Когда цветёт багульник

Переселение в Терёхинские хоромы произошло тихо, естественно и не заметно для Любы и детей. Из прежней своей обстановки забрали только вёдра и кадки с Ваниными деревцами лимонов. Ездили Люба с Ваней вдвоём. Она видела, что сын чем-то мается, хочет спросить и не решается. "Неужели вспомнил, что я не его мать?"— обмерла она. Но Ваня завёл разговор совсем о другом.

— Мам, скажи, отец бандит? — помявшись, спросил он.

— С чего ты взял?— опешила Люба.

— Ну как... зеком был... теперь богат вот. Это ж в наши деньки только бандитам и под силу.

— Ты говоришь сейчас ерунду,— рассердилась она.

— Если б только говорил, она, эта ерунда мне жить не даёт. Может остаться здесь, у себя и всё.

Напугавшись такой категоричности Люба попыталась объясниться. Рассказать то, что знала о Славе она могла. Присев к сыну, взяла его руку в свою ладошку.

— Ваня, он зеком стал из-за несчастного случая. Человек там погиб. Конечно, по уму-то за такое надо другие меры наказания применять. Но в пылу обид родственники потерпевшего, как правило, требуют немедленного расчленения и не меньше. Он детдомовский был. Не хилой закалки, не сломался и зона только добавила в нём выносливости и силы. Бизнесом занялся, чтоб деньги на наши поиски иметь. Шёл напролом, прошибая лбом. Помощи-то нигде, ни какой. Наверное, на этом не простом пути всякое было. Но отец не тот к кому ты его причислил. Он сильный и умный мужик. Ты можешь смело и открыто любить его и гордится им.

Ванька, уткнувшись ей в грудь, засопел. Люба почувствовала, как он вздохнул, отпустив боль от себя.

— Давай собираться, что это мы расселись,— заторопился он, сконфуженно вытирая слёзы.— Лимоны бы не загубить.

Парень переживал за своё детище. Так, как и большинство комнатных растений, лимоны не любят, когда их часто переставляют с места на место и даже не поворачивают. Дерево капризно и может отреагировать листопадом. Ему доставляло удовольствие возиться с ними, и Люба терпела у себя в маленькой квартире такой сад — огород. Разместившись у окна, растения дарили уют и россыпь красок, заменяя роскошь и маскируя убогость их обстановки. Глянцевая листва, нежные соцветия и аромат плодов создавали в комнате особое настроение. И вот сейчас Ваня перевозил это всё с собой. Естественно, волновался. Как приживутся и понравится ли им новое жилище. Ведь все растения капризны. Терёхин удивился такому его увлечению, но ни возражать, ни высказывать какие-то свои соображения не стал. Доставляя парню удовольствие, просто ходил рядом и слушал. А ещё из всех мест, где бывал, вёз ему саженцы. Радости сына не было конца. Люба рассказала, как он сажал зёрнышки и ждал всходов, как поливал, пересаживал и выхаживал деревца. Ванька и сам увлечённо делился с отцом о всём, что знал о домашнем лимоне. Так Славка узнал, что попал он — лимончик в Российскую империю в восемнадцатом веке из Турции. Завёз его купец и поделился со своим родственником проживающем в маленьком городке. Чудо — деревья, цветущие в холодные зимние дни, вызывали восхищение и удивление и вскоре стали украшением петербуржских салонов. Славка с большим запасом терпения и внимания слушал Ваню. Не важно о чём он там говорит, главное рядом. Ему очень хотелось погладить его по голове и он, волнуясь делал это, а ещё прижимая к себе обнимал за плечи. Артём сердился на себя, на Ванины лимоны, у него не было такого увлечения, про которое так долго мог бы он рассказывать отцу. Он просто плюхался рядом со Славкой по другую сторону от Вани и подставлял свою голову под его руку. Люба, украдкой выхватывая такой момент, смахнув слезу, посмеивалась: "Давай, давай отец. Я находила и на Ванькину блажь время и на сюсюканье Артёма, вот и ты старайся уделить им внимание". Он и старался, идя на поводу всех их желаний. Так, чтоб обеспечить деревьям прохладную зимовку, как того требовало предписания, определили их в закрытый стеклом "аппендикс", планируемый Терёхиным под зимний сад и отданный сейчас Ивану в полное его распоряжение. Ванька, благодарно поглядывая на отца, радовался за лимоны.

