Плата за наивность

— Это мнение моего мужа, не мое, — ответила она. — Я никогда ничего подобного о вас не говорила.

И по отношению к другим тоже. В этом я уверена. Моя собеседница слишком хорошо умеет владеть собой, чтобы разбрасываться оскорблениями. А что она думает про себя, никто не знает. Вполне возможно, что ее мысли еще хуже, чем слова ее мужа. Наверное, я была к ней несправедлива, но это приходило ко мне в голову вне зависимости от моего желания.

— Вы — не говорили, — согласилась я. — Но о своем намерении ваш сын сказал только отцу. И это показывает, кто в вашей семье принимает решения.

— Потому что фамильный обручальный браслет лежит в банке и чтобы взять его оттуда, требуется согласие мужа, — она чуть прищурила глаза, явно недовольная моими словами. — Но это — единственное, что от него зависит. Да и зависит ли? В нашей семье он ничего не решает. Решаю я. А я вам уже сказала, я не буду возражать против вашего брака.

От милой улыбчивой женщины ничего не осталось. Твердый холодный взгляд ясно давал понять — говорит она то, что есть на самом деле. То, что посторонним обычно не показывают.

— Вот как? — сказала я не зная, как на это реагировать.

Не думаю, что я в одночасье перестала быть для нее посторонним человеком. Значит, этот миг откровенности ей для чего-то нужен. И следующие слова ее доказали правоту моих размышлений.

— Я прошу вас, инорита Ройтер, чтобы вы приняли браслет от Николаса. Если вы окончательно уверитесь, что не хотите за него выходить, то вернете ему браслет, и все. Помолвка должна продлиться не меньше месяца. Со своей стороны я выполню любую вашу просьбу.

Глава 17

Ее слова застали меня врасплох. Такого предложения от нее я не ожидала, да и мне совершенно непонятно было, зачем это нужно леди Лоренц. Не думаю, что она меня находила привлекательной в плане будущей невестки и надеялась, что за время помолвки Николасу удастся меня уговорить не разрывать ее, а завершить браком. Также не думаю, что наша косметика представляет для нее такую ценность, что она даже сыном готова была пожертвовать. Нынешняя популярность нашего магазина объяснялась скорее тем, что нам благоволила кронпринцесса. Пусть у конкурентов продукция была не столь высокого качества, но не так уж плоха. Я молчалась, пытаясь понять мотивы своей собеседницы.

— Инорита Ройтер, неужели это так сложно для вас? — спросила леди Лоренц. — Все, что от вас потребуется, — это надеть браслет. У вас нет никакой сердечной склонности, иначе бы мой сын не был уверен, что вы можете согласится на помолвку. Не надо мне повторять, что вы не соглашались, — она заметила мой протестующий жест. — Главное, что у вас нет никаких обязательств, ведь так?

— Так, — ответила я. — Но все же я не смогу выполнить вашу просьбу. Я уже говорила, могу сейчас повторить — я не хочу никаких отношений с вашей семьей. Я предпочла бы больше никого из вас не видеть. А помолвка предполагает обратное.

— Инорита Лоренц, я понимаю, оскорбление, нанесенное моим мужем, очень сложно простить. Но он извинился.

— Извинился? — я нервно рассмеялась. — Он написал, что не хотел меня оскорбить и что я поняла его неправильно. Где уж мне понимать правильно, если меня в лицо называют продажной девкой!

Я проговорила это вслух, и мне стало немного легче. А вот леди Лоренц заметно смутилась, опустила глаза на свои руки, до той поры мирно лежащие на коленях, и чуть слышно проговорила:

— Нужно было посмотреть, что он написал, но до сих пор подобные письма он составлял безукоризненно.

