Провал боярского заговора спутал все карты Московского князя, поэтому агентура на Владычном дворе получила срочный приказ на отстранение Ионы от власти. Подкуп и угрозы быстро сделали свое дело и то, что не удалось совершить боярам силой оружия, удалось сделать с помощью 'колдовского зелья'. Архиепископ Иона после освобождения из плена сказался больным, а его личным лекарем являлся ганзейский немец Франс Шиммель, который и опоил владыку какой-то наркотой.

Услуги заморского лекаря щедро оплачивались Владычным двором, поэтому Шиммель не бедствовал, однако жажда легкой наживы сгубила 'немца'. Шиммель помимо лечения недугов Ионы, пробавлялся в Новгороде продажей различных приворотных зелий, ядов и лекарств сомнительного качества. Богопротивная коммерческая деятельность лекаря попадала под 'статью' о колдовстве и связь с врагом рода человеческого, что грозило ему большими неприятностями. Однако Франса Шиммеля 'крышевал' сам владыка и тому все сходило с рук.

Московская агентура узнала о богопротивных проделках 'немца' и прихватила Шиммеля с поличным на продаже яда для отравления одного из бояр. Видите ли, молодой боярыне надоел престарелый муж, и та надумала отравить супруга. От такого преступления даже Иона не смог бы отмазать Франса Шиммеля и того в лучшем случае ожидала дыба. Агенты Ивана III провели с преступником душеспасительную беседу с пристрастием, на которой легко заставили проштрафившегося лекаря дать архиепископу 'колдовское зелье', превратившее владыку фактически в зомби. Затем московская пятая колонна по-тихому арестовала преданных Ионе людей и рассовала их по кельям в подземельях Владычного двора.

Заговорщики оставили на свободе только Пимена Горбатого и личного телохранителя Ионы инока Варфоломея, без которых архиепископ на людях не появлялся. Оба ближника архиепископа выполняли чисто декоративную роль, постоянно находясь под угрозой смерти, а поэтому делали только то, что им приказывали.

Опоенный 'колдовским зельем' владыка послушно штамповал выгодные Москве решения перегрызшегося за власть Совета Господ, а странный вид архиепископа списывался на его болезнь. Вот таким образом меня сместили с поста тысяцкого, а Еремей Ушкуйник стал заложником обстоятельств и не решился пойти против воли владыки.

В общем, прозевали мы с Еремеем свое счастье, так как беда случилась, в том числе и по нашему с ним недосмотру. Церковный заговор удался полностью и новгородское ополчение под руководством целой толпы военноначальников, должно было уже завтра утром отправиться на погибель, что собственно Ивану III и требовалось. Руководство заговора решило пока не трогать Стрелецкий полк, опасаясь, что штурм крепости может закончиться провалом. Заговорщики резонно полагали, что после разгрома новгородского ополчения князь Иван решит проблему Стрелецкого полка по своему разумению. Вполне возможно, что князь захочет договориться с Алексашкой Томилиным и взять стрельцов под свою руку, а если самозванец заартачится, то княжеская дружина вырежет стрельцов под корень.

Однако планы московских эмиссаров вкралась ошибка. Секретарь владыки Пимен Горбатый прекрасно понимал, что после того как Иван III захватит Новгород его уничтожат физически. По этой причине он вместе с телохранителем Ионы Варфоломеем денно и нощно искал малейшую возможность спасти архиепископа, а вместе с ним и свои жизни. План побега вскоре был разработан, но для его исполнения требовалась помощь со стороны. Пимен Горбатый не знал доподлинно, что Расстрига является моим агентом, но подозревал, что тот имеет какое-то отношение к боярину Томилину. Оказавшись в безвыходном положении, Пимен пошел на риск и попытался через Мефодия выйти со мной на связь. Известие о появлении в Детинце Павла Сироты оказалось для горбатого монаха манной небесной, и он через Расстригу обратился к нему за помощью.

Владычный двор это фактически отдельный укрепленный замок внутри новгородского Детинца, а любое оборонительное сооружение того времени имело множество подземных ходов и тайных помещений. Покои новгородского владыки тоже имели скрытые от посторонних глаз эвакуационные выходы. Основной тайный ход, ведущий в подземелья Детинца, церковной братии был известен, и заговорщики его блокировали, но о потайной двери в кабинете секретаря владыки никто даже не подозревал. Однако у дверей спальни, где заговорщики держали Иону, постоянно находились трое вооруженных до зубов охранников, поэтому без посторонней помощи спасти архиепископа было невозможно. Помимо этого неприятного обстоятельства, самого Пимена и телохранителя Ионы Варфоломея на ночь запирали в келье рядом с кабинетом секретаря владыки и самостоятельно выйти наружу они не могли.

Пимен заранее заготовил письмо с подробным планом побега и передал его Расстриге, а тот Павлу Сироте. Павел мгновенно разобрался в обстановке и понял что у него имеется реальный шанс спасти новгородского владыку. С помощью Расстриги спасательная команда спустилась в подземелье Владычного двора, откуда через потайной ход проникла в кабинет Пимена. Караульную службу монахи несли спустя рукава, поэтому Павел легко прирезал заснувшего на посту охранника. После убийства часового освобождение из заточения Пимена и Варфоломея не стало проблемой.