Терёхин, старательно справляясь с ролью отца, не выпускал из поля зрения Любу. С ребятами всё потихоньку утряслось и его сейчас волновала только Любаша, отказавшаяся наотрез оставить свою работу на заводе.

Да проблема была. Люба боялась потерять место и не хотела обидеть отказом Славу. Пришлось думу думать. Решила не увольняться, а использовать пока ситуацию с отпуском без содержания. Хотя Терёхин настаивал на немедленном увольнении или переходе к нему. Но, она, выбрав нейтральный вариант, решила воспользоваться передышкой и подумать. Своего семейного опыта не было, поэтому, вспоминая бесконечные и довольно-таки откровенные, разговоры сотрудниц отдела, Люба пыталась примерить к своей жизни их ошибки и изыскания. Она много слышала от работающих с ней женщин и постоянно дававших друг другу бесплатные, но деятельные советы, что у человека состоящего в браке, кроме, самого этого брака, должно быть что-то ещё. В принципе Люба согласна с ними. Хотя и ныли всю жизнь знакомые ей бабы по поводу усталости и прихода греющей душу мечты про сладкую жизнь, желательно пораньше пенсии. Но она чувствовала, работу бы не оставила ни одна, и это не только из-за нехватки денег. Просто учитывая горький опыт некоторых членов коллектива, считали, что должно быть такое к чему семья не имеет никакого отношения. Сотрудницы при бурных обсуждениях поднаторели в семейных вопросах и общими усилиями вывели истину, убедили себя и уломали других, что так сохраняются дольше чувства, а жена для мужа загадочна и интересна намного дольше, не превращаясь приложение к интерьеру. "Всё так,— кивала Люба, слушая те дебаты, но разлук и скучаний друг по другу у нас со Славой было через край. Новые испытания нам ни к чему. И потом, Терёхина такая перспектива, видеть меня по утрам и вечерам совсем не радует. Что же делать? Надо думать". Поэтому и воспользовалась отпуском. Хотелось всё взвесить и подумать.

Славка по десять раз на день звонил ей домой, желая услышать её голос. Зная, что его любят и ждут, он нёсся домой, как ребёнок на новогоднюю ёлку. Само собой звонил и ребятам, — предлагая встречи, поездки или помощь. Любую, лишь бы пожелали. Причём, бросая немедленно все дела, если те на что-то соглашались, занимался только детьми. Помешавшие одному такому звонку друзья, зашедшие к нему по вызову в кабинет, потягивали носом принюхиваясь...

— Что такое?— не понял он их.

— Багульником пахнет! Ты Вячеслав Николаевич цветёшь, как тот куст в тайге по весне.

— Да, ладно вам,— отмахнулся, улыбаясь, он.— Семья это от Бога. Я без ума от пацанов. Про Любашу и говорить нечего. Как на таёжной дорожке в сердечко вскочила занозой, так и умру с ней. Поверьте, столько лет болело, а оперировать не хотелось. Даже боль сладка была.

Сослуживцы, пожимая его руку, говорили:

— Теперь тебе есть, для кого жить и в чьи руки передать империю.

Терёхин счастливо улыбался.

— И то тоже, конечно, важный пункт, но что не говорите мужики, а это так здорово: когда тебя кто-то, тянет за шею...

Сотрудники удивлялись:

— Николаевич, они же у тебя уже не сопляки.

Ох, как ему жаль, прошедших без него тех их годах. Он, морща нос и сгоняя с лица счастливую улыбку, возражал:

— Но и не взрослые ещё. Их просто жизнь поторопила. Младшему всего-то 14, если учесть, что и без мужских рук вырос, не только за шею ещё и ногами умудряется обвить. Ваню-то больше чем до четырёх лет около себя держал. Да и это такая малость, забылось почти всё. Любушка вон напомнила ему так с большим трудом, но вспомнил запах шофёрский, ватник, как чай пили на полянке... А у младшего и этого нет. Не нарадуется сейчас отцу пострелёнок. Так бы и не отходил, иной раз и спать пытается возле меня улечься.

