тебя и белены-то никакой и нет, несчастный!" — "Да тут, надо сказать, и ложа-то никакого тоже не наблюдается!"
Последнюю фразу кот пропищал как-то уж совсем гаденько, а затем ехидно воззрился на меня.
— Правильно, Славка? У нас с тобой тут ни ложа нет, ни новобрачных! И правильно: зачем они нам сдались? Всё верно: ведьмы замуж не выходят! Оно нам надо?!
Я застыла на месте.
Нет, конечно же, конечно же, я не поверила ни единому слову из тех, что тогда выплюнул мне в лицо дымящийся от ярости Сивелий. Или, если уж быть до конца честной с собою, не позволила себе поверить в то, что мой любимый чародей мог желать того же, что и сумасшедший колдун, одержимый манией величия.
Ну, а та крупица темного огня в груди, которая занялась от исполненных презрения и ненависти слов чернокнижника, а теперь исподволь, день за днем, сушила и выжигала мою душу... что ж, ее я постаралась запрятать в самый дальний чуланчик, выкинуть ключик и не думать, не думать, не думать... и я надеялась, что мне это удалось!
Напрасно я так считала.
От немудрящей Степкиной шутки, от сказанного наобум неосторожного слова у меня перебило дыхание. Сердце споткнулось, замерло, неуверенно вздрогнуло, а затем сорвалось в головокружительный намет.
Наверное, несмотря на все мои героические усилия, что-то такое всё же отразилось у меня на лице. Степка внезапно перестал паясничать, подскочил, уперся передними лапами в мои колени и тревожно заглянул в глаза.
— Слав, ты что? Что с тобой? Ты вдруг стала на себя не похожа! Вспомнила что-нибудь, да?
— Всё в порядке, Степа, — ровным голосом ответила я, аккуратно поднимаясь с поваленного дерева, на котором сидела, и роняя кота с колен. — Ничего не случилось. А что, собственно, могло случиться? Ты отдохни, а я пойду по лесу пройдусь, ягод поищу. Что-то мне ягод захотелось.
Сперва неторопливо, но с каждым шагом всё быстрее и быстрее я пошла прочь. Против обыкновения, Степка промолчал и даже не увязался за мной. Наверное, научился читать по лицам.
В лесу было душно и сыро. Хвойный опад плотным ковром лежал на земле, не оставляя ни малейшего шанса кустикам черники и земляники. Да я их и не искала.
Не разбирая дороги, я неслась через лес, перепрыгивая через камни, ныряя в овраги, оскальзываясь на влажной иглице и с треском продираясь сквозь густой подрост. Мне было страшно лишь одно: упасть, остановиться, замереть, так как откуда-то я знала: стоит только этому случиться, и всё — темное пламя вырвется наружу, полыхнет и сожжет меня дотла. Несмотря на прохладный день, я задыхалась, моя одежда насквозь промокла от пота, но именно это напряжение, мало-помалу истощавшее мои силы, становилось моим спасением.
Понемногу я начала заворачивать обратно к берегу реки, замедлила свой бег, а затем, тяжело дыша, перешла на шаг. Не получив желанной пищи, черное пламя стало стихать, неохотно оставляя меня в покое — я знала, не навсегда. Однако мне было понятно, что на сегодня самое страшное миновало. Сегодня я оказалась сильнее собственного страха. Еще совсем немного, и я вновь сумею полностью овладеть собой.
Наверное, я была целиком поглощена своими попытками окончательно обуздать рвущиеся на свободу чувства. Поэтому ничего не услышала и не почувствовала, пока не выскочила на небольшую полянку, заросшую дикой малиной.
Совсем молоденькая рыжеволосая девушка, одетая в длинную полосатую юбку и простую узкую рубаху, с заплаканным и перепачканным лицом, полусидела — полулежала, привалившись к гладкому торчащему из земли валуну. Рядом с нею на боку валялась пустая ивовая корзинка, довольно большая. Морщась от боли, рыжуха обеими руками ощупывала и баюкала свою правую коленку. При виде меня девушка вскинулась, влажные глаза ее испуганно расширились, а изо рта вырвался такой оглушительный вопль, что от неожиданности я подскочила и заорала в ответ.