Теперь оставалось только снять часовых у дверей спальни архиепископа и можно сматывать удочки. Однако здесь начались первые заморочки. Чтобы войти в спальню Ионы, необходимо было пройти через большой приемный зал, поэтому незаметно подобраться к часовым оказалось невозможно. Хотя двое охранников дрыхли без задних ног сидя на лавке, но третий боец видимо страдал бессонницей и бродил по залу как заведенный.

Решил возникшую проблему инок Варфоломей. Телохранитель архиепископа оказался настоящим виртуозом в метании ножей и, получив в свои руки оружие, в два притопа прикончил охрану. Трупы двух охранников так и остались сидеть на лавке, им только придали позы спящих людей, чтобы невнимательный наблюдатель не мог сразу заподозрить неладного, а третьего часового стал изображать боец Сироты, после чего остальные спасатели вошли в спальню.

Новгородский владыка опоенный 'колдовским зельем' спал непробудным сном, поэтому его пришлось нести на руках через многокилометровый потайной ход. Инок Варфоломей обладал чудовищной физической силой и играючи справился с этой задачей в одиночку.

Когда отряд выбрался из подземелья за стенами Новгорода, Сирота отправил двоих бойцов за оставленными на постоянном дворе лошадьми и санями. Бойцы обернулись в течение получаса, после чего Иону погрузили на сани и отряд отправился к лесной заимке. Заброшенная охотничья заимка часто использовалась Павлом для встреч со своими информаторами, поэтому подходы к ней были ему хорошо известны. Спрятав архиепископа на заимке, Павел сразу поскакал в крепость за подмогой и успешно привел первый взвод к лесной избушке.

Обратный поход в крепость дался нам намного труднее, так как сани не смогли проехать по лесным буеракам, и нам пришлось их бросить, переложив спящего владыку на конные носилки. К счастью наше путешествие прошло без приключений и еще до полудня мы вернулись в крепость.

Я приказал разместить архиепископа в моих пустующих покоях, а сам окончательно переселился в свой кабинет. Бессонная ночь отрицательно сказалась на моем самочувствии, но неотложных дел накопилось море, поэтому я, наскоро перекусив, занялся накопившейся текучкой. Мне как воздух нужна была свежая информация из Новгорода, но спасители архиепископа вымотались в разы сильнее меня, и их пришлось отправить спать. С находящимися в разобранном состоянии людьми беседовать на серьезные темы бессмысленно, поэтому следовало подождать, пока они отдохнут.

Сразу после полудня в крепость неожиданно вернулся конный разъезд, еще до рассвета отправленный на разведку в сторону Новгорода. Сержант, командовавший разведчиками, срывающимся голосом доложил, что утром из Новгорода вышла колонна ополчения, которая отправилась по дороге на Руссу (ныне Старая Руса). По примерным подсчетам разведчиков из Новгорода вышло около десяти тысяч бойцов ополчения с огромным обозом под тысячу саней. Если верить словам сержанта, то новгородское ополчение представляло собой не единое войско, а состояло из разрозненных отрядов во главе с собственным командиром. Конные отряды не были объединены в отдельное войско, а следовали вместе с дружинами городских концов (районов) или сопровождали бояр решивших выйти на бой в составе ополчения. Дружина новгородского владыки тоже присоединилась к ополчению, однако церковная дружина отправилась в поход в значительно усеченном составе.

По большому счету подтверждались мои наихудшие предположения, но в душе не осталось места для мстительного злорадства, так как новгородцев вели на убой, а бывший Степенной тысяцкий не сумел этому помешать. Мое нынешнее положение было хуже губернаторского, но плакаться было поздно. Пришло время отвечать за понты и переходить к активным действиям. Поэтому по следам ополчения сказу был выслан конный отряд разведки с приказом отследить, куда пойдет ополчение. Затем в Новгород были отправлены для сбора информации два десятка переодетых в 'гражданку' обозников, у которых в городе имелась многочисленная родня и надежные знакомые. Загруженный по горло делами я даже не заметил, как день стремительно катится к вечеру. Зимнее солнце уже опустилось к верхушкам деревьев на западе, а дел у меня все еще было невпроворот.

Раздав первоочередные приказы, я передал бразды правления начальнику штаба, который должен был привести в действие заранее подготовленные планы, а сам направился проведать архиепископа. Увы, но Иона все еще находился в полубессознательном состоянии и Пимен не допустил меня к его постели. Однако монах уверил меня, что жизни владыки ничего не угрожает и предложил навестить его завтра утром. Я согласился с Пименом и вернулся в штаб, в котором меня уже поджидали все мои соратники.