Народ поулыбался и, как водится, полез с советом.

— Вы только Вячеслав Николаевич не распаскуживайте мальцов, хорошие они у вас.

Терёхин добродушно закивал.

— Если б даже хотел не получиться, то направление Люба бронетранспортёром перегородила. Не пропереть. Перекрыла все краники. Хотел машину старшему купить, где там — в крик.

Сергеевич, знающий ситуацию, и понимающий её, успокоил шефа:

— Ничего дай ей время попривыкнуть. Парень взрослый уже. Ему можно. Тем более, он рассудительный такой, серьёзный.

Терёхин согласился.

— Это так. Опять же Любашина заслуга.

Старые кадры, кто знал о семье по Сибири, осмелились спросить:

— Как у тебя с ней? Старая любовь, говорят, не ржавеет?

— Колись, Николаевич, или опровергни,— поддерживая коллег, посмеивались все по очереди мужики, включившись в игру.

Славка во всю ширь счастья улыбался.

— Сладилось. По мне же видно. Никогда, никого у неё не было, для пацанов жила.

До ушей донеслись завистливые нотки:

— Надо же какая баба тебе досталась.

— Досталась? Сам на дороге высмотрел. Хватит базарить. Давайте работать.— Закрыл эту тему он.— Я предлагаю новый проект... "А говорят бабы болтушки. Мужики тоже не прочь почесать языки, лишь бы тема на язык упала подходящая!"

Лето выдалось жарким. Ребята, привыкшие все каникулы вкалывать, таская тяжёлые тележки с товаром на рынках, не зная при такой новой жизни, куда себя деть, играли в теннис и не вылезали из бассейна. В принципе Иван был счастлив, а Артёмке — мало. Его страх, как радовало отсутствие в его жизни уборки подъездов, грязного двора и бесконечных коробок на рынке. Но надо, чтоб ещё кто-то порадовался его счастью, а тут, как назло, каникулы. Он долго мучился таким несчастьем и всё же подлез к отцу с просьбой, разрешить пригласить покупаться одноклассников. "Всего-то один часик?"— просили глаза ангела с молитвенно сложенными на груди руками. К матери он предусмотрительно не сунулся, сразу зная, что откажет. Её не прошибёшь. А отец растаял моментально и не раздумывая, согласился. Ещё и попросил Жанну угостить ребят вкусненьким. Артёмка, не ожидавший такой скорой победы, обалдел. Вечером отец, конечно, скрестит с мамой копья по этому не педагогичному случаю, но это уже не его, Артёма, дело.

Забрав ребят у конечной станции метро на посланный отцом микроавтобус, мальчишка привёз их в поместье. Таких выпученных от удивления человеческих глаз Артёму раньше встречать не довелось. "Запросто потягались бы с лягушками".— Довольно улыбался он. Нищий малец, вечно загруженный работой или собирающий макулатуру и пустые бутылки, в один присест стал крутым пацаном. Есть с чего по выпадать глазам-то. Толя, встретив у ворот и заглянув во внутрь салона, подмигнул, подыгрывая мальчишке:

— Гостей привёз хозяин?

— Как там с угощением? Пусть поторопятся,— выкатился из салона Артём, махнув рукой друзьям, чтоб разгружались. Надуваясь важностью, повёл одноклассников к бассейну, что располагался во внутреннем дворе, с другой стороны дома.

— Сейчас сгоняю, передам ваше распоряжение,— еле удержался от смеха Толик. Зато Артёмка дав "пять" по его руке не удержавшись на солидности, помчал к бассейну, но вспомнив о своём, вернулся.

— Слышь, Толя, микроавтобус далеко не загоняйте, часа через три он понадобится. И что ещё хотел... А спасибо тебе, ты клёвый мужик!

— Беги, отдыхай, я помню всё. Володя за вами проследит, чтоб без ЧП, отец приказал. Он там под грибком, журнальчик листает. Не помешает вам.

— Ага,— понёсся Артём догонять друзей.

— Смешной пацан,— заметил своему начальнику охранник.