Безукоризненно врать — это тоже нужно уметь. Только мне никогда не нравились люди с подобными умениями. От таких лучше держаться подальше, как бы красиво ни было их вранье. А в случае лорда Лоренца письмо явно выражало желание автора оскорбить меня еще сильнее. Удивительно, как он только цветы ядом не пропитал. Возможно, усомнился, что я их вообще приму, а делать лишнюю работу не хотел? Но как бы то ни было в розах никаких посторонних добавок не было — отец взял корзину в Сыск для проверки, так как розы ему тоже показались подозрительными. Но ничего в лаборатории не нашли.

— Инорита Ройтер, — устало сказала леди Лоренц, — поведение моего мужа поставило нашу семью в очень непростое положение. Если мои извинения могут для вас что-то значить, я приношу их вместо мужа и прошу выполнить мою просьбу.

Ее слова были для меня непонятны. Как могло оскорбление, нанесенное мне лордом Лоренцом, что-то изменить для их семьи. Не могла же леди Лоренц говорить такое всерьез о моем отказе делать для нее косметику и дальше? Что еще могло для них измениться? Впрочем, проблемы их семьи моими стать не могут.

— Извините, леди Лоренц, но я вам уже ответила.

— Можете себе представить, Штефани, каково столько лет быть замужем за идиотом? — внезапно спросила она.

Мне поразили не столько ее слова, сколько фамильярное обращение, предполагающее степень близости, которой у нас не было и которой я стремилась избежать.

— Одной из причин, по которой я настояла, что мой сын выберет себе спутницу жизни по своему вкусу, было то, что я вышла замуж по решению семьи, которая хотела свести капитал в одни руки. Мой троюродный брат был единственным наследником, как и я. Хорошо, что в брачном договоре был пункт о раздельном владении имуществом. Со стороны лорда Лоренца капиталов не оказалось, они тщательно это скрывали, так что правда выплыла нескоро. И все, что принес муж в семью — долги, родовую спесь и глупость, которая стала для меня невыносимой уже в первые дни семейной жизни. А ведь мне приходилось его не только слушать, мне приходилось делить с ним постель...

Она посмотрела на меня странным невидящим взглядом. Казалось, говорит она не мне — себе. Я была лишней сейчас, хотя понять ее, наверное, могла. Мне было бы противно даже если бы ее муж просто находился рядом.

— Его с трудом удалось пристроить в министерство, но несмотря на всю знатность рода, за годы работы там ему не удалось занять хоть сколько-то приличной должности. Он умудрялся проваливать и портить все, за что брался, — продолжала она. — С тем, что он испортил мою жизнь, я давно смирилась, но сейчас он пытается испортить жизнь нашему сыну. А этого я допустить никак не могу, понимаете, Штефани?

Мне было намного проще, когда она обращалась ко мне более официально. Было намного сложнее держать дистанцию, но сейчас я не могла понять, добивалась ли она такого или просто оговаривалась. Леди Лоренц казалась слишком отстраненной и от меня, и от своего рассказа.

— Извините, но нет, — ответила я. — Я не вижу связи между поведением вашего супруга и будущим вашего сына.

— В самом деле? — она потерла лоб, то ли пытаясь собраться с мыслями, то ли привычным жестом разглаживая возможные морщинки. — Даже примерно не догадываетесь?

— Нет.

— А что вы знаете о супруге принца Эвальда?

— Почти ничего, — вопрос меня удивил. Если леди Лоренц считала, что я уловлю связь между ее рассказом, ее просьбой и супругой наследного принца, то она очень ошибалась. — Она училась в нашей академии, у нее в родне есть орки и... Пожалуй все.

— Негусто, — подытожила моя собеседница. — Придется вам рассказывать то, что считается государственной тайной. Хотя какая там тайна? — она небрежно махнула кистью. — Вся верхушка аристократии об этом знает. Но все же я бы попросила вас, чтобы разговор остался между нами, чтобы все, что я вам рассказала, так и не покинуло стен этой комнаты.

— Мы никогда и никому не выдаем тайн наших клиентов, — напомнила я ей.

— Но я же теперь не являюсь вашей клиенткой, — заметила она. — Или вы передумали?