Так мы и голосили, вытаращившись друг на дружку, пока я вдруг не осознала, что приключившаяся до этого со мною истерика (а это была самая что ни на есть настоящая истерика, уж поверьте знахарке на слово!) прекратилась так же внезапно, как и началась. И это, надо заметить, только подтвердило поставленный диагноз. Я тут же замолчала и принялась терпеливо ждать, когда девушка опомнится и последует моему примеру.
Что, собственно, вскоре и произошло. Девица перестала вопить, немного подумала и удивленно сказала:
— О!
Я слабо улыбнулась. Сейчас это было очень странное ощущение. Улыбка. Так просто и так невероятно. И так правильно.
— Я тебя напугала? Прости, пожалуйста. Я не знала, что ты здесь сидишь... что-то случилось? Тебе нужна помощь? Что-то с ногой? Давай, я посмотрю. Ой, а ты меня понимаешь? — наконец спохватилась я.
— Я тебя понимаю, — приятным голосом негромко сообщила девушка. К моему восторгу, она говорила на том же языке, что и я, правда, произносила слова как-то немного иначе. Что ж, мне и так было понятно, что я не дома. Но если живущим тут людям знаком мой язык, то это значит, что дорога в Синедолию должна быть им известна! Да наверняка!
— Ты здесь живешь? Твой дом далеко? Ты упала? Очень болит? Покажи мне ногу, я посмотрю, что можно сделать. Меня зовут Веслава, а тебя? — продолжала тараторить я, а девушка, успокоившись, благосклонно соглашалась:
— Живу, недалеко, меня зовут Сина, упала, ой, больно!
— Скажи мне, Сина, а в какой стороне твое село? — спросила я, осторожно водя рукой около больного колена. — Знаешь, с ногой у тебя ничего страшного; думаю, простой ушиб. Я сейчас тебе её полечу, и ты сможешь идти. Но вот о грибах, — я покосилась на корзинку, — на сегодня придется позабыть, и лучше бы сразу пойти домой, так как после моего лечения у тебя может начать кружиться голова. Ты не волнуйся, я тебя провожу.
— Кружиться голова? — удивилась девушка. — Почему? Я не ударялась.
— Потому что я заговорю твою коленку. Ну, зачарую, чтобы потом не болела и не распухла, понимаешь? Но потом ты, скорее всего, почувствуешь слабость и захочешь спать. Это нормально, бояться не стоит.
— Ты что, колдунья? — Сина настороженно отодвинулась. Теперь, сжавшись с комок, она испуганно таращилась на "злобную ведьму". Ну, ясное дело.
— Знахарка, — успокоила я девушку. Что ж, оказывается, предрассудки везде похожи. Чтобы заговорить простейшую рану, порой приходится потратить уйму времени, чтобы прежде хорошенько заговорить пострадавшему зубы. — Да не волнуйся ты так, я не причиню тебе никакого вреда. Ну, всё, не дергайся, хорошо? Расслабься! Вот, молодец.
Хвала Богам, мне удалось быть убедительной, и вскоре Сина прекратила свои бесплодные, но от этого не менее болезненные попытки отползти и закопаться в малиннике и дала мне заняться ее поврежденным коленом. Всё-таки полезная штука эти умиротворяющие чары! Заставив слегка оглушенную девушку разогнуться, я склонилась над нею. Сейчас быстренько обезболю пострадавшую конечность, разгоню намечающийся отек, нарежу из своей накидки полос и наложу фиксирующую повязку. Потом сбегаю за Степкой, и мы с ним потихоньку отведем охромевшую Сину домой. И уже к вечеру мне, возможно, удастся разузнать, где мы очутились и как отсюда выбраться. Да ясное дело — удастся!