Павел Сирота и Мефодий Расстрига успели отдохнуть после ночных перипетий, и уже были в курсе произошедших в крепости событий. Вместе с гвардейцами за столом сидели Михаил Жигарь с сыном Андреем, а на лавке у окна устроились Мария испанская и дочь Жигаря Любава. На меня снова обрушился град вопросов, на которые я ответил согласно ранее озвученной версии.

Если Сирота после услышанных новостей просто впал в ступор, то Мефодий Расстрига отнесся к моему рассказу с ледяным спокойствием и лишь заметил как бы невзначай:

— Я всегда знал, что у Руси есть верные защитники на небесах, да и то, что ты командир не постой человек, я тоже давно чувствовал. Поэтому приказывай, раз на то есть божьей воля, все исполним!

Наш разговор затянулся допоздна, но ответить на все заданные мне вопросы я не мог физически. Зачастую мне просто нечего было ответить своим соратникам, а первая ложь потянет за собой вторую, а жизненная практика подсказывает, что лжецы обычно прокалываются на мелочах. Конечно, ссылка на секретность на первых порах выручит и сгладит любые острые углы, но держать ответ за свои громогласные заявления и обещания придется в любом случае. Я это прекрасно понимал и уже на этой встрече, начал задумываться над будущими доказательствами своей правоты.

В конце концов, мои подчиненные выдохлись и их вопросы начали повторяться, а когда Мария по третьему разу задала вопрос о планируемых мной чудесах, я просто хлопнул ладонью по столу и закончил этот балаган.

После ухода в поход новгородского ополчения дни потянулись словно резиновые. Известий с фронта не поступало, а слухи, циркулирующие по городу, были весьма далеки от реальности. Единственный гонец, посланный в крепость разведчиками прискакал на четвертый день к вечеру и доложил, что новгородское ополчение дошло до Русы и встало у ее стен лагерем. О войске Ивана III слышно ничего не было, хотя по ходившим по Новгороду слухам татарские разъезды регулярно появлялись в окрестностях города.

Чтобы у личного состава не оставалось времени на тревожные раздумья, я приказал командирам подразделений гонять бойцов в хвост и гриву и лично подстегивал нерадивых. Ротные учения с боевой стрельбой теперь проводились два раза в день, поэтому грохот оружейной пальбы стал настолько привычным, что уже не пугал даже ворон на помойке, куда выбрасывались кухонные отходы. Командиры рот в должной мере прониклись ответственностью момента, а командира минной роты Ивана Рябого мне даже пришлось приструнить, так как он буквально загонял своих бойцов.

Архиепископ Иона на третий день вышел из наркотического забытья, но чувствовал себя очень плохо и мучить разговорами страдающего от наркотической ломки старика я не стал. Чем пичкал заморский лекарь владыку, так и не удалось выяснить, а следовательно принять адекватных мер, чтобы помочь больному было невозможно. По этой простой причине в данный момент все лечение Ионы сводилось к лозунгу: 'Не навреди!' Пимен Горбатый и инок Варфоломей оказались идеальными сиделками, и мне осталось только приказать, чтобы им ни в чем отказа не было.

Гром грянул на восьмой день после ухода ополчения. Вечером 22 января из Новгорода прискакал на взмыленной лошади посланец от Расстриги, который привез от него письмо. После прочтения послания, я покрылся холодным липким потом и молча, рухнул на лавку в коридоре штаба, где меня застал гонец. Мефодий писал, что 21 января 1464 года дружина Ивана III перехватила на марше новгородское ополчение и разбила его в пух и прах. Новгородцы понесли огромные потери, а спастись от гибели и плена удалось только единицам. Кованая рать Московского князя косой смерти прошла вдоль растянувшейся по дороге колонны ополченцев, а разрозненные боярские конные дружины не могли оказать москвичам серьезного сопротивления. Дружина новгородского владыки вообще в бой не вступила, а сразу ретировалась в ближайший лес, фактически бросив пехоту на произвол судьбы. После боя разрозненные группы выживших в побоище новгородцев преследуемые татарской конницей попытаются пробиться в сторону Русы, но это мало кому удалось сделать.

Известия о разгроме ополчения спровоцировали в Новгороде страшную панику. Многие бояре с чадами и домочадцами спешно грузились на сани и спешно уезжали из города в свои загородные поместья или отправлялись в сторону Пскова. Сильно поредевший Совет Господ раскололся на две части. Одна треть совета предлагала запереться в городе и сесть в осаду, призвав на помощь Великого князя Литовского Казимира IV, а большинство предлагало упасть в ноги Ивану III и сдаться на милость победителя. Простые жители Новгорода, которые прекрасно понимали, что их ожидает, готовы были защищать город до последней капли крови, но властьимущим было наплевать на их мнение. О судьбе Еремея Ушкуйника, как и о других командирах ополчения ничего не было известно, а слухи по городу ходили один страшней другого.

Ночь 22 и утро 23 января прошли в тревожном ожидании, а к полудню 23 января в город начали прибывать первые беглецы с поля боя. Мне как воздух нужна была достоверная информация из первых рук, поэтому я не выдержал и под охраной первого взвода отправился к воротам Словенского конца, чтобы лично поговорить с беглецами.