— Нет. Но тайны бывших клиенток мы тоже не выдаем. Не думаю, что вы можете припомнить хоть один такой случай. Если хотите, могу дать вам клятву.

Она ощутимо заколебалась. Наверное, все же сначала хотела клятву с меня стребовать, но потом решила, что этим лишь больше меня настроит против себя. Поэтому лишь улыбнулась и сказала:

— Нет, не хочу. Я вам полностью доверяю.

Ее доверие польстило бы мне, если бы перед этим она не упомянула, что тайна, которой она хочет со мной поделиться, вовсе и не тайна. И вполне возможно, не только для нашей аристократии. Просто меня никогда не интересовали сплетни, касающиеся королевского семейства, которые Регина, к примеру, просто обожала. Так что подруга могла быть и в курсе того, что мне сейчас под большим секретом хотели рассказать. Но все же леди Лоренц удалось меня заинтриговать.

— Принцесса Асиль — незаконнорожденная, — сказала она. — Это тем более печально, что и кронпринцесса Лиара тоже является внебрачной дочерью. Но ее отец был хотя бы королем, а сама она рождена в законном браке. Но вот с женой принца Эвальда все обстоит много хуже — ее отец совершенно точно был орочьим шаманом, кто мать — неизвестно. Королевская семья, с одной стороны, всячески скрывает этот факт, а с другой — очень не любит случаев, когда кому-то предъявляют претензии, связанные с его происхождением. И когда на всех внебрачных детей вешается ярлык порока, тень его падает и на принцессу Асиль, как бы ни было безупречно ее поведение.

— Я никогда такого не слышала, — задумчиво сказала я. — Но неужели королевскую семью такой брак устроил?

— Вслух такое никто говорить не будет, — заметила леди Лоренц, — но я уверена, что нет. Они предпочли бы получить наследнику жену из более приличного семейства, недаром Лауф пытался пристроить Эвальда. Но против природы оборотней не пойдешь, Асиль — истинная пара принца.

— Наверное, он мог не жениться?

— Не мог, если им нужен был наследник, — леди Лоренц терпеливо просвещала меня в вещах, которые наверняка были известны даже детям, но совсем не интересны мне. Раньше не интересны. — Эвальд даже не взглянул бы на другую. Единственной возможностью другого выбора было убийство девушки, когда выяснилось, что между ней и Эвальдом возникла связь, но королевская семья по каким-то причинам на это не пошла. На мой взгляд, Гарм от этого только выиграл.

— Выиграл? — недоверчиво спросила я. — От того, что на трон в будущем взойдет незаконнорожденная полуорчанка?

— От того, что на трон в будущем взойдет конкретно эта незаконнорожденная полуорчанка, — ответила леди Лоренц. — Богиня дала Эвальду лучшую пару из возможных. Лучшую для Гарма, я имею в виду. Она — настоящая королева, хотя пока ей не является, но король Лауф считается с ее мнением и относится очень тепло. Более того, скажу я вам, когда придет время Эвальда, для Гарма наступит золотые годы. И это не только мое личное мнение.

Мы молчали. Она ждала хоть какого-то моего отклика на свой рассказ. Я же пыталась осознать только что услышанное, оно было странным, непривычным и плохо укладывалось в ту картину мира, которую я уже успела нарисовать в своем воображении. Картины мира, в котором таким как я следовало знать свое место и не пытаться занять чужое.

— А теперь представьте реакцию общества на слова моего мужа, который гордо заявляет, что сын собрался жениться на безродной девице, и не просто безродной, а незаконнорожденной. Но он, как отец, ни в коем случае позволить такого не может, ведь все знают, что дети наследуют пороки своих родителей. А что ждать от девушки, чья мать не только не была замужем, но и подбросила ребенка в приют?

— Я думаю, его поддержали очень многие, — чуть поморщившись от упоминания приюта, ответила я. — Я не истинная пара вашего сына, так что мне можно дать отставку без ущерба для его душевного здоровья.