Прекрасный план. Жаль, не сработал.
Всё произошло практически одновременно. Едва я приложила ладони к месту ушиба, как заросли кипрея на краю поляны зашевелились, и оттуда с опаской выглянула серая остроухая мордочка. А я-то, наивная, решила, что мой котик в кои веки послушался хозяйку и остался на берегу. Увидав меня, Степка было посунулся вперед, но внезапно застыл на месте. Густая шерсть на его загривке встала дыбом, уши плотно прижались к голове, и кот, беззвучно ощерившись, медленно попятился назад. И в тот же момент Сина стремительно прильнула ко мне. Обхватившие меня тонкие руки оказались неожиданно сильными, цепкими и очень длинными. Но самое удивительное было даже не это. С каждым мигом становясь всё длиннее и гибче, руки мгновенно оплели меня, словно вьюнок-повилика опутывает деревенский плетень. Рванувшись, я попыталась разорвать сдавившие меня смертельные путы, но не тут-то было! Я не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой, а изящные пальцы с остро отточенными ногтями крепко сдавили моё горло, едва позволяя дышать. Но самое главное — я больше не чувствовала своих магических сил! Совсем, будто их и не было, словно обвившееся вокруг меня существо разом выпило их из меня! Всё, что я теперь могла — так это беспомощно наблюдать, как прямо напротив моего перекошенного лица радостно засияли ставшие огромными глаза "милой" девушки Сины с быстро меняющимися зрачками, как раскрывается в торжествующей улыбке тонкогубый рот и обнажаются ровные зубы.... Оскалившись, Сина пронзительно завизжала.
Краем глаза я с облегчением успела заметить, как заросли кипрея закачались, смыкаясь за пушистым серым комком, а затем сильный удар взорвал мою глупую доверчивую голову, и день погас.
Глава четвертая.
"Что на своей груди пригреешь, то всю жизнь шипеть и будет".
(Царь Салтан)
"Если у вас голубая кровь и белая кость — не обольщайтесь, вы просто костлявый осьминог".
(Из заметок натуралиста)
О, Боги Пресветлые! По-моему, это уже начало становиться дурной традицией — вновь мою бесчувственную и обездвиженную тушку куда-то отволокли и бросили приходить в себя на ледяной каменный пол. Этак и простудиться недолго.
Судорожно кашляя и растирая нещадно саднящее горло, я перекатилась на бок. Теплее и удобнее не стало. Вот уже в который раз за последние месяцы меня засунули в самый настоящий "каменный мешок". Сговорились они, гады, что ли?!
Как ни странно, очень скоро я поняла, что, в общем-то, не особо и пострадала. Странное существо (ибо человеком Сина явно не была; но что же помешало мне это сразу распознать? наверное, моя собственная глупость) не изувечило меня, не придушило и не отхлебнуло моей крови. Руки-ноги оказались на месте, шея цела, и все это хозяйство на первый взгляд вполне сносно работало. Магия? А вот с этим хуже. То есть, совсем никак! Каким-то непостижимым образом мои способности к волшбе были надежно заблокированы.
Усевшись около стены, я осмотрелась. Застенок, в котором я находилась, оказался довольно просторным и очень вонючим. Выложенные противными осклизлыми камнями стены освещались небольшой масляной лампой, и по темным углам толпились густые подрагивающие тени. Из мебели тут присутствовала только огромная лужа, расположившаяся прямо в самой середине пола, да небольшая бадейка гигиенического назначения у двери. Очень, очень уютно! Впрочем, вряд ли я могла рассчитывать на что-либо более комфортабельное. Старый Сивелий — а я не сомневалась, что именно он натравил на меня одного из своих монстров — явно решил продемонстрировать беглянке всю глубину своего негодования. Теперь, конечно, неплохо бы уточнить, что именно он собирается сделать с непокорной нахалкой, осмелившейся бросить ему вызов: всё-таки пустить на племя или принести в какую-нибудь жертву с особым цинизмом?