— Нормальный. Набедовались мальцы, теперь похвастаться хочется. Ваня-то хоть постарше, а этот ещё совсем сосунок. Повыпендривается маленько. Вот я и подыгрываю ему. Мать-то их в чёрном теле держит. Это отец поблажку даёт. А так, в принципе, ничего плохого он не делает, ещё потом и убирать за ними начнёт. К труду мужички приучены. Крепкая Терёхинская порода.

Охранник пожал плечами и потягав в раздумье ухо— спросить, не спросить, обратился к начальнику:

— Толян, что он в ней нашёл. Баба же, как баба. Ничего сногсшибательного, а босс до звёзд сигает.

— Не наше дело. Хотя своих-то мы тоже нашли, слава Богу, не на подиуме.

— Сравнил. С такими-то деньжищами. Я б на его месте каждый день красоток менял.

— Вот поэтому вы каждый на своём месте. А она, не скажи. Под стать ему сильная женщина. Двух сыновей ему протянула в смутное-то, голодное время. Не сломалась и чужого мужика им в папки не пристроила.

Теперь охранник оттянул губу. Вероятно это выражало интерес.

— Как же он их потерял?

— Чего не знаю, того не ведаю. Спрошу как-нибудь у Леонида Сергеевича. Он хорошо шефа знает. Заболтался я с тобой. Пойду аппаратуру и территорию проверю.

— Ты весь в напряге, расслабься. За столько же лет ни разу не облажались. Да и относительно тихо около него. Не проблемный похоже мужик.

Толя запустив пальцы за ремень встал скалой напротив и покачиваясь с носок, на пятки отчеканил:

— Смотри шире, он был не уязвим. А теперь у него появились дети.

— Ну и что?

— Тугодум. Дети, это всегда лёгкая и весьма ощутимая попытка удара под дых. Босс стал шибко уязвим. Он это понимает и Сергеевич тоже. Не зря же за отпрысками просили следить в три глаза.

— Третий-то где взять не сказали,— хмыкнул парень.

— Сказку читал про трёхглазую сестрицу, ну вот должен сам догадаться. Чего ж подсказки ждать, действовать надо.

Любе так и не довелось долго гореть на работе. Славка то, уезжая в командировки больше чем на пару дней, забирал её с собой, то повёз семью отдыхать на десять дней, на Лангкави и Египет. Так что идею о самостоятельной рабочей единице, пришлось пока отложить. Опять же мысль отправиться в такие далёкие края ей не пришлась по сердцу.

— Почему именно туда, можно же и в Крыму хорошо отдохнуть,— удивилась Люба.

— Так Артёму захотелось,— прошептал ей на ушко Славка.— Я сам был удивлён такому выбору, совсем в другие места собирался свозить, этот маршрут уже заезженный.

Терёхин для сыновей был готов вывернуться наизнанку. Люба не удержалась от шпильки:

— Надо было спросить его, чем он такой выбор мотивирует.

Не заметив иронии, он заторопился с объяснениями:

— Естественно, спросил. "Почему Лангкави — "Красный орёл"?"

Люба взяла его под руку и улыбнулась:

— И что он тебе поведал?

Теперь Терёхин разглядел её лукавство, но не счастливее не стал. С тем же восторгом принялся рассказывать:

— Сейчас вспомню. Ага, вот: "Так все же вокруг трындят: Лангкави, Лангкави. Там гнездятся огромные, кирпичного цвета орлы. Надо же знать с чем это едят".— А Египет?— подначил, обняв их обоих Иван.— "Так фараонов и пирамиды охота посмотреть".— Проныл он. Вот такой разговор у нас получился.

Люба с усмешкой покачала головой.

— Эх! Ты Тёрёхин попал со своим плюрализмом. Теперь потей в Египте вместо каких-нибудь экстравагантных курортов. С Ваней всё понятно. Таща тяжёлую жизненную ношу, жалел всегда брата, подсовывая ему лучший кусок, какую-то сладость. Сам не ест, если кто угостил, а ему несёт. Понимал, что малой совсем не видел детства из-за проблем преследующих семью. Так уж получилось, что он старший, во всём уступал ему. Оставляя братцу хоть какую-то радость. Поэтому он, должно быть, спокойно согласился и на фараонов.