— Вы неправы, Штефани, — сказала леди Лоренц, — совершенно неправы. В настоящее время такие высказывания — прямое оскорбление короны. Даже если кто-то такое думает, вслух не говорит. Если он не совсем идиот.

Она зло посмотрела в сторону нашего сейфа. Думаю, на его месте она видела своего супруга. Иначе ее неприязнь была бы необъяснимой — ведь наш сейф совсем неболтлив, наверное, потому, что там ничего важного не хранится, и стоит он просто для важности и придания комнате делового вида. И как подставка для цветочного горшка, с которого обильно спускалась пышная зеленая волна, кое-где расцвеченная скромными белыми цветочками.

— Мне удалось притушить немного слухи, — неохотно продолжила леди Лоренц, — но лишь притушить. Я слишком поздно узнала о случившемся. Словами "Вы же знаете, что у моего мужа иной раз шутки бывают очень странными" можно убедить большинство, но не всех. Понимаете, Штефани, — меня опять покоробил ее фамильярный доверительный тон, — единственная возможность убедить всех, что ничего такого не было, — показать, что помолвка состоялась. В противном случае, неприятности будут у Николаса. Его карьера закончится, не начавшись. Кому нужны военные маги, чья семья в опале у короны?

— Мне кажется, вы преувеличиваете, — неуверенно сказала я.

— Если бы. Поверьте, дорогая, я знаю, что говорю, — уверенно ответила леди Лоренц. — Не я выбирала сыну отца увы. Остается только радоваться, что Николас ничего не взял со стороны моего мужа. А вот дочь, к сожалению...

Она не договорила, решив, что мне не стоит об этом рассказывать. Но я все равно вспомнила слова Николаса о том, что у его сестры постоянно меняются гувернантки и поняла причину этого. Если девочка пошла в папу, с ней долго никто не выдержит.

— Но речь сейчас идет не о моей семье, а о будущем моего сына, которое может быть полностью перечеркнутым, — продолжила леди Лоренц. — Даже если все будут делать вид, что ничего не случилось, в его личном деле может появиться запись, которую уже ничем не удалить. Поэтому, Штефани, я вас умоляю сделать вид, что ничего не случилось и принять этот браслет. С моей стороны для вас будет сделано все, о чем вы попросите, если только это будет в моих силах.

Она умоляюще на меня посмотрела, но я не могла дать ей тот ответ, который она от меня ждала.

— Я не могу этого сделать, леди Лоренц. Если ваш сын действительно хочет на мне жениться, то взяв у него браслет, я внушу ему ложные надежды. Мне кажется, будет лучше, если я всем любопытствующим буду говорить, что ему отказала. И верну вам возможность заказывать у нас косметику.

— Да как вы не понимаете, Штефани? К чему мне сейчас ваши крема? Все намного серьезнее, чем вам кажется. Одними словами обойтись нельзя.

— Это все, что я могу для вас сделать, — твердо ответила я. — Мне не нужна фиктивная помолвка, которая неизвестно чем и как закончится. У меня нет доверия к вашей семье. Думаю, вы понимаете, что у меня есть все основания для этого.

Она прищурилась и чуть прикусила нижнюю губу, и без того довольно тонкую, а под зубами ее почти совсем не было видно. Но сейчас ее не заботил собственный внешний вид. Она решала, не сможет ли меня убедить выполнить ее просьбу, что-то просчитывала, но вслух ничего не высказывала. Наконец, она пришла к чему-то, улыбнулась и сказала:

— Должна признать, выбор сына мне нравится. Признаю, он понравился бы мне больше, пойди вы мне навстречу в моей просьбе. Но я привыкла уважать чужие решения. И все же хочу вас попросить, Штефани, обдумать мою просьбу и поговорить с Николасом по его приезду. Вы же не откажете мне в столь мизерной просьбе?